Текст книги "Маск: Тэйри"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Джек Вэнс
MACK: ТЭЙРИ

Русский перевод Александра Фета

MACK: ТЭЙРИ

Maske: Thaery

Copyright © 1976 by Jack Vance Translation copyright © 2014 by Alexander Feht

Published by agreement with the author and the author's agents, The Lotts Agency, Ltd.

Переводчик выражает благодарность Джеку Вэнсу (автору), Игорю Борисенко, Инне Ослон и многим другим за полезные пояснения, замечания и советы.

...

Восточные^А пределы Ойкумены граничат с примечательным вкраплением пустоты, Большой Дырой. В этой галактической глуши почти никто никогда не бывает – ни космических торговцев, ни скитальцев там ничто не прельщает. За Большой Дырой мерцает Зангвильский Риф: волнистая полоса редких звезд зловещей репутации. Не удивительно, что окрестности Большой Дыры пустынны.

В глубине Большой Дыры горит звезда, Мора. В систему Моры входит своего рода астрономическая достопримечательность – небесное тело, состоящее из Маска и Ская, двух планет-близнецов примерно одинаковой массы, вальсирующих по орбите громоздкими эпициклами.

Скай и Маек населены. Никто не знает, сколько человеческих волн мигрантов пересекли бездну Большой Дыры, чтобы осесть на планетах Моры – возможно, не больше двух. В последнюю очередь прибыл контингент из четырнадцати кораблей догматических отказников с планеты Диософеды, обнаруживших на Маске и на Скае народ необычайной древности: сайданийцев, уже настолько отступивших от экуменического прототипа Homo gaea, что их относят к отдельному виду Homo тога.

Зангвильский Риф преградил путь отказникам, и четырнадцать звездолетов опустились на Маек. Новоприбывшие изгнали сайданийцев из обширной страны, нареченной ими «Тэйри» в честь Эйу-са Тарио, толкователя истинной Догмы. Команда тринадцатого корабля не признавала принцип троебожественности Эйуса Тарио; отступников изгнали в Глентлин, суровый скалистый край на полу-

острове у западных границ Тэйри. «Неискупимые» с четырнадцатого корабля отвергали и Догму как таковую, и «превозвышенность» Эйуса Тарио в частности – им запретили приземляться в Тэйри. Звездолет неискупимых, атакованный, судя по всему, парой космических шлюпок отказников, разбился в горах Дохобея и больше в скрижалях истории не упоминается.

«Двенадцать команд» разделили Тэйри на дюжину округов и сформировали государство в строгом соответствии с «Догматическими предписаниями». Диософеда, исходный мир отказников, стал образцом всего, чего следовало избегать. На Диософеде преобладала шумная городская жизнь – в Тэйри поощрялись буколические поселки и разрозненные фермы. Диософиды контролировали стихийные процессы, предпочитая искусственные среды обитания – тариоты посвятили себя сохранению естественных ландшафтов и применению материалов натурального происхождения. Диософиды легкомысленны, циничны, склонны к неуважению властей, гоняются за новинками и сенсациями, довольствуясь поверхностными, фальшивыми заменителями переживаний. Тариоты присягнули идеалам долга, простоты и умеренности, уважения к общественному положению.

Приспосабливаясь к недружелюбной природе Глентлина, отступники с тринадцатого корабля обособились от остальных тарио-тов – их потомков мало-помалу стали называть «глинтами». У глинтов и тариотов развились карикатурные представления друг о друге. В Тэйри слово «глинт» связывалось с понятиями хамства, неотесанности, необузданности. С точки зрения глинта быть тарио-том значило быть человеком двуличным, скрытным и утонченным до извращенности.

Многие глинты занялись плаванием по Пространному океану. Со временем моряки выработали концепцию океанского национализма. Другие – главным образом кланы, населявшие верховья рек в Маркативных горах – превратились в разбойников, разорявших склады и торговые посты Айзеделя, Свейнджа и даже Гви-стель-Амета в поисках утвари, инструментов, тканей и прочего добра. Тариоты не остались в долгу, напустив на Глентлин сайданий-ских наемников (так называемых «перруптеров»), но глинтов удалось усмирить лишь три столетия спустя, после чего Глентлин по существу стал тринадцатым округом Тэйри.

Без перемен не обошлось и в других областях Маска. Неискупимые, выжившие при крушении четырнадцатого корабля, заявили о себе в лице потомков – ваэлей из Уэлласа и различных племен Дохобея. Сайданийцев, вынужденных довольствоваться дикими просторами Верхнего и Нижнего Джанада, прозвали «джанами». Джаны упорствовали в приверженности не поддающимся уразумению древним обычаям. Вытесненные с лучших земель планеты, они не испытывали к победителям ни любопытства, ни озлобления. Таким же безразличием отличались и сайданийцы Ская.

Шли столетия, медлительно сменялись эпохи сонного благополучия и вялого недовольства. Догматические устои отказников смягчились; теперь Тэйри пестрела множеством региональных характеров и тщательно подчеркиваемых контрастов. Вопреки традиционным запретам иные поселки разрослись, причем крупнейшим городом оказался Визрод на берегу залива Тенистерле. Тем временем умножалось и сельское население – до тех пор, пока лишним людям не пришлось искать заработок в чужих краях. Поиски нередко оставались тщетными. Взрослевшие молодые люди, как горожане, так и селяне, не находили достаточного выхода своей энергии. Натолкнувшись на наружную стену, их воображение повернуло внутрь – «Закон о чуждых влияниях» начинал вызывать раздражение.

Как осенней дымкой, страна подернулась горьковато-приторным ощущением недомогания, людьми овладевали противоречивые влечения – наслаждение пасторальным покоем, ностальгия и еще живые догматические доктрины не вязались со всепроникающей умственной затхлостью и духовной клаустрофобией. Появились мечтатели, помышлявшие об эмиграции. Изредка небольшим группам смельчаков удавалось совершить этот трагически необратимый шаг – о них больше никто никогда не слышал.

Брожение умов вызывалось еще одним тревожным влиянием – ходили слухи о тайной организации «пансайданийских байнада-ров», по-видимому посвятивших себя идее изгнания тариотов с Маска. Байнадары ставили в тупик ответственных должностных лиц, так как ни джаны, ни скайские сайданийцы не проявляли склонности к плетению интриг. Кто, в таком случае, подстрекал байнадаров? Кто формулировал их планы, поддерживал в них боевой дух? Подобные вопросы изрядно отягощали умы сотрудников тариотских разведывательных служб, но никакой осмысленной информации им добыть не удавалось.

^А Общепринятые направления галактических координат определяются так же, как стороны света на любой планете. Направление вращения – восточное, противоположное – западное. Если мизинец правой руки указывает на восток, а ладонь обращена к центру Галактики, выставленный под прямым углом большой палец указывает на север. Юг противоположен северу. При этом направления «внутрь» и «наружу» соответствуют перемещению к центру и от центра Галактики.

Глава 1

Распространяясь на запад, Маркативные горы, отделяющие Тэйри от Джанада, выступают в Пространный океан почти бесплодным Глентлинским полуостровом, дающим пропитание немногочисленному населению, с учетом скудости ресурсов не менее плотному, однако, чем тариотское.

На северо-западной оконечности Глентлина, где нагорье Ледоколов, сужаясь, переходит в мыс Стрещения, находятся поместья клана Дроудов, принадлежавшие Бейруту, патриарху по праву первородства, то есть дроуду клана Дроудов. Согласно действовавшим в Тэйри неумолимым законам о распоряжении имуществом, рано или поздно владения Бейрута должен был унаследовать его старший сын Трюэ. Младшему же сыну, Джу балу, будущее не внушало оптимизма.

Тем не менее, наделенный от природы крепким здоровьем и уверенностью в себе, Джубал приятно провел детские годы, оживленные еженедельными пирами Бейрута, развлекавшего родню из клана Дроудов и праздновавшего сладостную мимолетность бытия. Застолье нередко принимало буйный характер, веселье гостей граничило с дерзостью. Однажды кто-то из шутников зашел в проказах слишком далеко. Бейрут осушил бутыль вина и упал на пол в судорогах. Брат его Вайдро немедленно влил Бейруту в глотку смесь растительного масла с сахаром и принялся энергично разминать ему живот. Отравленного вырвало – к несчастью на бесценный джанский ковер,[1]1
  Джаны ткут роскошные ковры, знаменитые исключительной детальностью орнамента, нередко достигающей полутора тысяч узелков на квадратный сантиметр. Ссылаясь на число жизней, затраченных ткачами на изготовление того или иного джанского ковра, его называют «пожизненным», «двухжизненным» и т. д.


[Закрыть] с тех пор красовавшийся темно-желтым пятном.

Вайдро попробовал кончиком языка каплю вина из бутыли Бейрута и тут же выплюнул. Он не высказал никаких замечаний – в них не было нужды.

Несколько недель Бейрут страдал желудочными коликами, а бледность его прошла только через год. Все сходились в том, что шутка с ядом переходила границы любого разумного определения юмора. Кто позволил себе столь безответственную выходку?

Среди пировавших в тот день была ближайшая родня Бейрута – его супруга Войра, Трюэ с молодой женой Зонной и дочерьми Мерлией и Теоделью, а также Джубал. Кроме них присутствовали Вайдро, Кадмус офф-Дроуд (незаконнорожденный сын Бейрута от девушки-тариотки из клана Каргов, проводившей Яр[2]2
  Яр – беспечная пора, время перехода от юности к зрелости. С наступлением Яра юноши и девушки Тэйри и Глентлина становятся скитальцами, странствуя по всем тринадцати округам. Они передвигаются только пешком и ночуют на постоялых дворах или на открытом воздухе, в полях и на горных лугах. Скитаясь, они занимаются полезной работой, украшающей пейзаж – сажают деревья, чинят дороги и тропы, расчищают сухие заросли ежевики, выпалывая капкан-траву, пагубную седую поросль и чертополох. Если кто-то уклоняется от работы, лодыря замечают, и за ним, нередко на всю жизнь, остается прозвище «храус» («слабак», «мелочная душонка», «дезертир»).
  Любовь мучительна и дружба крепка в эту пору, мучительнее и крепче, чем когда-либо. Воспоминания последних дней юности остаются навсегда – смеющиеся лица, красное вино в лучах походной лампы, звуки флейты и мандолины, ночи тихих потаенных слов, проведенные на склонах зеленых холмов под мерцающей в непроглядном мраке лентой звезд Зангвильского Рифа или под плывущим в небе циклопическим волшебным фонарем Ская. Скоро, слишком скоро проходит Яр – юность не возвращается никогда.


[Закрыть] на мысу Стрещения) и четверо горцев-Дроудов, в их числе некий Раке, известный бесшабашностью и непристойным нравом. Раке наотрез отрицал свою причастность к возмутительной проделке, но его протесты сочувствия не вызывали. Впоследствии Раке вернулся к цитадели Дроудов лишь однажды, чтобы участвовать в событиях еще более судьбоносных.

С тех пор Бейрут пировал редко, да и веселья прежнего уже не было. Предводитель Дроудов стал чахнуть и лысеть. Через три года после отравления он умер. На похороны явился Кадмус офф-Дроуд в компании визродского горожанина лукавой наружности, по имени Зохрей Карг, назвавшегося генеалогом и арбитром по спорным делам о наследствах. Тело Бейрута еще не возложили на погребальный костер, когда Кадмус выступил вперед и объявил себя дро-удом клана Дроудов по праву первородства. Взобравшись на помост для сожжения усопшего, чтобы его все видели и слышали, Зохрей Карг поддержал притязание Кадмуса, ссылаясь на несколько прецедентов. Трюэ и Джубал застыли, онемев от такой наглости, но Вайдро, сохранивший невозмутимое спокойствие, подал знак кое-кому из родичей. Кадмуса и Зохрея схватили и вытолкали, причем Кадмус упирался, грозя кулаком и выкрикивая проклятия. Так же, как пресловутый Раке Дроуд, Кадмус впоследствии вернулся в цитадель Дроудов лишь однажды.

Дроудом рода Дроудов стал Трюэ, а Джубалу пришлось серьезно задуматься о будущем. Возможности не вдохновляли. От перспективы изнурительного труда на тариотских фабриках он решительно отказался, хотя прилежные, пунктуальные работники время от времени добивались относительного благополучия. Будучи глинтом, Джубал не мог надеяться на карьеру в воздушном патруле или в милиции. В Космический флот и в Благотворительную службу[3]3
  Благотворительная служба консультирует кводратов различных джанских территорий, ненавязчиво контролируя деятельность джанов и выявляя признаки пан-сайданийской агитации.


[Закрыть] принимали только высокородных отпрысков тариотских кланов – этот путь был закрыт. Для приобретения пользовавшихся спросом профессиональных навыков требовались годы прилежной учебы. Кроме того, практикующие специалисты нередко страдали психологическими нарушениями, вызванными особенностями ремесла. Джубал мог остаться в поместье Дроудов управляющим, доверенным помощником главы семейства или, на худой конец, рыболовом. Жизнь в лоне родного клана была не лишена удобств, но шла вразрез с самолюбивыми надеждами. Джубал мог плавать по Пространному океану на фелуке океанских националов[4]4
  Мореплаватели Пространного океана провозгласили суверенную независимость всех морей, кроме береговых вод, и гордо именуют себя «гражданами Морской нации».


[Закрыть] или сделать окончательный и бесповоротный шаг в неизвестность – эмигрировать.[5]5
  Закон о чуждых влияниях запрещает тариотам межпланетные полеты, не разрешает инопланетным жителям посещать Маек и возвращение эмигрантов не допускает в принципе.


[Закрыть]

Возможное не удовлетворяло, приемлемое не представлялось возможным. Нетерпеливый и подавленный, Джубал решил начать свой Яр.

Из цитадели Дроудов он вышел по извилистой дороге, поднимавшейся мимо Пяти водопадов по ущелью Морозных ключей на нагорье Ледоколов, где немного погодя начинался округ Айзедель, а оттуда спустился долиной реки Гриф в Тиссано на океанском берегу. Там он помог местным жителям чинить подмости дощатого настила, тянувшегося над приливной равниной[6]6
  Высота приливов Пространного океана, возмущаемых близкой массой Ская, достигает в среднем тринадцати метров. Мыс Коготь Грабанда, скалистая оконечность далеко выдающегося в океан Вероломного полуострова, создает естественный барьер, отражающий приливную волну к Беспечным островам, где она разбивается на множество потоков, непредсказуемо различающихся по скоростям течения. На другой стороне планеты, в проливе Тротто, такую же роль приливного волнолома играют Большой Морк и окружающие его мелкие острова. Если бы не эти преграды, приливная волна, бегущая по опоясывающему всю планету океану, достигала бы шестидесяти пяти метров в высоту.


[Закрыть] на расставленных крест-накрест пятнадцатиметровых сваях и соединявшего береговую возвышенность с Черноскальным островом.

Джубал продолжал путь на восток по Пространному взморью, просеивая граблями пляжный песок и сжигая прибитые волнами плавник и сухие водоросли. Удалившись от моря, он долго бродил по округу Крой, подравнивая садовыми ножницами живые изгороди и выдергивая с корнями попадавшуюся на пастбищах седую поросль. Из Зейма Джубал отправился на юг, чтобы обойти стороной Визрод, и немало потрудился в селениях Древодруна и Фьямета. В Чилиане он очистил от ветвей и распилил поваленные бурей стволы пряного дерева, после чего продал чурбаны скупщику ценных пород. По дороге через Атандер Джубал целый месяц работал в лесу, избавляя деревья от сапрофитов и насекомых-вредителей. Еще один месяц он чинил дороги Пурпурного Дола, а затем, поднимаясь на юг по предгорьям Сильвиоло, вышел на Верхнюю тропу.

Здесь он остановился, в нерешительности глядя то налево, то направо. К востоку простирались виноградники Дорфо, где можно было бродяжничать еще полгода. На западе тропа карабкалась под самые вершины Маркативных гор и возвращалась в Глентлин параллельно джанадской границе. Хмурый и притихший, Джубал, будто почуяв осенний ветер старости, повернул лицом к закату.

Дорога вела его в страну белых доломитовых утесов, отражавших фиолетовое небо безмятежных озер, лесов тирса, киля и диа-капра. Джубал не торопился, выравнивая и укрепляя осыпавшуюся местами тропу, вырубая поросли вездесущего чертополоха, собирая и сжигая охапки валежника. По ночам, опасаясь горных сланов и ядовитых бесов, он спал на постоялых дворах,[7]7
  Тариотские постоялые дворы по закону располагались на расстоянии не более десяти километров один от другого с тем, чтобы любой путник, припозднившийся по дороге, мог найти ночлег и пищу. Хозяева этих приятных, но сходных заведений поддерживали чистоту и порядок и предоставляли постояльцам необходимые удобства – отчасти благодаря бдительному контролю со стороны инспекторов из Коммерческого бюро.


[Закрыть] где нередко оказывался единственным гостем.

Подрабатывая по пути через южные окраины Керкадцо и Лукана, Джубал оказался в Свейндже. Теперь только Айзедель отделял его от родного Глентлина – вольному бродяжничеству подходил конец. Неторопливость и задумчивость Джубала удвоились. Проходя по деревне Айво, он заглянул в трактир «Дикая ягода». Хозяин, содержавший также деревенскую гостиницу, хлопотал в трапезной: карикатурно удлиненный персонаж, будто вышедший из кривого зеркала. Впечатление вытянутости усугублялось жестким хохлом, торчавшим из прорези в цилиндре на голове.

Джубал пояснил, что хотел бы остановиться на ночь. Трактирщик указал на коридор: «В комнате для ранних пташек уже прибрано. Обед после второго удара гонга. В таверне обслуживают, пока не стемнеет». Тощий верзила оценивающе взглянул на коротко подстриженную светло-серую шевелюру Джубала, не любившего прятать голову от солнца и ветра: «Аты у нас, как я посмотрю, глинт – что само по себе не грех, если ты возьмешь на себя труд не ввязываться в споры по любому поводу и не приставать к каждому встречному-поперечному, предлагая соревноваться в храбрости и ловкости».

«У вас странное представление о глинтах», – заметил Джубал.

«Напротив, самое справедливое! – возразил трактирщик. – Не успел рта раскрыть, а ретивое уже взыграло. Знаю я вас, горцев!»

«Я не намерен ни с кем состязаться, не интересуюсь политикой и даже пью умеренно, – успокоил его Джубал. – Я устал и отправлюсь спать сразу после ужина».

Хозяин одобрительно кивнул: «Другой на моем месте подумал бы: «До чего занудный тип!» Только не я! У нас только что побывал инспектор. Он соизволил найти на кухне таракана, и мне осточертели нравоучительные тирады». Трактирщик налил кружку эля, поставил ее перед Джубалом и не преминул наполнить еще одну для себя: «Полезно для нервов!» Энергично обратив лицо к потолку, содержатель заведения опрокинул кружку над широко открытым ртом. Джубал смотрел, как зачарованный: впалые щеки не дрогнули, жилистая шея не проявила никаких признаков глотательных движений – эль исчез во мгновение ока, как если бы его выплеснули в отхожее место. Пустая кружка вернулась на прилавок, а огорченный трактирщик вернулся к изучению внешности молодого постояльца: «Яр не дает покоя?»

«Уже давно, осталось недолго».

«Эх! А я бы снова пустился бродить – были бы ноги молодые! Увы, юность не вечна. Есть какие-нибудь новости, что слышно?»

«Ничего особенного. В Лерлоке жалуются на жаркое лето и скудные дожди».

«Такова извращенная природа вещей! А у нас на прошлой неделе разверзлись хляби небесные – все арыки размыло. Что еще?»

«Под Фаниэлем слан[8]8
  Если миролюбивого и уступчивого джана вынуждают оставаться в одиночестве, любой пустяк может вызвать у него приступ безудержной ярости. Скрывшись в горах или в лесу, бешеный джан дичает и превращается в изобретательного садиста, «слана», совершающего одно зверское убийство за другим, пока его не уничтожат.


[Закрыть] зарубил топором двух женщин. Он бежал в Джанад – когда я проходил мимо, на тропе кровь еще не высохла».

«Опасные у нас места, до границы рукой подать, – хозяин строго поднял указательный палец. – Всего десять километров! Тревожные слухи каждый день. Джанов в двадцать раз больше, чем нас. Ты об этом когда-нибудь задумывался? Если они все сразу одичают, что тогда? Дня не пройдет, как от каждого тариота на Маске останутся одни потроха! Ненависти джанам не занимать. Пусть их напускная любезность тебя не обманывает».

«Джаны только слушаются, – пожал плечами Джу бал. – Они неспособны руководить».

«Взгляни-ка вон туда! – трактирщик указал на чудовищный полумесяц Ская, не помещавшийся в открытом двустворчатом окне. – Там их руководители! Там у них звездолеты, приземляются у самой границы. По-моему, это наглая провокация».

«Звездолеты? – удивился Джубал. – Вы их видели?»

«Мой джан говорит, что видел».

«Джаны врут почем зря».

«Так-то оно так, но не всегда и не обо всем. Не спорю, их басни бессвязны и легкомысленны, но придумать историю про звездолет у них не хватило бы воображения».

«Мы не можем контролировать сайданийцев. Если им приспичило наведываться в Джанад, кто и как им помешает?»

«О безопасности Тэйри должны заботиться служители народа, – отвечал трактирщик, – а они не приходят ко мне за советом. Еще эля? Или ты уже проголодался?»

Джубал поужинал и, не находя достойных внимания развлечений, улегся в постель.

Утро обещало прохладный безоблачный день. Выйдя из гостиницы, Джубал стал подниматься в горную страну сверкающих белоснежных утесов и свежего ветра, напоенного ароматом влажного тирса и дымкой луговых испарений. В трех километрах к западу от Айво, на южном склоне горы Кардун, тропа, сметенная оползнем, обрывалась.

Джубал осмотрел обрыв, оценил размеры разрушений и вернулся в Айво. Там он нанял трех джанов, позаимствовал инструменты у хозяина комиссионной лавки, вернулся на склон Кардуна и принялся за работу.

Предстояло решить непростую задачу. Сложенную из необтесанных камней подпорную стенку, больше двадцати метров в длину и от полутора до трех с половиной метров в высоту, унесло метров на сто вниз и разбросало по крутой ложбине. Джубал поручил джанам вырубить в склоне основание для новой стенки, а сам срубил четыре стройных тирса и соорудил из стволов грубо сколоченную подъемную стрелу, нависавшую над ложбиной. Закончив подготовку фундамента, все четверо стали затаскивать камни вверх по склону и начали новую кладку.

Прошло семнадцать дней. Они уложили две тысячи камней – каждый требовалось обвязать, поднять на канате, перенести к тропе, поворачивая стрелу, плотно подогнать и закрепить утрамбованной землей. На рассвете восемнадцатого дня повеяло холодом. Тяжелые грозовые тучи ползли с востока, постепенно заслоняя Скай – огромный туманно-черный шар, подернутый накипью собственных облаков. Космологические представления джанов, хитроумные и даже в чем-то проницательные, существенно менялись в зависимости от обстоятельств. Те или иные знамения нередко возбуждали в них непостижимую реакцию.

Этим утром джаны не выходили из хижин. Подождав минут десять у гостиницы, Джубал спустился к подножию холма, где пришлые поденщики устроили нечто вроде постоянного табора. Чтобы свести к минимуму простои, вызванные притворными недугами и капризами, он нарочно нанял трех джанов из разных жилищ,[9]9
  Сайданийцы Ская и джаны Маска относятся к виду Homo тога, неспособному давать потомство при скрещивании с человеком Ойкумены, Homo gaea (хотя ва-элей Уэлласа и некоторые племена Дохобея многие считают гибридными расами). Сайданийцы и джаны отличаются типично человеческими, выразительными чертами лица и грациозными пропорциями гибких тел. У них черные волосы и бледно-оливковая кожа, нередко отливающая тусклым металлическим блеском.
  Темно-зеленые, иногда почти черные глаза джанов обычно не позволяют различить горизонтально удлиненные эллиптические зрачки. На Скае эта разновидность человека практически стабилизировалась благодаря неповторимой системе общественных императивов (так называемых «первичных принципов»). На Маске, где нашествие тариотов вызвало генетические возмущения, для джанов характерно большее разнообразие типов.
  И джаны, и сайданийцы упорно придерживаются строго определенной иерархии социальных взаимоотношений. Все делается согласованно, в точном соответствии с общепринятыми и общеизвестными методами. Минимальное общественное образование джанов – группа из четырех индивидуумов, как правило двух мужчин и двух женщин, формирующих нечто вроде кооператива, ведущего совместное хозяйство. Каждый член такого кооператива состоит в «браке» с лицом про-


[Закрыть] и тивоположного пола из другого кооператива, хотя любому джану или сайданийцу свойственна склонность к неразборчивым мимолетным связям, которые изредка сопровождаются половыми актами, но по большей части ограничиваются выражениями взаимной привязанности, обменом подарками, внимательным уходом за прической и одеждой партнера и т. п. Таким образом, каждое «хозяйство» соединено узами брака с четырьмя другими кооперативами. Распространяясь в геометрической прогрессии, эти связи охватывают и объединяют все население Джанада.

Поведение джанов варьирует в зависимости от численности каждой конкретной группы. Никакой джан не может чувствовать себя беззаботно в группе, состоящей из менее чем четырех человек. В группе из трех джанов скоро начинают возникать трения, такие джаны становятся беспокойными, повышают друг на друга голос, не находят себе места и проявляют чрезмерное усердие, выполняя ту или иную работу. Два джана, остающиеся один на один в течение продолжительного времени, стимулируют друг друга настолько, что их отношения перерождаются в страсть или взаимную ненависть. Одинокий джан в отсутствие социальных ограничений теряет внутреннюю ориентацию и становится психически неустойчив, даже опасен.

Тариоты пользуются услугами групп работников-джанов, нередко многочисленных, руководствуясь следующими правилами.

Один джан, если его никто не погоняет, бесцельно проводит время.

Два джана обращают друг на друга слишком много внимания – либо ссорятся, либо предаются любовной неге. Между тем, работа стоит.

Три джана образуют эмоционально неуравновешенную группу. Они работают возбужденно и напряженно, вымещая избыток чувств, что не всегда положительно сказывается на результатах.

Четыре джана – стабильная группа. Они прилежно выполняют указания, но не слишком напрягаются и обеспокоены главным образом удобствами, а не производительностью.

Пять джанов – неустойчивое и взрывоопасное сочетание. Четверо довольно скоро формируют стабильный «кооператив», тогда как пятый, не принятый в «кооператив», становится мстительным, оскорбленным изгоем. Такой отверженный джан может превратиться в бешеного «слана».

Шесть джанов сразу делятся на стабильную «четверку» и двух любовников.

Семь джанов вступают в непредсказуемые, изменчивые отношения, сопровождающиеся всплесками противоречивых эмоций.

Восемь джанов, после существенных перестановок и замен, делений на заговорщические фракции, взаимных испытаний, попыток подкупа, обид и перепалок, образуют две устойчивые «четверки».

Перемены настроений джанов остаются загадкой для самых серьезных исследователей этой расы. Институт исследований Джанада в Визроде подготовил следующую сводку, предназначенную главным образом для тариотов, совершающих поездки в Джанад.

«Одинокий джан (такие встречаются редко), столкнувшись с одиноким тарио-том, лишь иногда (в 4 % случаев) проявляет откровенную враждебность, но довольно часто (в 40 % случаев) тайно замышляет кражу или даже нападение, кончающееся убийством. Два джана, имеющие дело с одиноким тариотом, чаще всего (в 65 % случаев) сначала пристают к нему, предъявляя невыполнимые требования, но в конце концов нападают, вынуждая тариота участвовать в ряде постыдных и нелепых физиологических упражнений, выполняемых всеми тремя присутствующими и заканчивающихся смертью тариота. Два джана никогда не нападают на теперь ходил от хижины к хижине, колотя по низким крышам деревянным шестом и вызывая работников по имени. Через некоторое время те нехотя выкарабкались наружу и последовали за ним, ворча и жалуясь, вверх по тропе. По их мнению, день не предвещал ничего хорошего – в лучшем случае они рисковали простудиться, промокнув под дождем.

Мало-помалу тучи затянули полнеба, ударяя по вершинам гор, как выпущенными когтями, короткими лиловыми молниями. Ветер стонал в расщелинах подоблачных утесов горы Кардун. Три джана работали нервно и мало, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы хмуро полюбоваться грозой. Джубал и сам беспокоился – никогда не следовало пренебрегать предчувствиями джанов.

За час до полудня завывания ветра внезапно смолкли – горы замерли, объятые неестественной тишиной. Снова джаны разогнули спины и стояли, прислушиваясь. Джубал не слышал ни звука и спросил ближайшего работника: «Что такое?»

«Ничего, хозяин, ничего».

Джубал осторожно спустился по склону туда, где кончался оползень, обвязал очередной камень петлями каната. Канат не натягивался – Джубал поднял голову. Джаны стояли и слушали, внимательно обратив к небу похожие пропорционально-красивые лица. Откуда-то донеслось странное пульсирующее гудение, настолько низкое, что оно воспринималось скорее как дрожь, нежели двух тариотов, по меньшей мере временно формируя некое напряженное подобие джанского «кооператива четверых» с участием тариотов. Три джана изредка (в 15 % случаев) нападают на одинокого тариота, почти никогда (в 98 % случаев) не нападают на пару тариотов и никогда не вступают в конфликт с тремя тариотами. Четверо джанов почти никогда (в 99 % случаев) не нападают на одинокого тариота, но несколько чаще (в 2 % случаев) совершают враждебные действия в отношении двух тариотов. «Четверка» джанов никогда не вступает в конфликт с тремя или четырьмя тариотами.

Приведенные выше статистические выкладки совершенно достоверны в отношении ситуаций, возникающих в отсутствие Ская на небе. Когда виден Скай, поведение джанов, с точки зрения тариота, становится полностью непредсказуемым – они подчиняются влияниям, неощутимым и непонятным для людей Ойкумены».

В заключение следует отметить, что, хотя в Джанаде кража – совершенно неизвестное явление, джан, находящийся в Тэйри, постоянно ведет себя, как прирожденный и неисправимый расхититель имущества. Сходным образом, в Джанаде джаны отличаются сексуальной умеренностью и сдержанностью, тогда как в Тэйри мужчины-тариоты беспорядочно совокупляются с джанскими девушками, не встречая никакого сопротивления, хотя джаны мужского пола никогда не совокупляются с женщинами-тариотками – этому препятствуют как взаимное отвращение, так и физиологическое несоответствие.

как звук. Джубал тоже смотрел в затянутое дымкой небо, но не сумел ничего разглядеть. Звук становился все тише и скоро исчез.

Канат натянулся – джаны налегли на ворот с внезапным приливом энергии.

Наступил полдень. Сафалаэль, младший из джанов, заварил чай; все четверо закусили в тени под большим валуном. По альпийским лугам поднимался туман, обволакивавший ложбину и моросивший мелким дождем. Джаны молчаливо обменялись знаками на «языке пальцев». Когда Джубал снова приступил к работе, они колебались, но, будучи втроем, не могли согласовать побуждения и принялись понуро подгонять камни к незаконченной кладке.

Джубал снова спустился к нижнему краю оползня, затянул петли на камне и подал сигнал, чтобы его начали поднимать. Канат не натягивался. Взглянув наверх, Джубал заметил, что джаны стоят в прежних позах благоговейного внимания к атмосферным явлениям. Набрав в грудь воздуха, чтобы прокричать приказ, Джубал сдержал раздражение, выдохнул и тоже прислушался.

С запада приближалось мерное позвякиванье бубенцов и низкое ухающее пение в такт торопливой поступи – так пели, чтобы шагать в ногу, совершавшие марш-бросок вооруженные отряды джанов.

Из-за поворота тропы появился тариот на одноколесном эрцик-ле, а за ним бегущие трусцой джаны-перруптеры – наемники-одиночки. Перруптеры двигались короткой колонной, восемь человек в длину, четыре в ширину. Тариот ехал, надменно выпрямившись – человек впечатляющей внешности с большими выпуклыми глазами, гордо сжатым ртом и курчавыми, как полоски каракуля, торчащими усами. На нем были черный китель, серые вельветовые брюки и черная шляпа с широкими, слегка загнутыми вверх полями. Он не носил кульбрасов¹¹ – тем не менее, его манера одеваться и поза позволяли предположить принадлежность к одной из высших каст. Тариот явно торопился, не обращая внимания на усталость пыхтевшего и потевшего эскорта.

Джубал в замешательстве смотрел на подступающий отряд: откуда они взялись? Тропа вела в Глентлин, нигде не соединяясь с дорогами равнинного Айзеделя.

Подъехав к обрыву, эрциклист резко затормозил и досадливо взмахнул рукой. Внезапно осознав, что его разглядывают три ра-ботника-джана и стоящий ниже горец, он надвинул на лоб широкополую шляпу и отвернулся. «В высшей степени подозрительно!»

^п Кульбрас – личная эмблема, орнамент, табличка или другой знак отличия, отражающий принадлежность к какому-либо роду или к какой-либо касте.

– подумал Джубал. Тариот не хотел, чтобы его узнали. В то же время он очень спешил и, судя по всему, собирался проехать вдоль незаконченного, ненадежного сооружения.

Джубал закричал, чтобы предупредить его: «Стойте! Дорога обвалится! Обойдите по северному склону!»

Незнакомец, слишком капризный или самонадеянный, сделал вид, что не слышит. Он тронулся с места – эрцикл покатился по неровной тропинке, протоптанной носившими камни джанами. Перруптеры двинулись за предводителем плечом к плечу, четверо в ряд. Джубал испуганно вскрикнул: «Куда вы? Стена обрушится!»

Покосившись на Джубала, тариот продолжил опасный путь – колесо эрцикла нерешительно колебалось, то и дело соскальзывая к наружному краю подпорной стенки. Первые ряды перруптеров, упорно топавших строем, уже обвалили несколько камней, стремительно прыгавших вниз по склону. Перебегая с места на место и уворачиваясь, Джубал вопил: «Идиот! Вернись, будь ты проклят! Я на тебя ордер выпишу!»

Перруптеры маршировали, сбиваясь в кучу и напирая друг на друга там, где временная тропа сужалась. Эрциклист что-то буркнул через плечо, поехал быстрее. Перруптеры побежали тяжелой мелкой трусцой – вся незаконченная стена осела и рухнула, рассыпавшись шумным потоком, хлынувшим вниз по ложбине. Джубал упал, сбитый с ног ударами камней. Закрывая голову руками, он сжался в комок и кувырком покатился вместе с оползнем. С треском свалившись в кусты с небольшого обрыва, он лихорадочно вскарабкался под козырек скалы.

Тариот, уже выехавший на неповрежденную тропу с другой стороны обрыва, остановил эрцикл и с суровым неодобрением воззрился на новое разрушение, после чего поправил шляпу, отвернулся и продолжил путь на восток. Перруптеры тоже выбрались на тропу и поспешили за ним – вся процессия исчезла за крутым поворотом.

Убедившись в том, что работать в ближайшее время больше не придется, три джана вернулись в табор. Через час Джубал, покрытый кровоточащими ссадинами, с переломанными ребрами, беспомощно висящей рукой и треснувшей ключицей, выполз на тропу. Передохнув несколько минут, он заставил себя встать и побрел, шатаясь, в сторону Айво.