Текст книги "Развести костер"

Автор книги: Джек Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Джек Лондон. Развести костер

TO BUILD A FIRE	Джек ЛОНДОН РАЗВЕСТИ КОСТЕР
Day had broken cold and grey, exceedingly cold and grey, when the man turned aside from the main Yukon trail and climbed the high earth-bank, where a dim and little-travelled trail led eastward through the fat spruce timberland.	День едва занимался, холодный и серый – очень холодный и серый, – когда человек свернул с тропы, проложенной по замерзшему Юкону, и стал подыматься на высокий берег, где едва заметная тропинка вела на восток сквозь густой ельник.
It was a steep bank, and he paused for breath at the top, excusing the act to himself by looking at his watch.	Подъем был крутой, и, взобравшись наверх, он остановился перевести дух, а чтобы скрыть от самого себя эту слабость, деловито посмотрел на часы.
It was nine o'clock.	Стрелки показывали девять.
There was no sun nor hint of sun, though there was not a cloud in the sky. It was a clear day, and yet there seemed an intangible pall over the face of things, a subtle gloom that made the day dark, and that was due to the absence of sun.	Солнца не было – ни намека на солнце в безоблачном небе, и поэтому, хотя день выдался ясный, все кругом казалось подернутым неуловимой дымкой, словно прозрачная мгла затемнила дневной свет.
This fact did not worry the man.	Но человека это не тревожило.
He was used to the lack of sun.	Он привык к отсутствию солнца.
It had been days since he had seen the sun, and he knew that a few more days must pass before that cheerful orb, due south, would just peep above the sky-line and dip immediately from view.	Оно давно уже не показывалось, и человек знал, что пройдет еще несколько дней, прежде чем лучезарный диск на своем пути к югу подымется над горизонтом и мгновенно скроется из глаз.
The man flung a look back along the way he had come.	Человек посмотрел через плечо в ту сторону, откуда пришел.
The Yukon lay a mile wide and hidden under three feet of ice.	Юкон, раскинувшись на милю в ширину, лежал под трехфутовым слоем льда.
On top of this ice were as many feet of snow.	А лед был прикрыт такою же толстой пеленой снега.
It was all pure white, rolling in gentle undulations where the ice-jams of the freeze-up had formed.	Девственно белый покров ложился волнистыми складками в местах ледяных заторов.
North and south, as far as his eye could see, it was unbroken white, save for a dark hair-line that curved and twisted from around the spruce-covered island to the south, and that curved and twisted away into the north, where it disappeared behind another spruce-covered island.	К югу и к северу, насколько хватал глаз, была сплошная белизна; только очень тонкая темная линия, обогнув поросший ельником остров, извиваясь, уходила на юг и, так же извиваясь, уходила на север, где исчезала за другим поросшим ельником островом.
This dark hair-line was the trail-the main trail-that led south five hundred miles to the Chilcoot Pass, Dyea, and salt water; and that led north seventy miles to Dawson, and still on to the north a thousand miles to Nulato, and finally to St. Michael on Bering Sea, a thousand miles and half a thousand more.	Это была тропа, снежная тропа, проложенная по Юкону, которая тянулась на пятьсот миль к югу до Чилкутского перевала, Дайи и Соленой Воды, и на семьдесят миль к северу до Доусона, и еще на тысячу миль дальше до Нулато и до Сент-Майкла на Беринговом море – полторы тысячи миль снежного пути.

But all this-the mysterious, far-reaching hairline trail, the absence of sun from the sky, the tremendous cold, and the strangeness and weirdness of it all-made no impression on the man.	Но все это – таинственная, уходящая в бесконечную даль снежная тропа, чистое небо без солнца, трескучий мороз, необычайный и зловещий колорит пейзажа – не пугало человека.
It was not because he was long used to it.	Не потому, что он к этому привык.
He was a new-comer in the land, a chechaquo, and this was his first winter.	Он был чечако, новичок в этой стране, и проводил здесь первую зиму.
The trouble with him was that he was without imagination.	Просто он, на свою беду, не обладал воображением.
He was quick and alert in the things of life, but only in the things, and not in the significances.	Он зорко видел и быстро схватывал явления жизни, но только явления, а не их внутренний смысл.
Fifty degrees below zero meant eighty odd degrees of frost.	Пятьдесят градусов ниже нуля означало восемьдесят с лишним градусов мороза.
Such fact impressed him as being cold and uncomfortable, and that was all.	Такой факт говорил ему, что в пути будет очень холодно и трудно, и больше ничего.
It did not lead him to meditate upon his frailty as a creature of temperature, and upon man's frailty in general, able only to live within certain narrow limits of heat and cold; and from there on it did not lead him to the conjectural field of immortality and man's place in the universe.	Он не задумывался ни над своей уязвимостью, ни над уязвимостью человека вообще, способного жить только в узких температурных границах, и не пускался в догадки о возможном бессмертии или о месте человека во вселенной.
Fifty degrees below zero stood for a bite of frost that hurt and that must be guarded against by the use of mittens, ear-flaps, warm moccasins, and thick socks.	Пятьдесят градусов ниже нуля предвещали жестокий холод, от которого нужно оградиться рукавицами, наушниками, мокасинами и толстыми носками.
Fifty degrees below zero was to him just precisely fifty degrees below zero.	Пятьдесят градусов ниже нуля были для него просто пятьдесят градусов ниже нуля.
That there should be anything more to it than that was a thought that never entered his head.	Мысль о том, что это может означать нечто большее, никогда не приходила ему в голову.
As he turned to go on, he spat speculatively.	Повернувшись лицом к тропинке, он задумчиво сплюнул длинным плевком.
There was a sharp, explosive crackle that startled him.	Раздался резкий внезапный треск, удививший его.
He spat again.	Он еще раз сплюнул.
And again, in the air, before it could fall to the snow, the spittle crackled.	И опять, еще в воздухе, раньше чем упасть на снег, слюна затрещала.
He knew that at fifty below spittle crackled on the snow, but this spittle had crackled in the air.	Человек знал, что при пятидесяти градусах ниже нуля плевок трещит на снегу, но сейчас он затрещал в воздухе.
Undoubtedly it was colder than fifty below-how much colder he did not know.	Значит, мороз стал еще сильнее; насколько сильнее – определить трудно.
But the temperature did not matter.	Но это неважно.

He was bound for the old claim on the left fork of Henderson Creek, where the boys were already.	Цель его пути – знакомый участок на левом рукаве ручья Гендерсона, где его поджидают товарищи.
They had come over across the divide from the Indian Creek country, while he had come the roundabout way to take a look at the possibilities of getting out logs in the spring from the islands in the Yukon.	Они пришли туда с берегов индейской реки, а он пошел в обход, чтобы посмотреть, можно ли будет весной переправить сплавной лес с островов на Юконе.
He would be in to camp by six o'clock; a bit after dark, it was true, but the boys would be there, a fire would be going, and a hot supper would be ready.	Он доберется до лагеря к шести часам. Правда, к этому времени уже стемнеет, но там его будут ждать товарищи, ярко пылающий костер и горячий ужин.
As for lunch, he pressed his hand against the protruding bundle under his jacket. It was also under his shirt, wrapped up in a handkerchief and lying against the naked skin.	А завтрак здесь – он положил руку на сверток, оттопыривавший борт меховой куртки; завтрак был завернут в носовой платок и засунут под рубашку.
It was the only way to keep the biscuits from freezing.	Иначе лепешки замерзнут.
He smiled agreeably to himself as he thought of those biscuits, each cut open and sopped in bacon grease, and each enclosing a generous slice of fried bacon.	Он улыбнулся про себя, с удовольствием думая о вкусном завтраке: лепешки были разрезаны вдоль и переложены толстыми ломтями поджаренного сала.
He plunged in among the big spruce trees.	Он вошел в густой еловый лес.
The trail was faint.	Тропинка была еле видна.
A foot of snow had fallen since the last sled had passed over, and he was glad he was without a sled, travelling light. In fact, he carried nothing but the lunch wrapped in the handkerchief.	Должно быть, здесь давно никто не проезжал -снегу намело на целый фут, и он радовался, что не взял нарт, а идет налегке и что вообще ничего при нем нет, кроме завтрака, завязанного в носовой платок.
He was surprised, however, at the cold.	Очень скоро он почувствовал, что у него немеют нос и скулы.
It certainly was cold, he concluded, as he rubbed his numbed nose and cheek-bones with his mittened hand.	Мороз нешуточный, что и говорить, с удивлением думал он, растирая лицо рукавицей.
He was a warm-whiskered man, but the hair on his face did not protect the high cheek-bones and the eager nose that thrust itself aggressively into the frosty air.	Густые усы и борода предохраняли щеки и подбородок, но не защищали широкие скулы и большой нос, вызывающе выставленный навстречу морозу.
At the man's heels trotted a dog, a big native husky, the proper wolf-dog, grey-coated and without any visible or temperamental difference from its brother, the wild wolf.	За человеком по пятам бежала ездовая собака местной породы, рослая, с серой шерстью, ни внешним видом, ни повадками не отличавшаяся от своего брата, дикого волка.
The animal was depressed by the tremendous cold.	Лютый мороз угнетал животное.
It knew that it was no time for travelling.	Собака знала, что в такую стужу не годится быть в пути.
Its instinct told it a truer tale than was told to the man by the man's judgment.	Ее инстинкт вернее подсказывал ей истину, чем человеку его разум.

In reality, it was not merely colder than fifty below zero; it was colder than sixty below, than seventy below.	Было не только больше пятидесяти градусов, было больше шестидесяти, больше семидесяти.
It was seventy-five below zero.	Было ровно семьдесят пять градусов ниже нуля.
Since the freezing-point is thirty-two above zero, it meant that one hundred and seven degrees of frost obtained.	Так как точка замерзания по Фаренгейту находится на тридцать втором градусе выше нуля, то было полных сто семь градусов мороза.
The dog did not know anything about thermometers.	Собака ничего не знала о термометрах.
Possibly in its brain there was no sharp consciousness of a condition of very cold such as was in the man's brain.	Вероятно, в ее мозгу отсутствовало ясное представление о сильном холоде -представление, которым обладает человеческий мозг.
But the brute had its instinct.	Но собаку предостерегал инстинкт.
It experienced a vague but menacing apprehension that subdued it and made it slink along at the man's heels, and that made it question eagerly every unwonted movement of the man as if expecting him to go into camp or to seek shelter somewhere and build a fire.	Ее охватывало смутное, но острое чувство страха; она понуро шла за человеком, ловя каждое его движение, словно ожидая, что он вернется в лагерь или укроется где-нибудь и разведет костер.
The dog had learned fire, and it wanted fire, or else to burrow under the snow and cuddle its warmth away from the air.	Собака знала, что такое огонь, она жаждала огня, а если его нет – зарыться в снег и, свернувшись клубочком, сберечь свое тепло.
The frozen moisture of its breathing had settled on its fur in a fine powder of frost, and especially were its jowls, muzzle, and eyelashes whitened by its crystalled breath.	Пар от дыхания кристаллической пылью оседал на шерсти собаки; вся морда, вплоть до ресниц, была густо покрыта инеем.
The man's red beard and moustache were likewise frosted, but more solidly, the deposit taking the form of ice and increasing with every warm, moist breath he exhaled.	Рыжая борода и усы человека тоже замерзли, но их покрывал не иней, а плотная ледяная корка, и с каждым выдохом она утолщалась.
Also, the man was chewing tobacco, and the muzzle of ice held his lips so rigidly that he was unable to clear his chin when he expelled the juice.	К тому же он жевал табак, и намордник изо льда так крепко стягивал ему губы, что он не мог сплюнуть, и табачный сок примерзал к нижней губе.
The result was that a crystal beard of the colour and solidity of amber was increasing its length on his chin. If he fell down it would shatter itself, like glass, into brittle fragments.	Ледяная борода, плотная и желтая, как янтарь, становилась все длинней; если он упадет, она, точно стеклянная, рассыплется мелкими осколками.
But he did not mind the appendage.	Но этот привесок на подбородке не смущал его.
It was the penalty all tobacco-chewers paid in that country, and he had been out before in two cold snaps.	Такую дань в этом краю платили все жующие табак, а ему уже дважды пришлось делать переходы в сильный мороз.
They had not been so cold as this, he knew, but by the spirit thermometer at Sixty Mile he knew they had been registered at fifty below and at fifty-five.	Правда, не в такой сильный, как сегодня, однако спиртовой термометр на Шестидесятой Миле в первый раз показывал пятьдесят, а во второй -пятьдесят пять градусов ниже нуля.

He held on through the level stretch of woods for several miles, crossed a wide flat of nigger-heads, and dropped down a bank to the frozen bed of a small stream.	Несколько миль он шел лесом по ровной местности, потом пересек поле и спустился к узкой замерзшей реке.
This was Henderson Creek, and he knew he was ten miles from the forks.	Это и был ручей Гендерсона; отсюда до развилины оставалось десять миль.
He looked at his watch.	Он посмотрел на часы.
It was ten o'clock.	Было ровно десять.
He was making four miles an hour, and he calculated that he would arrive at the forks at half-past twelve.	Он делает четыре мили в час, значит, у развилины будет в половине первого.
He decided to celebrate that event by eating his lunch there.	Он решил отпраздновать там это событие -сделать привал и позавтракать.
The dog dropped in again at his heels, with a tail drooping discouragement, as the man swung along the creek-bed.	Собака, уныло опустив хвост, покорно поплелась за человеком, когда тот зашагал по замерзшему руслу.
The furrow of the old sled-trail was plainly visible, but a dozen inches of snow covered the marks of the last runners.	Тропа была ясно видна, но следы последних проехавших по ней нарт дюймов на десять занесло снегом.
In a month no man had come up or down that silent creek.	Видимо, целый месяц никто не проходил здесь ни вверх, ни вниз по течению.
The man held steadily on.	Человек уверенно шел вперед.
He was not much given to thinking, and just then particularly he had nothing to think about save that he would eat lunch at the forks and that at six o'clock he would be in camp with the boys.	Он не имел привычки предаваться размышлениям, и сейчас ему решительно не о чем было думать, кроме как о том, что, добравшись до развилины, он позавтракает, а в шесть часов будет в лагере среди товарищей.
There was nobody to talk to and, had there been, speech would have been impossible because of the ice-muzzle on his mouth.	Разговаривать было не с кем, и все равно он не мог бы разжать губы, скованные ледяным намордником.
So he continued monotonously to chew tobacco and to increase the length of his amber beard.	Поэтому он продолжал молча жевать табак, и его янтарная борода становилась все длиннее.
Once in a while the thought reiterated itself that it was very cold and that he had never experienced such cold.	Время от времени в его мозгу всплывала мысль, что мороз очень сильный, такой сильный, какого ему еще не приходилось переносить.
As he walked along he rubbed his cheek-bones and nose with the back of his mittened hand.	На ходу он то и дело растирал рукавицей щеки и нос.
He did this automatically, now and again changing hands.	Он делал это машинально, то одной рукой, то другой.
But rub as he would, the instant he stopped his cheek-bones went numb, and the following instant the end of his nose went numb.	Но стоило ему только опустить руку, и в ту же секунду щеки немели, а еще через одну секунду немел кончик носа.
He was sure to frost his cheeks; he knew that, and experienced a pang of regret that he had not devised a nose-strap of the sort Bud wore in cold snaps.	Щеки будут отморожены, он знал это и жалел, что не запасся повязкой для носа, вроде той, которую надевал Бэд, собираясь в дорогу.

Such a strap passed across the cheeks, as well, and saved them.	Такая повязка и щеки защищает от мороза.
But it didn't matter much, after all.	Но это, в сущности, не так важно.
What were frosted cheeks?	Ну, отморозит щеки, что ж тут такого?
A bit painful, that was all; they were never serious.	Поболят и перестанут, вот и все; от этого еще никто не умирал.
Empty as the man's mind was of thoughts, he was keenly observant, and he noticed the changes in the creek, the curves and bends and timber-jams, and always he sharply noted where he placed his feet.	Хотя человек шел, ни о чем не думая, он зорко следил за дорогой, отмечая каждое отклонение русла, все изгибы, повороты, все заторы сплавного леса, и тщательно выбирал место, куда поставить ногу.
Once, coming around a bend, he shied abruptly, like a startled horse, curved away from the place where he had been walking, and retreated several paces back along the trail.	Однажды, огибая поворот, он шарахнулся в сторону, как испугавшаяся лошадь, сделал крюк и вернулся обратно на тропу.
The creek he knew was frozen clear to the bottom-no creek could contain water in that arctic winter-but he knew also that there were springs that bubbled out from the hillsides and ran along under the snow and on top the ice of the creek.	Он знал, что ручей Г ендерсона замерз до самого дна – ни один ручей не устоит перед арктической зимой, но он знал и то, что есть ключи, которые бьют из горных склонов и протекают под снегом, по ледяной поверхности ручья.
He knew that the coldest snaps never froze these springs, and he knew likewise their danger.	Самый лютый мороз бессилен перед этими ключами, и он знал, какая опасность таится в них.
They were traps.	Это были ловушки.
They hid pools of water under the snow that might be three inches deep, or three feet.	Под снегом скоплялись озерца глубиной в три дюйма, а то и в три фута.
Sometimes a skin of ice half an inch thick covered them, and in turn was covered by the snow.	Иногда их покрывала ледяная корка в полдюйма толщиной, а корку, в свою очередь, покрывал снег.
Sometimes there were alternate layers of water and ice-skin, so that when one broke through he kept on breaking through for a while, sometimes wetting himself to the waist.	Иногда ледяная корка и вода перемежались, так что если путник проваливался, он проваливался постепенно и, погружаясь все глубже и глубже, случалось, промокал до пояса.
That was why he had shied in such panic.	Вот почему человек так испуганно шарахнулся.
He had felt the give under his feet and heard the crackle of a snow-hidden ice-skin.	Он почувствовал, что наст подается под ногами, и услышал треск покрытой снегом ледяной корки.
And to get his feet wet in such a temperature meant trouble and danger.	А промочить ноги в такую стужу не только неприятно, но и опасно.
At the very least it meant delay, for he would be forced to stop and build a fire, and under its protection to bare his feet while he dried his socks and moccasins.	В лучшем случае это вызовет задержку, потому что придется разложить костер, чтобы разуться и высушить носки и мокасины.
He stood and studied the creek-bed and its banks, and decided that the flow of water came from the right.	Оглядев русло реки и берега ее, он решил, что ключ бежит справа.

He reflected awhile, rubbing his nose and cheeks, then skirted to the left, stepping gingerly and testing the footing for each step.	Он постоял немного в раздумье, потирая нос и щеки, потом взял влево, осторожно ступая, перед каждым шагом ногой проверяя крепость наста.
Once clear of the danger, he took a fresh chew of tobacco and swung along at his four-mile gait.	Миновав опасное место, он засунул в рот свежую порцию табака и зашагал дальше со скоростью четырех миль в час.
In the course of the next two hours he came upon several similar traps.	В ближайшие два часа он несколько раз натыкался на такие ловушки.
Usually the snow above the hidden pools had a sunken, candied appearance that advertised the danger.	Обычно его предостерегал внешний вид снежного покрова: снег над озерцами был ноздреватый и словно засахаренный.
Once again, however, he had a close call; and once, suspecting danger, he compelled the dog to go on in front.	И все-таки один раз он чуть было не провалился, а в другой раз, заподозрив опасность, заставил собаку идти вперед.
The dog did not want to go.	Собака не хотела идти.
It hung back until the man shoved it forward, and then it went quickly across the white, unbroken surface.	Она пятилась назад до тех пор, пока человек не подогнал ее пинком.
Suddenly it broke through, floundered to one side, and got away to firmer footing.	И тогда она быстро побежала по белому сплошному снегу; вдруг ее передние лапы глубоко ушли в снег; она забарахталась и вылезла на безопасное место.
It had wet its forefeet and legs, and almost immediately the water that clung to it turned to ice.	Мокрые лапы мгновенно покрылись льдом.
It made quick efforts to lick the ice off its legs, then dropped down in the snow and began to bite out the ice that had formed between the toes.	Собака стала торопливо лизать их, стараясь снять ледяную корку, потом легла в снег и принялась выкусывать лед между когтями.
This was a matter of instinct.	Она делала это, повинуясь инстинкту.
To permit the ice to remain would mean sore feet.	Если оставить лед между когтями, то лапы будут болеть.
It did not know this. It merely obeyed the mysterious prompting that arose from the deep crypts of its being.	Она этого не знала, она просто подчинялась таинственному велению, идущему из сокровенных глубин ее существа.
But the man knew, having achieved a judgment on the subject, and he removed the mitten from his right hand and helped tear out the ice-particles.	Но человек знал, ибо составил себе суждение об этом на основании опыта, и, скинув рукавицу с правой руки, он помог собаке выломать кусочки льда.
He did not expose his fingers more than a minute, and was astonished at the swift numbness that smote them.	Пальцы его оставались неприкрытыми не больше минуты, и он поразился, как быстро они закоченели.
It certainly was cold.	Мороз нешуточный, что и говорить.
He pulled on the mitten hastily, and beat the hand savagely across his chest.	Он поспешил натянуть рукавицу и начал яростно колотить рукой по груди.
At twelve o'clock the day was at its brightest.	К двенадцати часам стало совсем светло.

Yet the sun was too far south on its winter journey to clear the horizon.	Но солнце, совершая свой зимний путь, слишком далеко ушло к югу и не показывалось над горизонтом.
The bulge of the earth intervened between it and Henderson Creek, where the man walked under a clear sky at noon and cast no shadow.	Горб земного шара заслонял солнце от человека, который шел, не отбрасывая тени, по руслу ручья Г ендерсона под полдневным безоблачным небом.
At half-past twelve, to the minute, he arrived at the forks of the creek.	В половине первого, минута в минуту, он достиг развилины ручья.
He was pleased at the speed he had made.	Он порадовался тому, что так хорошо идет.
If he kept it up, he would certainly be with the boys by six.	Если не убавлять хода, то к шести часам наверняка можно добраться до товарищей.
He unbuttoned his jacket and shirt and drew forth his lunch.	Он расстегнул куртку, полез за пазуху и достал свой завтрак.
The action consumed no more than a quarter of a minute, yet in that brief moment the numbness laid hold of the exposed fingers.	Это заняло не больше пятнадцати секунд, и все же его пальцы онемели.
He did not put the mitten on, but, instead, struck the fingers a dozen sharp smashes against his leg.	Он несколько раз сильно ударил голой рукой по ноге.
Then he sat down on a snow-covered log to eat.	Потом сел на покрытое снегом бревно и приготовился завтракать.
The sting that followed upon the striking of his fingers against his leg ceased so quickly that he was startled, he had had no chance to take a bite of biscuit.	Но боль в пальцах так скоро прошла, что он испугался.
He struck the fingers repeatedly and returned them to the mitten, baring the other hand for the purpose of eating.	Не успев поднести лепешку ко рту, он опять заколотил рукой по колену, потом надел рукавицу и оголил другую руку.
He tried to take a mouthful, but the ice-muzzle prevented.	Он взял ею лепешку, поднес ко рту, хотел откусить, но не мог – мешал ледяной намордник.
He had forgotten to build a fire and thaw out.	Как же это он забыл, что нужно разложить костер и оттаять у огня.
He chuckled at his foolishness, and as he chuckled he noted the numbness creeping into the exposed fingers.	Он засмеялся над собственной глупостью и тут же почувствовал, что пальцы левой руки коченеют.
Also, he noted that the stinging which had first come to his toes when he sat down was already passing away.	И еще он заметил, что пальцы ног, которые больно заныли, когда он сел, уже почти не болят.
He wondered whether the toes were warm or numbed.	Он не знал, отчего проходит боль, оттого ли, что ноги согрелись, или оттого, что они онемели.
He moved them inside the moccasins and decided that they were numbed.	Он пошевелил пальцами в мокасинах и решил, что это онемение.
He pulled the mitten on hurriedly and stood up. He was a bit frightened.	Ему стало не по себе, и, торопливо натянув рукавицу, он поднялся с бревна.
He stamped up and down until the stinging returned into the feet.	Потом зашагал взад и вперед, сильно топая, чтобы отогреть пальцы ног.
It certainly was cold, was his thought.	Мороз нешуточный, что и говорить, думал он.

That man from Sulphur Creek had spoken the truth when telling how cold it sometimes got in the country.	Тот старик с Серного ручья не соврал, когда рассказывал, какие здесь бывают холода.
And he had laughed at him at the time!	А он еще посмеялся над ним!
That showed one must not be too sure of things.	Никогда не нужно быть слишком уверенным в себе.
There was no mistake about it, it was cold.	Что правда, то правда – мороз лютый.
He strode up and down, stamping his feet and threshing his arms, until reassured by the returning warmth.	Он топтался на месте и молотил руками, пока возвращающееся тепло не рассеяло его тревоги.
Then he got out matches and proceeded to make a fire.	Потом вынул спички и начал раскладывать костер.
From the undergrowth, where high water of the previous spring had lodged a supply of seasoned twigs, he got his firewood.	Топливо было под рукой – в подлесок во время весеннего разлива нанесло много валежника.
Working carefully from a small beginning, he soon had a roaring fire, over which he thawed the ice from his face and in the protection of which he ate his biscuits.	Он действовал осторожно, бережно поддерживая слабый огонек, пока костер не запылал ярким пламенем. Ледяная корка на его лице растаяла, и, греясь у костра, он позавтракал.
For the moment the cold of space was outwitted.	Он перехитрил мороз хотя бы на время.
The dog took satisfaction in the fire, stretching out close enough for warmth and far enough away to escape being singed.	Собака, радуясь огню, растянулась у костра как раз на таком расстоянии, чтобы пламя грело ее, но не обжигало.
When the man had finished, he filled his pipe and took his comfortable time over a smoke.	Кончив есть, человек набил трубку и спокойно, не спеша, выкурил ее.
Then he pulled on his mittens, settled the ear-flaps of his cap firmly about his ears, and took the creek trail up the left fork.	Потом натянул рукавицы, поплотнее завязал тесемки наушников и пошел по левому руслу ручья.
The dog was disappointed and yearned back toward the fire.	Собака была недовольна – она не хотела уходить от костра.
This man did not know cold.	Этот человек явно не знал, что такое мороз.
Possibly all the generations of his ancestry had been ignorant of cold, of real cold, of cold one hundred and seven degrees below freezing-point.	Может быть, все поколения его предков не знали, что такое мороз в сто семь градусов.
But the dog knew; all its ancestry knew, and it had inherited the knowledge.	Но собака знала, все ее предки знали, и она унаследовала от них это знание.
And it knew that it was not good to walk abroad in such fearful cold.	И она знала, что не годится быть в пути в такую лютую стужу.
It was the time to lie snug in a hole in the snow and wait for a curtain of cloud to be drawn across the face of outer space whence this cold came.	В эту пору надо лежать, свернувшись клубочком, в норке под снегом, дожидаясь, пока безбрежное пространство, откуда идет мороз, не затянется тучами.
On the other hand, there was keen intimacy between the dog and the man.	Но между человеком и собакой не было дружбы.

The one was the toil-slave of the other, and the only caresses it had ever received were the caresses of the whip-lash and of harsh and menacing throat-sounds that threatened the whip-lash.	Она была рабом, трудом которого он пользовался, и не видела от него другой ласки, кроме ударов бича и хриплых угрожающих звуков, предшествующих ударам бича.
So the dog made no effort to communicate its apprehension to the man.	Поэтому собака не делала попыток поделиться с человеком своими опасениями.
It was not concerned in the welfare of the man; it was for its own sake that it yearned back toward the fire.	Она не заботилась о его благополучии; ради своего блага не хотела она уходить от костра.
But the man whistled, and spoke to it with the sound of whip-lashes, and the dog swung in at the man's heels and followed after.	Но человек свистнул и заговорил с нею голосом, напомнившим ей о биче, и собака, повернувшись, пошла за ним по пятам.
The man took a chew of tobacco and proceeded to start a new amber beard.	Человек сунул в рот свежую жвачку и начал отращивать новую янтарную бороду.
Also, his moist breath quickly powdered with white his moustache, eyebrows, and lashes.	От его влажного дыхания усы, брови и ресницы мгновенно заиндевели.
There did not seem to be so many springs on the left fork of the Henderson, and for half an hour the man saw no signs of any.	На левом рукаве ручья Г ендерсона, по-видимому, было меньше горных ключей, и с полчаса путник не видел угрожающих признаков.
And then it happened.	А потом случилась беда.
At a place where there were no signs, where the soft, unbroken snow seemed to advertise solidity beneath, the man broke through.	На ровном сплошном снегу, где ничто не предвещало опасности, где снежный покров, казалось, лежал толстым, плотным слоем, человек провалился.
It was not deep.	Здесь было не очень глубоко.
He wetted himself half-way to the knees before he floundered out to the firm crust.	Он промочил ноги до середины икр, пока выбирался на твердый наст.
He was angry, and cursed his luck aloud.	Эта неудача разозлила его, и он выругался вслух.
He had hoped to get into camp with the boys at six o'clock, and this would delay him an hour, for he would have to build a fire and dry out his foot-gear.	Он надеялся в шесть часов уже быть в лагере среди товарищей, а теперь запоздает на целый час, потому что придется разложить костер и высушить обувь.
This was imperative at that low temperature-he knew that much; and he turned aside to the bank, which he climbed.	Иначе нельзя при такой низкой температуре -это, по крайней мере, он знал твердо. Он повернул к высокому берегу и вскарабкался на него.
On top, tangled in the underbrush about the trunks of several small spruce trees, was a high-water deposit of dry firewood-sticks and twigs principally, but also larger portions of seasoned branches and fine, dry, last-year's grasses.	В молодом ельнике, среди кустов, нашлось хорошее топливо – не только прутья и ветки, но и много сухих сучьев и высохшей прошлогодней травы.
He threw down several large pieces on top of the snow. This served for a foundation and prevented the young flame from drowning itself in the snow it otherwise would melt.	Он бросил на снег несколько палок потолще, чтобы дать костру прочное основание и чтобы слабое, еще не разгоревшееся пламя не погасло в растаявшем под ним снегу.
The flame he got by touching a match to a small shred of birch-bark that he took from his pocket.	Потом достал из кармана завиток березовой коры и поднес к нему спичку.

This burned even more readily than paper.	Кора вспыхнула, как бумага.
Placing it on the foundation, he fed the young flame with wisps of dry grass and with the tiniest dry twigs.	Положив ее на толстые сучья, он стал подкладывать в огонь сухие травинки и самые тонкие сухие прутики.
He worked slowly and carefully, keenly aware of his danger.	Он работал медленно и осторожно, ясно понимая грозившую ему опасность.
Gradually, as the flame grew stronger, he increased the size of the twigs with which he fed it.	Мало-помалу, по мере того как пламя разгоралось, он стал подкладывать сучки потолще.
He squatted in the snow, pulling the twigs out from their entanglement in the brush and feeding directly to the flame.	Он сидел в снегу на корточках, выдергивал хворостинки из кустарника и клал их в костер.
He knew there must be no failure.	Он знал, что должен с первого раза развести костер.
When it is seventy-five below zero, a man must not fail in his first attempt to build a fire-that is, if his feet are wet.	Когда термометр показывает семьдесят пять ниже нуля, человек должен без задержки разжечь костер, если у него мокрые ноги.
If his feet are dry, and he fails, he can run along the trail for half a mile and restore his circulation.	Если ноги у него сухие, он может пробежать с полмили и восстановить кровообращение.
But the circulation of wet and freezing feet cannot be restored by running when it is seventy-five below.	Но никакой пробежкой не восстановишь кровообращение в мокрых, коченеющих ногах при семидесяти пяти градусах ниже нуля.
No matter how fast he runs, the wet feet will freeze the harder.	Как быстро ни беги, мокрые ноги будут только еще пуще мерзнуть.
All this the man knew.	Все это человек знал.
The old-timer on Sulphur Creek had told him about it the previous fall, and now he was appreciating the advice.	Тот старик с Серного ручья говорил ему об этом осенью, и теперь он оценил его совет.
Already all sensation had gone out of his feet.	Он уже не чувствовал своих ног.
To build the fire he had been forced to remove his mittens, and the fingers had quickly gone numb.	Чтобы разложить костер, ему пришлось снять рукавицы, и пальцы тотчас же онемели.
His pace of four miles an hour had kept his heart pumping blood to the surface of his body and to all the extremities.	Быстрая ходьба со скоростью четырех миль в час заставляла его сердце накачивать кровью все сосуды на поверхности тела.
But the instant he stopped, the action of the pump eased down.	Но как только он остановился, действие насоса ослабело.
The cold of space smote the unprotected tip of the planet, and he, being on that unprotected tip, received the full force of the blow.	Полярный холод обрушился на незащищенную точку земного шара, и человек, находясь в этой незащищенной точке, принял на себя всю силу ударов.
The blood of his body recoiled before it.	Кровь в его жилах отступала перед ними.
The blood was alive, like the dog, and like the dog it wanted to hide away and cover itself up from the fearful cold.	Кровь была живая, так же как его собака, и так же, как собаку, ее тянуло спрятаться, укрыться от страшного холода.

So long as he walked four miles an hour, he pumped that blood, willy-nilly, to the surface; but now it ebbed away and sank down into the recesses of his body.	Пока он делал четыре мили в час, кровь волей-неволей приливала к конечностям, но теперь она отхлынула, ушла в тайники его тела.
The extremities were the first to feel its absence.	Пальцы рук и ног первые почувствовали отлив крови.
His wet feet froze the faster, and his exposed fingers numbed the faster, though they had not yet begun to freeze.	Мокрые ноги коченели все сильнее, пальцы оголенных рук все сильнее мерзли, хотя он еще мог двигать ими.
Nose and cheeks were already freezing, while the skin of all his body chilled as it lost its blood.	Нос и щеки уже мертвели, и по всему телу, не согреваемому кровью, ползли мурашки.
But he was safe.	Но он спасен.
Toes and nose and cheeks would be only touched by the frost, for the fire was beginning to burn with strength.	Пальцы ног, щеки и нос будут только обморожены, ибо костер разгорается все ярче.
He was feeding it with twigs the size of his finger.	Теперь он подбрасывал ветки толщиной с палец.
In another minute he would be able to feed it with branches the size of his wrist, and then he could remove his wet foot-gear, and, while it dried, he could keep his naked feet warm by the fire, rubbing them at first, of course, with snow.	Еще минута, и уже можно будет класть сучья толщиной с запястье, и тогда он скинет мокрую обувь и, пока она будет сохнуть, отогреет ноги у костра, после того, конечно, как разотрет их снегом.
The fire was a success.	Костер удался на славу.
He was safe.	Он спасен.
He remembered the advice of the old-timer on Sulphur Creek, and smiled.	Он вспомнил советы старика на Серном ручье и улыбнулся.
The old-timer had been very serious in laying down the law that no man must travel alone in the Klondike after fifty below.	Как упрямо он уверял, что никто не должен один пускаться в путь по Клондайку, если мороз сильнее пятидесяти градусов.
Well, here he was; he had had the accident; he was alone; and he had saved himself.	И что же? Лед под ним проломился, он совсем один и все-таки спасся.
Those old-timers were rather womanish, some of them, he thought.	Эти бывалые старики, подумал он, частенько трусливы, как бабы.
All a man had to do was to keep his head, and he was all right.	Нужно только не терять головы, и все будет в порядке.
Any man who was a man could travel alone.	Настоящий мужчина всегда справится один.
But it was surprising, the rapidity with which his cheeks and nose were freezing.	Но странно, что щеки и нос так быстро мертвеют.
And he had not thought his fingers could go lifeless in so short a time.	И он никак не думал, что руки подведут его.
Lifeless they were, for he could scarcely make them move together to grip a twig, and they seemed remote from his body and from him.	Он едва шевелил пальцами, с большим трудом удерживая в них сучья, и ему казалось, что руки где-то очень далеко от него и не принадлежат его телу.

When he touched a twig, he had to look and see whether or not he had hold of it.	Когда он дотрагивался до сучка, ему приходилось смотреть на руку, чтобы убедиться, что он действительно подобрал его.
The wires were pretty well down between him and his finger-ends.	Связь между ним и кончиками его пальцев была прервана.
All of which counted for little.	Но все это неважно.
There was the fire, snapping and crackling and promising life with every dancing flame.	Перед ним костер, он шипит и потрескивает, и каждый пляшущий язычок сулит жизнь.
He started to untie his moccasins.	Он принялся развязывать мокасины.
They were coated with ice; the thick German socks were like sheaths of iron half-way to the knees; and the mocassin strings were like rods of steel all twisted and knotted as by some conflagration.	Они покрылись ледяной коркой, толстые шерстяные носки, словно железные ножницы, сжимали икры, а завязки мокасин походили на клубок побывавших в огне, исковерканных стальных прутьев.
For a moment he tugged with his numbed fingers, then, realizing the folly of it, he drew his sheath-knife.	С минуту он дергал их онемевшими пальцами, потом, поняв, что это бессмысленно, вытащил нож.
But before he could cut the strings, it happened.	Но он не успел перерезать завязки – беда случилась раньше.
It was his own fault or, rather, his mistake.	Это была его вина, вернее, его оплошность.
He should not have built the fire under the spruce tree.	Напрасно он разложил костер под елью.
He should have built it in the open.	Следовало разложить его на открытом месте.
But it had been easier to pull the twigs from the brush and drop them directly on the fire.	Правда, так было удобнее вытаскивать хворост из кустарника и прямо класть в огонь.
Now the tree under which he had done this carried a weight of snow on its boughs.	Но на ветках ели, под которой он сидел, скопилось много снегу.
No wind had blown for weeks, and each bough was fully freighted.	Ветра не было очень давно, и на вершине дерева лежал снег.
Each time he had pulled a twig he had communicated a slight agitation to the tree-an imperceptible agitation, so far as he was concerned, but an agitation sufficient to bring about the disaster.	Каждый раз, когда человек выдергивал хворост из кустов, ель слегка сотрясалась – едва заметно для него, но достаточно сильно, чтобы вызвать катастрофу.
High up in the tree one bough capsized its load of snow.	Одна из верхних ветвей сбросила свой груз снега.
This fell on the boughs beneath, capsizing them.	Он упал на ветви пониже, увлекая за собой их груз.
This process continued, spreading out and involving the whole tree.	Так продолжалось до тех пор, пока снег не посыпался со всего дерева.
It grew like an avalanche, and it descended without warning upon the man and the fire, and the fire was blotted out!	Этот снежный обвал внезапно обрушился на человека и на костер, и костер погас!
Where it had burned was a mantle of fresh and disordered snow.	Там, где только что горел огонь, лежал свежий слой рыхлого снега.

The man was shocked.	Человеку стало страшно.
It was as though he had just heard his own sentence of death.	Словно он услышал свой смертный приговор.
For a moment he sat and stared at the spot where the fire had been.	С минуту он сидел не шевелясь, пристально глядя на засыпанный снегом костер.
Then he grew very calm.	Потом вдруг сделался очень спокоен.
Perhaps the old-timer on Sulphur Creek was right.	Быть может, старик с Серного ручья все-таки был прав.
If he had only had a trail-mate he would have been in no danger now. The trail-mate could have built the fire.	Будь у него спутник, ему не грозила бы опасность – спутник развел бы костер.
Well, it was up to him to build the fire over again, and this second time there must be no failure.	Что ж, значит, надо самому сызнова приниматься за дело, и на этот раз не должно быть ошибок.
Even if he succeeded, he would most likely lose some toes.	Даже если ему удастся развести огонь, он, вероятно, лишится нескольких пальцев на ногах.
His feet must be badly frozen by now, and there would be some time before the second fire was ready.	Ноги, должно быть, сильно обморожены, а новый костер разгорится не скоро.
Such were his thoughts, but he did not sit and think them.	Таковы были его мысли, но он не предавался им в бездействии.
He was busy all the time they were passing through his mind, he made a new foundation for a fire, this time in the open; where no treacherous tree could blot it out.	Он усердно работал, пока они мелькали у него в голове. Он сделал новое основание для костра, теперь уже на открытом месте, где ни одна предательская ель не могла загасить его.
Next, he gathered dry grasses and tiny twigs from the high-water flotsam.	Потом набрал прошлогодней травы и сушняку из подлеска.
He could not bring his fingers together to pull them out, but he was able to gather them by the handful.	Пальцы его не двигались, поэтому он не выдергивал отдельные веточки, а собирал их горстями.
In this way he got many rotten twigs and bits of green moss that were undesirable, but it was the best he could do.	Попадалось много гнилушек и комков зеленого мха, которые для костра не годились, но другого выхода у него не было.
He worked methodically, even collecting an armful of the larger branches to be used later when the fire gathered strength.	Он работал методически, даже набрал охапку толстых сучьев, чтобы подкладывать в огонь, когда костер разгорится.
And all the while the dog sat and watched him, a certain yearning wistfulness in its eyes, for it looked upon him as the fire-provider, and the fire was slow in coming.	А собака сидела на снегу и неотступно следила за человеком тоскливым взглядом, ибо она ждала, что он даст ей огонь, а огня все не было.
When all was ready, the man reached in his pocket for a second piece of birch-bark.	Приготовив топливо, человек полез в карман за вторым завитком березовой коры.
He knew the bark was there, and, though he could not feel it with his fingers, he could hear its crisp rustling as he fumbled for it.	Он знал, что кора в кармане, и, хотя не мог осязать ее пальцами, все же слышал, как она шуршит под рукой.
Try as he would, he could not clutch hold of it.	Сколько он ни бился, он не мог схватить ее.

And all the time, in his consciousness, was the knowledge that each instant his feet were freezing.	И все время его мучила мысль, что ноги у него коченеют сильней и сильней.
This thought tended to put him in a panic, but he fought against it and kept calm.	От этой мысли становилось нестерпимо страшно, но он отгонял ее и преодолевал страх.
He pulled on his mittens with his teeth, and threshed his arms back and forth, beating his hands with all his might against his sides. He did this sitting down, and he stood up to do it; and all the while the dog sat in the snow, its wolf-brush of a tail curled around warmly over its forefeet, its sharp wolf-ears pricked forward intently as it watched the man.	Он зубами натянул рукавицы и, сначала сидя, а потом стоя, принялся изо всех сил размахивать руками, колотить ими по бедрам, а собака сидела на снегу, обвив пушистым волчьим хвостом передние лапы, насторожив острые волчьи уши, и пристально глядела на человека.
And the man as he beat and threshed with his arms and hands, felt a great surge of envy as he regarded the creature that was warm and secure in its natural covering.	И человек, размахивая руками и колотя ладонями по бедрам, чувствовал, как в нем поднимается жгучая зависть к животному, которому было тепло и надежно в его природном одеянии.
After a time he was aware of the first far-away signals of sensation in his beaten fingers.	Немного погодя он ощутил первые отдаленные признаки чувствительности в кончиках пальцев.
The faint tingling grew stronger till it evolved into a stinging ache that was excruciating, but which the man hailed with satisfaction.	Слабое покалывание становилось все сильнее, пока не превратилось в невыносимую боль, но он обрадовался ей.
He stripped the mitten from his right hand and fetched forth the birch-bark.	Он скинул рукавицу с правой руки и вытащил кору из кармана.
The exposed fingers were quickly going numb again.	Голые пальцы тотчас же снова онемели.
Next he brought out his bunch of sulphur matches.	Потом он достал связку серных спичек.
But the tremendous cold had already driven the life out of his fingers.	Но леденящее дыхание мороза уже сковало его пальцы.
In his effort to separate one match from the others, the whole bunch fell in the snow.	Пока он тщетно старался отделить одну спичку, вся связка упала в снег.
He tried to pick it out of the snow, but failed.	Он хотел поднять ее, но не мог.
The dead fingers could neither touch nor clutch.	Омертвевшие пальцы не могли ни нащупать спички, ни схватить их.
He was very careful.	Он старался не спешить.
He drove the thought of his freezing feet; and nose, and cheeks, out of his mind, devoting his whole soul to the matches.	Он заставил себя не думать об отмороженных ногах, скулах и носе и сосредоточил все внимание на спичках.
He watched, using the sense of vision in place of that of touch, and when he saw his fingers on each side the bunch, he closed them-that is, he willed to close them, for the wires were drawn, and the fingers did not obey.	Он следил за движением своей руки, пользуясь зрением вместо осязания, и, увидев, что пальцы обхватили связку, сжал их, вернее, захотел сжать, но сообщение было прервано, и пальцы не повиновались его воле.
He pulled the mitten on the right hand, and beat it fiercely against his knee.	Он натянул рукавицу и яростно начал бить рукой по бедру.
Then, with both mittened hands, he scooped the bunch of matches, along with much snow, into his lap.	Потом обеими руками сгреб спички вместе со снегом себе на колени.

Yet he was no better off.	Но этого было мало.
After some manipulation he managed to get the bunch between the heels of his mittened hands. In this fashion he carried it to his mouth.	После долгой возни ему удалось зажать спички между ладонями и поднести их ко рту.
The ice crackled and snapped when by a violent effort he opened his mouth.	Лед затрещал, разламываясь, когда он нечеловеческим усилием разжал челюсти.
He drew the lower jaw in, curled the upper lip out of the way, and scraped the bunch with his upper teeth in order to separate a match.	Он втянул нижнюю губу, приподнял верхнюю и зубами стал отделять спичку.
He succeeded in getting one, which he dropped on his lap.	Наконец это удалось, и спичка упала ему на колени.
He was no better off.	Но и этого было мало.
He could not pick it up.	Он не мог подобрать ее.
Then he devised a way.	Потом выход нашелся.
He picked it up in his teeth and scratched it on his leg.	Он схватил спичку зубами и стал тереть о штанину.
Twenty times he scratched before he succeeded in lighting it.	Раз двадцать провел он спичкой по бедру, раньше чем она зажглась.
As it flamed he held it with his teeth to the birch-bark.	Когда пламя вспыхнуло, он, все еще держа спичку в зубах, поднес ее к березовой коре.
But the burning brimstone went up his nostrils and into his lungs, causing him to cough spasmodically.	Но едкий дым горящей серы попал ему в ноздри и в легкие, и он судорожно закашлялся.
The match fell into the snow and went out.	Спичка упала в снег и погасла.
The old-timer on Sulphur Creek was right, he thought in the moment of controlled despair that ensued: after fifty below, a man should travel with a partner.	Старик был прав, подумал он, подавляя отчаяние: если температура ниже пятидесяти градусов, нужно идти вдвоем.
He beat his hands, but failed in exciting any sensation.	Он снова заколотил руками, но они не оживали.
Suddenly he bared both hands, removing the mittens with his teeth.	Тогда он зубами стащил рукавицы с обеих рук.
He caught the whole bunch between the heels of his hands.	Подхватил ладонями всю связку спичек.
His arm-muscles not being frozen enabled him to press the hand-heels tightly against the matches.	Мышцы предплечья не замерзли, и, напрягая их, он крепко сжал спички в ладонях.
Then he scratched the bunch along his leg.	Потом провел всей связкой по штанине.
It flared into flame, seventy sulphur matches at once!	Вспыхнуло яркое пламя – семьдесят серных спичек запылали как одна!
There was no wind to blow them out.	И ни малейшего ветра, можно было не опасаться, что ветер задует огонь.
He kept his head to one side to escape the strangling fumes, and held the blazing bunch to the birch-bark.	Он отвернул голову, чтобы не вдохнуть удушливый дым, и поднес пылающую связку к березовой коре.

As he so held it, he became aware of sensation in his hand.	Вдруг он почувствовал, что пальцы правой руки оживают.
His flesh was burning. He could smell it.	Запахло горелым мясом.
Deep down below the surface he could feel it.	Где-то глубоко под кожей он ощущал жжение.
The sensation developed into pain that grew acute.	Потом жжение превратилось в острую боль.
And still he endured it, holding the flame of the matches clumsily to the bark that would not light readily because his own burning hands were in the way, absorbing most of the flame.	Но он терпел, стиснув зубы, неловко прижимая горящие спички к коре; его собственные руки заслоняли пламя, и кора не вспыхивала.
At last, when he could endure no more, he jerked his hands apart.	Наконец, когда боль стала нестерпима, он разжал руки.
The blazing matches fell sizzling into the snow, but the birch-bark was alight.	Пылающая связка с шипением упала в снег, но кора уже горела.
He began laying dry grasses and the tiniest twigs on the flame.	Он начал подкладывать в огонь сухие травинки и тончайшие прутики.
He could not pick and choose, for he had to lift the fuel between the heels of his hands.	Выбирать топливо он не мог, потому что ему приходилось поднимать его ладонями.
Small pieces of rotten wood and green moss clung to the twigs, and he bit them off as well as he could with his teeth.	Замечая на хворосте налипший мох или труху, он отгрызал их зубами.
He cherished the flame carefully and awkwardly.	Он бережно и неловко выхаживал огонь.
It meant life, and it must not perish.	Огонь – это жизнь, и его нельзя упускать.
The withdrawal of blood from the surface of his body now made him begin to shiver, and he grew more awkward.	Отлив крови от поверхности тела вызвал озноб, и движения человека становились все более неловкими.
A large piece of green moss fell squarely on the little fire.	И вот большой ком зеленого мха придавил едва разгорающийся огонек.
He tried to poke it out with his fingers, but his shivering frame made him poke too far, and he disrupted the nucleus of the little fire, the burning grasses and tiny twigs separating and scattering.	Он хотел сбросить его, но руки дрожали от озноба, и он, ковырнув слишком глубоко, разрушил слабый зародыш костра: тлеющие травинки и прутики рассыпались во все стороны.
He tried to poke them together again, but in spite of the tenseness of the effort, his shivering got away with him, and the twigs were hopelessly scattered.	Он хотел снова сложить их, но, как ни старался, не мог преодолеть дрожи, и крохотный костер разваливался.
Each twig gushed a puff of smoke and went out.	Хворостинки одна за другой, пыхнув дымком, погасали.
The fire-provider had failed.	Податель огня не выполнил своей задачи.
As he looked apathetically about him, his eyes chanced on the dog, sitting across the ruins of the fire from him, in the snow, making restless, hunching movements, slightly lifting one forefoot and then the other, shifting its weight back and forth on them with wistful eagerness.	Когда человек с равнодушием отчаяния посмотрел вокруг, взгляд его случайно упал на собаку, сидевшую в снегу напротив него, по другую сторону остатков костра; сгорбившись, она беспокойно ерзала, поднимая то одну, то другую переднюю лапу, и выжидательно, с тоской смотрела на него.
The sight of the dog put a wild idea into his head.	Вид собаки навел его на безумную мысль.

He remembered the tale of the man, caught in a blizzard, who killed a steer and crawled inside the carcass, and so was saved.	Он вспомнил рассказ о человеке, который был застигнут пургой и спасся тем, что убил вола и забрался внутрь туши.
He would kill the dog and bury his hands in the warm body until the numbness went out of them.	Он убьет собаку и погрузит руки в ее теплое тело, чтобы они согрелись и ожили.
Then he could build another fire.	Тогда он разложит новый костер.
He spoke to the dog, calling it to him; but in his voice was a strange note of fear that frightened the animal, who had never known the man to speak in such way before.	Он заговорил с собакой, подзывая ее; но его голос звучал боязливо, и это испугало животное, потому что человек никогда не говорил с ней таким голосом.
Something was the matter, and its suspicious nature sensed danger,-it knew not what danger but somewhere, somehow, in its brain arose an apprehension of the man.	Что-то было неладно, врожденная подозрительность помогла ей почуять опасность, – она не знала, какая это опасность, но где-то в глубине ее сознания зашевелился смутный страх перед человеком.
It flattened its ears down at the sound of the man's voice, and its restless, hunching movements and the liftings and shiftings of its forefeet became more pronounced but it would not come to the man.	Она опустила уши и еще беспокойнее заерзала, переступая передними лапами, но не трогалась с места.
He got on his hands and knees and crawled toward the dog.	Тогда человек стал на четвереньки и пополз к собаке.
This unusual posture again excited suspicion, and the animal sidled mincingly away.	Это еще больше испугало ее, и она опасливо подалась в сторону.
The man sat up in the snow for a moment and struggled for calmness.	Человек сел на снегу, стараясь вернуть себе спокойствие.
Then he pulled on his mittens, by means of his teeth, and got upon his feet.	Потом зубами стянул рукавицы и встал.
He glanced down at first in order to assure himself that he was really standing up, for the absence of sensation in his feet left him unrelated to the earth.	Прежде всего он посмотрел вниз, чтобы убедиться, что он действительно стоит, потому что его онемевшие ноги не чувствовали земли.
His erect position in itself started to drive the webs of suspicion from the dog's mind; and when he spoke peremptorily, with the sound of whip-lashes in his voice, the dog rendered its customary allegiance and came to him.	Стоило ему стать на ноги, как подозрения собаки рассеялись; а когда он повелительно заговорил с ней голосом, напомнившим ей о биче, она выполнила привычный долг и подошла к нему.
As it came within reaching distance, the man lost his control.	Как только она очутилась в двух шагах от него, самообладание покинуло человека.
His arms flashed out to the dog, and he experienced genuine surprise when he discovered that his hands could not clutch, that there was neither bend nor feeling in the lingers.	Он бросился на собаку – и искренне удивился, когда оказалось, что руки его не могут хватать, пальцы не сгибаются и не держат.
He had forgotten for the moment that they were frozen and that they were freezing more and more.	Он забыл, что они отморожены и все больше и больше мертвеют.
All this happened quickly, and before the animal could get away, he encircled its body with his arms.	Но в ту же секунду, прежде чем собака успела убежать, он стиснул ее в объятиях.
He sat down in the snow, and in this fashion held the dog, while it snarled and whined and struggled.	Потом сел на снег, прижимая ее к себе, а животное вырывалось, рыча и взвизгивая.

But it was all he could do, hold its body encircled in his arms and sit there.	Но это было все, что он мог сделать: сидеть в снегу и сжимать собаку в объятиях.
He realized that he could not kill the dog.	Он понимал, что ему не убить ее.
There was no way to do it.	Это было невозможно.
With his helpless hands he could neither draw nor hold his sheath-knife nor throttle the animal.	Своими бессильными руками он не мог ни ударить ее ножом, ни задушить.
He released it, and it plunged wildly away, with tail between its legs, and still snarling.	Он выпустил ее, и собака кинулась прочь, поджав хвост и все еще рыча.
It halted forty feet away and surveyed him curiously, with ears sharply pricked forward.	В двадцати шагах она остановилась и с любопытством, подняв уши, оглянулась на него.
The man looked down at his hands in order to locate them, and found them hanging on the ends of his arms.	Он искал глазами свои руки и, только скользнув взглядом от локтя к запястью, нашел их.
It struck him as curious that one should have to use his eyes in order to find out where his hands were.	Странно, что приходится полагаться на зрение, чтобы найти свои руки.
He began threshing his arms back and forth, beating the mittened hands against his sides.	Он начал неистово размахивать ими, колотя себя ладонями по бедрам.
He did this for five minutes, violently, and his heart pumped enough blood up to the surface to put a stop to his shivering.	Через пять минут кровь быстрее побежала по жилам, и озноб прекратился.
But no sensation was aroused in the hands. He had an impression that they hung like weights on the ends of his arms, but when he tried to run the impression down, he could not find it.	Но кисти рук по-прежнему не действовали; у него было такое ощущение, словно они гирями висят на запястьях, – откуда взялось это ощущение, он не мог бы сказать.
A certain fear of death, dull and oppressive, came to him.	Гнетущая мысль о близости смерти смутно и вяло шевельнулась в его мозгу.
This fear quickly became poignant as he realized that it was no longer a mere matter of freezing his fingers and toes, or of losing his hands and feet, but that it was a matter of life and death with the chances against him.	Но тотчас же этот неопределенный страх превратился в мучительное сознание опасности: речь шла уже не о том, отморозит ли он пальцы на руках и ногах, и даже не о том, лишится ли он рук и ног, – теперь это был вопрос жизни и смерти, и надежды на спасение почти не было.
This threw him into a panic, and he turned and ran up the creek-bed along the old, dim trail.	Его охватил панический ужас. Он повернулся и побежал по занесенной снегом тропе.
The dog joined in behind and kept up with him.	Собака последовала за ним.
He ran blindly, without intention, in fear such as he had never known in his life.	Он бежал без мысли, без цели, во власти такого страха, какого ему еще никогда не приходилось испытывать.
Slowly, as he ploughed and floundered through the snow, he began to see things again-the banks of the creek, the old timber-jams, the leafless aspens, and the sky.	Мало-помалу, спотыкаясь и увязая в снегу, он снова начал различать окружающее – берега реки, заторы сплавного леса, голые осины, небо над головой.
The running made him feel better.	От бега ему стало легче.
He did not shiver.	Он уже не дрожал от холода.

Maybe, if he ran on, his feet would thaw out; and, anyway, if he ran far enough, he would reach camp and the boys.	Может быть, если и дальше бежать, ноги отойдут; может быть, он даже сумеет добежать до лагеря, где его ждут товарищи.
Without doubt he would lose some fingers and toes and some of his face; but the boys would take care of him, and save the rest of him when he got there.	Конечно, несколько пальцев на руках и ногах пропали, и лицо обморожено, но товарищи позаботятся о нем и спасут, что еще можно спасти.
And at the same time there was another thought in his mind that said he would never get to the camp and the boys; that it was too many miles away, that the freezing had too great a start on him, and that he would soon be stiff and dead.	И в то же время рассудок говорил ему, что никогда он не доберется до товарищей, что до лагеря слишком далеко, что ноги его слишком закоченели и что скоро он будет мертв и недвижим.
This thought he kept in the background and refused to consider.	Но он не позволял этой мысли всплыть на поверхность и отказывался верить ей.
Sometimes it pushed itself forward and demanded to be heard, but he thrust it back and strove to think of other things.	Иногда она вырывалась наружу и требовала внимания, но он отталкивал ее и изо всех сил старался думать о другом.
It struck him as curious that he could run at all on feet so frozen that he could not feel them when they struck the earth and took the weight of his body.	Его удивляло, что он вообще может бежать, потому что ноги совсем омертвели и он не чувствовал, как они несут его тяжесть и как касаются земли.
He seemed to himself to skim along above the surface and to have no connection with the earth.	Тело словно скользило по поверхности, не задевая ее.
Somewhere he had once seen a winged Mercury, and he wondered if Mercury felt as he felt when skimming over the earth.	Он как-то видел на картинке крылатого Меркурия, и ему пришло в голову, что, должно быть, у Меркурия было такое же ощущение, когда он скользил над землей.
His theory of running until he reached camp and the boys had one flaw in it: he lacked the endurance.	В его плане добежать до лагеря имелся существенный изъян; у него не было сил выполнить его.
Several times he stumbled, and finally he tottered, crumpled up, and fell.	Он то и дело оступался, потом ноги у него стали заплетаться, и наконец он свалился в снег.
When he tried to rise, he failed.	Встать он уже не мог.
He must sit and rest, he decided, and next time he would merely walk and keep on going.	Надо посидеть и отдохнуть, решил он, а потом просто пойти шагом.
As he sat and regained his breath, he noted that he was feeling quite warm and comfortable.	Посидев и отдышавшись, он почувствовал, что хорошо согрелся.
He was not shivering, and it even seemed that a warm glow had come to his chest and trunk.	Его не трясло, и по всему телу даже разливалась приятная теплота.
And yet, when he touched his nose or cheeks, there was no sensation.	Но, дотронувшись до щек и носа, он убедился, что они все еще бесчувственны.
Running would not thaw them out. Nor would it thaw out his hands and feet.	Даже от бега они не отошли.
Then the thought came to him that the frozen portions of his body must be extending.	Потом его поразила мысль, что отмороженная площадь тела, вероятно, становится все больше.

He tried to keep this thought down, to forget it, to think of something else; he was aware of the panicky feeling that it caused, and he was afraid of the panic.	Он хотел отогнать эту мысль, забыть ее, старался думать о другом; он понимал, что это внушает ему ужас, и боялся поддаться ужасу.
But the thought asserted itself, and persisted, until it produced a vision of his body totally frozen.	Но мысль не уходила, она сверлила мозг, пока он не увидел себя полностью закоченевшим.
This was too much, and he made another wild run along the trail.	Это было свыше его сил, и он снова как безумный бросился бежать по снежной тропе.
Once he slowed down to a walk, but the thought of the freezing extending itself made him run again.	Потом перешел на шаг, но мысль о том, что он замерзнет насмерть, подгоняла его.
And all the time the dog ran with him, at his heels.	А собака неотступно бежала за ним по пятам.
When he fell down a second time, it curled its tail over its forefeet and sat in front of him facing him curiously eager and intent.	Когда он упал во второй раз, она села против него, обвив хвостом передние лапы, зорко и настороженно приглядываясь к нему.
The warmth and security of the animal angered him, and he cursed it till it flattened down its ears appeasingly.	Увидев собаку, которой было тепло и надежно в ее шкуре, он пришел в ярость и до тех пор ругал и проклинал ее, пока она не повесила уши, словно прося прощения.
This time the shivering came more quickly upon the man.	На этот раз озноб возобновился быстрее, чем после первого падения.
He was losing in his battle with the frost. It was creeping into his body from all sides.	Мороз брал верх над ним, вползал в его тело со всех сторон.
The thought of it drove him on, but he ran no more than a hundred feet, when he staggered and pitched headlong.	Он принудил себя встать, но, пробежав не больше ста футов, зашатался и со всего роста грохнулся оземь.
It was his last panic.	Это был его последний приступ страха.
When he had recovered his breath and control, he sat up and entertained in his mind the conception of meeting death with dignity.	Отдышавшись и придя в себя, он сел на снег и стал готовиться к тому, чтобы встретить смерть с достоинством.
However, the conception did not come to him in such terms.	Впрочем, он думал об этом не в таких выражениях.
His idea of it was that he had been making a fool of himself, running around like a chicken with its head cut off-such was the simile that occurred to him.	Он говорил себе, что нет ничего глупее, чем бегать, как курица с отрезанной головой, -почему-то именно это сравнение пришло ему на ум.
Well, he was bound to freeze anyway, and he might as well take it decently.	Ну что же, раз все равно суждено замерзнуть, то лучше уж держать себя пристойно.
With this new-found peace of mind came the first glimmerings of drowsiness.	Вместе с внезапно обретенным покоем пришли первые предвестники сонливости.
A good idea, he thought, to sleep off to death.	Неплохо, подумал он, заснуть насмерть.
It was like taking an anaesthetic.	Точно под наркозом.
Freezing was not so bad as people thought.	Замерзнуть вовсе не так страшно, как думают.
There were lots worse ways to die.	Бывает смерть куда хуже.

He pictured the boys finding his body next day. Suddenly he found himself with them, coming along the trail and looking for himself.	Он представил себе, как товарищи завтра найдут его, и вдруг увидел самого себя: он идет вместе с ними по тропе, разыскивая свое тело.
And, still with them, he came around a turn in the trail and found himself lying in the snow.	И вместе с ними он огибает поворот дороги и видит себя лежащим на снегу.
He did not belong with himself any more, for even then he was out of himself, standing with the boys and looking at himself in the snow.	Он отделился от самого себя и, стоя среди товарищей, смотрел на свое распростертое тело.
It certainly was cold, was his thought.	А мороз нешуточный, что и говорить.
When he got back to the States he could tell the folks what real cold was.	Вот вернусь в Штаты и расскажу дома, что такое настоящий холод, подумал он.
He drifted on from this to a vision of the old-timer on Sulphur Creek.	Потом ему пригрезился старик с Серного ручья.
He could see him quite clearly, warm and comfortable, and smoking a pipe.	Он ясно видел его, тот сидел, греясь у огня, и спокойно покуривал трубку.
«You were right, old hoss; you were right,» the man mumbled to the old-timer of Sulphur Creek.	– Ты был прав, старый хрыч, безусловно прав,– пробормотал он, обращаясь к старику.
Then the man drowsed off into what seemed to him the most comfortable and satisfying sleep he had ever known.	Потом он погрузился в такой сладостный и успокоительный сон, какого не знавал за всю свою жизнь.
The dog sat facing him and waiting.	Собака сидела против него и ждала.
The brief day drew to a close in a long, slow twilight.	Короткий день угасал в долгих, медлительных сумерках.
There were no signs of a fire to be made, and, besides, never in the dog's experience had it known a man to sit like that in the snow and make no fire.	Костра не предвиделось, да и опыт подсказывал собаке, что не бывает так, чтобы человек сидел на снегу и не разводил огня.
As the twilight drew on, its eager yearning for the fire mastered it, and with a great lifting and shifting of forefeet, it whined softly, then flattened its ears down in anticipation of being chidden by the man.	Когда сумерки сгустились, тоска по огню с такой силой овладела собакой, что она, горбясь и беспокойно переступая лапами, тихонько заскулила и тут же прижала уши в ожидании сердитого окрика.
But the man remained silent.	Но человек молчал.
Later, the dog whined loudly.	Тогда собака заскулила громче.
And still later it crept close to the man and caught the scent of death.	Потом, подождав еще немного, подползла к человеку и почуяла запах смерти.
This made the animal bristle and back away.	Собака попятилась от него, шерсть у нее встала дыбом.
A little longer it delayed, howling under the stars that leaped and danced and shone brightly in the cold sky.	Она еще помедлила, протяжно воя под яркими звездами, которые кувыркались и приплясывали в морозном небе.
Then it turned and trotted up the trail in the direction of the camp it knew, where were the other food-providers and fire-providers.	Потом повернулась и быстро побежала по снежной тропе к знакомому лагерю, где были другие податели корма и огня.