Текст книги "Асутры"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Телепатия? Многие соображения позволяли подвергнуть сомнению целесообразность повседневного применения телепатической связи человеком, хотя другие существа могли пользоваться таким методом общения более последовательно. Приписывать исключительно человеку способность время от времени угадывать мысли или эмоции на расстоянии было бы нерационально. «Сравнительное изучение разумных существ было бы чрезвычайно занимательным времяпровождением», – решил Этцвейн…

Он разглядывал во всех направлениях глухо-черное, пылающее звездами небо. На скорое прибытие Ифнесса и земного звездолета можно было не надеяться. Но уже нужно было опасаться преждевременного прибытия звездолета насекомых-паразитов. Орбитальный корабль-накопитель в целом представлял собой шишковатый цилиндр, утыканный приземистыми конусами с ветвистыми мачтами из белого металла, разбросанными на пять-шесть метров один от другого. Этцвейн не преминул отметить, что накопитель, в отличие от красновато-бронзовых дисковых звездолетов, поблескивал гладким, будто полированным угольно-серым покрытием, отливавшим маслянистыми алыми, темно-синими и зелеными разводами.

Этцвейн вернулся в рубку, чтобы изучить приборы управления. Несомненно, они должны были выполнять те же основные функции, что и земное оборудование. Этцвейн подозревал, что Ифнесс, если бы у него была такая возможность, смог бы разобраться в значении странных маленьких жгутиков, выростов и канавок, емкостей с серым студнем… Снизу, из коридора, появился Каразан. Клаустрофобия вызывала в нем тревогу и раздражительность. Только под прозрачным куполом, окруженный безграничным космосом, гетман становился спокойнее: «Не могу пробить стену! Ножи и палицы бесполезны, а инструменты насекомых я не понимаю».

«Не вижу, чем асутры могли бы нам угрожать, – размышлял вслух Этцвейн, – если все их проходы замурованы. Отчаявшись, они могли бы, наверное, прожечь перегородки и обстрелять нас из лучевого оружия… С другой стороны, если бы они согласились спуститься на Дердейн, то потом могли бы улететь подобру-поздорову. Конечно, в таком случае Ифнессу не удастся заполучить их корабль, но он может и подождать до следующего раза».

«Согласен целиком и полностью! – заявил Каразан. – Не выношу висеть в пустоте, как птица в клетке. Если бы мы сумели как-то объясниться с захребетниками, то, наверное, смогли бы и сторговаться. Может быть, жабы их понимают? Попробуем растолковать им, что нам нужно – все равно больше нечего делать».

Они спустились в трюм для рабов, где в безразличной неподвижности сидели служители-амфибии. Этцвейн провел одно бородавчатое существо в рубку и жестами, указывая на пульт управления и на планету, стал объяснять жабе, что та должна опустить корабль на поверхность. Ничто не помогало. Серая тварь стояла, уставившись пятью глазами во все стороны. Складки кожи у боковых отверстий низколобой головы учащенно вздымались и опадали, свидетельствуя о неких неизвестных эмоциях.

Раздосадованный Этцвейн даже подтолкнул амфибию к пульту управления, но существо сжалось, напряглось и выделило вонючую слизь из желез по обеим сторонам спинного хребта. Этцвейн прекратил дальнейшие попытки.

Поразмышляв полчаса, он подошел к заблокированному лазу под скамьей – тому, куда сбежала асутра – и осторожно отодвинул мешки с сухими зерновыми лепешками, загораживавшие вход. Этцвейн шипел и свистел самым успокоительным и ободряющим, с его точки зрения, образом, после чего прислушивался. Ответом было гробовое молчание. Он еще раз посвистел, подождал – снова безрезультатно. Раздраженный и разочарованный, Этцвейн завалил проход мешками. Не могла же асутра, умственными способностями не уступавшая человеку, не понимать, что ей предлагают перемирие!

Почти прижавшись лицом к прозрачному куполу, Этцвейн смотрел на Дердейн, уже ярко освещенный солнцами. Вихрь перистых облаков заслонял озеро Ниор. Прямо внизу Миркильская долина тоже скрылась под облаками… Отказ асутры начать переговоры означал, по-видимому, неспособность к компромиссу или сотрудничеству. Судя по всему, паразиты не ожидали никаких уступок и сами уступать не собирались. Этцвейн вспомнил рогушкоев, сеявших смерть, ужас и разорение среди народов Шанта. Согласно первоначальному допущению, рогушкои были экспериментальным биологическим оружием, разработанным с целью опустошения и порабощения земных миров. Теперь, однако, возникало впечатление, что асутры опробовали на Дердейне медных бесов, рассчитывая использовать их в борьбе с хозяевами черных шаровидных звездолетов…

Мрачно нахмурившись, Этцвейн разглядывал Дердейн. Ситуация становилась все более загадочной и противоречивой. Этцвейн перебирал в уме вопросы, время от времени вызывавшие у него замешательство. Зачем асутрам понадобились рабы с Дердейна, если в их распоряжении уже были кха – столь же понятливые, сильные и расторопные? Почему кха с такой страстью растоптал асутру? Как асутры могли надеяться, что рогушкои устоят против технологически развитой расы? И еще: когда кха оказался замурован в отсеке расстрелянного корабля-диска, почему управлявшая им асутра не выбралась наружу сама? Размеры позволяли ей это сделать. В высшей степени любопытно! Возможно, когда-нибудь какие-нибудь обстоятельства прольют свет на эти тайны.

Время тянулось медленно. Алулы подкрепились принесенным с собой вяленым мясом и осторожно попробовали сухие зерновые лепешки из корабельных запасов. Скорее бы прибыл Ифнесс на спасательном корабле! В том, что Ифнесс вернется, Этцвейн не сомневался. Ифнесс никогда ни в чем не терпел поражения, Ифнесс был слишком горд, чтобы допустить провал… Этцвейн спустился в трюм и взглянул на длинные ряды бледных спящих лиц. Он нашел Руну Ивовую Прядь и провел несколько минут, рассматривая ее правильные черты. Прикоснувшись к ее шее, он попытался уловить пульс, но ему мешало биение его собственного сердца. Приятно было бы странствовать по степям Караза, подальше от любопытных глаз, в обществе Руны… Этцвейн медленно, неохотно отвернулся. Он побродил по кораблю, удивляясь эффективности его проектирования и точности отделки деталей. Поистине чудо техники: звездный корабль, способный переносить мыслящих существ на немыслимые расстояния!

Этцвейн вернулся в рубку управления и сел на скамью перед пультом, беспомощно разглядывая хитроумные приборы. Солнца заходили, мир под кораблем погружался в ночь.

Ночь прошла, наступил день. Хозман Хриплый лежал, раскинув руки, лицом вниз, за нарами в трюме. Веревочная петля плотно вдавилась в его шею, язык вывалился. Каразан неодобрительно поворчал, но даже не попытался искать убийц – смерть работорговца не казалась ему заслуживающим внимания событием.

Шло время. В корабле установилась атмосфера сомнения и неуверенности. Торжество победы прошло, кочевники предавались унынию… Снова Этцвейн посвистел в проход, ведущий к убежищу асутры – безуспешно. Теперь он подозревал, что все асутры сдохли. Он видел, как асутра юркнула в лаз под скамьей. Впоследствии алулы прикончили асутру, устроившуюся на шее бесхвостой амфибии. Это могло быть одно и то же насекомое.

Прошел второй день, за ним третий, четвертый. Каждое утро Дердейн украшался новым узором облаков, других изменений не было. Этцвейн уверял алулов в том, что отсутствие каких-либо событий – хороший признак, но Каразан возразил: «Не могу согласиться с твоими доводами. Что, если Ифнесса зарезали по пути в Шиллинск? Что, если он не смог связаться с соплеменниками? Или, например, ему могли отказать в помощи. Что тогда? Мы сидели бы тут и ждали – так же, как ждем сейчас. Отсутствие перемен ни о чем не говорит».

Этцвейн попытался рассказать об особенностях необычного, извращенного характера землянина, но Каразан нетерпеливо отмахнулся: «Он человек. Значит, ни в чем нельзя быть уверенным».

В ту же секунду один из часовых, день и ночь стоявших у прозрачного купола, закричал: «Корабль! Вот он летит!»

Этцвейн вскочил, задыхаясь от волнения. «Слишком рано! – думал он. – Ифнесс не мог вернуться так скоро!» Прищурившись, Этцвейн смотрел туда, куда указывала рука часового… Далеко по звездному небу, поблескивая в лучах солнц, лениво скользил бронзовый диск.

«Звездолет насекомых», – сказал Этцвейн.

Каразан мрачновато отозвался: «У нас один выход – драться. Они ожидают, что их тюрьма у нас в руках».

Этцвейн взглянул на пульт управления, оживший мерцающими, бегущими нитями огоньков. Что означала эта иллюминация? Спросить было не у кого. Если экипаж звездолета-диска пытался связаться с орбитальным кораблем и не получил ответа, асутры уже были настороже. Надежды Каразана на неожиданность обороны могли не оправдаться.

Бронзовый диск полого спускался с северной стороны, замедлился и неподвижно завис в полутора километрах от накопителя. Повисев некоторое время, он внезапно озарился зеленой вспышкой и исчез. В небе стало пусто.

Из дюжины глоток послышался одновременный резкий выдох изумления. «Это еще что? – возмутился Каразан, не обращаясь ни к кому в частности. – Со мной эти фокусы не пройдут! Со мной шутки плохи!»

Этцвейн покачал головой: «Не могу сказать, в чем дело, но предпочитаю отсутствие этого корабля его присутствию».

«Они догадались, что мы здесь, и хотят застать нас врасплох, – ворчал гетман. – Мы будем готовы!»

До позднего вечера все алулы, не занятые патрулированием коридоров, толпились в рубке управления. Но бронзовый диск не появился вновь – все понемногу успокоились и вернулись к прежнему времяпровождению.

Миновали еще четыре утомительно скучных дня. Алулы впали в неразговорчивое уныние, стали пренебрегать патрульными обязанностями. Этцвейн пожаловался гетману, но Каразан отозвался неразборчивым бормотанием.

«Распускать людей опасно! – настаивал Этцвейн. – Необходимо поддерживать дисциплину. В конце концов, поднимаясь на борт челнока, каждый понимал, на что идет».

Каразан не ответил, но через несколько минут собрал кочевников вокруг себя. «Мы – алулы! – провозгласил он. – Мы знамениты стойкостью. Настало время показать, на что мы способны. Скука и теснота – не самые трудные испытания. Все могло быть гораздо хуже».

Хмурые бойцы выслушали его без возражений и впредь стали бдительнее нести вахту.

Поздно вечером произошли события, резко изменившие положение вещей. Глядя на восток, Этцвейн заметил над багрово-серыми просторами планеты неподвижно висевший в пространстве черный шар. Не представляя себе размеров сферы, расстояние трудно было оценить. Этцвейн наблюдал за шаром минут десять, но не заметил никаких признаков перемещения. Пораженный внезапной догадкой, он обернулся к пульту управления: по нему бегали разноцветные огоньки. В рубке появился Каразан. Этцвейн указал пальцем на черный шар. Тоскливо, с надеждой, Каразан спросил: «Корабль с Земли? Мы вернемся на Дердейн?»

«Не думаю. Ифнесс обещал вернуться не раньше, чем через две недели. Слишком рано».

«Тогда чей это корабль? Опять асутры?»

«Я рассказывал о битве под Три-Оргаем, – напомнил Этцвейн. – Скорее всего, это звездолет врагов асутр. Кто они, неизвестно».

«Шар приближается, – заметил Каразан. – Скоро тайное станет явным».

Двигаясь по пологой дуге, черный сферический корабль обогнул орбитальную тюрьму, замедлился и повис в полутора километрах к югу. Точно там же, где он исчез четыре дня тому назад, с коварством ядовитого насекомого возник бронзовый диск. После мимолетной напряженной задержки диск выпустил два снаряда. Черный шар рефлексивно отреагировал противоракетами. На полпути между звездолетами вспыхнуло беззвучное сияние, затмившее солнца. Если бы не материал прозрачного купола, на долю секунды потемневший в момент вспышки, Этцвейн и Каразан могли ослепнуть.

Бронзовый диск сосредоточил на черном шаре четыре луча, вьющихся, как огненные струи. Поверхность шара раскалилась докрасна и вскрылась – видимо, система защиты отказала. В отместку черный шар испустил поток лилового пламени – дисковидный звездолет на мгновение полыхнул, как факел. Диск выпустил еще один снаряд, угодивший точно в отверстие, прожженное сфокусированными лучами. Шар взорвался. На фоне облака сверкающих брызг мелькнули черные искры летящих обломков – и среди них, как показалось Этцвейну, силуэты беспомощно кувыркающихся тел. Обломки с глухим звоном посыпались на корпус корабля-накопителя. Тяжелые удары кусков покрупнее заставляли корпус отзываться мелкой дрожью.

Черное звездное небо очистилось. От сферического корабля ничего не осталось, а бронзовый диск снова исчез.

Этцвейн глухо произнес: «Диск прячется в засаде. Мы – приманка. Асутры знают, что мы здесь. Думают, что накопитель захвачен врагами, и ждут прибытия наших кораблей».

Этцвейн и Каразан беспокойно озирались под неожиданно угрожающим звездным небом. Нехитрая затея освобождения четырех девушек, украденных Хозманом Хриплым, привела к ситуации, далеко выходившей за рамки их представлений. Этцвейн не рассчитывал участвовать в космической войне.

Гетман алулов и его люди даже не сознавали безнадежности положения.

На орбите ничего не происходило. Солнца заходили, озаряя темно-малиновым пламенем бесчисленные перья облаков. В космосе ночь наступала сразу, хотя на поверхности Дердейна все еще брезжило прощальное сумеречное сияние.

Ночью Этцвейн к своему негодованию обнаружил, что патрульные спят. Он снова пожаловался Каразану, приводя прежние доводы и указывая на то, что условия не изменились. Каразан, однако, отмахнулся раздраженным жестом огромной руки от Этцвейна и его назойливых, потерявших всякий смысл опасений. «Гетман и его соплеменники деморализованы, – возмущенно думал Этцвейн. – В такой степени, что приветствовали бы нападение врагов, пленение, рабство – все, что угодно, лишь бы оказаться лицом к лицу с понятным, ощутимым противником». Мрачно насупившись, Этцвейн решил, что пытаться переубедить кочевников было бессмысленно – они больше не внимали голосу разума.

Ночь прошла, а за ней еще несколько дней и ночей. алулы сидели под прозрачным куполом, обхватив колени руками и глядя в небо невидящими глазами. Настало время обещанного возвращения Ифнесса, но никто больше не верил ни в землянина, ни в его спасательный корабль. Единственной реальностью были космическая клетка и безжизненное звездное небо.

Этцвейн придумывал десятки способов предупредить Ифнесса, если тот все-таки появится, но отказался от всех – точнее говоря, ни один из его планов не был практически осуществим. Скоро и Этцвейн потерял счет бесконечным дням. Невозможность уединиться давно стала почти невыносимой, но апатия была сильнее враждебности. Несмотря на взаимное отвращение, Этцвейн и кочевники молчаливо терпели друг друга.

Потом атмосфера ожидания изменилась – нарастало ощущение неизбежности. Кочевники тревожно бормотали, напряженно вглядываясь в космическую пустоту широко открытыми глазами. Каждый знал: что-то должно было случиться, и очень скоро. Так и произошло. Снова появился бронзовый диск-звездолет.

Люди в рубке управления тяжело застонали от отчаяния. Этцвейн в последний раз лихорадочно обыскал глазами небо, внутренне призывая земные корабли появиться: куда запропастился Ифнесс?

Кроме бронзового диска и накопителя, над Дердейном не было никаких кораблей. Диск описал дугу вокруг орбитальной тюрьмы, остановился и приблизился вплотную – угрожающе огромный силуэт заслонил звезды. Корпуса соприкоснулись, корабль-накопитель вздрогнул. Со стороны входного люка послышался низкий пульсирующий звук. Каразан взглянул на Этцвейна: «Они здесь. У тебя есть лучевое оружие. Ты будешь драться?»

Этцвейн понуро покачал головой: «Мертвые, мы не принесем пользы ни себе, ни другим».

Каразан презрительно усмехнулся: «Значит, будем сдаваться? Нас увезут, сделают рабами».

«Это неизбежно. Рабство лучше смерти. Надеюсь, жители земных миров поймут, наконец, что медлить больше нельзя, и вмешаются. Нас могут освободить».

Каразан горько рассмеялся, сжимая и разжимая огромные кулаки, но все еще не мог принять решение. Снизу, из коридора, послышались торопливые шаги. Гетман обратился к бойцам: «Не сопротивляйтесь! Нас слишком мало. Мы вынуждены подчиниться – такова участь слабых».

В рубку управления вбежали два черных циклопа, каждый с асутрой под затылком. Расталкивая людей плечами и не обращая на них никакого внимания, они направились прямо к пульту управления. Один легко и уверенно пробежался пальцами по странным маленьким жгутикам. Глубоко внутри корабля взвыли двигатели. Прозрачный купол помутнел, почернел – через него уже ничего нельзя было разглядеть. Из коридора в рубку забежал еще один кха. Жестами он показал, что алулы и Этцвейн должны удалиться. Каразан угрюмо двинулся к выходу и, пригнувшись, стал спускаться к трюму. За ним цепочкой потянулись Этцвейн и кочевники.

Глава 8

Алулы сидели на корточках между рядами многоэтажных нар со спящими рабами. Кха, занимавшиеся своей работой, игнорировали людей. На шее каждого одноглазого существа, как непомерно надувшийся клещ, сидела асутра.

Корабль-накопитель двигался. Люди не чувствовали ни вибрации, ни толчков, ни ускорения, но сомневаться было невозможно – вероятно, человеческий мозг каким-то образом чувствовал перемещение в подпространстве. Кочевники молчали, каждый погрузился в свои невеселые думы. Кха шагали мимо – так, будто пленники не существовали.

Шло время – сколько времени? Никто не пытался узнать. Раньше часы растягивались неопределенностью и напряжением ожидания. Теперь уныние и подавленность приводили к тому же результату.

Этцвейн надеялся только на то, что Ифнесса не убили на равнине Лазурных Цветов, что тщеславие заставит его выполнить обещание и прислать помощь с Земли. У кочевников не осталось никакой надежды. Их охватила вялость отчаяния. Поодаль, напротив Этцвейна, в узком промежутке между нарами лежала Руна Ивовая Прядь. Заметив ее профиль, Этцвейн почувствовал внезапный прилив теплоты. Он рискнул своей свободой и потерял ее, чтобы выглядеть в ее глазах отважным рыцарем. Таково было бы оскорбительное суждение землянина Ифнесса. Насколько оно справедливо? Этцвейн печально вздохнул: его побуждения были сложны, он сам не умел в них разобраться.

Каразан тяжело поднялся на ноги. Постояв неподвижно секунд десять, он потянулся, выворачивая огромные руки то в одну, то в другую сторону, поигрывая мышцами. Этцвейн встревожился – на лице гетмана появилось необычно спокойное и в то же время решительное выражение. Алулы наблюдали с безразличным любопытством. Этцвейн вскочил и громко позвал Каразана. Тот, казалось, не слышал. Этцвейн потряс гетмана за плечо – Каразан медленно обернулся. Широко открытые серые глаза ничего не выражали.

Другой кочевник встал и пробормотал Этцвейну на ухо: «Отойди. Он слышит зов смерти».

Еще один из алулов посоветовал: «К нему приставать опасно – он попрощался с жизнью. В конце концов, так лучше всего и для него, и для всех нас».

«Неправда! – закричал Этцвейн. – От мертвых никому нет никакой пользы. Каразан!» Он тряс гетмана за богатырские плечи: «Слушай! Ты меня слышишь? Если хочешь когда-нибудь еще раз увидеть озеро Ниор, слушай меня!» Ему показалось, что в глазах Каразана мелькнула искра понимания: «У нас есть надежда! Ифнесс жив – он найдет нас!»

Стоявший рядом кочевник с волнением спросил: «Ты на самом деле в это веришь?»

«Если бы вы знали Ифнесса, то не сомневались бы! Землянин неспособен признать поражение».

«Может быть, – отозвался кочевник. – Но как он нам поможет, если мы затеряемся на неизвестной планете далекой звезды?»

Из груди Каразана вырвался хриплый нечленораздельный звук. С трудом подбирая слова, гетман выдавил: «Как… как он нас найдет?»

«Не знаю, – признался Этцвейн. – Ноя никогда не потеряю надежду!»

Каразан сказал с укоризной, срывающимся голосом: «Глупо говорить о надежде! Напрасно ты меня будил – я слышал боевой клич смерти».

«Ты не трус, ты обязан надеяться! – настаивал Этцвейн. – Умирать легко, жить трудно».

Каразан не ответил. Он снова уселся на пол, потом растянулся во весь рост и заснул. Другие алулы переговаривались вполголоса, недружелюбно поглядывая на Этцвейна. То, что он прервал исступление «слышащего зов смерти», явно пришлось им не по душе… Этцвейн вернулся на прежнее место и скоро уснул.

Алулы вели себя враждебно. Кочевники демонстративно игнорировали Этцвейна и говорили друг с другом так, чтобы он не мог расслышать. Каразан, видимо, не разделял чувства бойцов. Он сидел поодаль от всех, то наматывая на пальцы, то разматывая плеть-нагайку со свинцовым грузилом на конце.

Примерно через сутки Этцвейн, дремавший на полу, внезапно проснулся. Вокруг него стояли три кочевника – Чернявый Хуланик, Красавчик Файро и Ганим Шиповатый Сук. В руках Ганима была веревка. Этцвейн приподнялся и сел с лучевым пистолетом наготове. Он вспомнил Хозмана Хриплого и его вывалившийся язык. Алулы молча сделали вид, что идут по своим делам.

Этцвейн поразмышлял несколько секунд и подсел к Кара– зану: «Твои люди хотели удавить меня во сне».

Каразан многозначительно кивнул, продолжая вертеть плеткой.

«Почему?»

Сначала казалось, что гетман не ответит. Помолчав, он произнес с некоторым усилием: «Без причины. Просто они не прочь кого-нибудь убить и выбрали тебя. Своего рода игра».

«Я в эти игры не играю! – резко и холодно заявил Этцвейн. – Пусть забавляются в своей теплой компании. Прикажи им оставить меня в покое».

Каразан вяло пожал плечами: «Какая разница?»

«Тебе все равно, разумеется. Для меня, однако, это имеет большое значение».

Каразан снова пожал плечами, наматывая и разматывая плеть.

Ситуация заставляла задуматься. У Этцвейна было лучевое оружие. Его могли убить только во сне – вероятно, не с первой попытки, может быть, даже не со второй. Алулы играют с ним, стараются довести до нервного срыва. Зачем? От скуки. Подлое развлечение, спорт варваров. Можно ли назвать такую забаву жестокой? С точки зрения кочевников жизнь чужака Этцвейна стоила не больше жизни чумпы, пойманной на потеху племени.

Напрашивались несколько вариантов. Он мог перестрелять своих мучителей, раз и навсегда положив конец всей истории. Такое решение не вполне удовлетворяло Этцвейна. Даже если асутры не конфискуют лучевой пистолет, игра будет продолжаться с пущим ожесточением – каждый из алулов будет ждать первой возможности подкрасться к нему, пока он спит.

Этцвейн встал и неторопливо пошел к выходу из трюма, притворяясь, что направляется к отхожему месту. По пути он невольно остановил взгляд на неподвижно спящей Руне Ивовой Пряди – теперь она казалась не столь привлекательной, как раньше. В конце концов дочь варваров-кочевников была ничем не лучше своих соплеменников… Не доходя до выхода, Этцвейн повернул к подсобному помещению, где хранились мешки с зерновыми лепешками и баки с водой. Остановившись в проходе, он обернулся. Кочевники вызывающе смотрели ему вслед. Мрачно улыбаясь, Этцвейн подтащил ко входу в помещение большой мешок с мукой и уселся на него. Алулы внимательно наблюдали, не выражая никаких чувств. Этцвейн встал, взял сухую зерновую лепешку, налил себе кружку воды. Снова усевшись на ящик, он стал жевать лепешку, запивая водой – и заметил, что несколько кочевников инстинктивно облизали губы. Как по команде, все они отвернулись и нарочито притворились, что засыпают.

Каразан спокойно смотрел на Этцвейна, хотя его благородный высокий лоб неодобрительно наморщился. Этцвейн игнорировал гетмана. Что, если Каразану захочется есть и пить? На этот счет Этцвейн не принял окончательного решения – скорее всего, он не отказался бы выдать гетману лепешку-другую.

После некоторого размышления Этцвейн передвинул импровизированное сиденье поглубже в полутемную кладовую – туда, где в него труднее было бы попасть брошенным ножом. Таким образом предотвращалась самая очевидная опасность. Вскоре, однако, не удовлетворившись организацией обороны, Этцвейн сложил из мешков целую баррикаду – за ней он мог прятаться от посторонних глаз, продолжая наблюдение.

Не выспавшийся Этцвейн сидел и ждал. Глаза его слипались, голова опускалась на грудь… Вскинув голову, чтобы проснуться, он заметил тихо кравшегося к кладовой кочевника.

«Еще два шага, и ты умрешь!» – предупредил его Этцвейн.

Лазутчик сразу остановился, выпрямился: «Почему я не могу налить себе воды? Я не участвую в травле».

«Ты ничего не сделал для того, чтобы остановить троих, собиравшихся меня задушить. Голодай, умирай от жажды в их компании – пока они не умрут».

«Это несправедливо! Ты нарушаешь наши обычаи!»

«Вполне справедливо. Охота есть охота, только теперь охотник – я. Ты напьешься только тогда, когда умрут Красавчик Файро, Ганим Шиповатый Сук и Чернявый Хуланик».

Изнывающий от жажды кочевник отвернулся и медленно отошел. Каразан громко произнес: «Стыдно не дать человеку напиться!»

«Стыдно должно быть тебе! – отозвался Этцвейн. – Если бы ты вмешался вовремя, все могли бы есть и пить вдоволь».

Поднявшись на ноги, гетман прищурился, глядя на вход в кладовую. На мгновение он стал напоминать прежнего Каразана, но тут же опустил плечи и поник: «Верно. Я не распорядился. Какой смысл заботиться об одной жизни, когда мы все обречены?»

«Можешь не беспокоиться, теперь я сам о себе позабочусь, – ответил Этцвейн. – Начинается новая травля. Добыча – Файро, Ганим, Хуланик».

Каразан, а за ним и остальные алулы, взглянули на трех поименованных душителей. Те вызывающе озирались, встречая всеобщее внимание надменными ухмылками.

Каразан примирительно обратился к Этцвейну: «Что было, то прошло. Все это вздор, лишняя канитель».

«Почему ты не сказал этого раньше, когда меня травили? – Этцвейн был в ярости. – Никто не получит ни еды, ни питья, пока живы трое душителей!»

Каразан сел на прежнее место. Шло время. Сначала алулы упрямо демонстрировали солидарность с тремя «охотниками», потом начали образовываться другие группы, шептавшиеся в сторонке. Хуланик, Файро и Ганим постепенно остались одни в проходе между нарами. Они сидели сгорбившись, поблескивая в тенях стеклянными ножами.

Этцвейн снова задремал – и встрепенулся, остро ощущая приближение опасности. В трюме было тихо. Этцвейн приподнялся, попятился дальше в тень кладовой. Снаружи, в трюме, алулы за кем-то пристально следили. Кто-то прижался к стене и теперь, невидимый для Этцвейна, бочком, потихоньку подкрадывался ко входу в кладовую. Кто?

Среди алулов не было Каразана.

С оглушительным, парализующим ревом вход заслонила гигантская тень. Этцвейн нажал на курок больше от неожиданности, нежели намеренно. Огненный луч звездообразной вспышкой ударил нападавшему в лицо. Приготовившийся к прыжку гетман умер мгновенно. Ударившись плечом об косяк, тело с обугленной головой опрокинулось навзничь.

Этцвейн медленно вышел из кладовой. Алулы замерли в ужасе. Стоя над трупом Каразана, Этцвейн не понимал: чего тот хотел, на что надеялся? У гетмана не было оружия. Еще недавно богатырь-кочевник был человеком большой души – простым, прямым, великодушным. Он не заслуживал отчаянной смерти в тесном трюме для рабов. Этцвейн перевел взгляд на бледные молчаливые лица алулов: «Вините самих себя! Вы не противились злу – и лишились своего вождя!»

Кочевники едва заметно напряглись, тайком обмениваясь взглядами. Перемена наступила с непостижимой внезапностью – сонные, безразличные, оцепеневшие от скуки бойцы превратились в бешеную толпу кидающихся из стороны в сторону, сцепившихся парами, падающих фигур. Этцвейн прижался спиной к стене. С воплями бросаясь в нападение, алулы совершали прыжки и пируэты, достойные заправских танцоров, резали, кололи, рубили наотмашь. Через несколько секунд все было кончено. На палубе в лужах крови лежали Красавчик Файро, Ганим Шиповатый Сук, Чернявый Хула– ник и еще двое.

Этцвейн сказал: «Быстрее, пока не явились асутры! Затащите тела на нары, найдите место!»

Мертвые легли вперемешку с живыми. Этцвейн вскрыл большой мешок муки, рассыпал муку по палубе и собрал мешком впитавшуюся кровь. Через пять минут в трюме было чисто и спокойно – только немного просторнее, чем раньше. Еще через несколько минут мимо по коридору прошли, не задерживаясь, трое кха с поглядывающими по сторонам асутра– ми на шеях.

Утолив голод и жажду, разрядившие эмоциональное напряжение алулы снова впали в оцепенение, напоминавшее сон наяву. Этцвейн, не доверявший непредсказуемому темпераменту кочевников, решил, однако, что чрезмерная подозрительность вызовет дополнительную враждебность, и крепко заснул, предварительно привязав лучевой пистолет к ремню поясной сумки.

Он долго спал. Никто не нарушил его покой. Наконец, проснувшись, он почувствовал, что корабль больше не движется.