Текст книги "Обольщение по-королевски"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 5
Ужин был довольно поздним, если исходить из обычаев, принятых в Сент-Мартинвилле. Пламя свечей, вставленных в чашечки люстры из черненого металла, низко висящей над столом, колебалось под дуновением сквозняков, гуляющих по просторной зале, и от плящу-щих язычков на потолке играли причудливые тени. В очаге полыхало огромное бревно, и столб огня взметался вверх на высоту человеческого роста. Отсветы пламени окрашивали лица сидящих за трапезой в оранжевые, красные и голубые тона и освещали конец стола, державший в напряжении всех присутствующих.
Там восседал Рольф с огромным кубком бренди в руках, на душе у него было смутно. По правую руку от него сидела Анджелина в белой блузе, надетой поверх муслинового платья, ее лицо выражало сдержанное достоинство. Она была официально представлена собравшимся за столом: темноволосому Леопольду, сидящему по левую руку от принца с вызывающим дерзким видом; высокому спокойному человеку по имени Мейер; и русоголовому Освальду, у которого были светлокарие глаза и пухлый чувственный рот. Эти трое сидели по одну сторону стола. По другую, напротив Освальда расположился Густав. Анджелина, садясь на указанное ей место, одарила его мимолетной улыбкой. Он сдержанно кивнул ей в ответ, но его здоровый глаз при этом приветливо искрился. Рядом с Густавом, справа от Анджелины сидел второй близнец, Оскар, молодой человек, более спокойный и обстоятельный, чем его брат Освальд.
Им подали черепаший суп, два вида рыбы, затем последовала запеченная в винном соусе оленина и пирог с начинкой из мяса диких голубей. Стаканы пирующих наполнялись вновь и вновь, малага и бордосское текли рекой, а потом очередь дошла до бренди, засахаренных фруктов с ликером, сыра, орехов и блюда мелких коричневых сочных яблок.
Хотя не в обычае французских леди штата Луизиана было вставать и удаляться, когда в конце ужина к столу подавали бренди, но Анджелина слышала, что это принято в некоторых европейских странах. Поэтому она сделала попытку встать и, извинившись, выйти из-за стола. Но Рольф не позволил ей уйти. И она продолжала сидеть, поигрывая своим бокалом и пощипывая виноградную гроздь.
Тем временем голоса разгоряченных мужчин становились все громче, манеры развязнее, что было следствием, как полагала Анджелина, нервного напряжения и усталости. Возбужденные, взвинченные, они все чаще прикладывались к своим кубкам с бренди и перебивали рассказчика, вмешиваясь несвязными замечаниями в его повествование. Рассказчика, – а им был Леопольд – в свою очередь так занесло, что начав рассказывать про состязание в скорости между дойной коровой и верблюдом, он сам, по-видимому, запутался и не знал, как закончить.
Освальд откинулся назад и, упершись одним коленом в край стола, раскачивался на стуле, поставив его на задние ножки.
– Если уж речь зашла о телках, то я видел сегодня целое стадо, бредущее домой вслед за звоном колокольчика. Это была вереница совсем юных девушек, которых вела монахиня. Все они были одеты в белые платьица с повязанными поверх фартучками. Волосы их были заплетены в косы. Монахиня держала в руке серебряный колокольчик, весело заливавшийся при каждом ее шаге.
– Уверен, что это было поучительное зрелище. Ты говоришь, совсем юные девушки? Ну, теперь я понимаю, почему ты не мог отвести от них глаз, – это произнес его брат Оскар – он взял гитару, дека которой была расписана причудливым цыганским орнаментом, и сев опять за стол, начал тихо наигрывать, не обращая почти никакого внимания на разговор за столом.
Освальд красноречиво вздохнул.
– Это зрелище подействовало на меня угретающе. Мне было невыносимо видеть целую шеренгу нетронутых, но вполне созревших для брачных уз девиц, которых так зорко пасут и охраняют!
Раздался резкий звук, как будто напильником прошлись по пиле – это Густав громко, предупредительно кашлянул, кивнув в сторону Андлежины.
Освальд, недовольно нахмурившись, замолк и даже слегка покраснел, но тут же румянец неловкости сошел с его раздраженного лица.
Рольф оторвал глаза от бокала с бренди.
– Здесь поблизости есть женский монастырь?
– Нет, не монастырь в обычном понимании слова. Это – школа при маленькой монастырской обители, в которой преподают три монахини.
– Надеюсь, ты ничего не упустил при осмотре?
Вопрос прозвучал довольно зло и язвительно. Но было заметно, что Освальд рад дать на этот счет исчерпывающий ответ.
– Ничего. Я все проверил лучшим образом, не вызвав и тени подозрения. Это маленькая обитель, где обучаются двадцать или тридцать юных созданий, большинство из которых живет на полном пансионе при обители в зимнее время года. Школа была учреждена одной леди из местных прихожанок по обету, данному во время болезни ее малолетней дочери. Молоденькая леди, с которой я говорил, очаровательная кокетка, остановившаяся завязать шнурок на туфельке как раз в то время, когда я спешился, чтобы подтянуть подпругу, сказала, что в обители только три взрослых дамы. Это их учительницы-монахини. Среди же учениц нет новых пансионерок, и никто из женщин в возрасте около двадцати лет давно уже не посещал обитель.
– Я не могу вообразить себе, чтобы мадемуазель де Бюи отправилась в монастырскую школу, – это замечание сделал Мейер, улыбка скрыла его уродливый шрам в уголке рта, но в его беспокойно бегающих глазах таилась тревога.
Рольф вдруг резко повернулся в сторону Анджелины, вызывающе обратившись к ней:
– А вы что думаете о такой возможности?
Вопрос был для нее полной неожиданностью.
– Что я могу сказать? Если вы верите, что Клэр там, вы все равно перевернете вверх дном всю обитель. А если уверены, что там ее нет, оставите монастырь в покое. Это ваше дело. Если же хоть что-то может повлиять на ваше решение, то я хочу напомнить вам, существуют определенные законы жизни святой обители, которые нельзя нарушать.
– Вообще-то я в этом ничего не понимаю. Но, впрочем, мы еще посмотрим что к чему, – произнес принц с задумчивым взором. – А вы хорошо знаете эту школу?
– Я там училась с двенадцати лет и до недавних пор.
Он коротко глянул на нее взглядом, полным нескрываемой иронии – так нарочито подчеркнула она свою принадлежность к веренице невинных созданий, которых только что описал Освальд.
Но допрос принца на этом не кончился. Один за другим его люди докладывали ему об увиденном и услышанном, описывая места и людей – стариков на уличных перекрестках, женщину, добывающую мох с коры деревьев, чтобы набить матрас, мальчика, погоняющего корову домой с пастбища. Они добрались до самого русла реки, завязали разговор даже с одним черным рабом, а двое из них доехали по поручению принца до города, прочесав его вдоль и поперек. Они навели справки у приходского священника маленькой церкви во имя Святого Мартина.
Густав, которому нечего было доложить после целого дня несения службы в доме, взял меж тем яблоко с большого блюда, где они возвышались остроконечной горкой. Тщательно установленное равновесие было нарушено, и еще одно яблоко скатилось по столу на колени Густава. Одноглазый страж подобрал второе яблоко и, зажав его в руке, вонзил крепкие белые зубы в сочную мякоть первого. Через несколько мгновений он отбросил в сторону огрызок и, достав еще один плод, стал жонглировать двумя яблоками, перебрасывая их из руки в руку. Красно-коричневые яблочки, поблескивая в полутьме полированными боками, быстро мелькали в воздухе.
Густав снова бросил взгляд на блюдо. Освобождая пространство третьему яблоку, он все выше и выше подбрасывал поочередно первых два. Поглощенный своим занятием, он забыл о низко висящей люстре с расположенными в ее ячейках пятидесятью свечками. Когда он потянулся за третьим плодом, высоко взмывшее яблоко сильно ударилось о металлическую основу люстры, и одна из восковых свеч, выпрыгнув из своего гнезда, дымя и разбрызгивая воск, устремилась вниз на стол.
Выругавшись, Густав молниеносно отдернул руку от блюда, поймав свечу, которая метила как раз на салфетку, еще в воздухе. Одновременно он отклонился так, чтобы не дать упасть стремительно снижающемуся яблоку и снова ввел его в игру – и так неистово извиваясь и балансируя, он ни на минуту не прекращал жонглировать двумя яблоками и погасшей свечой.
Мужчины за столом разразились громом аплодисментов и подбадривающими возгласами. Безрассудный Освальд с беспечной улыбкой на устах вскочил на ноги.
Схватив яблоко, он запустил его вверх. Оно не задело люстру, а упало прямо на блюдо, рассыпав остальные плоды по всему столу. Сразу же в воздухе замелькали десятки яблок, брошенных и пойманных с великолепной отточенной реакцией. Металлическая люстра неуклюже закачалась из стороны в сторону от града ударов, нацеленных на нее. Еще одна свеча, качнувшись, устремилась вниз. А за ней третья, и свечи шипя и оставляя за собой дымный след, начали сыпаться сверху на развлекающихся мужчин. Их подхватывали на лету, и вот уже в воздухе мельтешил нестройный хоровод яблок и оплывших огарков, а свечи продолжали срываться вниз с бешено ходившей ходуном люстры, как падающие звезды, мелькая среди своевольных планет.
Это была своеобразная игра с огнем, сопровождавшаяся грубым смехом и не всегда пристойными шуточками, отпускаемыми в адрес античных богов и богинь, изображенных на закопченном сводчатом потолке. Один Рольф праздно сидел, уставившись в огонь очага. А Оскар, вяло огрызнувшись, когда в него попало яблоко, казалось, не замечал царящей вокруг него яростной свистопляски, тихо наигрывая что-то на струнах своей гитары, которую он держал на коленях. Анджелина молча наблюдала за всей этой дикрй сценой с затаенной в глубине глаз улыбкой. Тем не менее она удивленно спрашивала себя, как долго еще продлится эта странная забава взрослых мужчин.
Люстра продолжала бешено раскачиваться, и тут Леопольд точным попаданием чуть не перевернул ее. Горящие свечи, кувыркаясь в воздухе, полетели вниз огненным дождем. С полдюжины их упало на салфетки, опрокидывая полупустые бокалы с бренди. В воздухе разлился запах крепкого алкоголя; напитанная горючей жидкостью салфетка вспыхнула голубыми прыгающими и извивающимися огненными змейками. Облачко зловонного дыма поднималось над столом. Почувствовав смрад, Оскар чертыхнувшись встал и, ударив раздраженно по струнам, издал последний нестройный аккорд, злясь на то, что его вывели из отрешенного состояния.
Зато Леопольд смеялся вовсю, сначала это был тихий смех, а затем он набрал силу и превратился в самодовольный хохот, полный удовлетворения от содеянного; его смех был полностью лишен добродушия и звучал неестественно, натянуто. Освальд, разъярившись, начал швырять яблоки и огарки в темноволосого кузена принца. Задорное выражение исчезло из глаз Леопольда, и он, зло прищурившись, принялся перебрасывать перехваченные им на лету предметы Густаву, тот моментально переправлял их Мейеру. Защищаясь от града летящих в него свечек и яблок, высокий Мейер отбрасывал их горстями в сторону близнецов, в его серых глазах застыло выражение злой расчетливости.
Игра все больше принимала опасный нешуточный характер. Теперь уже, войдя в раж, мужчины бросали предметы со всей своей недюжинной силой, целясь друг в друга и стремясь ударить побольнее. В комнате от гари и дыма трудно было дышать. Анджелина прижалась к спинке стула и напряженно следила за жутким мастерством, с которым люди принца играли в свою безумную игру, хотя от ужаса у нее по спине забегали мурашки.
Она уловила легкое дуновение воздуха слева – и увидела, что Рольф легко вскочил на ноги. Он проскользнул за ее стулом, направившись к очагу. Уголком глаза она видела, как он присел на корточки у огня и вынул из него несколько обуглившихся горящих поленьев, взяв их в охапку голыми руками. И внезапно пространство над столом наполнилось дымными, рассыпающими вокруг себя искры, факелами. Они летели прямо в лица мужчин, посланные крепкой твердой рукой. Азартные игроки инстинктивно начали ловить раскаленные головешки и, обжигаясь, отшвыривать их с криками и бранью дальше по кругу. Свечи и яблоки были забыты, как ненужные детские игрушки, и попадали на пол. А головешки тем временем, переходя из рук в руки, одна за другой возвращались к Рольфу. Он отправлял их точным броском назад в полыхающий красными языками очаг. И вот, наконец, туда была брошена последняя головешка, которая рассыпалась от удара на множество раскаленных угольков. Один из них, подпрыгнув, упал на пол и подкатился к самой туфельке Анджелины. Уголек мигнул красным глазом и потух, выпустив струйку дыма.
Рольф положил руки на спинку ее стула.
– Вечер окончен, дети мои, – произнес он. – Завтра нас ждет долгая и трудная дорога, поэтому вам пора на покой. Можете взять каждый по свечке, чтобы осветить свой одинокий путь в спальню.
Они застыли на месте, окаменев, превратившись в безмолвные статуи и лишь бросая разъяренные взгляды друг на друга и на своего предводителя. В воцарившейся зловещей тишине был ясно слышен тихий звук капающего на пол воска со свечи, лежащей на краю стола. Да в очаге громко потрескивал огонь. Наконец, кто-то один несмело улыбнулся, за ним усмехнулся другой, хохотнул Густав, и все телохранители, качая головами, похлопывая друг друга по спине и дуя на обожженные ладони, принялись поднимать опрокинутые бокалы, надеясь отыскать в них хоть несколько капель бренди, а затем они, подчиняясь приказу принца, разошлись по своим комнатам. Их беспрекословное повиновение показалось Анджелине наиболее поразительным из всего, что она видела и слышала за ужином.
Все это безумие так быстро началось и так внезапно кончилось, что последний синий огонек горящей на столе лужицы бренди угас, исчерпав себя, в ту минуту, когда шаги телохранителей затихли наверху. Глядя на страшный беспорядок на столе, Анджелина невольно почувствовала благодарность к человеку, положившему конец этому безобразию – и тут же быстро подавила в себе доброе чувство к принцу.
– Ну и бардак! – только и сказала она.
– Сейрус приберет. Думаю, мы предоставим ему самому управиться со всем этим.
Он двинулся на свое место, взял бокал и тяжелую огромную бутылку бренди, стоящую рядом. Рольф и глазом не моргнул, когда острый край разбитого бокала впился в его обожженные пальцы. Он только замер, на секунду задержав дыхание.
– Вы поранились, и в этом нет ничего удивительного, – произнесла Анджелина резким тоном, нервы ее все еще были натянуты, как струна, и напряжение только начало отпускать ее. – Что заставило вас так варварски поступить с вашими людьми?
– Чтобы расцепить грызущихся псов, надо окатить их водой. Больше ничего не поможет.
Золотистые ресницы Рольфа скрыли от Анджелины выражение его глаз, а по ровному тону голоса принца нельзя было догадаться, что творится у него на душе.
– Но это же не псы, а люди – произнесла она.
– Как вам будет угодно. Пусть так. Но это – дерущиеся люди, тренированные и подготовленные к сражениям и поединкам, причем к поединкам с воздухом, с химерой, с ничем, лишь бы поиграть мускулами и показать свое мастерство. Это люди действия, вынужденные проводить время в бездействии. Люди, изнуренные неделями бесконечной дороги, вымотанные вконец, идущие по следу за целью, лично им совершенно ненужной. Поэтому они сами создают себе отдушины, выход накопившейся энергии. Она никогда никому не разрешат остановить себя, остановиться они могут только сами.
– Значит, существует хоть что-то, чего вы не можете им запретить.
– Я не хочу запрещать. У меня нет времени на обиды.
– Но почему вы просто не приказали им остановиться, когда их забава зашла слишком далеко? – спросила она, уверенная в полной разумности и обоснованности такого вопроса.
– И каков был бы результат? – принц нетерпеливо пожал плечами. – Я уже объяснил вам. Внешнее повиновение и затаенная в душе обида – не слишком ли большая цена? А затем открытый гнев и подозрение в том, что у меня есть любимчики – потому что я не прекращал весь этот балаган до тех пор, пока в него не втянули Оскара. Вы, Анджелина, должны прежде хорошо поразмыслить, а потом уже осмеливаться учить меня, как мне поступать с моими людьми.
От его последних колких слов румянец заиграл на щеках Анджелины. Она поджала губы, встала и скрестила руки на груди.
– У вас есть какая-нибудь заживляющая мазь, чтобы смазать пораненные руки?
– В этом нет никакой необходимости.
– Когда у вас произойдет заражение крови, будет уже поздно. Я уверяю вас, это вполне может случиться. Наш климат способствует инфекционным недугам.
Он взглянул на нее тяжелым потемневшим взглядом.
– Я же сказал вам, в этом нет необходимости.
– Я думаю, – выпалила она, упрямо подняв вверх подбородок, – вы слишком много выпили за ужином и поэтому не чувствуете боли!
– Тогда вам стоит также подумать и о том, что это сделано намеренно и с расчетом на длительное пребывание в таком состоянии.
– Ну если вы добивались именно этого… Конечно, я лезу не в свое дело. Мне ведь совершенно все равно, как, где и когда вы умрете.
– А если моя кончина к тому же будет происходить в мучительных корчах, зрелище этого доставит вам, я думаю, немалое удовольствие, – сказал он, кривя губы в усмешке, и делая ей знак рукой, в которой держал бутылку бренди, следовать за собой наверх.
– Как вы проницательны! – откликнулась она.
Гордо расправив плечи, Анджелина направилась впереди него вверх по ступеням. Мысль о том, что они опять останутся наедине в спальной комнате, не давала ей покоя.
От его неслышной поступи за спиной Анджелину охватила нервная дрожь. Они шли наощупь в темноте. Теперь уже она не могла говорить с ним так дерзко и отважно, как в зале, в страхе предчувствуя то, что он потребует от нее, когда закроется дверь спальной.
Анджелина слегка вздрогнула, когда принц выступил из-за ее спины, чтобы распахнуть дверь перед ней, и приняла как данность то, что он плотно захлопнул дверь спальни за собой.
Постель была разобрана. Заново разожженный огонь весело полыхал в камине, и вереница свечей в подсвечнике, стоящем на столике в центре комнаты, ярко горела, освещая лежащие здесь же льняные бинты, бутылочку камфорного спирта и баночку с мазью. Анджелина окинула взглядом собранные на столике лекарства и бинты, прежде чем вопросительно взглянуть на Рольфа.
– Похоже, Сейрус – отличный слуга. Спокойный, умелый, хороший повар. И главное, очень предупредительный, даже наперекор вашей воле…
– Да, временами он слишком много берет на себя.
– Если бы он брал меньше, это вам вряд ли понравилось бы. Не так ли?
– Нет, не так. Во всяком случае раньше было не так. Но теперь я начинаю над этим задумываться, – и не давая ей времени поразмыслить над тем, что он имел в виду, Рольф продолжал: – Так как вам доставляет удовольствие совать нос в мои дела, может быть, вы на этот раз займетесь моими ранами или, если это вам больше нравится, поиграйте в няньку, потешьте свой материнский инстинкт, ведь женщины уверены, что в каждом мужчине сидит ребенок, требующий ухода и заботы. Одним словом, в любом случае я в вашем распоряжении.
Он поставил бутылку с бренди и бокал на столик. Гибкими движениями взял стул и, усевшись на него, оперся локтями о край столика, вытянув руки ладонями вверх. Яркий свеч свечей высветил его лицо, бросая золотистые блики на кожу, подчеркивая крупную лепку скул, багровые царапины вдоль всей щеки и оставляя в тени глаза в глубоких глазных впадинах.
Анджелина была сильно обеспокоена резкой переменой в нем. Она долго смотрела на принца, не решаясь двинуться с места. Чего он хочет? Она уже начинала довольно хорошо разбираться в его характере и знала, что он ничего не делает просто так, без причины.
– Похоже, мужество оставило вас, как только речь зашла о помощи мне? – он сказал это вкрадчивым голосом, слова, казалось, были обычными, простыми, но Анджелина чувствовала в них подспудную угрозу.
Чтобы пересечь пространство в несколько шагов, разделявшее их, Анджелина напрягла все свои силы – ей в жизни не приходилось делать такое огромное усилие над собой! Но еще труднее дались ей дальнейшие действия. Сжав зубы, она взяла льняной бинт, пропитала его камфорным спиртом и наложила бинт на руку Рольфа, осторожно прижав влажную ткань к ране кончиками пальцев. Он сидел совершенно спокойно, его глаза были устремлены не на руки, а прямо в лицо Анджелины. Она тем временем пропитала второй бинт и наложила его на другую ладонь. Прохлада камфоры должна была облегчить боль. Но если Рольф и заметил какое-то изменение в своем состоянии, он не счел нужным показывать вида.
Затем Анджелина взяла баночку с мазью и открутила крышку. Содержимое было бледно-розового цвета и слегка пахло розовым маслом и другими неизвестными ей экзотическими лекарственными растениями, входившими в состав мази. На ощупь мазь была маслянистой и содержала крупицы какого-то порошка, как будто густая маслянистая паста составляла лишь основу для высушенной и нетолченой лекарственной травы.
Избегая глядеть на принца, стараясь сосредоточиться только на своих действиях, Анджелина обмакнула кончик среднего пальца в мазь. Тут она, не удержавшись, все же взглянула в его неподвижное застывшее лицо и, поддавшись внезапному импульсу, протянула руку к его щеке, осторожно смазав мазью грубую глубокую царапину. Он даже не шевельнулся, хотя своим чувствительным пальцем Анджелина ощутила, как напряглись мускулы на его лице. В груди у Анджелины что-то сжалось, и комок подступил к горлу. Прядь ее длинных волос упала со спины на руку Рольфа. Движением головы она откинула локон за спину. При этом ее колени невзначай коснулись его бедра, и Анджелина не знала, куда деться от смущения. Однако она не прекращала своей работы.
Зачерпнув еще немного мази, она начала накладывать ее на второй глубокий и длинный след от своих ногтей, прочертивший весь подбородок и заканчивающийся на шее. У Анджелины было такое чувство, будто своими действиями она искупает вину перед принцем.
Наконец, она снова вернулась к ожогам на его руках. Убрав бинты, она толстым слоем наложила мазь на ладони принца. Его кожа была покрыта затвердевшими мозолями, как у человека, привыкшего работать мускулами и не экономить своих сил. На ладонях Рольфа виднелись красные волдыри, точно такие же были между его большим и указательным пальцами. Как можно более осторожно, Анджелина перевязала его ладони, сделав не туго завязанный узел на тыльной стороне.
Ее лицо хранило все то же бесстрастное выражение, когда она, взяв крышку от баночки с мазью, аккуратно закрыла ее и затем закупорила склянку с камфорным спиртом. Сделав все это, Анджелина повернулась, чтобы отойти от принца, но он резким движением отодвинул свой стул и вскочил на ноги, загородив ей путь к отступлению. Протянув руки, Рольф обнял ее за плечи, его объятье было довольно сильным, но недостаточно цепким: Анджелина легко могла освободиться от его рук. Но тогда она причинила бы принцу острую боль. Поэтому Анджелине ничего другого не оставалось, как только замереть на месте; неровное дыхание вырывалось из ее груди. Очень медленно она подняла свои длинные ресницы, открывая глубину серо-зеленых глаз, в которых блестели слезы беспомощности.
– Я был прав, – проговорил Рольф задумчиво. – Как бы вас ни провоцировали, вы никогда по собственной воле не причините другому страдание. Вам была дана такая редкая возможность помучить меня грубым обращением с моими ранами. Как вы преодолели такое искушение? Теперь осталось решить только один вопрос – обнаружив в вас столь сострадательную натуру, сумею ли я собрать свою волю в кулак, чтобы как можно более выгодно для себя использовать это ваше качество? Боюсь, однако, ответ напрашивается сам собой: пожалуй, не сумею…
Он привлек ее к груди и, склонившись, коснулся губами ее губ. Его синие глаза искрились лукавой насмешкой – над собой и над ней. У Анджелины закружилась голова от запаха бренди и страстного возбуждения, исходившего от него. И еще в нем смутно ощущалось бессознательное стремление убежать, забыться в порыве страсти от мучивших его жестоких мыслей. Воля и решимость к сопротивлению Анджелины были сразу же подавлены ласковыми обволакивающими все ее тело руками принца. Губы Рольфа коснулись ее щеки, обожгли горячим дыханием подбородок и впились в нежную белизну шеи.
Губы Анджелины непроизвольно приотрылись и она, вздохнув, припала к нему всем телом, тихая и неподвижная, отдавшаяся на волю его страсти и успокаивающая свою совесть добродетельными оправданиями – жалостью и сочувствием к этому человеку. Ласковые руки Рольфа чуть касались ее тела и постепенно возбуждали Анджелину. Она растворилась в потоке сладких ощущений, голова ее пошла кругом от неожиданного острого приступа желания. И Анджелина едва заметила, что он подхватил ее на руки и понес на постель. О сопротивлении не могло быть и речи.
На второй день заточения Анджелины произошла смена ее стражника. На этот раз принц оставил с ней Оскара. А остальные отправились снова в путь на розыски Клэр. Оскар, как всегда, с томным меланхолическим видом пощипывал пальцами струны гитары, наигрывая какой-то грустный мотив. Но при всем при этом он более бдительно и строго следил за каждым шагом и движением Анджелины, чем добродушный Густав. Когда отряд умчался по лесной дороге, Оскар устроился на верхней ступени лестницы напротив двери в спальную комнату принца и терпеливо ждал там выхода Анджелины. По собственной инициативе или в соответствии с полученными указаниями, но молодой человек буквально под конвоем проводил девушку вниз в залу и там уселся рядом с ней. Когда она время от времени вставала, чтобы размять ноги, он неотрывно следил за ней светло-карим взглядом. Когда Анджелина подходила к окну, он вставал и становился рядом с ней.
Как только яркое солнце разогнало утренний туман, Анджелина решила подышать свежим воздухом. Оскар не отступал от нее ни на шаг, встревоженный, но не ропщущий. Во время прогулки пленница обдумывала разные варианты побега. Если она сейчас внезапно рванется и побежит, Оскар без труда нагонит ее; если она извинится и попросится на минуту отлучиться в кусты, он вполне может – пусть и залившись румянцем – последовать за ней.
Оскар и его брат-близнец были самыми молодыми в свите принца. Как видно, он не любил болтовню и по большей части односложно отвечал на ее попытки разговорить его. Но это длилось только до того момента, когда Анджелина случайно упомянула большой массив виноградников, расположенных на террасах придорожных холмов, вдоль которых они как раз проходили. Стоило ей только обмолвиться о них, как парня будто подменили. В его глазах зажегся живейший интерес, и вопросы посыпались, как из рога изобилия. Когда цветет виноградная лоза в их климате, когда плодоносит и каких размеров достигают гроздья? Миновав виноградники, они продолжали путь по дубовой аллее, и тут Оскар разразился восторженными возгласами об удивительных свойствах здешних дубов – они не теряли зеленой листвы в зимнее время года. Он хотел все знать об этих деревьях: сколько им лет, и какой высоты они могут достигать?
Анджелина показывала и называла ему различные виды деревьев – красный дуб, белый дуб, магнолии, ивы, клены. Она обратила его внимание на дикие азалии – их мясистые ростки уже набрали силу и были готовы к раннему цветению, на зеленые побеги низкой поросли черники и кусты ежевики. Мать Тереза была большой любительницей познавательных прогулок, она всегда вдавалась в мельчайшие подробности, рассказывая о флоре и фауне Нового Света, подчеркивая отличие здешней пышной и сочной природы от выжженных иссохших ландшафтов холмистой Испании, откуда была родом сама настоятельница.
Но скоро запас знаний Анджелины, почерпнутый из прогулок с матерью Терезой, иссяк. И она заметила с облегчением, что ее заключительный рассказ о приготовлении акадцами напитков из лесных ягод перевел мысли Оскара на другой предмет.
Акадцами называли франкоязычных переселенцев, которых вытеснили с насиженных мест англоязычные сограждане еще в середине восемнадцатого столетия. После многих лет невзгод и тягот они осели на землях Луизианы, где влились в местное население, говорившее на их родном французском языке, исповедовавшее одну с ними конфессию и имевшее много похожих обычаев. Тяжело и усердно работая, но имея склонность и к веселью, акадцы зажили привычным для них образом жизни – занимаясь земледелием, скотоводством, а также охотой и рыбной ловлей.
Вокруг Сент-Мартинвилля было расположено много поселений акадцев. Принадлежа к сословию земледельцев, они редко вращались в тех же кругах, что и знать Маленького Парижа, состоявшая из владельцев плантаций. Хотя были и исключения. Например, мадам Делакруа, у которой Анджелина, как, впрочем, и Оскар, была в гостях два дня назад, происходила из акадского рода и гордилась этим.
Было всегда приятно встречать акадцев в городе, куда они наезжали к воскресной мессе в повозках, переполненных домочадцами – семьи их отличались многочисленностью. Эти темпераментные люди, стоя на уличных перекрестках, постоянно оживленно спорили о чем-то, азартно жестикулируя. Дети акадцев были всегда ухожены и аккуратно одеты, коренастые приветливые отцы семейств носили, как правило, усы, матери были пышными и добродушными, а бабушки, разодетые в свои праздничные черные платья, с маленькими белыми чепцами на головах, подвязанными под подбородком, держали на коленях, покрытых белыми накрахмаленными передниками, каждая – по черноглазому малышу – младшему внуку.
Когда Анджелина и Оскар повернули к дому, она ясно увидела, как обрадовался ее страж. Несмотря на то, что Анджелине удалось его разговорить, он, по-видимому, постоянно находился в напряжении и теперь, возвращаясь домой, мог немного расслабиться.
В доме находился вернувшийся с дороги Рольф. Он был один. От принца не укрылось, что Оскар, увлеченный обсуждением с Анджелиной особенностей охоты на бекаса, пришел почти в отчаянье, когда Рольф освободил его от дежурства. В голосе Рольфа, дававшего новое поручение молодому человеку, отчетливо звучали резкие нотки, и его глаза мрачно сверкали, провожая грациозно откланявшегося и удаляющегося Оскара. Анджелина насмешливо улыбалась.
Ей, однако, Рольф не сказал ни слова. Но то, как он погнал ее, словно паршивую овцу, вверх по ступеням в комнату, приказав слуге подать ей – чаю, а себе – шерри, – заставило Анджелину почувствовать себя настоящей пленницей так остро, как она еще ни разу не чувствовала этого с момента похищения.
Солнце спряталось за тучи, и дневной свет уступил место слишком ранним для этого часа сумеркам.
