Текст книги "Пустошь"

Автор книги: Джен Александер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава пятая

Еще полтора дня меня то забрасывает в сознание к Оливии, то выбрасывает обратно. Не знаю, почему это происходит. В любом случае быть разумной в ее теле куда приятнее, чем валяться в собственном без всяких признаков жизни. Когда Оливия возвращается в игру и я полностью прихожу в себя, на улице светло. Идет дождь. От грома дребезжат окна, содрогаются статуи. Со мной тут же заговаривает Эйприл. Итан сказал ей, что нужно найти новое убежище, потому что музей – не вариант.

Похоже, Итан не шутил. Он действительно готов переселиться ради меня в другое место.

Хотя нет, не ради меня. Ради моего игрока.

Ради Оливии.

Я натягиваю тонкую серую кофту с капюшоном и готовлюсь выйти под дождь – остановить себя я не в силах. Теперь, когда я знаю, что за каждое мое действие и слово отвечает другой человек, происходящее воспринимается иначе. Нужно время, чтобы осмыслить мое открытие и попробовать во всем разобраться. Почему я только сейчас осознала, что расхождение между моими мыслями и поступками вызвано не просто усталостью? Почему я способна самостоятельно думать, но не в состоянии даже руки поднять, когда захочу? Или не ходить в очередную дурацкую экспедицию, когда не захочу?

– Джереми тоже идет, – Сообщает Эйприл, забрасывая на плечо пустой рюкзак.

Я внимательно наблюдаю за ней. Она застегивает на талии пояс с ножнами и кобурой, который тут же сползает на бедра – до самой резинки шортов. Механически, словно робот, Эйприл перебрасывает волосы через плечо. Ее голубые глаза смотрят в мою сторону. Взгляд у них остекленелый и ни на чем не сосредоточенный, как у всех в моем клане.

– Пять минут – дольше я ждать не намерена, – говорю я. – Времени мало.

Мне представляется, как у себя в комнате Оливия нетерпеливо поглядывает на часы, сверля взглядом изображение Эйприл на экране.

Через пару минут появляется Джереми. На нем футболка с плохо отстиранным пятном на рукаве. Хорошо помню эту футболку. Джереми был в ней, когда они с Итаном ходили разорять логово людоедов несколько месяцев тому назад. Почему-то мне вспоминается женщина, погибшая в здании суда, – людоедша, которая напомнила мне мою подругу Миа. В горле встает комок.

Оливия убила стольких людей ради чего-то, что даже не является ее реальностью. И использовала для этого меня.

– Тормоз несчастный, – произносит моими губами Оливия.

– Это не займет много времени, – отвечает Джереми.

– Ты всегда так говоришь.

Я приподнимаю висящий на двери замок и пытаюсь открыть его полоской бумаги, которую нашла в кармане шортов.

Перегнувшись через мое плечо, Джереми дергает искореженную дужку замка туда-сюда, пока тот не открывается. Джереми берет его большим и указательным пальцами и кладет мне на ладонь. Впервые в жизни прикосновение друга мне неприятно.

Джереми присоединился к нашему клану вскоре после Миа. Тогда он казался мне настоящим красавцем: ужасно высокий, с гладкой смуглой кожей, светло-карими глазами и прямым, без единого перелома носом – не то что у Итана.

Теперь, когда я знаю, что моя жизнь – всего лишь игра, а Джереми, Итан и Эйприл – Совсем не те, кем я считала их раньше… даже не знаю, что я о нем думаю. Его взгляд пугает меня. Когда он выпускает мою руку, мне хочется облегченно перевести дыхание.

– А я полагал, ты любишь затяжные набеги, – шутливо говорит Джереми.

Я не знаю, что мне думать об этих вооруженных людях с пустыми глазами, чья одежда покрыта пятнами засохшей крови.

Впрочем, сама я ничем не лучше. Подделка. Не та, кем кажусь с виду.

Не хозяйка в собственном теле.

От этой мысли к горлу подкатывает тошнота.

– …начать с Юнион-стрит, – выхватывает мое ухо слова Эйприл.

На лицо ей падают крупные капли дождя, но она даже не пытается их сморгнуть.

– Согласна, – отвечаю я. – Ну-ка, посмотрим…

Когда меня забрасывает в голову к Оливии, я уже не пугаюсь, как раньше. И все же я слегка ошарашена.

По верху главного экрана идет надпись: «ПУСТОШЬ». На всех десяти дисплеях отображена огромная карта местности. Оливия перемещается по ней, шевеля в воздухе пальцами; и ладно. Гораздо больше меня занимают крошечные фотографии с именами внизу. Имена светятся либо красным, либо зеленым. Под каждым зеленым стоит ярко-голубое число.

Это еще что за чертовщина?

– В одном из отелей на Юнион-стрит засели людоеды, – объявляет Оливия. – Не хочу иметь с ними дела. Не сегодня. Другие предложения?

Я пристально разглядываю экран, на который смотрит Оливия. Вижу свою фотографию вместе с портретами Эйприл и Джереми. Все три расположены над золотистым прямоугольником с надписью: «Музей». Имена под изображениями набраны жирными заглавными буквами зеленого цвета. Вид у меня неприятный: осоловелые, как у наркомана, глаза и широченная улыбка, открывающая сколотый зуб. Меня чуть не вышибает у Оливии из головы. Я сколола зуб всего несколько недель назад. Значит, снимок совсем новый, а я даже не помню, как меня фотографировали…

Я отгоняю эту мысль и пытаюсь сосредоточиться на более важной задаче – найти улицу, на которой, по словам Оливии, засели людоеды.

На то, чтобы отыскать Юнион-стрит среди многочисленных слов, линий и обозначений, уходит несколько минут. Наконец я нахожу ее в правом верхнем углу и принимаюсь изучать ряд серых квадратов. На каждом стоит слово «Отель». Когда я дохожу до квадрата, на котором расположены три фотографии, все внутри у меня цепенеет.

Имена под фотографиями светятся красным.

В самом верху экрана есть окошко с легендой. Я читаю пояснения. Ярко-голубой – количество очков. Значение обновляется каждые тридцать секунд. Зеленый – выжившие, то есть мы. Красный – людоеды.

Какое-то время я рассматриваю красные имена на сером квадрате. Потом перевожу взгляд на собственные данные. На голубое число, обозначающее количество очков – восемь тысяч девятьсот семьдесят три. На зеленые буквы под фотографией. Внезапно я осознаю нечто такое, от чего мне становится дурно.

Оливия знает, где находятся людоеды.

Меня избили до полусмерти, хотя ей было прекрасно известно, откуда ждать угрозы!

Больше всего на свете мне хочется схватить ее за горло и задушить.

Мой собственный голос произносит:

– На Демонбрен-стрит чисто.

– Значит, пойдем на Демонбрен-стрит, – отвечает Эйприл.

Я выхожу из головы Оливии так же легко, как вошла. Перед моим внутренним взором по-прежнему висит карта – тошнотворная смесь красных, зеленых и голубых надписей. Неужели на всех этих снимках – такие же несчастные, как я? Узники в собственном теле, которыми управляют игроки в белых комнатах? Персонажи, не подозревающие, что их фотографируют?

А людоеды? Они тоже пешки в этой игре? Невинные жертвы, которых заставляют убивать и питаться человеческим мясом?

Знает ли кто-нибудь из них – не важно, красных или зеленых, людоедов или выживших, – что в любую минуту геймер может послать персонажа на верную смерть? Заставить его свернуть не на ту улицу или войти не в то здание?

Убить его, не моргнув и глазом…

Впервые, сколько себя помню, я не слежу за происходящим вокруг. Не слушаю, о чем говорят Джереми с Эйприл по пути на Демонбрен-стрит.

Все мое внимание сосредоточено на Оливии.

– Направо, – говорит она моими губами.

Мне вспоминаются тревожные знаки, смысла которых я раньше не понимала: отсутствие воспоминаний о прежней жизни; постоянные отключки; краткие вспышки сознания, когда несоответствия между мыслями и поступками становились настолько очевидными, что их невозможно было не заметить. Я списывала подобные странности на усталость и последствия душевной травмы – думала, будто память блокирует все воспоминания о прошлом, чтобы я смогла выжить.

Теперь понятно, почему мы не уходим отсюда, хотя город кишит людоедами. Зачем уходить, если имя на экране принадлежит не тебе, а персонажу? Если за любое твое решение расплачиваться будет он?

Не было никакого конца света. Есть только игра под названием «Пустошь». Какая же я дура, что не понимала этого раньше!

Мы сворачиваем в переулок между двумя рядами полуразрушенных зданий. Со звуком, напоминающим клацанье зубов, о стену бьется вывеска магазина спиртных напитков. В нескольких шагах валяется перевернутый мусорный бак – настолько проржавевший, что в стенках зияют дыры размером с мой кулак. Привалившись к нему, на земле сидит человек с открытыми глазами и неестественно повернутой головой.

– …не мешало бы прибраться, – выхватываю я слова Эйприл.

Я соглашаюсь, хотя внутри у меня все кипит.

Потому что на карте имя этого человека светится зеленым, как и мое.

* * *

Когда мы отыскиваем здание, в котором, по словам Оливии, можно устроить идеальное убежище, она снова заговаривает об уходе. Я знаю, что это значит, и внутренне готова. И все же я чувствую себя так, будто грудная клетка у меня медленно сужается, сдавливая сердце.

Я не хочу туда, куда попадаю всякий раз, как Оливия выходит из игры и в голове у меня начинается покалывание. Не хочу ждать, пока она вернется в белую комнату и у меня снова появится возможность думать самостоятельно.

Мы расставляем на улице пустые бутылки, чтобы собрать дождевой воды для питья и умывания, и начинаем обустраиваться. Из тех зданий, что мы осмотрели, только в этом все окна целы, а туалет более-менее сносный. Когда Оливия находит наше новое убежище на карте, оказывается, что у него есть еще одно достоинство: до ближайшего персонажа несколько минут ходьбы.

При слове «персонаж» у меня в желудке все переворачивается. Интересно, чувствует ли Оливия в своей маленькой уютной комнатке то, что чувствую я?

– Нашел коробку с едой! – кричит со второго этажа Джереми.

Возможно, эта коробка принадлежала кому-то с зеленым именем, например, человеку рядом с мусорным баком…

– Неси сюда, – отвечаю я.

Эйприл рассматривает полупустые бутылки со спиртными напитками и даже не вздрагивает, когда Джереми с грохотом ставит коробку на стойку.

– Есть там что-нибудь дельное? – Спрашиваю я.

– Энергетические батончики, вода в бутылках – не знаю, правда, чистая или отравленная. А еще… – С широкой улыбкой Джереми достает из старой картонной коробки несколько палочек в пыльной черной обертке, – … вяленое мясо!

Вяленое мясо – большая редкость, но сегодня даже эта находка меня не радует. Как могу я радоваться, зная правду о «Пустоши»? Теперь вяленое мясо для меня ничем не лучше просроченных энергетических батончиков.

Эйприл фыркает, и я почти вижу, как она закатывает свои ничего не выражающие голубые глаза. Продолжая звенеть бутылками, она спрашивает:

– Сэйв нашел?

Я навостряю уши. Мне до сих пор неизвестно, какая роль отведена в игре сэйву, но я намерена это выяснить. Я хочу знать все об искусственном мире, в котором живу.

– Сэйв наверху, – отвечает Джереми. – Единственная дверь направо. Кровати и все остальное. Даже еще один туалет имеется.

Джереми с Эйприл обсуждают комнату наверху и вещи, которые им удалось найти, а я снова проверяю входную дверь: дергаю за ручку, с силой бью ладонью по засову – все в порядке. Дверь надежно заперта.

Пока Оливия направляет меня от окна к окну, чтобы проверить задвижки, она беседует с Эйприл и Джереми.

– Меня пару дней не будет, – говорит Оливия моими губами.

Я давно привыкла к тому, что время от времени делаю подобные таинственные замечания, не понимая их смысла. Однако сейчас у меня возникает нехорошее предчувствие: слова Оливии предвещают нечто ужасное.

– Жаль, что тебя не будет, – говорит Эйприл.

Джереми поддакивает.

Мой подбородок поднимается и снова опускается – Оливия кивает.

– Окажите мне услугу, хорошо?

Я поднимаю рюкзак и направляюсь к лестнице. Положив одну руку на растрескавшиеся перила, а другую уперев в бедро, я поворачиваюсь и смотрю на Джереми с Эйприл.

– Заприте дверь, когда будете уходить.

– Угу, – быстро кивает Джереми.

Я взбегаю наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Лестница скрипит так, словно вот-вот развалится. Я захожу в сэйв и бросаю рюкзак на кровать. Оливия заставляет меня сесть рядом с ним, оперевшись спиной о выступающую углом стену.

До меня не сразу доходит, что Оливия не намерена возвращаться с остальными в музей. Она хочет бросить меня на этом проседающем матрасе, в баре с закрашенными окнами и пахнущим растительным маслом полом, без всяких средств к самозащите. Я так и останусь неподвижно сидеть с пистолетом за поясом, глядя невидящими глазами на рюкзак с едой. Оцепенелая, но живая, дышащая.

Теперь ясно: сэйв – безопасное место, где геймер оставляет персонажа, когда выходит из игры.

Я слышу, как на двери внизу щелкает замок, и в ту же секунду в голове начинается гудение. Я глазею на единственное в комнате окошко. Наблюдаю, как дождь хлещет по стеклу в тех местах, где оно не полностью закрашено. И жду.

Проходит целая вечность, а я все сижу и глазею, глазею и жду. Чем там занимается Оливия? Не понимаю, почему я до сих пор в сознании. Может, я уже была в забытьи и снова пришла в себя?

– Ну давай, отключай уже!

Четыре коротких слова разносятся по всему зданию, точно звук сотни выстрелов. Они стихают, а я сижу, боясь перевести дыхание. Неужели это мои собственные слова? От одной мысли по телу пробегает дрожь.

– Меня зовут Клавдия Вертью, – шепотом произношу я. – «Пустошь» – не реальный мир.

Первые слова, которые по-настоящему принадлежат мне, я произношу в пустоту. Я слишком напугана, чтобы пошевелиться. В любой момент Оливия может снова завладеть моим телом, и тогда всему этому придет конец.

Проходит еще несколько минут, а я по-прежнему гляжу на окно. Я осторожно спускаю с кровати сначала правую ногу, потом левую. Я хочу есть. Я хочу пить.

И я свободна.

Я осматриваю содержимое коробки, которую оставил на стойке Джереми. Медленно съедаю энергетический батончик со вкусом шоколада, потом вспоминаю ярко-красный индикатор и тошнотворно маленькое число в графе «Сытость» и проглатываю еще два. Кручусь на табурете, так что кружится голова. Кричу во все горло, пока не срываю голос.

Внезапно мне приходит в голову идея. Я стискиваю края стойки, прижимаюсь лбом к теплому пластику и сосредотачиваюсь. Я думаю об Оливии, обо всем, что узнала в последнее время. Представляю, как вырываюсь из игры, которая так долго была моей реальностью.

Я мечтаю о мести.

Меня засасывает к Оливии в сознание, и я попадаю в ее мир. Несмотря на сладость только что испытанной свободы, я бы умерла за право остаться в нем навсегда. Мы сидим в автобусе. Он совсем не похож на тот, где мы ютились пару лет назад – без шин и с разбитыми окнами. В этом автобусе все, кроме сидений, прозрачное, а дорога, по которой он едет, словно подвешена в небе.

Оливия ко всему этому давно привыкла и почти не смотрит по сторонам, поэтому мне мало что видно. Над автобусом возвышаются небоскребы всевозможных цветов и форм, построенные из стекла и стали. Над небоскребами и между ними вьются дороги: по нижним мчатся блестящие автомобили, по средним – автобусы, по верхним – нечто настолько быстрое, что не разглядеть. На стенах зданий и боках транспорта светится видеореклама.

Громкий звук в передней части автобуса привлекает внимание Оливии к центральному проходу. Какое-то время ничего не происходит, и мне удается рассмотреть других пассажиров. У всех внимательные, спокойные, улыбающиеся лица. Иногда я пыталась представить себе счастливых смеющихся людей, которые не умрут от страха и не набросятся на тебя, если до них дотронуться. Однако жители этого мира превосходят все мои ожидания.

Словно призрак, над полом поднимается трехмерное изображение женщины. Оно зависает посреди прохода и начинает говорить:

– Если вам поставили диагноз «ген воина» или «ген агрессии А или В», обратитесь в компанию «Лан корп интернэшнл», и вы сможете завершить лечение менее чем за…

Оливия дотрагивается до плоского прозрачного квадратика, который держит в руке, и над ее ладонью всплывает проекция величиной с лист бумаги. Она находит в колонке значков изображение перечеркнутого наискосок лица и бьет по нему пальцем. Все вокруг исчезает. Автобус кажется теперь пустым. Одним нажатием кнопки Оливия создала барьер, ограждающий ее от внешней действительности. Я в жизни не видела ничего подобного, и мне хочется узнать, на что еще она способна – на что еще способен этот мир.

Оливия прислоняется головой к стеклу, и я вижу в окне ее отражение. Не ожидала, что она такая. Хорошенькая. Светлые глаза. Темные волосы, мягкими волнами обрамляющие овальное лицо. Никогда бы не подумала, что девушка с подобным лицом способна застрелить или заколоть моими руками любого, кто встанет у нас на пути.

Когда я выдергиваю себя из ее сознания и возвращаюсь в «Пустошь», я все еще дрожу.

– Она не в игровой комнате, – говорю я, вспоминая белое помещение с яркими голубыми лампами. – Она не видит, чем я занимаюсь.

Я твержу эти слова, как мантру, и уписываю один батончик за другим, пока меня не начинает тошнить.

Через окно я вылезаю под дождь. Стою посреди бутылок и кувшинов, которые мы расставили. Вода течет по моей одежде и волосам, пока я не промокаю насквозь – не потому что меня заставляет геймер, а потому что так хочу я.

Побродив несколько минут под дождем, возвращаюсь в бар и запираю окно на задвижку. Потом приканчиваю еще несколько бутылок воды, принимаюсь подбирать с пола обертки от батончиков и вдруг слышу, как кто-то снимает с двери висячий замок. Я не хочу возвращаться в сэйв – не хочу сидеть в углу, словно прячась от мира, – но именно это я и делаю. Не важно, что изменилось и почему я обрела способность управлять собственным телом. В любом случае мой геймер не должен ничего знать.

Долгое время не раздается больше ни звука. Наконец Джереми с Эйприл входят в комнату, и я слышу обрывок их разговора.

– …наверное, скоро закончит лечение. Я начал играть примерно тогда же, когда Оливия, но у нее особый случай. Ей нужно набрать в два раза больше очков, чем мне. А может, и того больше.

– Думаешь, ее удалят? – Спрашивает Эйприл. Я приоткрываю глаза: девушка сидит на пластмассовой коробке и пялится на рваный постер с рекламой пива. – Она сильно поистрепалась.

Джереми озирается, нет ли поблизости Итана, и пожимает плечами.

– Вряд ли. Хотя ее и правда используют довольно давно. – Говоря это, он смотрит на меня. – Вертью – важная птица. Она останется в игре даже после ухода Оливии.

Эйприл тоже обращает на меня свой невидящий взгляд:

– Оливия никогда не отдаст своего персонажа другому игроку. Она скорее вынудит компанию ее удалить. Наша принцесса не желает, чтобы ее драгоценной Вертью управлял кто-то другой.

Хотя голос у Эйприл бесцветный, по моему телу пробегает дрожь: она по-настоящему ненавидит меня. Или Оливию. Вряд ли Эйприл проводит между нами различие. Скорее всего, она вообще не задумывается, что мы с Оливией – не одно и то же.

Джереми грустно качает головой:

– Пускать такого персонажа в расход, просто чтобы от него избавиться…

– Зачем ты вообще ее терпишь?

– Кого? Оливию?

Эйприл кивает. Джереми склоняет голову на бок:

– Она – мой друг, как и вы с Итаном.

Мне требуется немалое самообладание, чтобы сидеть тихо и неподвижно. Оливия, оказывается, куда страшнее людоедов, которых еще недавно я боялась больше всего на свете.

Меня могут уничтожить в любую минуту.

Но если я попадаю в голову к Оливии случайно, не могу ли я научиться делать то же самое намеренно? Вдруг это поможет мне полностью обрести власть над собственным телом?

И тогда у меня появится шанс – всего лишь призрачный шанс – Сбежать из «Пустоши».

Глава шестая

Попасть к Оливии в сознание не так-то просто. Нужно несколько минут концентрироваться, чтобы прорвать мысленный барьер. Но если крепко зажмурить глаза и приникнуть лбом к чему-нибудь твердому, получается гораздо быстрее. Видимо, вживленное в мозг устройство, которое соединяет меня с геймером, вышло из строя.

Что же, такая неисправность вполне меня устраивает, ведь она позволяет получать сведения об Оливии.

Поначалу я боюсь, как бы Оливия не узнала о моих новых способностях, и заглядываю к ней только на одну-две минутки. Однако через пару дней я успокаиваюсь и теперь подолгу зависаю у нее в сознании.

Таким образом я лучше узнаю человека, который все это время мной управлял.

Сегодня Оливия поднимается на крышу своего дома. Вокруг огромного стеклянного купола кружат аэроавтобусы. На противоположном краю, перед двустворчатыми дверями гаража, припаркован серебристый, похожий на пузырь автомобиль. Кроме автомобиля и небольшой скамейки в центре, здесь ничего нет. Высоко над головой, в верхней точке купола, металлические балки пересекаются, образуя что-то наподобие звезды. Из ее центра свисает светильник – две дуги, обращенные друг к другу. Кажется, светильник зажжен, хотя на улице день.

Оливия прижимает ладонь к узкой полоске стекла рядом с дверью. Появляется виртуальная клавиатура, и девушка вводит код – тысяча сто восемь. Замок открывается. Оливия уже готова отвернуться и вдруг замирает, глядя на проносящийся мимо автобус. Даже сквозь купол слышно, как у него на боку играет видео – реклама чудодейственного средства под названием нанитовая инъекция. Оливия со вздохом поворачивается к клавиатуре и вводит еще несколько кодов. Стекла в куполе темнеют, как будто наступает ночь. Шум автобуса стихает вдали.

Оливия идет по крыше, а вокруг медленно проявляется голографический сад, залитый лунным светом. Там, где прежде не было ничего, теперь распускаются пестрые цветы.

Я знаю, что увитая розами шпалера и трава под босыми ногами Оливии – всего лишь иллюзия, полученная введением нескольких четырехзначных кодов. И все же я хотела бы оказаться на ее месте. В «Пустоши» ничего подобного нет. У Оливии есть технологии, способные создать искусственный вечер и яркие экзотические цветы, а у меня – только пыль, увядшие сорняки и палящее солнце.

Оливия останавливается во дворике в центре сада, который выглядит неуместно древним в этом мире стекла и металла. Она садится на каменную скамью, сжимает руки в кулаки и несколько минут медленно вдыхает и выдыхает, не произнося ни слова. Наверное, Оливия приходит сюда, чтобы позабыть обо всех неприятностях. Хотя откуда у нее неприятности?

Ее размышления прерывает пронзительный звонок. Оливия достает из кармана плоское наладонное устройство – то самое, с помощью которого она отгородилась в автобусе от внешнего мира, – и кладет его рядом с собой. Вместо голографического меню на скамейке возникает человек – высокий худощавый парень с загорелым лицом и кудрявыми каштановыми волосами. Выглядит он настолько реально, что, кажется, можно потрогать рукой.

Оливия придвигается ближе, и теперь их разделяет только светлый квадратик устройства. Девушка вздыхает, не поднимая глаз.

– Не думала, что ты действительно придешь, – произносит она тихим дрожащим голосом.

Непривычно слышать, как Оливия разговаривает с кем-то сама, а не через меня. Она заглядывает парню в глаза – в жизни не видела таких голубых глаз – и продолжает:

– Я соскучилась, Лэндон.

Лэндон… Имя, которым я назвала Итана несколько дней назад. Так вот кто на самом деле шептал мне нежные слова и обещал отдать за меня жизнь все эти три года…

– Долго разговаривать я не могу, – отвечает Лэндон. – Но мне хотелось исполнить свое обещание – увидеть твое лицо.

– Я рада, что ты его исполнил.

– Нам нужно быть осторожнее. Мама слышала, как я называл тебя по имени во время игры, и чуть меня не прибила. Нельзя выходить из роли слишком часто, а то еще попадусь.

Теперь ясно, почему мы все время повторяем: «Не выходи из роли». Лэндону с Оливией запрещено называть друг друга по имени. Видимо, мы с Итаном нужны им для прикрытия. Но почему они не могут встречаться в собственном мире?

– Я тебя предупреждала! – резко произносит Оливия.

Лэндон вспыхивает и опускает взгляд.

– Родители по-прежнему отслеживают все твои разговоры? – Спрашивает она уже мягче.

Лэндон стирает с лица хмурую гримасу и проводит пальцем по губам девушки. Она вздрагивает. Интересно, чувствует Оливия его прикосновение или нет? В конце концов, он всего лишь голограмма…

– Сама знаешь, что да. Мама постоянно допытывается, сколько я заработал очков. Пару дней назад они с папой получили на свои аку-планшеты мой ежемесячный отчет, и он их не обрадовал. Семь тысяч пятьсот двадцать восемь очков из предписанных четырнадцати тысяч. Допрашивали меня, почему я играю уже три года, а конца не видно. Хотят, чтобы я поскорее прошел лечение и…

– …и больше со мной не встречался.

– Лечение стоит дорого, а мама с папой…

– А мама с папой у тебя – заступники! – перебивает Оливия, отодвигаясь на другой конец скамейки. – Практически анархисты! Не удивлюсь, если они нарушат закон и вообще запретят тебе играть! – Оливия вцепляется руками в скамейку, почти срываясь на крик.

– Они мои родители.

– Они погубят и себя, и тебя!

Повисает молчание. Я пользуюсь этим, чтобы немного прийти в себя и обдумать услышанное.

Итак, «Пустошь» – это способ лечения. Отказаться играть – значит нарушить закон.

Родители Лэндона – заступники. Я уже слышала это слово, но не помню где.

Раздается негромкое потрескивание. Оливия отрывает взгляд от цветка – чего-то среднего между розой и орхидеей – и поворачивается к Лэндону. Его проекция вспыхивает несколько раз, точно готовая перегореть лампочка.

Оливия презрительно фыркает:

– Мамочка тебя отключает.

– Оливия, я…

– До свидания, Лэндон, – резко произносит девушка, но он уже исчез.

Когда Оливия восстанавливает под куполом солнечный свет и шум, попутно уничтожив цветы и траву, я возвращаюсь в собственное тело.

В памяти возникает картинка из прошлого.

Кто-то тащил меня на руках. Я слышала его дыхание и чувствовала, как на меня струится чужой пот. Потом меня ударили левым боком обо что-то плоское и податливое, и все тело, от пальцев ног до макушки, пронзила острая боль. Ноздри заполнил резкий запах плесени.

– Осторожнее, не сделай ей больно, – прошептал женский голос.

– Тоже мне, заступница нашлась! – ответил мужской. – С таким отношением долго в компании не продержишься.

На лоб мне надавила чья-то рука – С такой силой, что я закричала от боли.

Мужчина фыркнул:

– Ты посмотри на нее! Разве это разумное существо? На самом деле она ничего не чувствует.

Неправда: я чувствовала.

– И все-таки она человек, – ворчливо ответила женщина.

Кто эти люди? Их лиц я не помню. Я только что обрела еще один крошечный кусочек своего прошлого, однако не выяснила ничего нового. Чтобы понять, почему заступники против «Пустоши», надо знать, зачем ее создали.

* * *

– Мы отправляемся в набег, – Сообщаю я Эйприл с Джереми, как только Оливия возвращается в игру. – И вы оба идете со мной.

Она отсутствовала семьдесят один час двадцать две минуты – у меня подсчитана каждая секунда. А также все, что я съела и выпила за это время.

– Лучше бы устроили спасательную экспедицию, – ворчит Эйприл. – На набегах много не заработаешь.

Оливия поворачивает мою голову в сторону Эйприл, и та умолкает. Не удивлюсь, если ее геймер ненавидит Оливию так же сильно, как я. Никогда бы не подумала, что девушка с подобной внешностью способна вызывать у кого-то страх.

Лицо Джереми, как всегда, непроницаемо.

– Конечно, я с тобой, Клавдия, – говорит он.

Я киваю.

– Сейчас найду подходящее место.

Эйприл натянуто улыбается.

Проникнуть в голову к Оливии получается не с первой попытки. Я не могу лечь головой на стол, поэтому концентрироваться нужно сильнее, чем обычно. В следующий раз, обещаю я себе, я попаду к ней в сознание сходу. Сначала Оливия изучает окно с моими данными. Она не заметила, что за ее отсутствие уровень сытости поднялся с сорока до пятидесяти семи. Пока Оливии не было, я съела несколько энергетических батончиков. В следующий раз надо быть осторожнее и больше двигаться.

Если, конечно, этот следующий раз когда-нибудь настанет.

Оливия проводит рукой справа налево, словно кому-то машет, и на главном экране выпадает длинный список припасов.

– Ищешь что-то конкретное? – Спрашивает Эйприл.

– Да нет. Хотя вообще-то… Хочу запастись снаряжением на зиму. Один знающий человек говорит, что скоро похолодает. Но вы этого от меня не слышали.

Какая еще зима?! Сейчас конец лета. Дни стоят такие жаркие, что кожа чуть не обугливается на солнце. С набегов я возвращаюсь вся в волдырях. Затем мне вспоминается снежная буря, налетевшая несколько месяцев назад после такого же невыносимо жаркого дня. А потом, посреди января, температура подскочила до сорока пяти градусов. Может, резкая смена погоды – еще одна особенность игры? Еще один способ нас помучить?

– Терпеть не могу зиму, – произносит Джереми. Вернее, геймер, скрывающийся за его безжизненной физиономией. Интересно, говорит он это как персонаж или от собственного имени?

– Уэст-Энд, – предлагает Эйприл. – Давно мы туда не наведывались.

Наконец Оливия разворачивает карту. Я ждала этого момента с тех пор, как очутилась у нее в голове, и теперь смотрю в оба. На Уэст-Энд-авеню один людоед, но его окружает четверо выживших. Дичь загоняет охотника, находя силу в численности.

Меньше месяца назад я совершила одиночную спасательную экспедицию в музыкальный магазин на Бродвее. Я уже собиралась уходить, когда на меня напало трое людоедов. Они загнали меня за прилавок и прижали к стене, завешенной пожелтевшими фотографиями с автографами, на которых улыбались люди в широкополых шляпах.

– Сила в численности, – злорадно ухмыльнулся один из людоедов, когда они начали медленно смыкать круг.

Я убила их всех. Первого – расщепленным рифом от гитары, которую он разбил, пытаясь меня оглушить. Второго – его же собственным оружием. Третью задушила – накинула ей на шею свой пояс и затягивала все туже, пока она не перестала хрипеть. Но все то время, что я с ними дралась и собирала их вещи, меня не покидало желание убежать и спрятаться.

Желание это не покидает меня и теперь.

Я пристально слежу за каждым движением Оливии. Она сначала раздвигает, потом резко соединяет большой и указательный пальцы – карта растягивается. На ней видны сотни, тысячи крошечных фотографий. Происходящее на Уэст-Энд больше меня не интересует. Мое внимание привлекает область в левой части экрана, непохожая на остальную карту.

Зона под моей фотографией закрашена темно-зеленым. Она тянется далеко вправо. Слева тоже изображен ландшафт, только затемненный: ни фотографий, ни надписей – просто черная пустота. Интересно, далеко ли эта область от нашего убежища – километрах в восьмидесяти, наверное. Я тщательно изучаю остальную карту, но больше не нахожу ни одного черного пятна. Может, это выход из игры?

Я пытаюсь оторвать взгляд от черного участка – и не могу. Слишком сильно он отличается от всего, что изображено на экране. На ум приходит бумажная карта из рюкзака, который мы с Миа украли у людоеда.