Текст книги "Дерзкие мечты"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Дженнифер Блейк
Дерзкие мечты
1
В парфюмерном магазине царили полумрак и тишина. Сквозь передние окна внутрь проникал свет уличных фонарей, в глубине салона слабо светилась люстра венецианского стекла. Густые тени заполняли углы и пространства под сияющими стеклами витрин прилавков. Мягкий полумрак скрывал вход в рабочие помещения позади салона. Джолетта Керес не стала включать свет. Она закрыла за собой входную дверь и торопливо повернула старинный латунный ключ в замочной скважине. Вынув ключ, девушка замерла, прислушиваясь.
Снаружи отчетливо были слышны звуки шагов. По мере приближения они замедлились, а потом и вовсе затихли. Джолетта прильнула лицом к старинному волнистому стеклу входной двери рядом с прикрепленным к ней похоронным венком с черной лентой, стараясь разглядеть стоявшего в тени аркады человека, но могла различить лишь очертания высокой мужской фигуры.
Сердце учащенно забилось у нее в груди. Хотя в магазине было темно, ей казалось, что снаружи ее хорошо видно. Девушке захотелось убежать, спрятаться, но ноги как будто приросли к полу. Она так сильно сжала ключ в руке, что его фигурные края глубоко впились в ладонь.
Мужчина снаружи стоял неподвижно. Он не пытался спрятаться и, казалось, намеренно смотрел прямо на Джолетту пристальным взглядом. В развороте его плеч чувствовались сдерживаемая сила и настороженность.
Джолетта не имела представления, как долго он следовал за ней. Она заметила его на последнем перекрестке перед магазином. Но тогда она подумала, что он просто идет с ней в одном направлении. Он не делал попытки сократить расстояние между ними, однако что-то в его размеренном шаге, подлаженном к ее темпу, настораживало. Об опасностях Французского квартала Нового Орлеана в ночное время она слышала много раз, хотя столкнулась с подобной проблемой впервые.
Почувствовав боль в глазах от напряженного всматривания в темноту под аркадой, Джолетта на мгновение сомкнула веки, чтобы снять напряжение. Когда она снова открыла глаза, тротуар был пуст.
Человек исчез.
Прижавшись лбом к стеклу, Джолетта пробормотала про себя проклятие. Она не была уверена, что против нее замышлялось что-то плохое, но все же облегчение было столь велико, что девушка почувствовала слабость в коленях. И в то же время эта недолгая игра в кошки-мышки, которую затеял с ней незнакомец, вызвала у нее негодование.
А может быть, все это лишь плод ее воображения? Ничего удивительного, ведь в последние дни на нее свалилось так много волнений, что она стала неадекватно реагировать на события.
И все же вряд ли.
Джолетта глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. В полумраке комнаты витал знакомый аромат, напоминая о чем-то родном и любимом. Она медленно повернулась, пытаясь унять пронзившую ее боль утраты.
Мими. Это ее запах. Он был неразрывно связан с бабушкой, Анне Перин. Насыщенная гамма ароматов всегда исходила от одежды пожилой женщины, от мягкого белого крепа ее кожи, от серебристых волн ее волос. Этот запах стал такой же неотъемлемой ее частью, как и лучистая улыбка, и имя Мими, которым называла ее Джолетта в детстве. Он заполнял помещения наверху, где прожили свою жизнь четыре поколения женщин семьи Фоссиер, владевших магазином. За долгие годы этот крепкий запах впитался в складки штор и ковры, проник в закрытые ящики и трещины старинной мебели, пропитал даже штукатурку стен и дерево полов. Мими любила постоянное присутствие аромата духов. Ей повезло, говорила бабушка, что она живет среди душ цветов.
На похоронах Мими цветов было тысячи, их принесли ее друзья и партнеры, представители различных гражданских, общественных и благотворительных организаций, которым Мими помогала на протяжении всей своей жизни в Вие-Карре, как называли Французский квартал потомки креолов. Запах цветов, смешавшись с ароматами благовоний во время отпевания усопшей в соборе Святого Людовика, наполнил теплый влажный воздух, шевеливший седой мох на могучих дубах кладбища во время погребения Мими в семейной усыпальнице Фоссиеров. Все знали, как сильно Мими любила цветы; это было традицией женщин их семьи, как и владение парфюмерным магазином.
Джолетта тряхнула головой, желая отогнать видения. Она не будет думать о таких вещах. Выпрямившись, она направилась в глубь магазина.
Джолетта ступала уверенно, этот дом стал частью ее жизни, она с детства знала каждый его уголок и могла бы пройти по нему даже в кромешной темноте. Она помнила, какой оттенок голубого цвета имели стены. Однажды она перевернула вот этот столик на колесиках, на котором стояли украшенные лентами корзиночки с мылом и ароматическими смесями; это случилось в одно дождливое воскресенье во время игры в салки с двоюродным братом Тимоти и сестрой Натали, когда они были еще детьми. В этих старинных шкафах с украшенными кружевами полками, уставленными флаконами духов разных размеров, форм и расцветок, она вытирала пыль, что являлось ее обязанностью с двенадцатилетнего возраста. Первые уроки составления духов были преподаны ей в день ее тринадцатилетия, для чего использовали эссенции из закупоренных флакончиков коричневого стекла, стоявших вот на этой тележке для торговли вразнос. Вот об этот старый потертый ковер она споткнулась и подвернула ногу, когда первый раз надела туфли на высоком каблуке. А на этом старом диване из красного дерева, обтянутом кремовым в темную полоску шелком, она выплакивала свое горе после разрыва помолвки, длившейся четыре года.
Магазин был неотъемлемой частью ее воспоминаний, как хороших, так и плохих; он стал центром жизни с тех пор, как она переехала жить к Мими после гибели родителей: их машина скатилась с шоссе во время сильной грозы и упала в канал. Иногда ей казалось, что именно по этой причине ей так сильно хотелось уйти из этого дома после окончания колледжа. Она устала от постоянного запаха духов, заполняющего каждый момент ее жизни.
Ей хотелось независимости и самостоятельности, она должна была избавиться от заботливой, любящей опеки над каждым ее движением, мыслью, настроением. Она хотела тогда доказать, что не нуждается ни в ком: ни в Мими, ни в других пожилых женщинах, работавших в магазине и заменивших ей родителей, ни тем более в своем бывшем женихе. По этой причине полгода назад она перебралась в квартиру, снятую поближе к научной библиотеке, в которой она работала историком, и подальше от Вие-Карре.
Джолетта дошла до двери в глубине магазина, ведущей в рабочую комнату, где изготовляли духи. Здесь запах духов был еще сильнее; он исходил от сотен стеклянных сосудов, сверкающими рядами выстроившихся на полках вдоль стен. В центре помещения находился рабочий стол с глубокими полками под столешницей, на которых стояли большие старинные тетради в кожаных переплетах, а также новые, покрытые пластиком. Эти тетради содержали сотни формул духов с определенными названиями, предлагаемых потребителям многие-многие годы, но большинство духов изготовлялось соответственно вкусам постоянных клиентов, о чем в тетрадях имелись соответствующие подробные записи. Значительная часть записей была сделана относительно недавно, хотя попадались и такие, которым было сто сорок лет; этот перечень составных частей любимых духов давно умерших женщин навевал меланхолию. Запись формул представляла собой сложную систему цифр и значков, разработанную Вайолетт Фоссиер, прапрапрабабушкой Джолетты, той самой, которая в давние времена создала «Фоссиерс Ройял Парфюмс» сразу после окончания Гражданской войны.
Джолетта осмотрела полки с тетрадями и сердито нахмурилась, отчего между бровями у нее обозначилась едва заметная складочка. Там царил ужасный беспорядок; старые тетради со смятыми и загнутыми страницами кипами громоздились на полках вперемежку с новыми без всякой системы.
Это определенно было делом рук ее тети Эстеллы Клементе, старшей дочери Мими и сестры матери Джолетты. Она уже побывала в магазине вместе с Натали и перерыла полки в поисках ценной формулы духов, известных под названием «Ле жардин де кор», что означает «сад во внутреннем дворе». Эти духи были самым старым продуктом фирмы и приносили ей более половины годового дохода. По семейному преданию, «Ле жардин де кор» под другим названием являлись любимыми духами французской императрицы Евгении в годы Второй республики. Согласно ему Евгения получила духи от бывшей служанки императрицы Жозефины, забравшей их после смерти своей госпожи. Жозефине же, в свою очередь, они достались от самого Наполеона Бонапарта, известного своим пристрастием к благовониям. Предполагалось, что Наполеон обнаружил эти духи во время похода в Египет и они ему очень понравились; ему рассказали, будто это те самые духи, которыми Клеопатра приворожила Марка Антония, те, что были привезены ей из восточных пустынь, где в древние времена ими пользовались жрицы богини Луны.
Эта ценная формула свято хранилась в секрете женщинами семьи Фоссиер; компоненты и их точная пропорция были известны только владелицам магазина в каждом поколении и передавались от матери к дочери. Мими была последней из женщин, получившей по наследству этот секрет, но не передала его никому.
Они все много раз видели, как Мими готовила духи, знали почти все компоненты, входившие в их состав, однако «Ле жардин де кор» представляли собой очень сложную смесь. Чтобы изготовить их, надо было чрезвычайно тщательно отмерить и смешать множество компонентов, на это уходило времени больше часа. Одна незначительная погрешность, одна лишняя капля эссенции какого-нибудь цветка или растения, и приходилось начинать все заново. Испорченная смесь могла быть хорошими духами, вполне пригодными для продажи по более низкой цене, но их уже нельзя было назвать «Ле жардин де кор».
Мими из последних сил старалась сообщить им необходимую информацию, когда лежала в реанимационном отделении в те несколько часов, прошедших после ее падения с лестницы и до остановки сердца, но ничего не получилось. Она перенесла удар, после которого левая сторона ее тела, а также мускулы лица оказались парализованными. Вместо слов у нее получались хрипящие, невнятные звуки, не позволяющие разобрать то, что она хотела сказать. Они все по очереди пытались понять бабушку – Эстелла, Натали, Тимоти и сама Джолетта, но один за другим отказывались от своих попыток, утомленные бесполезными усилиями. Прежде чем бабушка впала в беспамятство, Джолетте удалось расслышать лишь одно слово, состоявшее из двух слогов, выговоренных с большим трудом слабым голосом.
Дневник. Так прозвучало слово, сказанное Мими.
Джолетта объявила всем о том, что она услышала, и добавила, что никогда не видела дневника у бабушки. Тетя Эстелла и Натали в спешке покинули больницу, хотя врачи предупредили их, что Мими долго не протянет.
Тимоти остался в больнице вместе с Джолеттой. Он сидел, зажав ладони между коленями, и болтал всякую всячину, непрестанно смахивая со лба длинную прядь светлых волос. Его раскованная, спортивного сложения фигура выглядела бы привлекательно, обладай он более сильным характером, но он предпочел уступить это качество матери и сестре. Будучи всего на один год младше Джолетты, он выглядел моложе. Его манеры были приятны своей живостью, а большие карие глаза светились озорным блеском. Тимоти попытался: отвлечь Джолетту, но, убедившись в бесполезности своих попыток, покинул палату и отправился на поиски какого-нибудь заведения, намереваясь поужинать.
Джолетта осталась одна с бабушкой, когда ночные тени опустились на больницу и в реанимационном отделении все затихло. Через какое-то время пульс Мими стал слабеть, дыхание замедлилось, затем оно остановилось, снова возобновилось и замерло навсегда в бесконечном молчании смерти. Джолетта еще долго стояла в уединении больничного бокса за задернутыми занавесками, держа в своей руке слабые пальцы бабушки со старческими пятнами на гладкой белой коже и выпуклыми суставами, пальцы, которые лечили ее, ласкали и утешали в ее детских горестях. Она пригладила серебристые пряди волос на висках Мими, волосы еще казались живыми. Жгучие слезы, наполнив глаза девушки, медленно покатились по щекам.
Тетя Эстелла закатила истерику в коридоре больницы, когда, вернувшись, узнала о смерти Мими. Она обвинила Джолетту в том, что та обманом заставила ее отлучиться, желая отделаться от нее и ее детей и самой услышать последние слова Мими.
Джолетта была настолько раздосадована и удручена диким поведением тети, что даже не сумела ничего возразить против ее обвинений. Но она никогда не сможет простить тете этих слов. Даже теперь ей неприятно вспоминать тот момент.
Она отошла от стола и направилась к тяжелой двери с железным засовом в глубине рабочей комнаты. Это был выход во внутренний двор. Задержав руку на засове, Джолетта вспомнила о мужчине, стоявшем перед дверью магазина. Хотя внутренний двор был полностью закрытым со всех сторон, там имелись еще два других входа: запертая дверка в решетке старых ворот для въезда экипажей со стороны улицы и деревянная калитка, ведущая во внутренний двор соседнего дома.
Тряхнув головой, Джолетта отодвинула засов и вышла. Два других входа не использовались годами; Мими предпочитала, чтобы все входили и выходили через магазин, так она могла их видеть. Запоры дверцы и калитки, наверное, уже проржавели насквозь за долгие годы бездействия, но даже если они и открывались, в дом мог проникнуть только тот, кто хорошо знал его устройство.
Джолетта прошла под арками лоджии, примыкавшей к задней части дома, и направилась к лестнице, ведущей на балкон второго этажа. Проведя рукой по потертым перилам, она начала подниматься по ступенькам из красного дерева, затем обернулась и, окинув взглядом сад, подумала о Вайолетт Фоссиер, женщине, бсновавшей парфюмерное производство.
Вайолетт разместила свой магазин на первом этаже городского дома, который получила от своего мужа в качестве свадебного подарка. Дом располагался на одной из центральных улиц Французского квартала и был выстроен по проекту архитектора Джеймса Галлиера, находившегося в зените своей славы среди плантаторов штата Луизиана. Просторные, светлые комнаты украшала тонкая лепнина. Мраморная облицовка каминов, предметы живописи и скульптуры, зеркала и дорогие портьеры с шелковыми кисточками, серебро, хрусталь, изящные фарфоровые безделушки – все это Вайолетт и Гилберт Фоссиер привезли из своего большого свадебного путешествия по Европе. Именно тогда, во время двухлетнего пребывания за границей, Вайолетт приобрела пылкий интерес к духам. Тогда же в ее руки попала формула драгоценной благовонной смеси, которую она назвала «Ле жардин де кор».
Эти духи, как с гордостью рассказывала клиентам Мими, получили свое название от сада во внутреннем дворе их магазина. В отличие от дома, купленного и обставленного ее мужем, внутренний двор полностью был творением Вайолетт. Джолетте он казался самым тихим и уютным местом во всем Новом Орлеане. Высокие стены кремового цвета и римские арки лоджий вдоль первого этажа здания красиво сочетались с геометрической формы клумбами цветов и трав, обсаженными вечнозелеными кустами во французском стиле. От находившейся в центре фонтана и увитой старыми виноградными лозами каменной беседки во все стороны разбегались дорожки. Все это говорило о влиянии того давнего путешествия в Европу. Каждое растение, подобранное для сада самой Вайолетт много-много лет назад, обладало каким-либо запахом – от вьющихся по стенам роз и глициний и больших пышных кустов олив и жасмина в углах до сбившихся в кучки петуний на клумбах, душистого табака и ранних лилий. Их сладкое благоухание вместе с сиянием газовых фонарей, мерцающим в струях фонтана, и укромные темные места в разных уголках сада создавали атмосферу чувственного, пленительного уединения.
Джолетта всегда испытывала любопытство к жизни Вайолетт; ей хотелось знать, как она выглядела, что было у нее на уме, когда она создавала свой сад, что побудило ее открыть магазин с таким благоухающим уютным местечком позади него. Как историка, Джолетту особенно интересовали строгие нравы викторианской эпохи. Поведение Вайолетт выглядело необычным для того времени, особенно среди аристократов-креолов французского и испанского происхождения во Вие-Карре, которые считали торговлю занятием, недостойным даже для мужчины, не говоря уж о женщине. Джолетта несколько раз спрашивала Мими о Вайолетт, и каждый раз бабушка обещала все рассказать, когда придет время. Обстоятельства сложились таким образом, что время так и не пришло, как и не наступил подходящий момент для передачи формулы духов.
В глубине сада двигались неясные тени, слышался плеск и журчание струек воды в фонтане, шорох ветвей, трущихся о старую кирпичную стену под порывами ветра, или шепот призрачных влюбленных в одном из темных уголков. Находиться здесь одной в темноте было жутковато. «Следовало бы подождать до утра», – подумала Джолетта. Но и утром ее вряд ли ждет что-то хорошее, поскольку магазин был закрыт на все время похорон и всю последующую неделю. Не будет ни веселого звона колокольчиков у входной двери, ни попыток приготовления новых духов, ни приветливой улыбки или любовного ворчания Мими, не будет даже запахов лука, сельдерея и чеснока при жарении заправки для соуса в кухне наверху. Непривычно думать, что все это уже никогда не вернется.
Джолетте не хотелось входить в пустые комнаты на втором этаже. Ей это казалось вторжением. С другой стороны, чем может повредить еще одно вторжение? Ведь другие уже побывали там, рылись в книгах Мими и ее бумагах, шарили по шкафам и ящикам. Ее присутствие не принесет вреда более того, который уже совершен. Пройдя по верхней галерее к узкой входной двери, Джолетта отперла ее своим ключом и вошла в дом.
Она включила свет в гостиной, но не стала задерживаться среди изысканной обстановки из красного дерева с позолотой и мрамора с позолоченной бронзой. Обойдя квадратный стол в – центре комнаты под большой хрустальной люстрой, она прошла в прилегавшую спальню.
Эта комната больше напоминала музей: украшенная завитками кровать в стиле Людовика XIV, туалетный столик в том же стиле, старинные шторы из розового атласа поверх пожелтевших кружевных занавесок. Здесь, как: и в гостиной, имелся камин из каррарского мрамора с фигурной чугунной решеткой. У одной из стен стоял высокий комод, украшенный позолоченной резьбой по дереву. Нижняя его часть состояла из выдвижных ящиков различного размера, верхняя представляла собой полочки с маленькими отделениями за двустворчатой дверцей, расписанной в манере Буше пасторальными сценами с влюбленными пастухами и пастушками и парящими над ними херувимами. Мими называла его «мой комод воспоминаний». В нем хранились дорогие ее сердцу предметы: ракушки, которые она собирала в Билокси во время своей первой поездки туда в детстве; подаренные веера и зеркальца в серебряных оправах и другие памятные подарки от поклонников, с которыми она танцевала на балах до замужества; красные стеклянные пуговицы от платья, которое было на ней в тот вечер, когда ее будущий муж сделал ей предложение; засохшая, осыпавшаяся гвоздика из его похоронного венка и многие другие сокровища. Джолетта знала, что где-то среди этих вещей должно находиться то, что ей нужно.
Она нашла дневник в глубине третьего отделения, под детским платьицем для крещения. Он лежал в свертке, перевязанном черной потрепанной лентой, вместе с миниатюрным портретом в тяжелой потемневшей рамке, которая, по-видимому, была сделана из чистого серебра.
То, что Мими называла дневником, представляло собой толстую книгу, похожую на шкатулку, обтянутую темно-бордовым бархатом и окантованную потерявшей блеск медной рамкой с правильными прямыми углами. Настоящий путевой дневник викторианской эпохи, разбухший от листов плотной бумаги, исписанных витиеватым почерком с вставками из набросков изящных цветов и небольших рисунков и пейзажей. Джолетта вспомнила, что видела этот дневник однажды, много лет назад. Теперь она держала его в руках, ощупывая пальцами медные уголки, и рассматривала лежавший на нем миниатюрный портрет.
Маленькая картинка, выполненная масляными красками в приглушенных, нежных тонах, сохранила оттенки цветов. Казалось, молодая женщина на портрете вот-вот улыбнется. Густые длинные ресницы оттеняли ее большие темно-карие глаза, глядевшие из-под изящно изогнутых бровей застенчиво и вопрошающе, настороженно и в то же время печально. Слегка вздернутый нос. Плавные очертания губ цвета коралла. Пушистые каштановые волосы собраны на затылке, оставленные на висках локоны красиво обрамляли лицо. В ушах блестели длинные сережки из гранатов и мелкого жемчуга, такая же брошь скрепляла у шеи простой кружевной воротничок. Она не была красавицей в классическом понимании, но загадочная привлекательность всего ее облика не позволяла отвести взгляд. Художник работал над картиной любовно и тщательно, молодая женщина на портрете выглядела естественной и живой. Казалось, качнув головой, она ответит на вопрос, заданный ей так давно, что даже эхо его перестало звучать много-много лет назад.
Вайолетт Фоссиер.
Джолетта помнила тот день, когда впервые увидела этот портрет и имевший к нему отношение дневник. Мими лежала в постели с бронхитом, а тринадцати-четырнадцатилетняя Джолетта старательно ухаживала за ней. Не выносившая неподвижности, Мими отказывалась дремать или читать. Как-то она попросила Джолетту достать из комода в ее спальне принадлежности для плетения кружев. В поисках бобины Джолетта вытаскивала из комода один за другим разные предметы, а Мими рассказывала ей о каждом из них.
– Подай-ка это мне, chere, – велела она, когда Джолетта извлекла дневник.
Толстая книга с медной окантовкой оказалась очень тяжелой. Пока девушка несла ее, узорчатая застежка с маленьким навесным замочком и висевший на черной ленточке ключик слегка позвякивали. Мими бережно приняла книгу, любовно проведя рукой по потертому бархату. В ответ на просьбу внучки разрешить ей посмотреть, что это такое, она осторожно отперла замочек и открыла книгу, явив глазам девушки пожелтевшие страницы, исписанные красивым почерком и украшенные изящными зарисовками с пятнышками чернильных клякс.
– Этот дневник принадлежал твоей прапрапрабабушке, – пояснила Мими. – Когда-то она держала его в руках, описывала на его страницах события каждого дня на протяжении двух лет, проведенных ею в заграничном путешествии. Она поверяла ему свои мысли и чувства, поэтому, читая его, можно понять, какой она была. Как жаль, что теперь мы не ведем дневников.
Заинтересованная витиеватым почерком и исходившим от страниц книги затхлым запахом, Джолетта вытянула шею, стараясь прочесть первую строчку.
– Нет, нет, та chere, – воскликнула бабушка, захлопывая книгу, – это не для твоих глазок.
– Но почему, Мими?
– Ты еще слишком юна. Может быть, когда-нибудь потом, когда ты повзрослеешь.
– Я уже достаточно взрослая. Я не какой-то там маленький ребенок, – в ее голосе явно звучало возмущение. Мими взглянула на внучку и улыбнулась.
– Согласна. Но есть такие вещи, которых ты еще не знаешь и не должна знать, пока не достигнешь такого возраста, когда сможешь их понять.
Джолетта смотрела на бабушку, недовольно поджав губы.
– И когда же это будет?
Мими вздохнула.
– Кто знает? К некоторым понимание никогда не приходит. А сейчас положи, пожалуйста, книгу на место и присядь рядом со мной, я расскажу тебе кое-что интересное.
Джолетта подчинилась, хотя и с явным неудовольствием. Вскарабкавшись на высокую кровать, она пристроилась около бабушки. Мими протянула старческую руку и дотронулась до лица девушки, погладив пальцами ее четко очерченный подбородок.
– Тебя назвали в честь твоей бабушки Вайолетт, ты знаешь? Джолетта – латинская форма имени Вайолетт. И ты очень похожа на нее. Твои глаза немного светлее, с рыжеватыми искорками, и волосы не такие темные, как у нее, я думаю, от солнца – Вайолетт, наверное, ни разу в жизни не выходила из дома без шляпки и зонтика. Но у тебя такое же строение тела, такие же брови и нос – особенно нос. Le пет, нос парфюмера.
– Правда? В самом деле? – У Джолетты даже дух перехватило от этих слов.
Мими задумчиво кивнула.
– Я заметила это. Когда-нибудь ты будешь выглядеть так же, как она.
– Но она такая красивая.
– Как и ты, chere, разве я не говорила тебе это много раз? – голос Мими звучал немного ворчливо.
– Да, но ты говоришь это как бабушка. – Джолетта сомневалась не в любви Мими, а в себе. Мими погладила ее по волосам.
– Не беспокойся, когда-нибудь ты в этом убедишься. И будешь такой же сильной, я думаю. Ты обычно такая тихоня, но в душе твоей кипят необузданные желания, которые когда-нибудь вырвутся на свободу. Тебя можно уговорить, убедить доводами, но нельзя заставить. Ты будешь уступать и уступать, пока твое терпение не переполнится последней каплей, и тогда ты повернешься и будешь сражаться, сражаться, не считая потерь и, возможно, не зная жалости. Иногда я даже боюсь за тебя, моя крошка. Тебе так много надо для счастья, для того, чтобы твое сердце было удовлетворено, и если ты не будешь осторожной, тебе могут сделать очень больно.
Сейчас, держа миниатюрный портрет в руках и напряженно всматриваясь в черты лица Вайолетт Фоссиер, Джолетта не могла вспомнить всего, что говорила ей бабушка.
Ей неожиданно пришла в голову мысль: не было ли тогда в отказе бабушки разрешить ей почитать дневник какой-либо другой причины, кроме той, которую та высказала? Не содержали ли страницы дневника чего-нибудь постыдного, какой-нибудь семейной тайны, а Мими посчитала внучку слишком наивной, чтобы открыть ей на это глаза. Мими вполне могла так считать. Она училась в монастырской школе, вышла замуж девственницей и полагала, что ее дочери и внучки столь же невинны. Мило с ее стороны, но ее идеалы изжили себя.
Действительно ли она похожа на Вайолетт Фоссиер?
Джолетта подняла подбородок, глядя прямо перед собой. Ей почти столько же лет, сколько Вайолетт на этом портрете. Возможно, и есть некоторое сходство, но разные стили причесок, одежды, выражение лица не позволяют определить, насколько оно велико. Это сходство необъяснимо. Джолетта знала и принимала как неизбежное то, что она никогда не будет такой обворожительной, как женщина на портрете. Она независима, у нее есть любимая работа, своя квартира и ни одного постоянного кавалера на примете. Единственное, что определенно было у них одинаковым, – так это нос.
Джолетта сделала медленный и глубокий вдох, пытаясь определить запахи, наполнившие комнату. Да, у нее есть чувствительный нос. Она всегда ощущала вокруг себя беспредельное разнообразие запахов и думала, что все могут чувствовать их так же легко, как она, уметь различать и классифицировать их, иногда поворачивая голову им вслед. Теперь она знала, что заблуждалась. Многие люди чувствовали запахи, но не все, некоторые улавливали лишь половину из них, другие же различали только приятные и неприятные.
Здесь, в комнате, где находилась Джолетта, пахло пылью, застарелым угольным дымом, средством для полировки мебели, паркетным воском, мощной гаммой звучали сухие и острые запахи старого шелка, кожи, шерсти, хлопка, исходившие из недр «комода воспоминаний». Но все они перекрывались мириадами ароматов, проникавших из магазина на первом этаже, медленно плывших во влажной неподвижности воздуха.
Самым сильным из них был аромат розы, древнейшего парфюмерного компонента и самого популярного в современном мире. Именно этот компонент Джолетте впервые разрешили отмерить много лет назад. Мими помогала ей устойчиво держать бутылочку, а затем, промокнув разбрызганные капельки носовым платком, доложила его в карман внучки.
– На счастье, – пояснила бабушка, подмигнув и поцеловав ее. – И да будет любовь.
Запахи лаванды и корицы исходили от ароматической смеси, которую каждое утро выжимали из лепестков растений. Мать Джолетты пользовалась этой смесью, и ее нежный, слегка старомодный сладковатый запах навевал девушке воспоминания о матери.
Густой запах фиалкового корня ассоциировался с тетей Эстеллой. Пожилая женщина имела склонность без всякого разбора умащивать себя и свою одежду новейшими, широко рекламируемыми духами, и последние дни от нее исходили насыщенные испарения новомодных духов и запах искусственного виноградного напитка.
Смесь апельсинового запаха с запахами других цитрусовых была связана с комнатой Джолетты в общежитии колледжа. С помощью их свежего аромата она старалась заглушить запахи старой краски и спортивных носков. В приятном цитрусовом запахе ощущалось тонкое благоухание свадебного флердоранжа. Она сразу утратила к нему интерес после расторжения помолвки.
Мускус напомнил ей тот зимний день, когда она и ее кузина Натали смахнули с полки на каменный пол рабочей комнаты целую бутылку мускусной эссенции. Натали заявила тогда, что виновата Джолетта. Это действительно сделала Джолетта, но потому, что ее толкнула Натали. Тем не менее ей одной пришлось собирать осколки стекла и вытирать остро пахнувшую жидкость. Тошнотворно-крепкий запах, казалось, въелся в кожу, застрял в носу и преследовал Джолетту много дней. Но самое неприятное было то, что Мими после этого не пускала ее в рабочую комнату несколько месяцев.
Джолетта тогда пыталась объяснить, как все произошло, но голос Натали оказался громче, она плакала и кричала в ответ на обвинения, и в конце концов Джолетта отказалась от попыток быть услышанной. По прошествии многих лет она привыкла к тому, что кузина всегда брала верх. Она все еще восхищалась настырностью Натали, искусной картинностью ее шикарных нарядов и дорогих украшений, ее решимостью все делать по-своему, не заботясь о последствиях. Джолетта считала, что у нее есть свой, выдержанный стиль. Немногочисленные наряды хорошего качества в нейтральных тонах она могла комбинировать в бесконечном разнообразии, дополняя их яркими аксессуарами и старинными украшениями. И все же последнее появление Натали, демонстрировавшей творения известных дизайнеров, заставило ее почувствовать себя немодной и невзрачной по сравнению с кузиной.
Аромат пряной гвоздики напоминал о Тимоти – им был густо насыщен его одеколон.
Кузен отдавал предпочтение сильным запахам, хотя Джолетте казалось, что ему больше подошли бы легкие смеси, предназначенные для уличного пользования. Тимоти – сплошное очарование, его непринужденность отрабатывалась многими летними сезонами, проведенными у бассейнов загородных клубов или во время спортивных занятий, связанных с риском, такими, как дельтапланеризм или спуск на плотах по бурным рекам. Единственный внук Мими, единственный мальчик, рожденный в семье на протяжении жизни двух поколений, он был избалован, но, похоже, перерос это.
