Текст книги "Певец меча"

Автор книги: Дженнифер Роберсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

29

Нас предупредил жеребец, но мы не обратили на него внимания, поглощенные чем-то более важным, чем нервозность лошади. А потом, неожиданно, они оказались рядом, и мы были уже не одни.

Пальцы Адары сжали мое плечо, оттаскивая меня в сторону, пока Массоу влезал между Дел и мною.

– Так долго… – прошептала Адара. – Так долго…

– Постой, подожди…

Киприана повисла на моей правой руке.

– Ты не понимаешь, каково это… Ты не понимаешь, каково это…

Я услышал, как Дел спросила о чем-то Массоу, хотя сами слова потерялись из-за Адары и Киприаны. Массоу не ответил. Он просто вцепился в ее запястье.

– Что, в аиды… – я попытался вырваться, но почувствовал, что не хватает сил. Я понял, что они не собирались отпускать меня.

– Так долго… – прошептала Адара.

– Я первая, – объявила дочь.

– Сила, – зашипела Адара. – Сила заключена в плоти, сила в стали…

– Да отпустите!

Но они не собирались отпускать.

– Тигр! – Дел не скрывала испуга. – Тигр… это локи…

Нет, невозможно. Локи? Адара и Киприана? Тем более малыш Массоу? Не может быть. Но я уже понял, что Дел была права. Это случилось. Они догнали нас.

– Аиды…

Я попытался вырваться, крича, чтобы Дел сделала тоже самое. Я не видел что с ней, поскольку был поглощен дракой с двумя решительно настроенными локи в женском обличье. В слабом свете трудно было что-то разглядеть. Я только чувствовал, что обе они невероятно сильны и если бы не моя изворотливость, они бы распластали меня на земле быстрее, чем я произношу свое имя.

– Дел… – я повернул голову, пытаясь увидеть ее и краем глаза заметил, как Массоу оттолкнул ее назад и толкал пока она не ударилась о скалу так сильно, что стукнулась головой. Я услышал скрежет рукояти меча по камню, а потом увидел Массоу, который уже не был Массоу.

– Тигр… Тигр…

Аиды, я никогда не слышал такого испуга в ее голосе. Я снова попытался вырваться, но с двумя локи справиться не мог. Я чувствовал, как чьи-то руки прижимаются к животу, скользят ниже, между бедрами…

Адара: «…сила в плоти…»

Киприана: «…сила в стали…»

Аиды, они расстегивали мой пояс.

Дел начала кричать.

Я подумал: если я смогу освободить меч… но я знал, что не смогу. Я лежал на спине, на ножнах: меч для меня был потерян.

Киприана склонилась надо мной, языком провела по моей щеке, лизнула шрамы. Что-то ударило меня по зубам: ожерелье из неровных камешков.

И тут я узнал его. Красноватые камешки, нанизанные на кожаный шнурок. Она показывала мне его раньше, надеясь вызвать ревность, но тогда я его не вспомнил. Теперь я все понял: это ожерелье много лет назад Дел сделала для своей матери, а потом бросила в круг камней, предложив его локи в надежде, что они угомонятся.

Очевидно попытка не удалась.

Они не были женщинами. Вернее не совсем женщинами. Чем-то очень страшным.

Демонами в телах женщин, использующими женские уловки и женскую силу. Вряд ли я бы справился и с одной. Двое будут моей смертью.

Или чем там, что останется от меня, когда они со мной покончат.

Дел еще кричала. Массоу, который уже не был Массоу, прижал ее к земле. Я скорчился, изогнулся, перекатился на бок. Я видел только обрывки, потому что женщины были слишком сильны. Дел, как и я, лежала на спине, отплевываясь и отбиваясь, царапаясь и крича, но явно проигрывала битву. Массоу, который уже не был Массоу, раздвигал ее ноги.

Но он мальчик, мысленно простонал я, и словно услышав меня, Массоу изменился. Мальчик исчез. Было только нечто, вытекающее изо рта, носа и ушей. Что-то, ставшее гораздо больше мальчика. Даже больше меня.

Драться было уже не с кем. Враг Дел изменился, но он использовал ту же мужскую тактику. Ту, которую использует завоеватель, чтобы покорить гордую женщину.

Аиды, если это повторится…

Я попытался плеваться: Киприана засмеялась. Попробовал кусаться: Адара улыбнулась. Попытался лягаться и царапаться, но тоже безрезультатно.

Дел уже тихо всхлипывала.

Рука Адары была там, где ей не следовало находиться. Киприана облизывала мне лицо, засунула язык мне в рот. Я почувствовал, как сжался желудок и ядовитый привкус желчи стал подниматься по горлу.

Аиды, не так же…

Нет, не так. Потому что что-то изменилось.

Звук. Тонкая нитка звука. Не меч, не нож, а игла, воткнувшаяся в ухо. Появилась какая-то сила. Она вошла в мою голову и пронзила мозг.

Перед глазами все поплыло, в ноздри бил вонючий запах и оставлял противный привкус на языке. Сначала у меня начал пропадать слух, а потом я различил тончайшие звуки, скользившие за назойливой мелодией.

И я понял, что это.

Да благословят боги Кантеада.

Руки оторвались от меня. Тела отодвинулись, ведомые назад песней, и им подчинились демоны, заключенные в чужую, человеческую плоть.

Я сел. Адара, Киприана и Массоу застыли, прижав ладони к ушам. Их лица кривились от боли.

– Дел, – я подполз к ней, положил ладонь на ее плечо и почувствовал как дернулось тело. Она лежала лицом вниз на земле.

– Дел…

Она медленно, неуклюже приподнялась и тут же шарахнулась от меня, отталкиваясь от земли руками и ногами. Она карабкалась по грязи, пока не уткнулась в каменную стену, и там села, вжавшись в скалу, словно хотела скрыться в ней.

– Дел, – позвал я, – баска… – но запнулся, потому что понял, что она меня не слышит.

Аиды, до чего же страшно смотреть в лицо безумию.

Баска, только не ты.

За моей спиной стояли локи, пойманные в ловушку песней Кантеада.

Баска, смотри на меня, а не на них.

Она вжала пальцы в камень. Она всегда коротко стригла ногти, но все равно, один за другим они трескались, вонзаясь в скалу.

Я побоялся коснуться ее.

За моей спиной повизгивали локи.

– Делила, – позвал я со всей твердостью, на какую был способен.

Она посмотрела на меня. Тупо, но на меня, что было явным улучшением.

– Делила, – повторил я.

Губы дрогнули. Искусанные, окровавленные губы, которые уже начали припухать. Она говорила что-то, но я ничего не слышал.

Очень нежно, в третий раз.

– Делила…

Она взглянула на меня и наконец увидела. И пришла в себя.

Дел снова стала Дел. Разъяренной Дел.

Грязь покрывала ее лицо. На подбородке перемешались слюна и кровь. Мокрые от пота волосы лезли в глаза, пачкаясь в слезах и крови. Ее трясло так, что она едва держалась на ногах, но она стояла и пыталась вынуть меч.

Будь у нее время, даже в таком состоянии Дел убила бы тела, оболочки, приютившие локи, но времени не хватило, потому что за дело взялись Кантеада. Мелодия снова изменилась, и мы уже не управляли собою, подчинившись могучей силе.

И эта сила заставила Дел прервать начатую песню, песню войны и смерти, звуки которой обещали гибель. Эта сила вмешалась в песню, а потом заглотнула ее, прожевала и выплюнула на землю. Почувствовав это, Дел замолчала и снова начала дрожать.

Я хотел коснуться ее, но не стал, понимая, что она еще не готова. Передо мной стояла не хорошо знакомая мне Дел, а девочка, которую чуть не уничтожил Аджани на самом пороге ее жизни. В конце концов ей удалось переступить этот порог, но мир, в который она вошла, оказался миром ненависти и мести. Она могла умереть – и так бывало с женщинами – но не умерла, а превратилась в Дел, не поддававшуюся ни одному мужчине, честно не заслужившему победы. Аджани победы не заслужил. Ему удалось ненадолго украсть ее, но Дел не сдалась.

Дел смотрела на Массоу, Киприану, Адару. На злобных демонов, похожих на людей, которые как-то заменили человеческий мозг на обман локи, человеческие желания на потребности локи. Дел смотрела на женщину, мальчика и девочку, которые где-то во время нашего путешествия проиграли битву трем локи, случайно освобожденным мною.

В пещерах и тоннелях загорелось множество свечей. За локи в темноте двигались тени, маленькие бледные тени, поющие песню ловушки.

Они появлялись отовсюду, Кантеада. Выбираясь из пещер и спускаясь со скал, неся свечи, подходя все ближе, чтобы образовать круг, в который попали мы все, даже Дел и я.

Локи мучительно стонали.

Было холодно. В темноте, рассекаемой светом свечей, я видел как от моего дыхания шел пар, но дрожь, которая сотрясала мое тело, шла изнутри, а не снаружи.

Локи не просто приняли форму людей. Их лица кривились от бешенства, разочарования и отчаяния. Связанные песней, они могли только страдать. Может быть так же, как страдали человеческие хозяева этих тел.

Круг замкнулся. Меня окружали пламя, песня и лица. Необыкновенные, нечеловеческие лица. Пушистые гребешки, окрашенные огнем, стояли ото лба до шеи и дрожа, говорили на своем языке. До этого момента я видел только мастера песни. Теперь я увидел остальных. Я услышал их пение.

Я не из тех, кого берет за душу музыка, я глух к ее сложностям. Я уже говорил: музыка это шум, издаваемый с разными целями. Но на этот раз я слышал не просто шум. Не просто песню. Звук, который наполнил каньон, был силой.

Ноги подогнулись, я сел. Так же как другие: Дел рухнула рядом со мной, безвольно свесив руки, расслабившись, уронив рядом меч, неуклюжая от неожиданной потери контроля над телом. То же происходило с локи: один за другим, они превращались в комки плоти, как глина, ожидающая, что из нее что-то слепят.

Я открыл рот, чтобы заговорить, спросить Дел что происходит, что они собираются делать и что хотят от нас – она Северянка, разумеется она знала

– но я ничего не спросил, потому что не мог. Потому что песня стала моим миром.

Пламя растеклось, слилось, образовало круг. Я видел свет, только свет и сиял он так, что я не мог его вынести. Я мог сделать только одно и сделал это. Я убежал.

Но пламя пошло за мной. Как и песня.

– Песня рождения? – спросил кто-то.

Песня рождения. Песня рождения? Я тупо смотрел на свет.

Молчание.

Имя при рождении?

Имя при рождении. Это уже другое дело. Фраза имела смысл.

Я нахмурился, задумался и понял, что у меня нет ответа.

Мать или отец дают ребенку имя. Я родителей не знал, а значит при рождении у меня имени не было.

Я просто покачал головой.

Песня немного изменилась.

– Имя при рождении? – настаивала она.

Мастер песни? Я задумался. И снова только покачал головой.

Песня стала еще настойчивее. Это было невыносимо. Что-то разрывало мой череп.

А потом вдруг мелодия задрожала. Я почувствовал след удивления, которое ко мне не имело отношения.

– Как тебя называют? – спросили мягко.

На этот вопрос я мог ответить.

– Песчаный Тигр, – сказал я.

Песня задержалась у меня в голове в поисках правды или фальши, нашла ответ и позволила мне удалиться.

Удалиться. Я нахмурился. Уставился в пламя. Потом понял: от меня хотели, чтобы я прошел сквозь него.

Я поднялся, глубоко вздохнул и вышел из круга.

Я прислонился к стене каньона, чувствуя только что истощен умом и телом. Я уже не сомневался в рассказах Дел о магии в музыке Кантеада. Эта музыка прошла через мою душу и теперь я понимал ее.

Я повернулся. За кругом света сидела Дел, глядя, как раньше я, в кольцо пламени. Красный свет застыл на ее лице и жестко обозначил глубокие линии – следы утомления и напряжения. Я видел кровь, синяки, грязь. У Дел почти не оставалось сил, я чувствовал, что она близка к срыву.

Я хотел подойти к ней. Хотел вернуться в круг и вывести ее из пламени, из кольца, из песни Кантеада, но побоялся. Я узнал слишком много, чтобы выступать против такой силы.

Подошла очередь Дел.

– Имя при рождении? – спросил мастер песни.

Она смотрела в пламя.

Он повторил вопрос мягче.

– Дел, – ответил танцор меча.

– Имя при рождении? – настаивал мастер песни.

– Делила, – прошептала женщина.

Я подождал, пока она вышла из круга, ослепленная светом и слезами, взял ее за руку, отвел в сторону и прижал к себе. Ничего не говоря, ничего не спрашивая, я просто стоял рядом с ней. Надеясь, что это ей и нужно.

Песня усилилась. Я услышал в ней диссонанс и жесткость. Скрытое требование. Мастер песни не делал поблажек, когда спрашивал имена остальных.

Он задал вопрос каждому из них. Адаре, Киприане, Массоу.

Все они солгали.

Песня усилилась. Я видел десятки раздувающихся горл и боялся, что они разорвутся от напряжения. Я слышал высокие мелодичные стенания, низкое гудение, негромкое отрывистое жужжание. Я ощущал силу в песне и знал, что локи не смогут противиться ей.

Ей ничто не могло противиться.

Массоу сломался первым.

– Шеду! – закричал он. – Шеду, Шеду, Шеду!

Мастер песни повторил вопрос.

– Шеду! – закричал Массоу слишком низким для ребенка голосом.

Я посмотрел на мальчика. Массоу, который больше не был Массоу. Чье имя теперь было Шеду.

Очередь Адары. Как и Шеду-Массоу, она сломалась под песней.

– Даэва, – прошептала женщина. Я видел в ее глазах ярость, беспомощность, отчаяние.

– Даэва, – снова сказала она, закусив губу. Кровь потекла по подбородку.

– Даэва, – закричала она и крик эхом отозвался в каньоне.

Я перевел взгляд на Киприану. Прямую, честную Киприану. Кокетливую, требовательную Киприану, которая напоминала мне Дел. Которая так старалась соблазнить меня. И которая теперь билась с песней всеми силами ее души.

Вопрос был задан.

– Киприана, – ответила она.

Мастер песни повторил.

– Киприана, – выкрикнула она.

Ее спросила в третий раз.

Светлые волосы встали на голове дыбом, негнущиеся руки взлетели в воздух.

– Киприана! – закричала она.

Я сделал шаг вперед. Дел удержала меня и молча покачала головой.

Я ждал. Песня не менялась, не прерывалась. Мастер песни задал тот же вопрос.

Воздух в круге затрещал. Я увидел в голубых глазах бешенство, ненависть, ярость и страх.

– Кип… Кип… Кип… – она замолчала. Снова повторила атаку против имени. Ее лицо кривилось. Песня усилилась.

– Имя при рождении? – последовал приказ.

Губы приподнялись в хищном оскале. Имя вырвалось изо рта яростным шипением.

– Ракшаса, – голос больше напоминал змею, чем человека. – Ракшаса, Ракшаса…

Сразу после ее слов воздух перестал трещать. Волосы упали на плечи, руки бессильно повисли.

– Ракшаса, – повторила она, но это был последний вызов.

Шеду. Даэва. Ракшаса. Я никогда не слышал этих имен, но Дел их знала.

– Свяжите их, – сказала она, – свяжите. Поставьте вокруг них камни. Запойте их в круг, который никто бы не смог разрушить.

Внутренне я вздрогнул, вспомнив, как освободил их.

– Запойте их, – шептала Дел, – запойте, – она замолчала, прижав ладонь ко рту и прикусив кожу.

Песня изменилась. Я уловил это изменение, хотя оно было совсем тонким и понял, что пожелание Дел будет выполнено. Я не удивился, когда каждый Кантеада, образующий круг, медленно наклонился, положил что-то на землю и снова выпрямился. Не выпуская свечи из рук. Не прекращая песни.

На земле лежали камни. Круглые гладкие камни, покрытые руническими узорами, похожими на те, что я видел на стенах пещеры мастера песни. Камни охраны, как лежавшие на вершине холма. Как камень, который я отбросил ногой, открыв круг. Освободив локи.

Что-то ударило меня в живот. Изнутри, не снаружи: я вдруг вспомнил день, когда Массоу и Киприана отказались заниматься. День, когда каждый из них объявил, что его больше не интересует танец мечей. Не интересует круг.

Теперь они были пойманы в круг такой же как тот, из которого их освободили.

– Дел, – сказал я, – а как же остальные? Как же Адара и дети? Они мертвы?

Я заметил, как под мокрыми от пота волосами сошлись светлые брови.

– Не знаю, – обеспокоенно ответила она. – Их тела живы, но в них локи. Они не могут друг без друга.

– А нельзя выгнать локи? Ведь раньше у них не было тел.

Дел медленно покачала головой.

– Я просто не знаю.

Я посмотрел на локи. Нет, я посмотрел на женщину и ее детей. Я знал, хотя сомнения и оставались, что жители Границы живы. Где-то глубоко внутри каждого из них, куда не могли добраться локи, жил твердый дух, который заставлял вдову и ее детей продолжить путешествие, невозможное без помощи мужчины.

– Давай спросим, – предложил я, и мы пошли к мастеру песни. Он не стоял в линии круга, он не пел. Его делом было создать песню и передать ее остальным.

– Мастер песни, – позвал я, – осталось еще одно дело. Имена, которые ты слышал от локи, это имена настоящих людей. Имена женщины и ее детей. Люди с этими именами достойны жизни.

Гребешок задрожал и застыл.

Песня ловушки связывает.

– Да, – сказала Дел, – мы знаем. Но локи назвали свои настоящие имена и освободили эти. Сила рассеяна. Можно женщине и детям вернуть их собственные имена?

Кантеада нахмурился.

Я облизнул сухие губы.

– Ты мастер песни, – сказал я. – Я не сомневаюсь, что ты можешь создать песню, которая освободит их.

Он взглянул на нас с тревогой.

Песня грез могущественна. Я посмотрел на знакомые лица, за которыми теперь скрывались локи.

– Я думаю, риск того стоит.

Он тоже посмотрел на жителей Границы, подумал и взмахнул изящными пальцами, показывая на вход в пещеру. Это был приказ, которому я не посмел перечить.

– Баска, – позвал я, – пошли.

Она уже бежала.

30

Гаррод стоял перед входом в тоннель, ведущий в пещеру мастера песни. Не скрывая любопытства, он растерянно проводил глазами прошмыгнувшую мимо Дел. Пропустив ее, Северянин повернулся ко мне.

– Я слышал крики, – сказал он. – Крики и… пение.

– Не сейчас, – отрезал я, отмахнувшись от него. Как и Дел я скользнул в тоннель и Гарроду пришлось последовать за мной.

Тоннель был невероятно тесным. Ничего в жизни мне так не хотелось как избавиться от веса камня и снова вырваться на свободу, в пустыню, под Южное небо. Но в глубине души я понимал, что главное сейчас – спрятаться.

В конце концов тоннель закончился и я оказался в пещере мастера песни. Меня снова ослепил яркий свет, который отражался от металла и стекла, играл на ярких коврах. Глядя на узоры на стенах, я никогда бы не сказал, что они нарисованы на грубом камне.

– Дел… – начал я, но понял, что сказать больше нечего. Она сидела у стены съежившись, закутавшись в серо-голубое одеяло, и заглянув ей в лицо я увидел грязь, кровь и переживания. И страх.

Гаррод его тоже заметил.

– В чем дело? – резко спросил он. Но ответить ни Дел, ни я не успели, потому что Кантеада запели.

Меня зашатало. Меня физически зашатало, заставив потянуться к стене. Я прижался к ней левым плечом, зацепился за неровности одеждой и рукоять меча звякнула о камень. Минуту я стоял так в шоке, потом опустился на колени.

Не зная музыки, не интересуясь ею, я никогда не мог понять, что такое гармония. Услышав вырывающееся из горл Кантеада пение, я все понял. Их голоса смешивались, устремлялись вверх, сливались, рассыпались, связывая самые невероятные звуки, высокие и низкие, и всю гамму между ними, соединяя звуки, но делая это так тонко, что ухо улавливало разницу, а каждый звук отдельно узнать не могло.

Аиды, это было потрясающе!

А потом все изменилось. Это был уже не звук и даже не песня. Я услышал музыку воспоминаний, которые Кантеада яростно вырывали из души. Музыку, которая затекала во все трещины моей жизни и поднимала старательно забытые мною кошмары.

Я забыл многое. Но теперь снова все вспомнил.

– Мальчик лет шести, зеленоглазый, с каштановыми волосами лежит лицом вниз и рот его полон песка. Он старается не кричать, пока шукар опускает ему на спину плеть в наказание за святотатство: я сказал, что богов не существует. Ведь если бы они существовали, разве я был бы рабом?

Тема вопроса заслуживала не меньшего наказания, чем само святотатство.

– Теперь двенадцать, и снова избит. На этот раз отцом девушки, на которую мальчишка смотрел слишком долго и страстно. Девушка сама заигрывала с ним, а теперь клянется невинной и слезы катятся по ее лицу. Но сквозь слезы она улыбается.

Сквозь кровь ему не до улыбок.

– Теперь юноша лет пятнадцати. Он гораздо крупнее большинства мужчин, но постоянные насмешки и унижения заставляют его чувствовать себя совсем крошечным. Глядя на его руки и ноги, можно предположить, что он вырастет еще больше, а жизнь у Салсет обещает в дальнейшем заставить его почувствовать себя полным ничтожеством.

Пока своим божеством он не делает ненависть.

– Шестнадцать. Он стал мужчиной в глазах и хиортах женщин, у которых есть право использовать его как они используют шкуры зверей, чтобы мягче было спать. И именно в их хиортах, в их постелях, он узнает, что чего-то стоит. Он понимает, что может, хотя и ненадолго, быть не просто игрушкой в руках женщин.

И именно в руках одной женщины, не похожей на других, он состряпал план спасения.

План, который чуть не убил его.

Песня по-прежнему связывала меня, но рука потянулась к лицу. Пальцы искали, нашли, ощупали неровные шрамы, прорезавшие щеку так глубоко, что на них не росла щетина. Песчаный тигр оставил мне глубокие отметки, но в придачу к ним он дал мне свободу. Хотя я украл его жизнь в медленной реке теплой, яркой крови.

Не только его, но и моей.

– Последнее воспоминание чулы, ставшего человеком. Он больше не безымянная вещь, он может назвать себя. Он – человек, который убил кошку, пожиравшую мужчин и детей Салсет, несмотря на магию шукара. Я совершил достойный поступок. Я заслужил соответствующее имя.

Я заплатил почетную дань кошке, которая дала мне возможность спастись.

Песчаные тигры, рожденные в Пендже, не принадлежат никому. Ни мужчине. Не женщине. Ни богу.

Мои пальцы прижимались к шрамам и я почувствовал, как по щеке текут слезы.

А Кантеада продолжали петь.

Совершенно выжатый, я всем своим весом навалился на стену. У меня не оставалось сил на самое простое движение, я не мог даже моргнуть. Поэтому я не стал открывать глаза, я еще сильнее зажмурился и попытался справиться с собой.

Песня грез закончилась. Я слышал только хрупкую мелодию песни охраны, не подпускавшей к каньону гончих.

Я взглянул на Дел. Она по-прежнему сидела закутавшись в одеяло, обернув им поплотнее плечи, чтобы не причинить себе вреда. Но шерстяная ткань помочь не могла, надеяться можно было только на глухоту, хотя я сомневался, что и ее было бы достаточно, чтобы скрыться от такой могущественной магии.

Аиды, я ненавижу магию. Ей нельзя доверять.

Я услышал шорох. Не там, где сидела Дел. Гаррод. Я совсем забыл о нем. Посмотрев на него, я понял, что он был пойман как и мы с Дел, а может ему пришлось еще тяжелее – он-то ничего не ожидал. Дел и я по крайней мере были хотя бы частично подготовлены. Говорящий с лошадьми ничего не знал.

Как я, как Дел, он сидел скорчившись на полу пещеры мастера песни, но в отличие от нас он двигался, медленно наматывал на руку длинные светлые косы. Наматывал, закручивал, дергал, словно хотел вырвать волосы с корнем.

Я вяло понял, что он действительно может остаться с голым черепом.

Я пошевелился. Пополз. Добрался до Гаррода. Поймал его за запястье и удержал.

– Не надо, – мягко сказал я.

Губы раздвинулась. Он смотрел на меня светлыми, льдистыми глазами.

– Что я сделал, – прошептал он. – Что я сделал в этом мире.

– Не надо, – снова сказал я.

– Что я сделал в этом мире!

Я кивнул.

– Я знаю. Ты думаешь, на мне меньше вины, чем на тебе? Я чище от крови, чем ты? – я отпустил его запястье и показал свою ладонь. – Пятен крови нет, – сказал я, – но я пролил ее больше, чем полагается человеку за жизнь.

Он не отпускал косы, но уже не дергал их.

– Говорящий с лошадьми, – прошептал он. – Я – Говорящий с лошадьми. Это настоящий дар, особая магия здесь, на Севере, а я был не лучше проститутки, которая продает себя всем, у кого хватает денег. Я шлюха, шлюха, занимающаяся кражей и обманом, готовая на все, лишь бы подзаработать, – его глаза сосредоточились на моем лице. – Я недостоин такого дара. Я опорочил его.

Я слабо вздохнул.

– Танцор меча, Говорящий с лошадьми… думаешь это имеет значение? Ни один из нас не безгрешен.

Гаррод слепо смотрел на меня, затерявшись в своих мыслях, а потом резко встал, подошел к Дел и опустился перед ней на колени.

– Я убивал только защищаясь. Я никогда не нападал первым. На моих руках нет крови невинных людей. Я не убил ни женщину, ни ребенка. Я забирал у Аджани одних лошадей и продавал ему других. Я брал у него краденные деньги, получал свою долю и считал себя умником. Но я – Говорящий с лошадьми. Не убийца. Не налетчик. Я не из банды Аджани.

Его косы свисали до ковра. Он ждал ответа.

Дел подняла на него взгляд.

– Имеет значение, что я думаю?

Гаррод склонил голову.

Дел едва заметно улыбнулась.

– Тебе это нужно так же, как и мне, – она очень мягко коснулась его головы. Не знаю, что еще она ему сказала, потому что Дел заговорила на Северном, но поднялся Гаррод успокоенным и быстро вышел из пещеры.

Я все еще был слаб, слишком слаб, чтобы стоять. Как и предупреждали Кантеада, песня грез была болезненной, но не физически, а эмоционально, а такая боль переносится тяжелее всего, хотя мужчины редко сталкиваются с ней. Эмоции – мир женщин.

Я сидел сгорбившись на ковре и смотрел на Дел. Собравшись с силами, мне удалось медленно добраться до нее и опереться спиной о стену. Сидеть рядом с ней в тишине, ничего не предлагая и не принимая. Достаточно просто быть вместе.

Дел пошевелилась, приподняла край одеяла и протянула угол мне. Я взял и придвинулся к ней так, что мы соприкоснулись плечами и бедрами. В тишине мы делили неистовство наших песен и слова нам были не нужны.

Дел наклонила голову и опустила ее на мое плечо. Вес был незначительным, но доверие в движении огромным. Я понял, насколько она открылась мне и готов был идти навстречу.

– Я думала, что будет Аджани. Думала, что снова увижу их смерти, – тихо сказала она.

Я нахмурился: я тоже был уверен, что перед ней пройдет день, который сделал из девочки танцора меча.

– Что тогда, баска?

– Как я убила ан-кайдина.

Так, значит эти шрамы были глубже. Гораздо глубже, чем я думал.

– Эта песня… – начал я.

– Это было легко, – прервала меня Дел. – Я думала, будет тяжело. Я думала, что это должно быть тяжело… а было легко, Тигр.

Подумав, я кивнул.

– Механика смерти не так сложна, если тебя этому хорошо обучили, а ты занималась серьезно. Так что я думаю…

Голова Дел чуть пошевелилась на моем плече.

– Я не имею в виду механику смерти, я говорю о самой смерти, когда я забрала жизнь ан-кайдина, когда я взяла его в мой меч, – она помолчала. – Когда Бореал стала моей, действительно моей, какой должна быть яватма… Кровожадная яватма…

Я почти не видел ее лица, его скрывала путаница волос, но все, что происходило с Дел, я чувствовал по голосу.

– Баска…

Она снова прервала меня. Она сбросила с нас обоих одеяло и тяжело встала на колени. Быстрый взгляд в мою сторону приказал мне не шевелиться. Я застыл и Дел вытащила меч.

Вырвавшись из ножен, в пещере он зазвучал. Он пел как Кантеада. И в этот момент я понял, что весь мир сделан из музыки: песня жизни, песня смерти, песня грез. Воплощение цикла.

– Певец меча, – сказал я.

Дел дернулась, сжимая рукоять, и повернула голову и мою сторону.

– Певец меча, – повторил я. – Для танца нужна песня.

Делила заулыбалась.

– Вот что ты делаешь, правильно? – продолжил я. – Поешь. Своему мечу. Своим противникам. Своим богам. Чтобы заплатить дань миру, – я медленно кивнул. – Я помню слова старика, того Северянина в Харкихале, который продал нам теплую одежду, – я снова кивнул. – Это было как пожелание хорошо петь.

Дел тяжело вздохнула.

– Танец нельзя танцевать в тишине.

– И ты вызываешь к жизни меч.

– Песня помогает вызывать, – согласилась она, – хотя нужна не только она… нужно знать настоящее имя… Но без песни не обойтись.

– Но тогда песня должна быть особой, как и имя? Личная песня? Такая, чтобы ее не знал никто другой, – я нахмурился. – Но в этом нет смысла, баска. Если кто-то услышит твое пение, песня уже не будет тайной.

Дел отвернулась, по-прежнему сжимая меч и стоя на коленях. Помедлив, она опустилась на ковер и положила яватму на бедра. Одна рука на рукояти, другая на клинке, с бесконечной нежностью касаясь металла.

– Ты создаешь новую, – сказала она, – каждый раз. Ты касаешься себя – того, что ты есть, чем был, чем можешь стать – и делаешь из этого песню. Она часть тебя, как твоя рука на рукояти, но выходит из глубин твоей души,

– за грязью, кровью и спутанными волосами безупречное лицо было серьезным.

– Ты запеваешь самого себя в меч, и меч становится тобой.

– Тогда зачем возиться и поить его кровью? – не унимался я. – Зачем заниматься ерундой и вливать в него жизнь достойного противника? – я нахмурился. – А что случится, если враг не достоин? Что случится, если ты убьешь кого-то до того, как успеешь подготовиться?

– Меч требует крови, – невозмутимо объяснила Дел. – Первая кровь – часть ритуала. Это обряд посвящения, – она нежно коснулась клинка. – Мальчик становится мужчиной, девочка женщиной, меч яватмой. До той поры он не полон.

– Но ты убила не врага. Ты убила друга.

Она только вздрогнула, но через секунду я заметил кровь на ее пальцах. Капли стекали в руны.

– Я убила его по необходимости, – сказала она. – Я убила уважаемого мною ан-кайдина и взяла его в меч.

– Ты не жалеешь, что сделала это?

Ее рука плотнее сжала рукоять. Четко проступили мускулы.

– Временами я ненавижу этот меч. Временами я ненавижу себя.

– Ты жалеешь о том, что сделала?

Дел посмотрела мне в глаза.

– Нет, – сказала она, – не жалею. Это меня и пугает.

На рассвете мы стояли перед кольцом локи: Дел, я, Гаррод и жители Границы. Над нами сгущался туман, скрывающий край каньона. Влага липла к одежде, пропитывала волосы. У меня замерзли даже нос и уши.

Массоу вырвался от матери и побежал к Дел.

– Прости! – кричал он. – Прости!

Дел вздрогнула и отшатнулась. Я видел, каких усилий ей стоило не оттолкнуть его.

– Прости! – кричал мальчик, прижимаясь к запястью Дел. – Это был не я, я клянусь… не я… не я! – всхлипывания заглушили остальные слова, превратив их в бессвязный лепет.

Значит они все знали. Все помнили. Киприана покраснела и старалась не смотреть на меня. Адара не чувствовала себя такой униженной, но и ей тяжело было встречаться со мной глазами. Она нервно теребила юбки.

Я осмотрел каньон. Все Кантеада снова спрятались, оставив мастера песни как посредника, но я помнил их этой ночью. Помнил их со свечами и камнями для охраны, появившихся из темноты, чтобы освободить жителей Границы и заключить локи в кольцо, которое я уже не разрушу.

Такая изящная вещь, кольцо, такое хрупкое. Гладкие круглые камни, аккуратно выложенные в круг в центре каньона недалеко от пещеры мастера песни. В нем находились локи. Даэва, Шеду, Ракшаса. Демоны из детских снов.

– Нам пора уходить, – сказал я. – Мы не должны здесь задерживаться. Это место мира, а мы портим Кантеада песню.

Я почувствовал на себе взгляд Дел. Признаюсь, я удивился своим словам не меньше ее, но ведь я сказал правду.

– А как же мы? – мягко спросила Адара. – Я знаю, вы должны идти, но что нам делать? Здесь ведь мы остаться не можем.

Гаррод стоял позади умытой Дел, на лице которой остались синяки и кровоподтеки. Он опустил веки, спрятав бледные глаза, потом моргнул и посмотрел на жителей Границы.