Текст книги "Корни радуги"

Автор книги: Джеральд Старк

Дважды полетев спиной вперед на землю, Конан стал осторожнее. Хали с самого начала провел его, показав, будто едва держится на ногах, тогда как на самом деле был не так уж пьян. К тому же он и впрямь отлично владел приемами туранской борьбы, которых киммериец, естественно, не знал. Когда варвар, лихо прокатившись по траве во второй раз, в ярости попытался использовать свой излюбленный прием «кулаком под ложечку», зрители возмущенно засвистели, а «судья» развел поединщиков и укоризненно поцокал языком.

Впрочем, и Хали, испытав киммерийца, держался настороже.

Они снова сошлись, и на сей раз Хали поднырнул под расставленные руки Конана, пытаясь схватить его под коленями и опрокинуть на спину. К этому моменту варвар уже уяснил из раздающихся вокруг азартных воплей, что для победы в поединке туранец должен приложить его к земле одной или двумя лопатками либо удерживать в захвате не меньше десяти ударов сердца. Значит, нужно обязательно устоять и не позволить Хали завладеть положением. Поэтому, лишь только заметив атакующее движение туранца, Конан чуть отпрянул в сторону и сам подался навстречу противнику. Земля стремительно пронеслась перед его глазами, потом мелькнул частокол ног, обступивших тесный круг. Киммериец почувствовал, как мощные мускулы Хали окаменели в попытке разорвать захват, удвоил нажим, перекинул руку…

– …Восемь! Девять!! Десять!!!

– Киммериец выиграл!

– Варвар победил!

Конан обнаружил, что прижимает туранца к земле захватом, при котором продетые под мышки противника руки сплетены в замок на его затылке. Он расслабил пальцы, встал и помог подняться Хали. Парень тяжело дышал и потирал шею, но улыбнулся Конану без малейшей обиды.

– Кинжал твой, – просто сказал туранец. – Хорошо дерешься. Кто тебя научил «железному замку»?

Конана хлопали по спине, кто-то сунул ему в руку кубок с вином, который варвар осушил одним глотком. Круг не расходился – по примеру первых поединщиков на спор вышли Дагоберт и один из тургаудов. Конан, натянув рубаху, хотел было присоединиться к зрителям, но тут чьи-то железные пальцы крепко взяли его за плечо.

– Иди за мной, – сказал Септах. – Тебя хочет видеть хозяин.

Киммериец невольно бросил взгляд на просторный шатер ир'Аледаша и отметил, что на полотняной стенке появилась еще одна тень.

* * *

Септах проводил киммерийца до самого шатра, откинул перед ним полог, но сам остался снаружи. Конан вошел, гадая, что может означать эдакое приглашение. За время короткого пути до хозяйской палатки он обдумал возможные подвохи и рассудил, что повода для немилости он ир'Аледашу вроде не давал. Стало быть, разговор предстоит вполне приятный и для него, Конана из клана Канах, возможно, небесполезный. Внутренность шатра освещали несколько вычурных масляных фонариков вендийской работы. Как видно, в масле, питавшем фитили лампад, содержались благовония, и от их сладкого, густого аромата у варвара на миг закружилась голова.

Ир'Аледаш восседал на вышитых подушках. На Конана он даже не посмотрел. Только зерна четок из темно-алого граната ритмично пощелкивали в пальцах караванщика. У его ног стоял странный длинный сосуд с множеством тонких трубок и низенький столик, уставленный пиалами со следами вина и плоскими чашами с фруктами и сластями. Над узким горлышком сосуда вился еле различимый дымок.

В шатре присутствовал еще один гость – дородный, роскошно одетый бородач с толстой золотой цепью на груди, выпущенной поверх просторной фиолетовой туники. Этот, в отличие от хозяина, глянул на киммерийца с явным интересом.

«Помнится, Ши настойчиво советовал мне почаще попадаться на глаза Гельге Кофийцу, – припомнил Конан наставления приятеля. – Вот случай и выдался».

Не совсем представляя, как себя вести и что говорить, Конан счел, что сообразнее дождаться первого слова хозяина и лишь слегка поклонился, остановившись как раз на границе пушистого иранистанского ковра, устилавшего пол в палатке.

Кофиец хмыкнул – скорее благосклонно, нежели презрительно.

– Сей юноша либо отменно воспитан, что большая редкость для полуночных варваров, либо страдает немотой, – промурлыкал он. При звуках этого голоса киммериец немедля подумал о толстом степном коте-мануле, домашнем, раскормленном и… безобидном? Ну уж нет. Несмотря на добродушную внешность и вальяжные манеры, Конан, научившийся немного разбираться в людях, чуял в дородном кофийце умелого и беспощадного бойца. Лицо у Гельге было умное и жесткое, а сложенные на груди руки, хоть и напоминали окорока, при желании могли, наверное, с легкостью гнуть подковы. – Надеюсь на первое. Ведь ты умеешь говорить, юноша? У тебя есть имя?

– Назовись, – буркнул ир'Аледаш, решив, что настало время ему поучаствовать в беседе, но по-прежнему не поднимая глаз.

– Конан… Из клана Канах.

Последнее Конан добавил после крохотной, но, увы, не упущенной Кофийцем заминки, что послужило поводом для приступа утробного смеха.

– Наслышан, наслышан, – отсмеявшись, проговорил купец, выбирая виноградину со стоящего на ковре плоского подноса. – Премного наслышан о привязанности воинов Полуночи к древним традициям и всякого рода диковинным обычаям. Скажи мне, доблестный Конан из клана… э-э… Канах, в который раз ты сопровождаешь торговый караван?

Киммериец бросил вопросительный взгляд на ир'Аледаша. Тот кивнул – можно, мол.

– Первый, – честно признался варвар.

– Первый, – задумчиво повторил кофийский торговец. – И что заставило тебя бросить привычное ремесло… Кстати, чем ты занимался прежде?

Ир'Аледаш снова дал Конану знак отвечать, однако варвар медлил вовсе не за его разрешением. Как объяснить Кофийцу род занятий юного выходца из полуночной страны в славном Шадизаре, именуемом Столицей Воров? Притом неизвестно, что хуже – сказать, что воровал или что служил в Сыскной Когорте, пусть и недолго?

– Когда я впервые появился в Заморе, мне было всего шестнадцать, – издалека начал Конан. – Я был болен, и из имущества со мной оставался только меч. Помогли добрые люди, выходили…

Нашедший Корни Радуги нетерпеливо взмахнул пухлой кистью.

– Словом, воровал, – непреклонно заключил он. Конан не стал спорить. – Хотя постой-ка…Ты пришел в Шадизар в шестнадцать лет, один… имея с собой меч – довольно дорогую вещь, оружие воителя? И тебя не убили по дороге, не отобрали клинок, ты не продал его ради пропитания? Откуда же ты явился?

Конан пожал плечами:

– Чтобы это объяснить, мне придется отнять у почтенных господ торговцев слишком много времени, а оно чересчур драгоценно, чтобы тратить его на подобные пустяки.

– Поразительно вежливый юноша, что за чудо! – восхитился Гельге. – Н-ну, хорошо. Поведай нам, о бриллиант среди варваров – в каком возрасте ты убил своего первого врага?

На такой вопрос Конан ответил уверенно:

– Позапрошлой зимой. Мне как раз исполнилось четырнадцать.

Гельге переглянулся с ир'Аледашем и произнес наставительно:

– Четырнадцать, господин. Когда обращаешься ко мне, всегда добавляй «господин».

– Меня нанимал господин ир'Аледаш, – хмуро ответствовал Конан, – и от него я получаю вознаграждение. И подчиняюсь только ему, не в обиду будь сказано досточтимому Гельге.

Кофиец и не подумал обижаться на возомнившего о себе неотесанного охранника. Казалось, его целиком и полностью занимает дегустация спелой грозди мускатного винограда.

– Неплохо, неплохо, – пробурчал он, отправив в рот с десяток громадных розовых, покрытых сизым восковым налетом ягод, – но с моим ни в какое сравнение… А ты еще и гордый к тому же, – последнее замечание адресовалось киммерийцу. – Гордый, храбрый, похоже, неглуп, честен до неприличия и дивно хорош в любой драке – редкое сочетание качеств, которые мне требуются. Так слушай внимательно, гордое, но пока не слишком разумное дитя Полуночи! Шакалы Мерцающего Облака, да сгрызут демоны его вонючую печень, убили двух моих тургаудов. Не то чтобы мне настолько необходимы охранники, но я часто путешествую и привык, что вокруг возка с моим гербом трясутся в седлах ровно десять человек, знающих, с какой стороны берутся за меч. Десяток – ни меньше, ни больше. В отличие от почтенного ир'Аледаша, людей в этот десяток я отбираю сам. Чтобы стать телохранителем Гельге Кофийца, мало выказать доблесть в бою. Скажем, Тхиммас из Стигии – один из охранников каравана – сойдясь с тобой на саблях, накромсал бы тебя тончайшими ломтиками меньше чем за сто ударов сердца, однако вороват. Хали, с которым ты недавно боролся в кругу, тоже неплохой боец, но тщеславнее аграпурского вельможи. Имей в виду – он смертельно оскорблен своим поражением и затевает сделать так, чтобы ночью к тебе под плащ заполз черный скорпион. За тобой же я наблюдаю уже давно… и то, что вижу, меня радует.

Гельге затрясся в очередном приступе своего странного нутряного хохота.

Конан терпеливо дождался, пока купец отсмеется, и сказал:

– Ты спрашивал, отчего я покинул Шадизар. Досточтимый Гельге, я ушел с караваном, чтобы набраться опыта, посмотреть мир…

– Заработать денег, – понимающе бросил Кофиец.

– И это тоже. Просто я хочу сказать, что не гожусь на роль няньки при гареме или домашнего телохранителя, – пояснил Конан.

Глаза Гельге метнули молнии:

– Ты слишком много себе позволяешь, варвар! Смотри, как бы я не разочаровался в твоих достоинствах! Разве я говорил, что тебе предстоит стеречь мой сон под дверью или развлекать моих скучающих жен, пока я веду торговлю? Сет Чревоходящий, да я побывал в таких местах, которые твоему нынешнему господину даже не снились! Я доходил до стран, где люди ходят обнаженными и почитают саранчу редким лакомством, и ставил свой шатер там, где Земли Обитаемые обрываются в Последний Океан! В моем саду…

Купец осекся и сердито взмахнул рукой.

– Словом, ты не засидишься на месте, это я обещаю. Что еще?

– Согласен ли досточтимый ир'Аледаш… – начал киммериец.

– Согласен, – отрезал Гельге. Туранец молча кивнул и приложился к кальяну – тому самому подозрительному сооружению с трубками – крепко потянув сладковатый дым из ближайшего мундштука. Кальян испустил сипение, похожее на предсмертный хрип. Кофиец бросил на ир'Аледаша раздраженный взгляд.

– Еще?

– Досточтимый ир'Аледаш платит мне тридцать ауреев за седмицу пути, если же воин проявил храбрость и не щадил себя, защищая купца и его имущество… – зачастил Конан, уже твердо решив, что жребий ему выпал счастливый и он, конечно, согласится – но нужно же сперва поторговаться!

«Ши меня бы отлично понял», – думал киммериец, перечисляя такие немаловажные для воина вещи, как кормежка за счет нанимателя, приобретение на казенный кошт нового оружия, буде поломается старое, или коня, ежели имеющийся напьется из отравленного колодца и издохнет…

Гельге Кофиец слушал варвара, склонив голову на плечо и изобразив на лице нечто среднее между брезгливостью и скукой. В конце концов он приподнял обширное седалище, бормоча: «Где-то тут, по-моему, завалялось…», чем-то погремел, позвенел под собой и, выпрямившись, швырнул Конану пузатый воловьей кожи мешок.

Киммериец сбился и замолк на полуслове. Судя по весу и если считать на ауреи, в мешке лежало сотни три монет. «Кром и Митра, – восторженно подумал Конан. – Кого убить?!»

– Это задаток, – скучающе сообщил Гельге, словно речь шла о чем-то крайне обыденном. Для купца, видимо, так оно и было. – Далее десять ауреев в день. О прочем справишься у моего начальника стражи, его зовут Фидхельм. Получишь у него новую одежду – мои воины, как ты наверняка заметил, носят цвета дома Гельге – и новое оружие. Мясницкий секач, которым ты чуть не прикончил Мерцающее Облако, подаришь кому-нибудь на долгую память. Коня возьмешь своего. С почтенным ир'Аледашем мы распрощаемся завтра. Караван отправится в Акит, а мы… Мы поедем в другую сторону. Можешь идти.

– Слушаюсь, господин Гельге, – ответил Конан, поклонился и покинул шатер, столкнувшись на выходе с недоумевающим Дагобертом в сопровождении все того же Септаха.

В мешке, полученном от Гельге, оказались туранские империалы, числом двести пятьдесят. Отойдя в сторонку, подальше от любопытных глаз, Конан долго жмурился и шевелил губами, пытаясь сосчитать, сколько же это будет на ауреи. Если он не ошибался, получалось примерно вдвое.

«Ши был дважды прав, – киммериец прикинул, куда бы спрятать тяжеленький мешок. – Во-первых, стоило вовремя попасться на глаза Кофийцу. Во-вторых, раскормленный котяра впрямь умеет отыскивать корни радуги. Но разрази меня гром, как этот сладкоголосый змей вызнал, что Тхиммас – вор, а Хали заимел на меня зуб?!»

* * *

С большим караваном расстались, как и обещал Кофиец, на рассвете. Вереница подвод и тяжело навьюченных верблюдов потянулась к переправе, а вдоль берега Хелиля отправился на Закат караван гораздо меньший. Удивительно, но весь обоз баснословно богатого Гельге состоял из единственного крытого фургона, того самого, с изображением летящего орла, и трех телег с походным снаряжением и припасами. Фургон был тяжеловат – четверка волов тянула его с трудом. Рядом с телегами неспешно брели шесть прекрасных верблюдов бишаринской породы, каждый нагружен двумя объемистыми вьюками.

Малое количество груза подсказывало Конану единственно правильное толкование – Кофиец возвращается домой после краткой, но удачной торговли где-то в закатных городах: Нумалии или самом Бельверусе, гордой столице Немедии. Общительный Дагоберт еще до обеда, переговорив с новыми спутниками, подтвердил его предположение, а начальник стражи, наставляя новичков перед отправкой, настрого предупредил: что бы ни стряслось, в первую голову беречь фургон. Сам он, кстати, в нем и ночевал, а в пути неотрывно рысил рядом на своем породистом хауранском жеребце.

Ближе к закату караван свернул, мутная лента Хелиля скрылась из виду. Места пошли более обжитые. Заночевали на постоялом дворе в какой-то деревушке, где появление Гельге вызвало, пожалуй, больший переполох, чем визит коронованной особы. Испуг местных жителей Конан приписал извечному страху селян перед любой властью – а Кофиец, несомненно, являлся в этих краях чуть ли не всесильным повелителем. И все же киммериец, привыкший за годы не самой беззаботной жизни все замечать и ничему не удивляться, подметил одну странность. Кое-кто из местных, низко кланяясь торговцу, украдкой делал жест, предохраняющий от дурного глаза.

На следующий день маленький караван все так же продвигался на Закат. Часто встречались крестьянские подводы, возницы, едва завидев всадников в черно-зеленых одеждах, поспешно сворачивали на обочину. Потом по обе стороны дороги потянулись ухоженные виноградники. К этому времени Конан уже знал, что виноторговля приносит дому Гельге основной и немалый доход и что до усадьбы достопочтенного купца осталось не более одного дневного перехода. Тургауды заметно повеселели. Дагоберт, взглядом испросив у Фидхельма разрешения, достал из чехла лютню и затянул песню, немедленно подхваченную прочими телохранителями.

 
По лесам зелено-синим,
Ясным, как стекло,
Я иду, куда случайным
Ветром занесло.
Долог путь через коренья,
Что же мне не петь?
До ближайшего селенья
К ночи не успеть.
Впереди огонь мерцает, позади вода,
На воде две утицы оставили следы.
Хороша моя дорога, гладка и тверда,
Не сверну с нее к огню, не наберу воды…[1]1
  Перевод Т. Шельен.


[Закрыть]
 

Подобным образом гандер развлекал спутников на каждом биваке и своим искусством снискал некоторое уважение среди тургаудов. Даже суровый начальник стражи не имел ничего против – как выяснилось в эти дни, Дагоберт вполне сносно управлялся с лютней, да и голос у него был неплох. Слов теперешней песни Конан не знал, о своих музыкальных талантах был невысокого мнения и потому в хоровом пении не участвовал. Но положительно, служба у Гельге Кофийца начинала ему нравиться. «Кром Заступник, – думал он с радостным недоумением, – я сыт, одет, оружен, вроде как при деньгах и в неплохой компании. Мир посмотрю, если Кофиец не врет – а не похоже, чтоб врал… Может, наконец повезло? Если б еще не одно обстоятельство…»

«Обстоятельство» по имени Фидхельм ехало сзади на кауром жеребце и хмуро поглядывало по сторонам.

…Это случилось в первое же утро после достопамятного разговора в палатке ир'Аледаша. И вновь повторилось на второе. На третье тоже.

Последние клочья ночного тумана еще стелились над жесткой травой…

– Подъем! Оружие – к бою!!!

– Чтоб тебя вспучило, – пробормотал Конан, поспешно выскакивая из-под теплого плаща и выхватывая свой новый клинок из лежащих рядом ножен. Рядом точно так же взметнулся Дагоберт – по пояс голый гандер сжимал в правой руке меч, левой протирал глаза, бормоча что-то нелестное на неведомом наречии. Что удивительнее всего, прочие тургауды к тому времени не только оказались на ногах, но и успели натянуть сапоги, а кое-кто, похоже, даже наскоро размялся перед неизбежным учебным боем. – Как они только успевают, порази меня короста… Да разве это в человеческих силах?!

Впрочем, киммериец начинал крепко подозревать, что более опытные и хорошо изучившие повадки месьора Фидхельма спутники попросту встают чуть раньше, еще до того, как рык упомянутого месьора и его крепкий пинок выдернут их из походных постелей. Сам Конан по первой рассветной тревоге вскочил как угорелый, запутавшись в плаще, удостоившись дружного хохота остальных воинов и на целый день сделавшись мишенью для ехидных вопросов – дескать, не укусила ли варвара в седалище земляная оса и не приснилась ли ему, упаси Митра, его варварская невеста. На следующее утро киммериец, от подобного к себе отношения впавший в меланхолию, нарочно не спешил покидать теплое ложе и незамедлительно о том пожалел. Месьор Фидхельм, «Орел Шестого легиона», как его шепотом и с оглядкой именовали подчиненные, был скор на расправу и весьма тяжел на руку.

В «войске» Гельге несли охранную службу по большей части выходцы из Кофа и Турана – как на подбор, рослые, опытные воины и умелые наездники. По сравнению с большинством из них Конан выглядел просто подростком, недавно вступившим в пору настоящей мужской зрелости, более старший Дагоберт – лишь немногим солиднее. Неудивительно, что лишенные развлечений тургауды подтрунивали над обоими. Шутки носили по большей части безобидный характер, но и они мгновенно прекращались, едва в поле зрения появлялась коренастая фигура начальника стражи.

Родом Фидхельм был из Немедии (поговаривали, чуть ли не из благородного семейства), дослужился в упомянутом легионе до звания сотника, но, будучи разжалован за неизвестную провинность, подался на вольные хлеба. Чем занимался бывший легионер перед тем, как судьба свела его с Гельге, никто не знал. Все, однако, сходились на том, что Фидхельм – правая рука хозяина и что лучше выйти на разъяренного быка с палкой от метлы, чем с Фидхельмом Легионером на мечах. «Орел Шестого легиона» обладал приметной внешностью: кряжистый, длиннорукий, с кривыми ногами кавалериста и круглой красной физиономией любителя горячительных напитков. На левом бедре Фидхельм носил короткий широкий меч, на поясе с правой стороны – длинный кинжал. Голос Легионера, пронзительный и тонкий, раз и навсегда сорванный строевыми командами, являл собой разительное несоответствие с воинственным обликом начальника стражи, но всякий, кто хоть раз заглядывал в яростные желтые глаза немедийца, мигом терял охоту шутить на этот счет.

Будучи прирожденным воякой, месьор Фидхельм впитал в себя все лучшее и все худшее от порядков легионерских казарм, а потому шуток, за исключением собственных, не понимал.

– Хатаддир – с Мугдашем! Кайелан – с Дагобертом! – начальник стражи быстро прошел вдоль неровного строя, разбивая воинов на пары для учебного поединка. Ритуал неуклонно повторялся каждое утро, и, как заметил Конан, всякий раз сходились новые противники. Ему самому уже довелось на славу порубиться с сильным, но медлительным Хатаддиром и наставить синяков Дагоберту. – Соджир и Хатлави, ир'Габали и Нуксод! Приготовиться!

Имени Конана не прозвучало.

– А я? – спросил киммериец, заранее догадываясь об ответе, который ему совершенно не нравился – ведь из десятка воинов оставался только сам Легионер. Кайелан, противостоявший Фидхельму вчерашним утром, до сих пор кривился от боли в боку.

Фидхельм одарил новичка взглядом, каким обычно удостаивают зловонную лужу, зевнул и демонстративно почесал живот.

– Начали! – рявкнул он. Четыре пары клинков – не учебных, тупых и безопасных, а старательно заточенных боевых – слитно лязгнули друг о друга. Начальник стражи постоял, уперев руки в бока и задумчиво взирая на только-только начавшее розоветь небо, и наконец обратил внимание на недоумевающего Конана:

– Ба, ты еще здесь?! Послал же Митра орясину! Брось-ка свою железку да сбегай к костру прислуги. Проверь, готово ли мясо, да живо тащи сюда, коли готово! Ну, пошевеливайся!

Его, воина, низвести до уровня поваренка! Такого поношения Конан снести не мог. В глазах у киммерийца помутилось, и лишь когда меч Фидхельма играючи отвел первый яростный удар, а сам Легионер довольно захохотал, Конан понял, что его вновь разыграли – на сей раз в лучших традициях немедийских казарм. «Хорошо же, – подумал варвар, вкладывая в последующие выпады всю свою силу и умение, – я тебе покажу!..»

Что и каким образом он собирался показать Фидхельму, Конан додумать не успел – становилось жарковато.

В свое время, едва покинув шатер ир'Аледаша, варвар навестил начальника стражи и вкупе с прочим надлежащим барахлом обзавелся великолепным мечом взамен прежнего, куда более прочным, легким и удобным, с простой прямой крестовиной и рукоятью на полторы ладони, обтянутой шершавой акульей кожей. По сравнению с ним былой нордхеймский клинок и впрямь казался мясницким тесаком. В фургоне, куда Конан полез выбирать оружие, хранились и другие мечи, украшенные гораздо роскошнее, но, как выразился Фидхельм, «эти – для парада, не для боя». Варвар был без ума от нового и явно дорогого приобретения. Он даже подумывал дать своему любимцу какое-нибудь благородно звучащее наименование – носили же собственные имена легендарные клинки древних героев! И сейчас, с замечательным новым мечом, Конан чувствовал, что сражается просто великолепно… вот только короткий и ничем не примечательный гладиус начальника стражи почему-то все время оказывался чуточку быстрее. И точнее.

Сперва Легионер просто отражал атаки Конана, почти не двигаясь с места – так, самое большее на пару шагов. Потом перешел в атаку. Несколько раз его меч мог коснуться киммерийца – бедро, грудь, левый бок – оставив при этом неглубокий порез, и тогда бой завершился бы символической победой Фидхельма, однако немедиец не торопился, видимо, продлевая удовольствие. Конан попробовал применить «мельницу», столь удачно отразившую легкую саблю Мерцающего Облака. Фидхельм сделал что-то, чего глаз киммерийца не уловил, и грозное жужжание «мельницы» немедленно сбилось, а острие варварского меча самым постыдным образом вонзилось в землю, так что Конан чуть не выпустил рукоять.

Фидхельм отступил немного, давая противнику возможность вновь приготовиться, и отпустил ядовитую остроту касательно бревен, камней и волосатых уроженцев Полуночи.

Конан мог бы сдаться без особого урона для воинской чести, ведь превосходство противника было слишком явным. Тот же Кайелан, куда как опытный боец, и все же… Но при одной только мысли о том, чтобы положить меч и признать себя побежденным, киммерийца охватила странная мгновенная слабость, почти сразу сменившаяся холодной боевой ненавистью.

Он поднял меч. В эту минуту Конан из клана Канах перестал существовать, слившись на время со сверкающей полосой клинка, став его продолжением, молниеносным и нерассуждающим. Время замедлило свой бег, как тогда, в Пустошах, во время нападения бандитов Мерцающего Облака на караван. Со спокойной отстраненностью киммериец наблюдал, как его меч останавливает очередную атаку Фидхельма. Контрвыпад. Отменно острое лезвие проскальзывает в опасной близости от груди Легионера, еще чуть-чуть и…

Чуда не произошло. Фидхельм отскочил, тяжело дыша и утирая – небывалое дело! – внезапно взмокшее лицо ладонью, а на плече киммерийца появилась узкая алая полоска. Только тут Конан понял, что, кроме них двоих, уже никто не звенит мечами, а на грубоватых лицах тургаудов застыло одинаковое выражение удивления. На пороге своего шатра, приподняв полог, стоял Гельге и наблюдал за схваткой – вероятно, давно и с большим интересом.

Фидхельм Легионер бросил свой меч в ножны. Взгляд, брошенный им на юного варвара, также был удивленным, однако сквозило в нем и немалое беспокойство. Впрочем, как настоящий командир, «Орел Шестого легиона» умел извлекать выгоду даже из невыгодной для него ситуации.

– Все видели? – рявкнул он. – Если бы каждый из вас, белоручек, умел драться как этот варвар, те двое не гнили бы сейчас под камнями, ясно? Соджир, Хатлави, чего стоите разинув рты? Идите, наподдайте под зад поварам! Умерли они там, пожри их Сет?! Остальным начинать сворачивать лагерь. Доброго утречка, господин Гельге. Хорошо ли спалось?..

Пока руки киммерийца были заняты нехитрой утренней работой, самого Конана неотступно преследовала одна мысль.

Как бы отыскать укромное местечко и разучить на досуге тот удар, которым Легионер достал его под конец поединка? Конан отлично разглядел и сохранил в памяти каждое движение противника, чему, кстати, сам поражался, ибо немедиец двигался с быстротой атакующей кобры. Странное умение молодого варвара, похоже, вынудило начальника стражи применить некий прием из секретного арсенала, один из тех, от которых нет защиты.

И что-то подсказывало Конану, что подобное знание может оказаться нелишним.

…На закате солнца караван въехал в ворота усадьбы «Рубиновая лоза».

* * *

К высокой, увитой плющом арке ворот, по обеим сторонам которой стояли потемневшие от времени мраморные вазоны в рост человека, дорога вела сквозь двойной ряд стройных красавцев-кипарисов. Чтобы вырастить эти деревья в засушливых хауранских землях, требовалось недюжинное искусство садовника и великолепно продуманная система подводки воды. То и другое наверняка стоило больших денег. Впрочем, в поместье Кофийца все так и лучилось достатком.

Приземистый двухэтажный дом с мощными стенами, сложенными из огромных глыб розового туфа, со множеством пристроек, виден был издалека. Его окружала полукольцом каменная стена не менее шести локтей высотой, и подняв глаза, Конан заметил на гребне этой почти крепостной стены часто насаженные железные пики с выгнутыми наружу остриями. Для уединенно живущего богача – вполне разумная мера предосторожности. Задняя часть дома врезалась в нависший над небольшой лощиной склон холма.

Сам по себе дом не выглядел новым. Камень стен заметно выцвел под палящими солнечными лучами, скрепляющий плиты раствор местами выкрошился – но черепичную крышу явно перекрывали совсем недавно, ступени широкой пологой лестницы, ведущей к центральному входу, сверкали мраморной белизной. Некоторые пристройки (в коих, судя по виду, размещались склады, мастерские и стойла для скота) даже на неискушенный взгляд Конана были гораздо моложе центрального строения. Впрочем, все, что относилось к прозаической стороне земного бытия и могло хоть как-то омрачить отдых досточтимого владельца усадьбы, искусно пряталось за зелеными насаждениями либо лепилось на задах поместья, у самого склона холма.

Новоприбывших встречали. Трое оружных стражников, в таких же одеждах, что и сопровождавшие купца тургауды, согнулись перед Гельге в почтительном поклоне. Ворота, как отметил наметанный взгляд киммерийца, были более чем прочные – из переплетенных особым образом железных полос, сваренных меж собой, – при том, однако, производя впечатление ажурности и изящества. За воротами виднелся прекрасно ухоженный сад. Слышалось журчание воды в фонтанах и пение невидимых птиц. Надвратную арку украшала затейливая кофийская вязь, складывающаяся в название поместья.

Если кое-кто из тургаудов и посматривал украдкой на новичка из далекой горной Киммерии, предвкушая неумеренные восторги неотесанного варвара при виде роскошного поместья и готовя по такому случаю соленую солдатскую шуточку, то насмешника ожидало полное разочарование. Конану доводилось бывать в домах шадизарской знати (как правило, без приглашения), и он давно разучился робеть при виде чужого богатства. Зато Дагоберт не сдержал восхищенного возгласа:

– Иштар Всеблагая, какая красота! Трижды мудр решивший поселиться в столь дивном месте!

– И счастлив способный оценить красоту творения, – ответил мелодичный женский голос за воротами. Гельге на своем вороном первым въехал под арку, воинам пришлось задержаться и спешиться, пропуская громоздкий фургон. – Наконец-то ты вернулся, любимый! Как же я скучала!

Дагоберт, похоже, отнес приветственные слова прекрасной незнакомки на свой счет. По его физиономии расползлось столь блаженное выражение, что тургауды совершенно невместно разразились громовым хохотом, незамедлительно пресеченным окриком их командира:

– Молчать, сыны свиньи! – Фидхельм выбросил вперед жилистую лапу и огрел незадачливого гандера промеж лопаток, да так, что бедняга с трудом устоял на ногах, вцепившись в поводья своего коня. – Ты, белобрысый, и варвар, оба имейте в виду: замечу чью-то рожу ближе пяти шагов от госпожи Вивии – уши отрежу и сжевать заставлю!

– Госпожа Вивия – это… – начал Конан, но в этот миг задок фургона с летящим орлом на зеленом фоне, хрустя колесами по гравию, пересек наконец линию ворот, и вопрос киммерийца отпал сам собой. Конан увидел госпожу Вивию Ханаран, супругу Гельге Кофийца.

Вивия Ханаран по всем канонам являлась красавицей. Прежде всего, страсть Гельге к всяческого рода редкостям отразилась и на выборе спутницы жизни. Вивия, несомненно, происходила откуда-то из Закатных или даже Полуночных стран, о чем свидетельствовала ее молочно-белая кожа, огромные изумрудные глаза и волосы цвета червонного золота. Среди черноволосых, черноглазых и смуглых женщин Полудня она выделялась бы подобно белому голубку в стае ворон. Узкое темно-зеленое платье со скромной вышивкой и тонким серебряным пояском подчеркивало великолепную фигуру молодой женщины. Вообще зеленый цвет ей поразительно шел, хотя Конан подозревал, что и любой иной смотрелся бы не хуже в сочетании с почти безупречной красотой госпожи Вивии.

Едва только увидев и осознав сие редкостное совершенство (а также поймав свирепый взгляд Гельге Кофийца, коим он, прежде чем заключить жену в объятия, ожег двоих новичков), Конан сделал на удивление зрелый вывод о необходимости держаться от Вивии Ханаран как можно дальше. Смешно даже и думать, решил он, что сия девица заинтересуется простым воином, разве из одной скуки или по случайной прихоти, а вот неприятностей из подобного интереса может проистечь ой как много.