Текст книги "Дыши со мной"
Автор книги: Джессика Парк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Глава 6
Длинная пробежка
Плей-листы для тренировок других людей не сильно привлекают меня, но я продолжаю копаться в музыкальном приложении. Похоже, что для многих восьмидесятые годы отличный источник адреналина, но, увы, музыка эпохи кислотного цвета гетр и эластичных махровых повязок мне совершенно не нравится.
Наконец останавливаюсь на более-менее сносном сборнике «Топ-40» ремиксов, я начинаю разминку. Шея хрустит, когда я склоняюсь над вытянутой ногой. По всей видимости, это очень глупая идея, если тело уже издает странные звуки, а я еще ничего толком не делаю. Я, наверное, упаду в обморок метрах в пяти отсюда. Но продолжаю уговаривать тело пережить несколько упражнений на растяжку. Однако, после нескольких подъемов на пальцах ног, у меня уже болят икры, и я не чувствую уверенности в своих силах.
Моя цель на сегодня – сорок пять минут тренировки. Разве это так уж трудно? Люди постоянно занимаются. Солнце взошло, воздух прохладный и свежий, идеальная погода для бега. Прочно закрепив наушники, смотрю на время. 8.17 утра. В две минуты десятого все будет кончено, и я кое-чего добьюсь.
Всего через шесть минут бега я чувствую себя жалкой. Попытка подстроиться под ритм музыки привела лишь к тому, что у меня огнем обожгло легкие. Абсолютно все мне кажется неудобным. Мешковатые спортивные штаны раздражают бедра, а грудь неприятно трясется, потому что я не подумала сменить нижнее белье.
Определенно стоит заказать спортивный лифчик, если я планирую заниматься.
Я замедляюсь. В музыку теперь не попадаю, зато движения кажутся более естественными. Обещание заниматься сорок пять минут дано, и я собираюсь его выполнить, черт подери. Даже если мой наряд отстой, а музыка не подходит.
На восемнадцатой минуте мне нехорошо. Я дышу с большим трудом.
На девятнадцатой хочется лечь и умереть. В правом боку постоянно колет.
Двадцать минут. Я останавливаюсь и наклоняюсь, уперев ладони в колени. Дыхание довольно быстро выравнивается, и боль исчезает. Выпрямляюсь, кладу руки на пояс и оцениваю маршрут пробежки. Поросшая травой тропинка приведет меня к озеру. Хорошее место назначения? Возможно. Но я чувствую себя очень неуверенно. И тогда понимаю, что останавливает меня не отсутствие уверенности. Все дело в душевной тоске. Гребаная душевная тоска. Нелепая, но отчетливая. Сегодня, без Криса, будет очень одиноко на том каменистом побережье.
Двадцать первая минута. Решаю изменить маршрут. Если я не собираюсь бегать, так хоть прогуляюсь.
Поэтому следующие восемь минут я твердо шагаю, мысленно прокладывая круговой маршрут обратно в общежитие. Дышать тяжело, хочется отвлечься, и я вспоминаю о советах уйти в себя, поразмышлять. Я пытаюсь расслабиться и посмотреть, что получится.
Пока сердце колотится, а ноги подкашиваются, я мысленно пролистываю историю своей жизни. Образы быстро проносятся перед глазами. Я сажусь в школьный автобус, а мама бежит, смеясь и отчаянно размахивая коробкой с моим обедом. Отец готовит меня к вступительным экзаменам, показывая за завтраком карточки с заданиями. Боже, все воспоминания связаны с родителями, а потому каждое сопровождается горем.
Мысли переносятся к Энни, маминой лучшей подруге, которая боролась со страховой компанией, пытавшейся откупиться от меня и Джеймса ничтожной суммой. Я понятия не имею, стал бы даже адвокат так скандалить, как это делала Энни. Она позаботилась о высшем образовании для моего брата, и чтобы все расходы были оплачены. Тогда я сказала ей, что мне плевать на мои деньги. Но Энни считала, что мы оба пережили более чем достаточно.
Энни. Мысли о ней причиняют боль, потому что эти отношения я тоже испортила. Она единственная, кто не отвернулся от нас с Джеймсом, когда умерли родители. Именно Энни отправилась в аэропорт О’Хара в ночной рубашке, прилетела из Чикаго в Бостон, а затем проехала более трех часов, чтобы найти нас в больнице в штате Мэн. Именно Энни отвезла нас с Джеймсом обратно в родной дом в Массачусетсе. Хотя после смерти родителей он больше не казался мне родным. Она организовала похороны и, вероятно, была в курсе более ужасных подробностей, чем мы. Она одевала меня в день похорон, заставляла есть и даже ходить в душ, когда я не могла справиться с банальными ежедневными потребностями. Три недели она поддерживала нас с Джеймсом так, как никто другой. Потом мы переехали к Лизе, сестре моей матери, а Энни вернулась в Чикаго. После этого я уже не могла спокойно слушать ее голос по телефону.
Он разрывал мне сердце. Энни так сильно напоминала мне о смерти матери, что я не могла этого вынести. Поэтому я оттолкнула ее. Но Энни не сдавалась, она выдержала множество неотвеченных звонков и писем. Даже когда я вычеркивала ее из жизни, она продолжала бороться изо всех сил за наше финансовое благополучие. В конце концов, Лиза наняла нам семейного адвоката, окончательно разрывая связь. Наш новый адвокат замечательный, но он не Энни.
Покачав головой, я снова начинаю бежать, но, как только замечаю общежитие, перехожу на шаг. Я засовываю телефон за пояс спортивных штанов и завязываю конский хвост. Теперь, когда ужасная пробежка закончилась, я признаю, что действительно чувствую себя хорошо. Хотя мышцы болят и я совершенно выдохлась, но чувствую необычный прилив бодрости. Мне нравится. На самом деле, дойдя до ступенек Ребер-Холла, я жалею, что не пересилила себя и не выдержала все сорок пять минут.
На входе едва не сталкиваюсь с коренастым блондином в шортах и облегающей футболке. Он пропускает меня и придерживает дверь.
– Прекрасный день для пробежки.
– Что?
– Лучшей погоды и желать нечего. – Он поправляет на руке держатель для плеера и улыбается. – Свежо, но не холодно. Терпеть не могу, когда холод сковывает мышцы во время бега.
Он думает, что я тоже спортсменка, и чувствую себя обманщицей, когда отвечаю:
– Ох. Да, мне тоже не нравится. На улице и правда замечательно. – Я переступаю порог. – Хорошей пробежки.
– Спасибо. Увидимся.
Парень с плеером на руке спускается по ступенькам, вращая плечами по кругу.
Я тоже разминаю плечи, поднимаясь по широкой лестнице на свой этаж.
Вращение плеч. Стоило раньше о них вспомнить, но лучше поздно, чем никогда.
А вообще, я собираюсь сделать даже больше. Захожу в свою комнату, хватаю с верхней полки шкафа полотенце, складываю его пополам и стелю на жесткий пол. Встаю на четвереньки и начинаю опускаться на руках. Двадцать отжиманий не должны оказаться такими уж трудными. Но даже облегченные отжимания (я отказываюсь называть их «девчачьими») уже на седьмом подходе заставляют трястись руки. На сегодня хватит и десяти. Теперь качаем пресс. Двадцать скручиваний прямо и по десять на каждый бок. Меня сейчас стошнит. Встаю делать выпады – пятнадцать вперед, пятнадцать назад. Неуклюже и шатко, но я их сделала.
Это начало. И так больше физической активности, чем за все последнее время. Меня и раньше трудно было назвать спортсменкой, но дома я иногда ходила с друзьями в тренажерный зал. Когда-то. В нашей семье настоящий спортсмен Джеймс. Или должен им быть. Наверное, он никогда не простит меня за то, что я все испортила. И я не могу винить его за это. Его ненависть заслуженная.
«Стоп, стоп, стоп», – приказываю я себе.
Раздается сигнал электронной почты, и я со стоном поворачиваюсь, чтобы прочитать письмо. Наверняка меня предупреждают о надвигающейся опасности, и требуется срочно перевести деньги какому-нибудь принцу с экзотическим именем. Но написала тетя Лиза, с которой мы с Джеймсом прожили последние четыре года. После смерти родителей стало невыносимо оставаться в своем доме. Теперь с ним связано слишком много болезненных воспоминаний. Мы не захотели его продать, и Лиза сдала его незнакомым людям.
Не веря своим глазам, я просматриваю письмо. Оно пестрит фальшиво веселыми восклицательными знаками. Я игнорирую фразы идиотских любезностей. Письмо гласило: раз мы с Джеймсом теперь учимся в колледже, то технически уже взрослые, поэтому «можем вернуться» в родительский дом. Судя по всему, арендаторы съехали, и Лиза увидела возможность от нас избавиться.
Так и есть, потому что дальше в письме говорится, что она отправила все наши вещи на старый адрес. И вишенка на торте – на День благодарения она едет с друзьями в Новый Орлеан, без нас. Как-то так.
Мне нужна мама. Я так отчаянно жажду ее объятий, что становится физически больно. Как же отвратительно, когда у тебя никого нет. Раньше я обманывала себя, считая, что смогу сблизиться с Лизой и она сможет частично заменить мне мать. Но Лиза никогда даже не пыталась скрыть, что равнодушна к племяннице и племяннику. Возможно, мы с Джеймсом слишком напоминали ей сестру, а может быть, дело в том, что Лизе чуть за тридцать, она одинока и предпочитает свою независимость семейной жизни.
И все же ее дом и наш тоже. Точнее, был. Там наши с Джеймсом комнаты.
Гостевые комнаты. Ни в коем случае не любимое семейное гнездышко, но, по крайней мере, они были нашими.
Ноги горят, когда я выхожу из комнаты. Моя тетя та еще сучка. Столько раз я оправдывала ее равнодушие к нам, но теперь отказываюсь продолжать. Ее горе и утрата в такой же мере и наши с Джеймсом.
Я громко топаю вниз по лестнице общежития, продолжая мысленную тираду. Как же я устала от Лизы и ее дерьмового отношения. Я не из тех, кто жалуется на чье-то отношение, но если бы у меня умерла сестра, я была бы намного добрее к ее детям. Окутывала бы их безмерной любовью. Вместо этого Лиза делала лишь самый минимум. Я достигаю лестничной площадки и продолжаю спускаться на цокольный этаж, кипя от гнева. Мы даже не были обузой ее кошельку.
Я вхожу на самый нижний этаж общежития и поворачиваю налево. Если расположение комнат совпадает, тогда он живет прямо подо мной, только через несколько этажей.
Эгоистка. Она полнейшая эгоистка. К черту. К черту ее.
Не раздумывая, я стучу в дверь. Мне нужна помощь.
Глава 7
Это просто боль
– Привет, соседка, – Крис улыбается мне. Он сидит за столом с книгой в одной руке и карандашом в другой.
– Привет. – Конечно же, теперь до меня доходит, как глупо было заявиться сюда в таком измученном состоянии. Но я не сбегаю. На секунду отвлекаюсь, находя крайне милым то, что в век технологий Крис все еще использует карандаш. – Прости, похоже, ты занимаешься. Не хотела тебе мешать. Просто… – Я изо всех сил пытаюсь отдышаться, отчасти из-за того, что быстро бежала по лестнице, отчасти от волнения. Я упираю руки в бока и смотрю вниз.
– В чем дело? – тихо спрашивает он. Его голос спокойный и терпеливый.
– Я пыталась бегать, но у меня музыка отстой, и ничего толком не вышло. Каждая песня казалась глупой и неправильной. Я чувствовала себя глупо и неправильно. А моя тетя просто ужасна. И… – Я смотрю прямо в эти пьянящие зеленые глаза. – Почему я не могу забыть прошлое? Родители погибли четыре года назад, не месяц, но это до сих пор преследует меня. Я не могу это прекратить. Не могу быть счастлива. Обычно я не такая. Раньше я была жизнерадостной и веселой. Была собой. У тебя умерла мама, ты знаешь, каково это, но продолжаешь жить. Я тоже хочу жить. Как ты это делаешь? И… и… и мой плей-лист отстой.
Он жестом приглашает меня в комнату.
– Сядь. – Крис указывает на кровать, и я сажусь. Несмотря на тесноту его комнаты, он грациозно поднимается из-за стола и поворачивает стул так, чтобы сесть ко мне лицом. – Дай свой телефон.
– Что?
– Дай мне свой телефон. Посмотрим на твой плохой плей-лист.
– Ох. Ладно. – Я выполняю его просьбу. Наши руки соприкасаются. Некоторые люди описывают подобное как разряд электричества. Искры. Но прикосновения с Крисом другие. Думаю, это больше похоже на воду. Когда вы входите в океан и вас накрывает небольшая волна, взметая песок вокруг тела и пробуждая к жизни каждую клеточку.
«Как в замедленной съемке, – возникает внезапная мысль, – он может замедлять время». Я так сосредоточена на Крисе, который копается в телефоне, что остальная часть комнаты словно обволакивается дымкой. У него красивые руки. Сильные, ловкие, требовательные.
Внезапно я замечаю, что он, оказывается, разговаривает:
– …невозможно бегать под такое дерьмо. Нужен совершенно другой ритм.
– Тяжелый металл? Ретро? Инструментальная? – с улыбкой предполагаю я.
– Очень смешно. Уверен, ты пытаешься бежать под ритм песен.
– Ну да.
– Ты соревнуешься с музыкой. Не нужно. У музыки своя скорость, а ты держи свою. Будь главной. Найди в ней поддержку.
– Поддержку?
– Дай мне пару минут. Я покажу. – Крис копается в бумагах на столе, находит наконец наушники и надевает их. Он внимательно листает что-то на экране, лишь изредка бросая мимолетный взгляд в маленькое полуподвальное окошко у меня за спиной.
Я облокачиваюсь на руки и жду. За исключением приглушенных звуков из наушников Криса, больше ничего не слышно. Он задумчиво покачивается на стуле, и мне нравится наблюдать за ним, когда он так увлечен музыкой. Это позволяет изучить его поближе. Я стараюсь не ерзать. Он несколько дней не брился, и ему очень идет. На мой вкус. Ему приходится постоянно откидывать с лица волосы, а потому, наверное, стрижки тоже давно не было, но мне нравится его небрежный образ. И то, как пряди касаются задней части шеи… Боже, меня буквально опьяняет вид загорелой кожи между волосами и краем футболки. Каково это, прижаться туда губами, медленно целовать его плечи, касаться кожи языком…
Я сумасшедшая. Хорошо, хоть слюни не пускаю. И не стону.
– Музыка должна быть фоном, настроением. Когда тебе станет комфортно, тогда можно двигаться, бежать. Тебе нужны песни со смыслом, настроением и душой. Не это попсовое дерьмо.
Я трясу головой, возвращаясь в реальность.
– Я не знаю. Мне не нравятся песни с глубоким смыслом.
Крис опускается передо мной на колени и протягивает один наушник. Я помогаю вставить его в ухо, а Крис откидывает мои волосы назад и не спешит убрать руку. Он поворачивает мое лицо, заставляя смотреть прямо в глаза.
– Нужна музыка, которая заставит чувствовать. Какая-то делает тебя сильной, какая-то слабой. Одна вызывает решительность, а другая разрывает на части. Но тебе нужно все сразу.
Начинает играть музыка. Медленная. Мягкая и ритмичная, многослойная. «Run through pain»[4]4
«Run through pain» – песня английской металкор-группы Ravenface.
[Закрыть].
Я снова трясу головой и смотрю мимо него.
– Нет. – Вместо этого мне хочется сосредоточиться на загаре у него на затылке.
Крис кивает.
– Да. Прочувствуй все эмоции, пропусти через себя.
– Нет, – еще более категорично отвечаю я. – Слишком часто я это делала.
– Я так не думаю. Скорее ты останавливаешься на какой-то отдельной, а потом отмахиваешься от нее. Хватит бороться.
– Как ты узнал? – Проклятье. Снова чувствую знакомое жжение в глазах. Как легко играть с моими эмоциями, их кидает из крайности в крайность. Похоть, потом гнев, потом боль… она никогда не закончится.
А Крис, кажется, все только усугубляет. Почему я не могу просто держаться от него подальше?
– Все твои действия буквально кричат об этом. Ты цепляешься за прошлое, потому что это все, что у тебя есть.
– Это все, что у меня есть.
– Найди еще.
Я качаю головой. Я не знаю, как это сделать.
– Слушай. – Крис оглядывает комнату, словно пытаясь найти способ убедить меня. Он на минуту задумывается. – Твои родители умерли. Мир развалился на части.
Я киваю.
Он кладет ладонь мне на щеку.
– Тебя словно выбросили за борт.
Я снова киваю.
– И ты пытаешься дышать.
Так и есть. Постоянная борьба, чтобы остаться на плаву. Мне хватает кислорода, только чтобы не пойти ко дну. Но его слишком мало для полноценной жизни.
– Вот и делай это. Дыши. Просто дыши. – Он прибавляет громкость и гладит меня по волосам.
Я хочу сказать ему, что из-за боли последних четырех лет не уверена, что смогу дышать самостоятельно.
– У тебя есть настоящее, – говорит Крис. – Есть будущее. Разберись с прошлым, чтобы не оглядываться назад. Это просто боль.
Я тяжело вздыхаю и снова поднимаю на него взгляд.
– Просто боль, – повторяю я.
– Да. – Он снова отводит мои волосы назад, и у меня перехватывает дыхание, тело обдает жаром. Его прикосновения ни с чем не сравнимы. В голове все путается от смеси внутренней тоски и острого ощущения нашей близости. – Да, Блайт.
– Просто дышать? – Я борюсь со смехом.
– Ну, почти.
– Именно так ты и делал?
– Да. Я сам вытащил себя из ада. Справился и двинулся дальше. Ты тоже на это способна.
У меня не было сил остановиться. Я хватаю Криса за футболку и тянусь к нему, застыв в миллиметре от его губ. Я хочу ощутить его рот, попробовать на вкус, дышать одним воздухом с ним. Чувствую, как он напрягается, но не отстраняется.
Мы оба не двигаемся.
Я уверена, что в комнате жарко.
Наконец я решаюсь и практически касаюсь его губ. Отпускаю футболку и кончиками пальцев веду выше, пока не достигаю гладкой, нежной кожи на его шее. Я знала, что она именно такая. Крис нежно отвечает на поцелуй, и я расслабляюсь еще больше. Его язык касается моего, и я вздрагиваю. Атмосфера в комнате наэлектризована моими эмоциями и пылкой, непреодолимой страстью к этому человеку.
Никогда не думала, что медленный поцелуй может быть таким страстным. Крис не лапает меня и не засовывает язык мне в рот. Я не могу ошибиться, что он чувствует то же, что и я. Ведь не могу же?
Нет, потому что Крис начинает медленно гладить меня по руке. Он убирает наушники, оставляя только нас и тишину. Его прикосновение так сильно на меня влияет, что я вынуждена прервать поцелуй и отдышаться. Я впиваюсь пальцами в его кожу, наблюдая, как он смотрит, трогает, изучает меня. И стараюсь не морщиться, когда он проводит пальцами по шраму на моей руке. Я забыла, что на мне лишь футболка. Такое со мной впервые, потому что я никогда не забываю об этом. Но Крис касается шрама так, словно его и нет, как будто моей вины и прошлого сейчас не существует.
Он добирается до плеча и не останавливается. Я закрываю глаза, когда Крис проводит над грудью, и ахаю, почувствовав первое прикосновение к ней. Крис опускает руку и скользит под футболку, под лифчик, и прижимает ладонь. Его дыхание становится прерывистым.
О боже, я сейчас закричу.
Другой рукой он поглаживает нижнюю часть спины, и это сводит меня с ума. Так неторопливо. Он такой уверенный. Слегка толкает меня назад, чтобы заглянуть в глаза. Каждая частичка моего тела пылает. Мне нравится, как он смотрит, когда ласкает меня. На его лице намек на улыбку и… удивление? Я замечаю смущение, он явно не ожидал такого развития событий. Если раньше я сомневалась, то теперь знаю, что он чувствует ту же связь, что возникла еще у озера. Всепоглощающее понимание, магнетическое притяжение. По крайней мере, я хочу, чтобы он это чувствовал.
Обеими руками я отвожу его темные волосы от лица, пропускаю их сквозь пальцы и скольжу по плечам. Я не тороплюсь, потому что хочу впитать каждую секунду нашей близости, каждую черточку его лица. Красивый изгиб его бровей, тень от щетины на щеках, как он покусывает губу, пока я наблюдаю за ним. Более того, я вижу все наши сходства и различия; у нас обоих прошлое полно боли, но Крис пережил его, и я тоже хочу. Сейчас же я сдавшаяся неудачница, но в нем вижу возможность спасения.
Поэтому для меня его прикосновения значат нечто больше, чем просто физическое влечение.
Крис накрывает ладонями мою грудь и медленно поглаживает большими пальцами. Сжимает пальцами сосок, и я запрокидываю голову назад, оказавшись не готова к болезненному желанию между ног. Я выгибаю спину, подставляя грудь и жаждая большего. Еще секунду Крис дразнит мой сосок, но потом убирает руку. Я почти всхлипываю, но он снова наклоняется ко мне и целует. На этот раз сильнее. Его поцелуй словно дарит вечность, исцеляет и решает все проблемы.
Уверена, никто другой не смог бы так меня поцеловать.
Я могла бы вечно вдыхать его аромат.
Могла бы вечно влюбляться.
Невозможно отрицать, что я явно изголодалась по физическому и сексуальному контакту. Но это все еще не объясняет, почему так отчаянно хочется сорвать одежду с этого парня, после того как шарахалась от всех остальных. Никогда еще я так не заводилась. Я двигаюсь к самому краю кровати, хватаю Криса за талию и притягиваю ближе. Он крепко обнимает меня, прижимаясь между ног. Я таю от нашего поцелуя, его язык идеален. Не могу насытиться им, хочется сильнее сжать его, хочется большего. Хочется всего. Это бессмысленно. Я едва его знаю и никогда за все три года не слыла шлюхой в кампусе. Физически и эмоционально это самое интимное мгновение в моей жизни.
Поразительно, но сейчас я в этом уверена. Крис проник в ту маленькую часть меня, которая все еще ищет надежду. И удовольствие.
Крис движется губами к моей шее, его дыхание опаляет. Ему приходится отстраниться, чтобы я смогла стянуть через голову его футболку.
Гребаный ад, он прекрасен.
Я касаюсь его груди. У него идеальный пресс, который я уже видела тогда, на озере. Крис подтянутый, решительный и совершенно бесподобный. И теперь я прикасаюсь к нему. Загипнотизированная его телом, провожу по линиям его грудных мышц, скольжу пальцами по его соскам, вниз к прессу и едва заметной дорожке волос, спускающейся к линии джинсов. А потом повторяю все снова. Я могу делать это часами. Крис тихонько стонет. Я не чувствую неуверенности в себе и не боюсь касаться его. Мною движет интуиция. Кажется, что даже простые прикосновения способны утолить мою жажду. Он пленил меня.
Я наклоняюсь и провожу губами по его груди, целуя и касаясь языком его кожи. Крис гладит меня по волосам, пока я пробую на вкус его тело. А потом вновь поднимаюсь к его губам. Крис, не теряя ни секунды, завладевает моим ртом. Я откидываюсь на кровать, и он придавливает меня всем своим весом. Мы прижимаемся бедрами, пока он прокладывает дорожку из поцелуев от моего рта к груди, по футболке и ниже к животу.
– Кристофер, – я шепчу его имя, снова и снова, стоит остановиться, но я не могу. Чувствую такое облегчение, что нашла его.
Он снова ложится на меня и страстно целует, сильнее прижимаясь между ног. Я чувствую, как он возбужден, как сильно хочет меня.
Но потом, без предупреждения, Крис приподнимается на руках и пытается отдышаться. Он прижимается ко мне щекой, и я чувствую, как теряю его. Не знаю, что сделала неправильно, но он явно не хочет продолжать. Меня убивает эта внезапная стена, дистанция между нами. Что бы ни происходило несколько минут назад – оно исчезло.
Крис легонько целует меня в щеку и шепчет:
– Я не… Не думаю, что это хорошая идея.
– Ох. Ладно. – Я понятия не имею, что сказать и почему так произошло. А еще, почему он не отстраняется и дрожит. Поэтому я спрашиваю: – Крис. Почему ты дрожишь?
– Я не дрожу, – отвечает он. Однако это так.
Я глажу его руки, желая прикасаться к нему так долго, сколько он мне позволит. Он зарывается носом в изгиб моей шеи, успокаивая дыхание. Я так смущена.
Он приподнимается на руках.
– Мне правда нужно заниматься. В понедельник крупный тест по геологии.
Я отворачиваюсь от него.
– Конечно. У меня тоже куча дел.
Следующие несколько минут отвратительны. Ужасно неловкая сцена, когда мы выпутываемся из объятий друг друга; я бормочу идиотское спасибо за помощь с музыкой, а Крис с виноватым видом натягивает футболку, заставляя меня чувствовать себя еще хуже.
После глупого небрежного прощания я выбегаю из комнаты, прежде чем Крис успевает сказать что-нибудь еще. Путь до моей комнаты непростительно долог. В голове крутится мысль о пути позора. Захлопываю за собой дверь и падаю на кровать.
Я всхлипываю. Что ж, черт, от меня определенно пахнет не очень. Это первая проблема. Может, его оттолкнул запах? Когда я шла к нему, то не собиралась стягивать с него футболку. Я перекатываюсь на бок и опускаю руку на пол. Несколько пролетов ниже Кристофер, наверное, учит про скучные слои земли или что-нибудь подобное, а я лежу здесь в полной растерянности.
Но, проклятье, это было горячо. Пусть даже я не знала, почему он остановился и что я сделала не так.
Эта сцена все равно вызывала улыбку на губах.
