Текст книги "Перед самой войной с эскимосами"

Автор книги: Джером Дэвид Сэлинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Джером Дейвид Сэлинджер
Перед самой войной с эскимосами

Пять раз подряд в субботу по утрам Джинни Мэннокс играла в теннис на Ист-Сайдском корте с Селиной Графф, своей соученицей по школе мисс Бейсхор. Джинни не скрывала, что считает Селину самой жуткой тусклячкой во всей школе – а у мисс Бейсхор тусклячек явно было с избытком, – но, с другой стороны, из всех знакомых Джинни одна только Селина приносила на корт непочатые жестянки с теннисными мячами. Отец Селины их изготовлял – что-то вроде того. (Однажды за обедом Джинни изобразила семейству Мэннокс сцену обеда у Граффов; в созданной ее воображением картине фигурировал и вышколенный лакей – он обходил обедающих с левой стороны, поднося каждому вместо стакана с томатным соком жестянку с мячиками.) Но вечная история с такси – после тенниса Джинни довозила Селину до дому, а потом всякий раз должна была выкладывать деньги за проезд одна – начинала действовать ей на нервы: ведь в конце концов мысль о том, чтобы возвращаться с корта на такси, а не автобусом, подала Селина. И на пятый раз, когда машина двинулась вверх по Йорк-авеню, Джинни вдруг прорвало.

– Слушай, Селина…

– Что? – спросила Селина, усиленно шаря под ногами. – Никак не найду чехла от ракетки! – проныла она.

Несмотря на теплую майскую погоду, обе девочки были в пальто – поверх шортов.

– Он у тебя в кармане, – сказала Джинни. – Эй, послушай-ка…

– О, господи! Ты спасла мне жизнь!

– Слушай, – повторила Джинни, не желавшая от Селины никакой благодарности за что бы там ни было.

– Ну что?

Джинни решила идти напролом. Они подъезжали к улице, где жила Селина.

– Мне это не светит – опять выкладывать все деньги за такси одной, – объявила Джинни. – Я, знаешь ли, не миллионерша.

Селина приняла сперва удивленный вид, потом обиженный.

– Но ведь я всегда плачу половину, скажешь нет? – спросила она самым невинным тоном.

– Нет, – отрезала Джинни. – Ты заплатила половину в первую субботу, где-то в начале прошлого месяца. А с тех пор – ни разу. Я не хочу зажиматься, но, по правде говоря, мне выдают всего четыре пятьдесят в неделю. И из них я должна…

– Но ведь я всегда приношу теннисные мячи, скажешь, нет?

Джинни иногда готова была убить Селину.

– Твой отец их изготовляет – или что-то вроде того, – оборвала она ее. – Они же тебе ни гроша не стоят. А мне приходится платить буквально за каждую…

– Ладно, ладно, – громко сказала Селина, давая понять, что разговор окончен и последнее слово осталось за ней. Потом со скучающим видом принялась шарить в карманах пальто.

– У меня всего тридцать пять центов, – холодно сообщила она. – Этого достаточно?

– Нет. Прости, но за тобой доллар шестьдесят пять. Я каждый раз замечала, сколько…

– Мне придется пойти наверх и взять деньги у мамы. Может, это подождет до понедельника? Я бы захватила их в спортивный зал, если ты уж без них жить не можешь.

Тон Селины убивал всякое желание пойти ей навстречу.

– Нет, – сказала Джинни. – Вечером я иду в кино. Так что деньги нужны мне сейчас.

Девочки смотрели каждая в свое окно и враждебно молчали, пока такси не остановилось у многоквартирного дома, где жила Селина. Тогда Селина, сидевшая со стороны тротуара, вылезла из машины. Небрежно прикрыв дверцу, она с величаво рассеянным видом заезжей голливудской знаменитости быстро вошла в дом. Джинни, с пылающим лицом, стала расплачиваться. Потом собрала свое теннисное снаряжение – ракетку, полотенце, картузик – и направилась вслед за Селиной. В пятнадцать лет Джинни была метр семьдесят два ростом, и сейчас, когда она вошла в парадное, застенчивая и неловкая, в большущих кедах, в ней чувствовалась резкая грубоватая прямолинейность. Поэтому Селина предпочитала глядеть на шкалу указателя у клети лифта.

– Всего за тобой доллар девяносто, – сказала Джинни, подходя к лифту.

Селина обернулась.

– Может, тебе просто интересно будет узнать, что моя мама очень больна, – сказала она.

– А что с ней?

– Вообще-то у нее воспаление легких, и если ты думаешь, что для меня такое удовольствие – беспокоить ее из-за каких-то денег… – В эту незаконченную фразу Селина постаралась вложить весь свой апломб.

По правде говоря, Джинни была несколько озадачена этим сообщением, хоть и не ясно было, в какой мере оно соответствует истине – впрочем, не настолько, чтобы расчувствоваться.

– Ну, я тут ни при чем, – ответила Джинни и вслед за Селиной вошла в лифт.

Наверху Селина позвонила, и прислуга-негритянка, с которой она, видимо, не разговаривала, впустила девочек, вернее просто распахнула перед ними дверь и оставила ее открытой. Бросив теннисное снаряжение на стул в передней, Джинни двинулась за Селиной. В гостиной Селина обернулась.

– Ничего, если ты обождешь здесь? Может, мне придется будить маму, и все такое.

– Ладно, – сказала Джинни и плюхнулась на диван.

– В жизни бы не подумала, что ты такая мелочная, – сказала Селина. У нее достало злости употребить слово «мелочная», но все-таки не хватило смелости сделать на нем упор.

– Ну, а теперь знаешь, – отрезала Джинни и раскрыла «Вог», заслонив им лицо. Она держала журнал перед собой до тех пор, пока Селина не вышла из гостиной, потом положила его обратно на приемник и принялась разглядывать комнату, мысленно переставляя мебель, выбрасывая настольные рампы и искусственные цветы. Обстановка была, на ее взгляд, отвратная: дорогая, но совершенно безвкусная.

Внезапно из другой комнаты донесся громкий мужской голос:

– Эрик, ты?

Джинни решила, что это Селинин брат, которого она никогда не видела. Скрестив длинные ноги, она обернула на коленках верблюжье пальто и стала ждать.

В гостиную ворвался долговязый очкастый человек – в пижаме и босиком; рот у него был приоткрыт.

– Ой… Я думал, это Эрик, черт подери. – Не останавливаясь в дверях, он прошагал через комнату, сильно горбясь и бережно прижимая что-то к своей впалой груди, потом сел на свободный конец дивана. – Только что палец порезал, будь он проклят, – возбужденно заговорил он, глядя на Джинни так, словно ожидал ее здесь встретить. – Когда-нибудь случалось порезаться? Чтоб до самой кости, а?

В его громком голосе явственно слышались просительные нотки, словно своим ответом Джинни могла избавить его от тягостной обособленности, на которую обречен человек, испытавший такое, чего еще не бывало ни с кем.

Джинни смотрела на него во все глаза.

– Ну, не так чтобы до кости, но случалось, – ответила она.

Такого чудного с виду парня – или мужчины (это сказать было трудно) – она в жизни не видела. Волосы растрепаны, верно, только что встал с постели. На лице – двухдневная щетина, редкая и белесая. Вообще с виду – лопух.

– А как же вы порезались? – спросила Джинни.

Опустив голову и раскрыв вялый рот, он внимательно разглядывал пораненный палец.

– Чего? – переспросил он.

– Как вы порезались?

– А черт его знает, – сказал он, и самый тон его означал, что ответить на этот вопрос сколько-нибудь вразумительно нет никакой возможности. – Искал что-то в этой дурацкой мусорной корзинке, а там лезвий полно.

– Вы брат Селины? – спросила Джинни.

– Угу. Черт, я истекаю кровью. Не уходи. Как бы не потребовалось какое-нибудь там дурацкое переливание крови.

– А вы его чем-нибудь залепили?

Селинин брат слегка отвел руку от груди и приоткрыл ранку, чтобы показать ее Джинни.

– Да нет, просто приложил кусочек вот этой дурацкой туалетной бумаги, – сказала он. – Останавливает кровь. Как при бритье, когда порежешься. – Он снова взглянул на Джинни. – А ты кто? – спросил он. – Подруга нашей поганки?

– Мы с ней из одного класса.

– Да?.. А звать как?

– Вирджиния Мэннокс.

– Ты – Джинни? – спросил он и подозрительно глянул на нее сквозь очки. – Джинни Мэннокс?

– Да, – сказала Джинни и выпрямила ноги.

Селинин брат снова уставился на свой палец – для него это явно был самый важный, единственно достойный внимания объект во всей комнате.

– Я знаю твою сестру, – проговорил он бесстрастно. – Воображала паршивая.

Спина у Джинни выгнулась:

– Кто-кто?

– Ты слышала кто.

– Вовсе она не воображала!

– Ну да, не воображала. Еще какая, черт дери.

– Нет, не воображала!

– Ну да, черт дери! Принцесса паршивая. Принцесса Воображала.

Джинни все смотрела на него – он приподнял туалетную бумагу, накрученную в несколько слоев на палец, и заглянул под нее.

– Да вы моей сестры вовсе не знаете!

– Ну да, не знаю, прямо…

– А как ее звать? Как ее имя? – настойчиво допытывалась Джинни.

– Джоан. Джоан-Воображала.

Джинни промолчала.

– А какая она из себя? – спросила она вдруг.

Ответа не последовало.

– Ну, какая она из себя? – повторила Джинни.

– Да будь она хоть вполовину такая хорошенькая, как она воображает, можно было б считать, что ей чертовски повезло, – сказал Селинин брат.

Ответ довольно занятный, решила про себя Джинни.

– А она о вас никогда не упоминала.

– Я убит. Убит на месте.

– Кстати, она помолвлена, – сказала Джинни, наблюдавшая за ним. – В будущем месяце выходит замуж.

– За кого? – Он вскинул глаза.

Джинни не преминула этим воспользоваться.

– А вы его все равно не знаете.

Он снова принялся накручивать бумажку на палец.

– Мне его жаль, – объявил он.

Джинни фыркнула.

– Кровища хлещет как сумасшедшая. Ты как считаешь – может, смазать чем-нибудь? А вот чем? Меркурохром годится?

– Лучше йодом, – сказала Джинни. Потом, решив, что слова ее прозвучали недостаточно профессионально и веско, добавила:

– Меркурохром тут вовсе не поможет.

– А почему? Чем он плох?

– Просто он в таких случаях не годится, вот и все. Йодом нужно.

Он взглянул на Джинни.

– Ну да еще, он щиплет здорово, скажешь, нет? Щиплет как черт, что – неправда?

– Ну, щиплет, – согласилась Джинни. – Но вы от этого не умрете, и вообще.

Видимо, нисколько не обидевшись на Джинни за ее тон, он снова уставился на свой палец.

– Не люблю, когда щиплет, – признался он.

– Никто не любит.

– Угу. – Он кивнул.

...

конец ознакомительного фрагмента