Текст книги "Порох. От алхимии до артиллерии: история вещества, которое изменило мир"
Автор книги: Джек Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Это самоограничение, отсутствие у правительств и полководцев интереса к техническим новинкам было следствием молчаливого соглашения европейских элит: война стала слишком жестокой, слишком разрушительной. Играли роль и более практические соображения: перевооружение армий современными ружьями обошлось бы чрезвычайно дорого. Королей и правителей, не располагавших свободными средствами, похоже, вполне устраивало старое оружие и проверенная временем военная тактика. Кроме того, в эту эпоху на военные действия сильно влияли условности, формальности, этикет и даже театральные эффекты.
В 1625 году голландский ученый-юрист Гуго Гроций опубликовал книгу «О праве войны и мира». Эта важнейшая работа была первой в Новое время попыткой установить правила ведения войны. В ней Гроций призывает к гуманному обращению с солдатами, мирными жителями и владениями вражеского государства. Книга голландского юриста стала первым шагом на пути создания международного сообщества государств, управляемого естественным правом. Появление этого труда было следствием желания все большего числа людей обуздать зло, которое приносил порох. «Если даже справедливость не требует освобождения от наказания, – писал Гроций, – тем не менее это соответствует человеколюбию, скромности и величию души» [36]36
«О праве войны и мира», книга III, глава II, VII. Перевод А. Саккетти. Гроций рассуждает здесь о справедливых и несправедливых войнах.
[Закрыть].
Восемнадцатое столетие вряд ли можно назвать эпохой всеобщего мира. Война разбрасывала огненные брызги по всей Европе, распространялась далеко за море, где европейцы завоевывали все новые земли, ярко вспыхивала в эпических сражениях, последовавших за Французской революцией. Однако солдаты, отправлявшиеся на все эти войны, держали в руках оружие, в общем хорошо знакомое их дедам и прадедам. Литая свинцовая пуля и гладкоствольный мушкет были все так же страшны для солдата в бою, как и в момент своего появления, однако убийственные возможности пороха все еще не использовались полностью. Эпохальных изменений – вроде появления разрушительной артиллерии Карла VIII в 1494 году или широкого распространения стрелкового оружия в XVI веке – не наблюдалось. Вооружение армий разных стран было практически одинаковым. Война превратилась в шахматы королей.
В этот век этикета и церемоний целью муштры стало не только повышение огневой мощи солдата, но и жесткая формальная дисциплина, державшая солдат в узде. Преследование и истребление разбитого неприятеля, казни военнопленных – обычная практика во времена Тридцатилетней войны – теперь считались бесчестными. С пленными офицерами, в частности, полагалось обращаться по всем правилам утонченного этикета. В 1705 году король Франции Людовик XIV позволил своим офицерам почетно сдавать бастион после того, как он получал первую небольшую брешь и был отбит первый приступ. Офицер больше не обязан был оборонять укрепление до последнего солдата.
Правила этикета диктовали способы использования пороха и вне поля битвы. Обычай, согласно которому двое мужчин встречаются на заре и палят друг в друга из пистолетов, чтобы уладить ссору, остается одним из самых курьезных фактов истории пороха – примером того, до каких абсурдных пределов может дойти условность. В 1804 году первый министр финансов США Александр Гамильтон встретил славную смерть, стреляясь на дуэли с вице-президентом Аароном Бэром. И британскому премьер-министру Уильяму Питу-младшему, и герцогу Веллингтону случалось выходить на поединок со своими политическими противниками.
Дуэль на пистолетах, завоевавшая популярность в XVIII столетии, сохранила ее и в дальнейшем. Как и многие другие правила этикета той эпохи, дуэльный кодекс восходил ко дням рыцарства и правилам турниров. Строжайшие правила делали дуэль в той же степени обрядом, что и боем. Секунданты заранее оговаривали условия, договаривались о расстоянии между отметками – «барьерами» – и устанавливали их. По сигналу оба дуэлянта одновременно стреляли. Поскольку гладкоствольные пистолеты были неточны, попадание в значительной степени было делом случая. Умение «стоять под огнем» считалось необходимым для человека чести. Иногда обменявшиеся выстрелами враги покидали место дуэли лучшими друзьями.
Если же случалось худшее, дуэльный кодекс рекомендовал раненому «не выказывать тревоги или смущения», а, умирая, «отойти в мир иной со всем возможным приличием». В общем, как говаривали в одной английской таверне, излюбленном месте дуэлей, – «пистолеты для двоих и шампанское для одного!».
Несмотря на романтический ореол, в действительности дуэль на пистолетах была грубой насмешкой и над справедливостью, и над честью. В 1792 году американский писатель Хью Генри Брекенридж издевался над дуэлью в романе «Современное рыцарство», заставляя своего персонажа следующим образом ответить на вызов некоего британского офицера: «Если Вам угодно испытать Ваши пистолеты, выберите некий предмет – дерево или дверь амбара – примерно моих размеров. Если Вы попадете в этот предмет, дайте мне знать – и я признаю, что, окажись я на том месте, Вы вполне смогли бы попасть и в меня» [37]37
«Современное рыцарство», книга 1, глава 13.
[Закрыть].
Даже масштабные сражения обилием условностей могли напоминать дуэль. Встреча двух армий в 1745 году хорошо иллюстрирует природу боя в эпоху долгого оружейного застоя. Эта была одна из тех мелких войн, которые вели между собой Англия и Франция, каждая во главе пестрой компании союзников. Французскому командующему Морицу Саксонскому приходилось в свое время сражаться и против Франции. Предводителем англичан с их ганноверскими и голландскими союзниками был герцог Камберленд, сын короля Георга II, уже опытный полководец в свои двадцать два года.
Противники встретились во Фландрии, чье расположение и особенности топографии давно превратили ее в удобное место для битв. Мориц сделал первый ход, неспешно осадив укрепленный город Турнэ. Камберленд собрал войско и двинулся выручать город. Обе армии, примерно по 50 тысяч человек с каждой стороны, сошлись 11 мая неподалеку от деревни Фонтенуа.
Из Парижа прибыл Людовик XV, пожелавший присутствовать при сражении. Его сопровождал наследник и группа избранных придворных. Облаченный в золотые кружева, король с удовольствием обозревал свои блестящие войска. Людовик обожал полковое братство, все эти ночевки на сеновалах и непристойные анекдоты вокруг костра в ночь перед битвой. Много значил и тот факт, что впервые со времен Столетней войны, закончившейся триста лет назад, на поле боя одновременно присутствовали представители королевских фамилий и Англии, и Франции. На следующее утро король и его свита заняли позицию на холме, откуда им должно было быть хорошо видно действие. Некоторые придворные взобрались на деревья, чтобы видеть лучше.
К оборонительной позиции Морица Саксонского подошел строем дисциплинированный отряд английских пехотинцев, вооруженных мушкетами, которые сами по себе уже были символом крайне медленного прогресса пороховых технологий. Мушкет «Смуглая Бесс», принятый на вооружение английской пехоты в 1703 году, представлял собой гладкоствольное ружье несколько меньшего размера, чем старый испанский мушкет. Главной особенностью «Смуглой Бесс» было то, что ей не был нужен тлеющий фитиль, чтобы поджечь пороховой заряд. С момента появления стрелкового оружия на поле боя в XVI веке необходимость иметь с собой живой источник огня была его главным недостатком. Колесцовые замки показали, что существуют и другие возможности. Новым словом стал кремневый замок.
Чтобы выстрелить из кремневого ружья, солдат взводил большим пальцем рычаг, преодолевая сопротивление мощной пружины. Рычаг заканчивался зажимом, в котором был закреплен заостренный кусочек кремня. Маленькая полка с порохом, расположенная рядом с запальным отверстием, была закрыта стальной крышкой, совмещенной с огнивом. При нажатии на спусковой крючок пружина толкала кремень вперед. Когда он ударялся об огниво, крышка полки открывалась, искры осыпали порох, пламя сквозь запальное отверстие поджигало заряд в стволе. Эта система, упростившая стрельбу, появилась еще в начале XVII века, а к концу столетия фитильный замок окончательно вышел из употребления.
Вдобавок к кремневому замку «Смуглая Бесс» была снабжена штыком, выполнявшим ту же роль, что и колющее оружие в средневековых битвах: холодное оружие, прикрепленное под дулом мушкета, помогало пехотинцам защититься от кавалерийской атаки и самим атаковать после того, как они дали залп.
«Смуглая Бесс» была специально разработана для высокого темпа стрельбы. Канал ее ствола был чуть шире, чем пуля калибра 0,71 дюйма, так что последняя легко закатывалась в ствол. Заряжение было быстрым – обученный мушкетер мог сделать выстрел каждые двенадцать секунд. Выдержать пять вражеских залпов в минуту с расстояния меньше ста ярдов было настоящим испытанием.
И все же «Смуглая Бесс» оставалась неточным и неповоротливым оружием. Тем не менее с небольшими модификациями это ружье оставалось на вооружении целых 140 лет, что само по себе красноречиво свидетельствует о медленном развитии огнестрельных технологий в ту эпоху.
Взяв свои мушкеты на плечо, англичане завершили переход через лощину и, словно на параде, под барабанный бой и пение флейт, с развевающимися полковыми знаменами поднялись на равнину, на которой и должна была разыграться битва. Им противостояли шесть батальонов французской и швейцарской пехоты. Всего шестьдесят футов разделяли французов в светло-голубых мундирах и англичан – в красных. Английские офицеры отдали врагу честь и раскланялись. Французы ответили тем же. От английских рядов отделился капитан, навстречу ему вышел французский лейтенант. Угостив врага из карманной фляжки, англичанин самым вежливым образом предложил ему стрелять первым. Француз со всей возможной учтивостью отклонил лестное предложение. Наблюдая за этими галантностями, более уместными не в битве, а на дуэли, вельможные зрители на холме достигли, должно быть, высшей степени волнения.
Промедление в подобных обстоятельствах – ужасная вещь. Французские солдаты, потеряв терпение, сделали несколько выстрелов по соблазнительной цели. Однако разрозненные выстрелы не поколебали английские порядки. Англичане двинулись навстречу французам и, подойдя на тридцать футов, вскинули мушкеты и дали смертоносный залп. Французский офицер, минуту назад обменивавшийся любезностями с противником, был убит наповал.
Залп скосил еще 50 офицеров и 760 рядовых. Французы дрогнули, запаниковали и – обратились в бегство. «Тут дела наши пошли не вполне хорошо», – описывает этот момент битвы официальная французская депеша.
Но Мориц Саксонский не пал духом. Английский авангард захватил центр поля, однако оторвался от основной части своих сил. Мориц сомкнул ряды и послал в атаку одну за другой восемь волн кавалерии. После чего настало время его излюбленного приема – массированной пехотной атаки. Поскольку англичане были отрезаны от подкреплений, битва, согласно тому же официальному отчету, «была решена в десять минут».
Как только кончилось сражение, галантность снова незамедлительно вступила в свои права. Французские хирурги ухаживали за ранеными англичанами столь же заботливо, как и за своими соотечественниками. Пленных отпустили под честное слово, погибших похоронили с воинскими почестями. Камберленд направил Людовику письмо с благодарностью за учтивость и подписался «Ваш любящий друг».
Но учтивость не могла скрыть того факта, что произошла настоящая бойня. Более пяти тысяч человек были убиты, еще десять тысяч ранены. Поддавшись сентиментальному порыву, обычно сдержанный Людовик отправился осматривать поле битвы. Он взял с собой сына-подростка и показал ему тела погибших, многие из которых были чудовищно изуродованы. «Видите теперь, – обратился его величество к дофину, – какова цена виктории?»
Глава 10
История выходит из-под контроля
В 1774 году генерал-лейтенант Томас Гейдж был самым могущественным человеком в Америке, и порох был в центре его самого пристального внимания. Лицом к лицу с радикальными колонистами, замышляющими мятеж, главнокомандующий британскими войсками в североамериканских колониях и королевский губернатор Массачусетса следовал инстинкту капитана, который отовсюду слышит шорохи назревающего бунта: первым делом – уберечь свой порох.
К тому времени порох давно уже стал главным инструментом войны и изменчивым горючим смуты.
Поскольку в колониях почти не было пороховых мельниц, контроль над этим стратегическим продуктом казался верной гарантией спокойствия. Значительная часть пороховых запасов Массачусетса хранилась в Провинциальном пороховом арсенале, построенном на отдаленном холме в шести милях от Бостона. Чтобы наложить арест на эти запасы, Гейджу следовало действовать быстро. Если повстанцы пронюхают о его намерениях, они могут помешать ему, а то и опередить, тайно перевезя взрывчатку в другое место.
У Гейджа был самый горький опыт знакомства с порохом. В 1745 году он служил в британских частях, разгромленных при Фонтенуа. Удача не повернулась к нему лицом и тогда, когда после назначения в Америку он сопровождал грубого и властного генерала Эдварда Браддока во время кампании 1755 года, целью которой было выбить французов из долины Огайо. «Красные мундиры», попавшие в засаду индейцев и канадской милиции, были почти полностью перебиты. Арьергард, которым командовал Гейдж, едва смог прикрыть отход уцелевших, в том числе и некоего провинциального офицера по имени Джордж Вашингтон.
Консервативный, свято верящий во власть закона, трудолюбивый Гейдж чувствовал себя не в своей тарелке, имея дело с неуловимыми подстрекателями, возбуждавшими бостонскую чернь. «Он был слишком честен, – отзывался о нем современник, – чтобы иметь дело с людьми, которые с молоком матери всосали коварство и страсть к интриге». Слишком честный – или начисто лишенный воображения – Гейдж в 1770 году послал печально известный 29-й пехотный полк усмирять охваченный волнениями Бостон. Дело закончилось мушкетным залпом и пятью убитыми, каковое событие повстанцы не замедлили окрестить «бойней».
В 1773 году Гейдж выдвинул предложение о введении «Репрессивных законов» в ответ на действия повстанцев, сбросивших в Бостонскую гавань тюки с чаем с английских кораблей [38]38
Так называемое Бостонское чаепитие: протестуя против беспошлинного ввоза английского чая, жители Бостона, переодетые индейцами, в декабре 1773 года пробрались на три корабля Британской Ост-Индской компании, стоявшие в гавани, и выбросили за борт 342 ящика с чаем.
[Закрыть]. По его распоряжению был закрыт порт и ограничены права городских собраний – этих рассадников «зла демократии». Однако генерал был осторожным человеком. Женатый на богатой наследнице-американке и осознающий опасности открытого конфликта, он прежде всего искал способа избежать войны.
Первого сентября 1774 года в 4.30 утра. Гейдж послал роту солдат на гребных баркасах на дальний берег Бостонской гавани. Пройдя строем до порохового арсенала – каменной башни без окон, – солдаты изъяли 250 бочонков с порохом и две латунные полевые пушки и перевезли их в безопасное место – в главную британскую цитадель на острове Кэстл-Айленд. Последовавшая реакция колонистов убедила Гейджа в том, что он принял мудрое решение. По всей стране бушевали слухи: Бостон подвергнут бомбардировке, шестеро убитых, война неминуема. Патриоты жгли сигнальные костры и часами били в набат. На следующий день везде было полно вооруженных повстанцев. Из одной только долины Коннектикута выступили в поход двадцать тысяч человек. Вожди сторонников независимости отчаянно пытались успокоить возмущенных сограждан. Тори, презренные сторонники британцев, спасались бегством. Это безумие вошло в историю Новой Англии как «Пороховая тревога».
Сначала Гейдж хотел послать войска на сорок миль в глубь страны, чтобы конфисковать пороховой склад в Вустере, но потом отказался от этого плана, сочтя его излишне провоцирующим. Вместо этого он заставил всех бостонских торговцев порохом продать свои запасы короне. Он построил укрепления на перешейке Роксбери, соединяющем с материком полуостров, на котором расположен Бостон. На укреплениях были поставлены пушки. Генерал настоятельно просил Лондон, чтобы ему прислали дополнительно еще 20 тысяч человек. Если учесть, что вся армия Британии в мирное время насчитывала 12 тысяч пехотинцев, это требование дает некоторое представление о степени беспокойства Гейджа. Верховное командование прислало ему четыреста солдат.
Со своей стороны, повстанцы создали «Комитет по связи»: его члены, которых называли «механиками» (среди них было много искусных ремесленников), должны были отслеживать перемещения британских солдат, чтобы помешать дальнейшим конфискациям пороха. Среди тридцати бостонских «механиков» был и серебряных дел мастер Пол Ревир. «Никогда еще дух Свободы не реял столь высоко, как нынче, – писал 40-летний Ревир четвертого сентября. – Пусть солдаты трепещут».
В октябре король Георг личным декретом запретил экспорт пороха в Америку и повелел, чтобы все имеющиеся в колониях запасы были переданы в распоряжение короны. Снова поднялась буря возмущения. В декабре Пол Ревир проскакал верхом сквозь бушующий буран пятьдесят миль до Портсмута, штат Нью-Гэмпшир, чтобы предупредить: приближаются британские солдаты, они собираются конфисковать запасы пороха в форте Уильям-энд-Мэри.
Однако прежде чем основные силы британцев добрались до форта, его осадили четыреста местных ополченцев. Перед лицом превосходящих сил противника малочисленный британский гарнизон успел дать залп из трех пушек, ни в кого не попал и был разоружен. Прежде чем взломать погреб и унести порох, мятежники имели наглость спустить королевское знамя. Сотню бочонков взрывчатки увезли на подводах и лодках.
Гейдж чувствовал, что события выходят из-под контроля. В Ньюпорте, Провиденсе, Нью-Лондоне повстанцы вывозили порох из арсеналов и переправляли его для надежности в глубь страны. В феврале 1775 года Гейдж узнал, что в Сейлеме переделывают корабельные орудия в полевые пушки. Отряд, который он послал туда, чтобы расследовать дело, внезапно оказался лицом к лицу с милицией Сейлема и рыбаками мыса Марблхэд. Солдаты отступили. «Дела принимают с каждым днем все более серьезный оборот», – записывал Хью Перси, верный адъютант Гейджа.
Его величество был крайне разгневан на тех, кто похитил его порох и осквернил его форт. Лондон требовал немедленных действий против патриотов – этого «грубого сброда, не имеющего ни плана действий, ни согласия, ни руководства». Но британский главнокомандующий был по-прежнему убежден, что лучший способ разрядить обстановку – это завладеть порохом колонистов. Однако новая операция по аресту своенравного вещества просто обязана была увенчаться успехом – еще одна неудача, подобная тем, что постигли Гейджа в Портсмуте или Сейлеме, стала бы катастрофой.
Гейдж избрал целью следующей вылазки городок Конкорд в пятнадцати милях к северо-западу от Бостона. Конкорд был центром мятежных настроений и базой повстанцев – они хранили там припасы. В одном только здании, доносили шпионы Гейджа, хранилось семь тонн пороха. Нужно было всего лишь ударить по мятежникам прежде, чем они соберут свои силы, значительно превосходящие численностью его отряд. Секретная операция началась в десять вечера 18 апреля. Британских солдат разбудили шепотом и приказали каждому взять с собой 36 патронов. Они выскользнули из бостонских казарм через черный ход и тихо пошли по спящим улицам. Залаяла собака – солдат штыком заставил животное умолкнуть. Моряки переправили девятьсот человек через реку Чарльз. Мокрые и дрожащие от холода солдаты начали свой марш-бросок.
Однако они все же вели себя недостаточно тихо. Далеко впереди послышался зловещий звон набата и треск предупредительных выстрелов: Ревир и его товарищи, пронюхав о планах англичан, успели опередить их: они уже переправились через реку и как раз в этот момент поднимали по тревоге всю округу.
Гейдж поручил руководство операцией двум ветеранам: грузному осторожному подполковнику Фрэнсису Смиту и опытному майору морской пехоты Джону Питкерну. Последний испытывал к крикливому сброду профессиональное презрение. «Стоит мне лишь наполовину вытащить свою шпагу из ножен, – писал он в одном письме, – как вся эта массачусетская банда бросится наутек. Я убежден, что они никогда не осмелятся напасть на наши регулярные части». Чувствуя, что вокруг неспокойно, Смит выслал Питкерна с шестью ротами легкой пехоты вперед. Едва занялся пасмурный рассвет, Питкерн скомандовал солдатам зарядить мушкеты. Они надкусили патроны [39]39
Картонный или бумажный патрон надкусывали перед заряжением, чтобы искра запала могла достичь пороха внутри патрона. См. также стр. 258.
[Закрыть], насыпали на полки порох, забили в ствол пули и приготовились вступить в городок Лексингтон.
Дойдя до треугольной поляны общественного выгона в центре городка, они столкнулись лицом к лицу с небольшим отрядом ополченцев графства Миддлсекс. «Красные мундиры» сломали свою колонну и перестроились в шеренгу. Из соседней таверны Бакмена высыпали зеваки. Остальные горожане наблюдали за происходящим с окрестных улиц, лишь смутно ощущая, что присутствуют при событии исторического значения.
Враги, которых разделяло шестьдесят ярдов вытоптанной травы, не сводили друг с друга глаз. Британские пехотинцы были неграмотными, крепко пьющими людьми, которых солдатская судьба забросила на чужбину. Их боевой дух был невысок. Колонисты презирали их, – соответственно и сами англичане величали людей, которые сейчас противостояли им, не иначе как «мятежники», «провинциалы», «янки». Эти ополченцы, чьи длинные волосы были стянуты шнурком на затылке, вовсе не были мечтательными идеалистами: многие из них уже участвовали в кровавых стычках с индейцами и французскими солдатами в самых глухих уголках колоний. Но сейчас, несмотря на то что люди, стоявшие по обе стороны поляны, испытывали друг к другу взаимное презрение, они были соотечественниками, сынами британского народа.
Некоторые ополченцы полагали, что вставать на пути регулярной армии – полное безрассудство. Их командир, капитан Джон Паркер, быстро прекратил разговорчики: «Ни шагу назад! Не стрелять, пока они не выстрелят первыми. Но если они все же хотят войны, пусть она начнется здесь». Его люди не двигались с места. Ситуация накалялась. Британские солдаты раз за разом издавали боевой клич – грозное «ура!». Офицеры кричали повстанцам, чтобы те сложили оружие. Паркер принял новое решение: видя, что смятение нарастает, он отдал ополченцам приказ разойтись. Некоторые повиновались, «хотя и не так стремительно, как могли бы», сообщает очевидец. Другие не двинулись с места.
Кто в это утро выстрелил первым, мы не узнаем никогда. Мрачные предчувствия и враждебность, копившиеся на протяжении десяти лет, внезапно ударили всем в голову. Прогремел выстрел, быть может, и два. Хотя британская пехота и славилась своей дисциплиной, то один, то другой солдат вдруг стрелял без приказа. Некоторые из ополченцев стали отстреливаться. А потом воздух распорол ужасный звук мушкетного залпа. Почти сразу же, сообщает один очевидец, «дым скрыл от нас все, кроме голов нескольких лошадей».
Хаос воцарился на поляне. Британские солдаты перезаряжали ружья и стреляли со сноровкой, отточенной годами бесконечной муштры. Лошади понесли. Ополченцы бежали и падали, убитые наповал. Зрители в панике разбегались. Один патриот, за которым гнались по пятам, бросился в деревенский молитвенный дом, служивший арсеналом, и сунул ствол в бочонок с порохом, готовый взорвать здание, если «красные мундиры» ворвутся следом. Джонатан Харрингтон, один из жителей городка, упав с ужасной раной в груди, из последних сил дополз до дома и умер на пороге на глазах жены и сына…
Британские офицеры приказали барабанщикам бить команду «в ружье». Автоматически подчиняясь приказу, солдаты вновь построились и двинулись дальше. На поляне остались лежать девять убитых ополченцев. Пороха в Конкорде британцы не нашли – благодаря тревоге, которую поднял Ревир, у патриотов хватило времени, чтобы увезти из города большую часть боеприпасов. Отбив цапфы у нескольких пушек и срубив «шест свободы» – мачту с флагом, возвышавшуюся посреди городка, – солдаты построились для долгого марш-броска обратно в Бостон.
События этого дня вошли в анналы американской мифологии как образец индивидуалистской тактики на индейский манер. Почти сотню лет спустя Лонгфелло опишет,
Отдельные перестрелки и нападения из засады действительно сыграли свою роль в этот день, но на протяжении большей части боя американские ополченцы пытались противостоять «красным мундирам» на традиционный манер: строй против строя.
Все получилось гораздо хуже, чем мог представить себе генерал Гейдж – как бы он ни опасался за пороховые запасы. Его лучшим солдатам нанесла чувствительное поражение шайка решительных фермеров и торговцев. «Повстанцы, – писал он, – вовсе не презренный сброд, как слишком многие полагали».
Неудачи продолжали преследовать Гейджа. Скоро его гарнизон будет взят в осаду в Бостоне. В августе его собственные офицеры откажутся ему повиноваться. В октябре генерала отзовут в Англию. К тому времени в Северной Америке уже будет идти полномасштабная война.
Еще в июне Гейдж возложил командование первой серьезной операцией против повстанцев на человека, который впоследствии сменит его на посту командующего, – на генерала Уильяма Хау. Американцы неожиданно укрепили холм Бридс-хилл на полуострове Чарльстон, на другом берегу Бостонской гавани. И военная наука, и надменная гордость в сочетании с немалой самонадеянностью диктовали одно: банду этих подонков мятежников следует атаковать прямо в лоб.
Под голубым весенним небом английские пехотинцы, одетые в свои красные шерстяные мундиры, стали подниматься вверх по склону холма. Один из командиров повстанцев, полковник Уильям Прескотт, слишком хорошо знал, что пороха у его людей хватит не более чем на несколько залпов. Его приказ – «не стрелять, пока не увидите белки их глаз», – стал историческим афоризмом, хотя точно эти же слова приписывают некоему шотландскому подполковнику, который произнес их еще в 1743 году. Приказ Прескотта был отдан исключительно по соображениям экономии. Американцы выждали, пока солдаты не приблизились на десять ярдов к их наскоро построенным укреплениям. И тут прямо в лицо британцам внезапно затрещали выстрелы. «Красные мундиры» дрогнули и отступили к подножию холма.
Хау и его офицеры, воспитанные на европейских условностях боя, считали, что отменить атаку или хотя бы изменить направление удара означало бы покрыть позором честь Британии. Они снова приказали своим людям наступать вверх по склону. И снова их отразил огонь американцев. Ничего не оставалось, как атаковать в третий раз.
На этот раз залпа не последовало: у американцев кончился порох. Не имея штыков, они были вынуждены отступить. Но дело дорого обошлось британцам. Из 2300 солдат, принимавших участие в бою, половина была убита или ранена. «Победа куплена дорогою ценой, – отмечал британский офицер. – Еще одна такая – и нам конец».
То, что американцы не смогли удержать свою позицию в битве при Банкер-хилле (название ей дал близлежащий холм), было результатом тактической неопытности и оплошности служб снабжения. Но этот случай лишний раз показал повстанцам, что у всех их военных планов был чрезвычайно опасный изъян: отчаянная нехватка пороха.
Его производство не было для Америки делом совершенно неизвестным. Во время Французской и Индейской войн 1750-х годов здесь построили несколько маленьких пороховых мельниц. Но когда вновь наступили мирные времена, Лондон повелел закрыть эти предприятия, как и вообще все мануфактуры в колониях. Вместо этого королевские губернаторы обложили пошлиной все суда, входившие в американские гавани, а полученные деньги направляли на закупку английского пороха. Впрочем, в любом случае местный продукт не мог сравниться с порохом, сделанным на больших британских мельницах из лучшей индийской селитры.
Когда юная американская армия осадила британцев в Бостоне, все это рискованное предприятие покоилось на очень шатких основаниях. В августе 1775 года Джордж Вашингтон писал из Кембриджа: «Наше положение по части пороха гораздо более серьезно, чем я мог себе представить. У нас едва наберется тридцать два бочонка».
Это означало – всего полфунта на солдата. К концу месяца запас стал еще меньше. О том, чтобы стрелять из прожорливых пушек, вообще практически не было речи. Глядя на Бостон с холма Проспект-хилл, генерал Натаниэл Грин сокрушался: «О, если бы у нас было достаточно пороха! Тогда я бы мог надеяться увидеть, как здесь будет совершено нечто, что послужит к вящей славе Америки».
На первых этапах войны американской армии приходилось выпрашивать порох у частных лиц, брать его взаймы и даже воровать. Инвентаризация, проведенная во всех тринадцати колониях, обнаружила, что в наличии имеется только сорок тонн – этого хватило бы всего на несколько месяцев военных действий. Около половины взрывчатки отправили в Кембридж, чтобы поддержать армию Вашингтона, остаток предназначался для нужд местной самообороны. В июне 1775 года тысячу фунтов пороха нельзя было купить в Нью-Йорке ни за какие деньги. Группа «Сынов свободы» в Саванне, штат Джорджия, в мае похитила несколько бочонков пороха из правительственного арсенала, а затем в июле захватила целых шесть тонн драгоценного порошка на корабле, стоящем в гавани.
Одна из первых резолюций в области бизнеса, принятых Вторым национальным конгрессом независимой Америки, имела целью сократить дефицит пороха. Нью-Йорк и Филадельфия были провозглашены базовыми сборными пунктами для селитры и серы. Конгресс предложил субсидии владельцам пороховых мануфактур и нанял французских специалистов, чтобы те обучили американцев тонкостям порохового ремесла. Обсуждалась возможность вооружения повстанцев пиками и кольями вместо огнестрельного оружия. Бенджамин Франклин совершенно серьезно предлагал использовать вместо мушкетов лук и стрелы. Однако в XVIII столетии возвращение к тактике времен Генриха V в битве при Азенкуре [41]41
Одна из битв Столетней войны, произошедшая 25 октября 1415 года при Азенкуре – селении к югу от Кале. Англичане под командованием Генриха V разгромили французскую армию, существенно превосходившую их численностью.
[Закрыть]уже не казалось здравой идеей. К Рождеству 1775 года Вашингтон решительно заявил: «Наша потребность в порохе необычайна. Ежедневный расход и отсутствие пополнения запасов делает перспективы самими мрачными». К середине января запасы практически иссякли. А у генерала Хау в это время, как назло, были в распоряжении целые тонны пороха, и он мог рассчитывать на регулярные поставки морем. Если бы он решил прорваться из Бостона, он мог бы сокрушить маленькую армию Вашингтона и положить конец американской свободе. Но он слишком долго выжидал.
За год до этого в «Роял Америкэн Мэгэзин», иллюстрированном журнале, который издавал Пол Ревир, обсуждались способы кустарного производства селитры. В статье говорилось, что селитра – это «испарение тел животных. Голубятни, конюшни и коровники, а особенно старые оштукатуренные стены изобилуют ею». Поскольку описание способов нападения на солдат его величества могло быть сочтено призывом к бунту, автор статьи превозносил медицинское применение селитры и рекомендовал добавлять ее в бренди для улучшения вкуса напитка. Читатели поняли намек.
