Текст книги "Какая чудесная жизнь!"

Автор книги: Джером Биксби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Первый тревожный сигнал прозвучал неожиданно: Дэн перестал смеяться посреди рассказа Телмы Данн о том, как она нашла пластинку Перри Комо, уронила ее, но подхватила, не дав разбиться, потому что никогда в жизни не двигалась с такой стремительностью. Он опять вертел в руках пластинку и вожделенно поглядывал на проигрыватель в углу. На его лице появилось дерзкое выражение.

– Господи! – воскликнул он.

В комнате сразу воцарилась тишина. Было слышно, как на стене тикают дедовские ходики. Пэт Рейли наигрывал перед этим на пианино; теперь музыка смолкла, пальцы пианиста повисли над желтыми клавишами. Пламя свечей на обеденном столе задрожало от ветерка, запузырилась кружевная занавеска на окне.

– Играй, Пэт, – тихо сказал отец Энтони.

Пэт заиграл «Ночь и день», но его взгляд остался прикован к Дэну Холлису, и пальцы не всегда попадали по нужным клавишам.

Дэн стоял посреди комнаты, сжимая в одной руке свою пластинку. В другой руке он стиснул рюмку с бренди. Рюмка грозила расколоться. Все смотрели на него.

– Господи! – повторил он таким тоном, словно это ругательство.

Преподобный Янгер, беседовавший в дверях гостиной с матерью и тетей Эми, тоже проговорил: «Господи!», но то была молитва: руки священника были сложены, глаза зажмурены.

Джон Сипик выступил вперед.

– Послушай, Дэн… Очень хорошо, что ты так говоришь. Но ты наверняка не собираешься продолжать в том же духе…

Дэн сбросил со своего плеча руку Джона.

– Проиграть пластинку – и то нельзя, – громко сказал он, опустил глаза на черный диск, потом оглядел всех. – Господи Боже мой…

Он швырнул рюмку в стену. Рюмка разбилась, по обоям побежали струйки. Одна из женщин вскрикнула.

– Дэн, – зашептал Джон, – Дэн, прекрати…

Пэт Рейли заиграл «Ночь и день» громче, чтобы заглушить разговор. Впрочем, если Энтони их слушал, то все ухищрения были напрасны.

Дэн Холлис подошел к пианино и завис над Пэтом, слегка покачиваясь.

– Пэт! – воззвал он. – Не играй больше это. Лучше вот это сыграй… – И он запел хрипло, негромко, жалобно: – «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…»

– Дэн! – крикнула Этел Холлис. Она хотела было подбежать к мужу, но Мэри Сипик схватила ее за руку и удержала. – Дэн! – еще раз крикнула Этел. – Прекрати…

– Господи, умолкни ты! – прошипела Мэри Сипик и толкнула ее к мужчинам. Кто-то закрыл ей ладонью рот и заставил стоять смирно.

– С днем рожденья, милый Дэнни… – пел Дэн. – С днем рожденья тебя. – Он посмотрел на Пэта. – Играй же, чтобы я не врал! Ты же знаешь, что я не могу петь без аккомпанемента.

Пэт Рейли дотронулся до клавиш. Зазвучал «Возлюбленный» – в медленном ритме вальса, которому отдавал предпочтение Энтони. Лицо Пэта было белым, как мел, руки тряслись.

Дэн Холлис смотрел на дверь, в которой стояли мать и отец Энтони.

– Он ВАШ, – выговорил он. Слезы бежали по его щекам, поблескивая в свете свечей. – Это у ВАС он появился…

Он закрыл глаза. Из-под век выкатились новые слезинки. Он громко запел:

– «Ты – мое солнышко, ты – мое солнышко, счастье мне даришь, грустить не даешь…»

В комнате появился Энтони.

Пэт перестал играть, потому что застыл, как все остальные. Ветер рвал занавеску. Этел Холлис даже не смогла взвизгнуть – она лишилась чувств.

– «Солнце мое не кради…» – Дэн поперхнулся и умолк. Его глаза расширились, он вытянул перед собой руки – в одной блестела рюмка, в другой чернела пластинка. Он икнул и произнес: – Не…

– Плохой, – сказал Энтони и усилием мысли превратил Дэна Холлиса в нечто такое, чего никто и представить себе не мог, а потом отправил в глубокую могилу под кукурузным полем.

Рюмка и пластинка упали на пол, но не раскололись.

Энтони обвел лиловыми глазами комнату. Некоторые принялись бормотать, все как один заулыбались. Одобрительное бормотание заполнило помещение. Среди нелепых звуков раздалось два ясных выкрика.

– Очень хорошо! – возвестил Джон Сипик.

– Хорошо! – поддержал его с улыбкой отец Энтони. Он лучше всех остальных поднаторел в улыбчивости. – Замечательно.

– Восхитительно, просто восхитительно, – промямлил Пэт Рейли, у которого текло из глаз и из носу. Он снова тихонько заиграл трясущимися пальцами «Ночь и день».

Энтони забрался на пианино. Пэт играл еще два часа.

Потом гости смотрели телевизор. Для этого все собрались в гостиной, зажгли свечи и поставили перед аппаратом стулья. Экран был маленький, и видно его было не всем, но это ничего не значило: ведь в Пиксвилле не было электричества.

Все сидели смирно, пялились на зигзаги на экране и слушали разряды из динамика, понятия не имея, с чем все это едят. Так происходило всегда.

– Очаровательно, – молвила тетя Эми, не сводя потухших глаз с бессмысленных вспышек. – Но мне больше нравилось, когда вокруг были города, и можно было по-настоящему…

– О, да, – оборвал ее Джон Сипик. – Чудесно! Самое лучшее представление за все время.

Он сидел на диване вместе с двумя мужчинами. Втроем они прижимали Этел Холлис к подушкам, держали ей руки и ноги и закрывали рот, чтобы она опять не вздумала визжать.

– Просто здорово, – повторил Джон.

Мать смотрела в окно, где за темной дорогой лежало темное пшеничное поле Хендерсона, а дальше – бесконечное, серое НИЧТО, в котором городок Пиксвилл болтался, как перо на ветру, – чудовищное НИЧТО, особенно кошмарное по ночам, когда угасал зажженный Энтони день.

Размышлять, где они находятся, не было ни малейшего смысла. Пиксвилл оказался на недосягаемом удалении от всего остального мира – и точка. Случилось это три года назад, когда Энтони вылез из материнского чрева. Старый доктор Бейтс – храни его Господь! – закричал, уронил новорожденного, а потом хотел было его прикончить; тогда Энтони захныкал и все это устроил: то ли перебросил куда-то городок, то ли уничтожил весь остальной мир – этого никто не знал.

Размышлять обо всем этом было и бесполезно, и опасно. Одно не представляло опасности – жить так, как от них требовалось. И жить так всегда – если на то будет воля Энтони.

Мать вспомнила, насколько опасны такие размышления, и забормотала. Все остальные тоже бормотали себе под нос – видимо, всех посетили небезопасные мысли.

Мужчины на диване что-то пошептали друг другу, потом что-то шепнули Этел Холлис; когда они убрали руки, она присоединилась ко всеобщему клекоту.

Пока Энтони восседал на телевизоре и творил на экране зигзаги, они сидели вокруг, бормотали и пялились на бессмысленное мелькание. Так прошла ночь.

На утро повалил снег, сгубивший половину урожая. Но денек все равно выдался славный.

Gerome Bixby

«Life is Good!»