Текст книги "Зеленая жемчужина"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 4

«Королевская звезда» отчалила от пристани и, постепенно набирая ход крутым левым галсом, покинула гавань Миральдры. Король Казмир взобрался на палубу ютовой надстройки и встал у поручня. Он поднял руку, прощаясь с вельможами, собравшимися на молу – его поза, спокойная и благожелательная, выражала лишь удовлетворение успешным визитом.

В открытом море началась бортовая качка, вызванная длинными валами, набегавшими с запада. Казмир спустился по соединяющей палубы лестнице и уединился в королевском салоне. Опустившись в большое кресло и неподвижно глядя в сдвоенное кормовое окно, король размышлял о событиях прошедших нескольких дней.

Внешне – с точки зрения посторонних – поездка прошла так, как того требовали правила придворного этикета. Тем не менее, несмотря на публичный обмен любезностями, двух королей разделял темный и тяжелый занавес взаимной неприязни.

Степень этой неприязни вызывала у Казмира недоумение: она не могла объясняться исключительно историей стычек между двумя государствами, она носила гораздо более личный характер. Казмир никогда не забывал лица – несомненно, он когда-то встречался с королем Эйласом в менее дружелюбной обстановке. Много лет тому назад король Гранис, правивший тогда Тройсинетом, посетил Хайдион в столице Лионесса. Его сопровождала свита, в том числе принц Эйлас – тогда еще малоизвестный малолетний племянник короля, и никто не рассматривал этого подростка как возможного наследника престола. Казмир едва его заметил. Мог ли подросток произвести столь яркое впечатление, полное какой-то скрытой угрозы? Разумеется, нет. Казмир мыслил прагматически и не позволял себе волноваться по пустякам.

Тайна тяготила Казмира – он чувствовал, что от его внимания ускользает какое-то важное, знаменательное обстоятельство. Лицо Эйласа то и дело представало перед внутренним взором Казмира – неизменно искаженное выражением холодной ненависти. Лицо это возникало на неясном, расплывчатом фоне. Что это? Сновидение? Колдовские чары? Или все-таки просто взаимная неприязнь правителей двух соперничающих государств?

Проблема действовала Казмиру на нервы. В конце концов он решил о ней не думать. Но беспокойство не проходило. Всюду, со всех сторон вырастали преграды, мешавшие достижению его целей… Так или иначе, говорил себе Казмир, все преграды должны разлететься вдребезги под натиском его непреодолимой воли – тем временем, однако, они испытывали его терпение и нарушали размеренный порядок существования.

Король Казмир сидел, постукивая пальцами по ручкам кресла и размышляя об обстоятельствах своей жизни. Он вспомнил о затруднении, возникшем пять лет тому назад. Затруднение было вызвано прорицанием, произнесенным Персиллианом – Волшебным Зерцалом – по собственной инициативе, без вопроса, что само по себе было событием из ряда вон выходящим. Персиллиан внезапно принялся хрипло распевать на мотив какой-то скабрезной частушки. Вокальное словоизвержение зеркала застигло Казмира врасплох и быстро закончилось – но король успел его запомнить:

 
«Казмир! Напрасно день и ночь
Судьбу ты тщишься превозмочь:
Наследным принцем разрешится
Сулъдрун, твоя шальная дочь.
 
 
За круглый стол, на древний трон
Вместо тебя воссядет он,
Когда судьба твоя свершится
И опустеет Хайдион».[7]7
  Эйлас был любовником дочери Казмира, Сульдрун, и отцом ее сына Друна, украденного феями Щекотной обители, заменивших Друна в колыбели подкидышем – рыжеволосой дочерью феи и неизвестного отца, теперь воспитывавшейся в Хайдионе в качестве принцессы Мэдук, внучки короля Лионесса.
  К счастью для короля Казмира, он не подозревал о подмене младенца, в связи с чем его приводило в замешательство предсказание Персиллиана, заключавшееся в том, что сын Сульдрун сядет на священный трон Эвандиг вместо Казмира и возглавит совет за древним круглым столом королей Старейших островов, Карбра-ан-Меданом – тем самым, что через два поколения послужил образцом для круглого стола Артура, короля Корнуолла.


[Закрыть]
 

«Значит ли это, что я успею сесть на Эвандиг до него?» – с мучительной тревогой тут же спросил Казмир.

Персиллиан промолчал. Задрожав, словно в приступе раздражения, зеркало отразило искаженное нетерпением лицо Казмира.

Казмир давно и долго пытался разгадать смысл этого предсказания, особенно с тех пор, как Сульдрун умерла, оставив после себя не сына, а дочь – непредсказуемую и непослушную принцессу Мэдук.

«Королевская звезда» прибыла в столицу Лионесса. Сойдя с корабля, Казмир и вся королевская семья сели в белый, подпружиненный двойной подвеской экипаж, запряженный четырьмя единорогами с позолоченными рогами. Отец Умфред собрался было проворно забраться в тот же экипаж, но отказался от этой затеи, остановленный безмолвным взором короля Казмира. Вкрадчиво улыбнувшись, жрец соскочил на землю.

Экипаж покатился вверх по Сфер-Аркту к въездным воротам Хай-диона, где дворцовая челядь уже ждала прибытия короля, выстроившись в иерархическом порядке. Казмир рассеянно кивнул нескольким придворным, зашел во дворец, поднялся в свои апартаменты и немедленно занялся государственными делами.

Через два дня к Казмиру подошел старший сокольничий, Дутейн: «Сир, в западную голубятню вернулась птица с посланием».

Казмир, немедленно оживившийся, сказал: «Хорошенько накорми голубя пшеничным зерном и просом!»

«Уже сделано, ваше величество! Птица чувствует себя прекрасно».

«Хорошо, Дутейн, ты свободен», – пробормотал король; все его внимание уже сосредоточилось на сообщении. Казмир развернул тончайший листок бумаги и прочел:

«Ваше величество!

К сожалению, меня назначили на должность в Южной Ульфляндии, где мне придется выполнять пренеприятнейшие и утомительные обязанности. Больше не могу поддерживать с вами связь, по меньшей мере в ближайшем будущем».

Послание было подписано тайным знаком.

«Гм!» – произнес Казмир и бросил листок бумаги в огонь.

В тот же день, через пару часов, Дутейн снова появился перед королем: «В восточную голубятню вернулась еще одна птица, государь».

«Спасибо, Дутейн, можешь идти».

Второе послание, подписанное другим знаком, гласило:

«Ваше величество!

По причинам, не поддающимся пониманию, меня откомандировали в Южную Ульфляндию, поручив мне обязанности, явно не соответствующие ни моим способностям, ни моим предпочтениям. Таким образом, пока что это мое последнее сообщение».

«А!» – с отвращением воскликнул король и швырнул листок в камин. Бросившись в кресло, Казмир стал нервно подергивать свою аккуратную бороду. Два сообщения: совпадение? Возможно, но маловероятно. Неужели Вальдес провалил двух его лучших агентов? Но Вальдес не знал, как их звали!

Тем не менее, тот факт, что Вальдес решил отойти от дел непосредственно перед этим провалом, говорил сам за себя. Если бы можно было каким-то образом завлечь Вальдеса в Лионесс, истину можно было бы установить самым непреложным образом.

Казмир хмыкнул. Хитрая лиса Вальдес вряд ли рискнет приехать – хотя, с другой стороны, если приедет, тем самым он засвидетельствует свою добросовестность.

2

Королева Соллас давно уже обратилась в христианство, и отец Умфред заботился о том, чтобы ее религиозный пыл не ослабевал. В последнее время мысли королевы были заняты перспективой святости; по двадцать раз на дню она бормотала себе под нос: «Святая Соллас Лионесская! Как это хорошо звучит! Собор блаженной Соллас!»

Отец Умфред, постоянно стремившийся заслужить епископскую митру – а он не отказался бы и от сана архиепископа всего Лионесса, если бы представилась такая возможность – разогревал в Соллас надежды на причисление к лику святых: «Уважаемая королева, разумеется! Из семи актов подвижничества наибольшее торжество на небесах вызывает воздвижение благочинного молитвенного дома там, где царила мерзость языческого запустения – ив своей радости Господь вознаграждает угодников! Неужели вы не видите, как радужно играют лучи восходящей славы? Неужели вы не слышите ангельский хор, воспевающий зодчую дома Господня – красы и гордости Лионесса?»

«Я посвящу строительству собора каждую минуту существования! – решительно заявила Соллас. – Нарекут ли его в мою честь?»

«Такое решение подлежит утверждению высшей инстанцией, но у меня есть влиятельные связи. Когда над Лионессом разнесется колокольный звон, когда каждый горожанин будет смиренно возносить молитву Господню, и сам король Казмир преклонит колено перед алтарем – кто откажется прибавить к вашему имени титул „святейшая“?»

«Святейшая Соллас! Да! Превосходно! Сегодня же снова привлеку внимание короля к нашему почину».

«Какую победу мы одержим, когда Казмир провозгласит Благую Весть и припадет к ногам Иисуса! Все королевство должно будет последовать его примеру».

Соллас поджала губы: «Посмотрим, посмотрим. Не все сразу – сначала нужно одержать одну победу, а потом уже думать о другой. Если меня действительно причислят к лику святых, весь мир возрадуется, услышав эту весть, и это произведет надлежащее впечатление на его величество».

«Бесспорно! Шаг за шагом – только так мы вступим на праведную стезю!»

Вечером королева явилась в кабинет Казмира. Король стоял у камина, заложив руки за спину. Отец Умфред семенил за спиной королевы, но скромно отступил в сторону и остался в тени.

Воодушевленная надеждой, королева Соллас прошествовала к супругу и, обменявшись с ним несколькими любезностями, приступила к описанию проекта величественного собора с высокими башнями, разносящими перезвоном колоколов спасительную весть по всем окрестностям столицы. В пылу религиозного рвения она не заметила, как прищурились круглые голубые глаза Казмира, как поджались его губы. Соллас расписывала строительство в масштабах, способных поразить воображение всего христианского мира – сооружение настолько грандиозное и роскошное, что столица Лионесса несомненно должна была стать центром паломничества.

Король Казмир некоторое время терпел, но не услышал ничего, что вызвало бы у него малейшую симпатию. В конце концов он сказал: «Ты окончательно спятила? Жирный жрец опять забивает тебе голову своим несносным бредом? Каждый раз после того, как он к тебе пристаёт, твое лицо начинает напоминать его слащавую рожу – глаза закатываются, как у овцы с перерезанной глоткой!»

Соллас возмущенно воскликнула: «Ваше величество! Выражение лица, упомянутое вами в столь непривлекательных выражениях, свидетельствует о восторге предвкушения райского блаженства!»

«Как бы то ни было! Жрец одурманивает мозги, ловко потворствуя слабостям – это все, что он умеет. Куда ни посмотришь, везде околачивается этот бездельник. Давно пора выгнать его в шею!»

«Сир, что вы говорите? Одумайтесь! Церковь назовут в мою честь – собор святейшей Соллас!»

«Это ты не понимаешь, о чем говоришь! Это тебе следовало бы одуматься! Ты представляешь себе, сколько будет стоить такое сооружение? Ты хочешь разорить королевство только для того, чтобы подлый монах ухмылялся, потирая руки и радуясь тому, как он обвел вокруг пальца простака Казмира?»

«Вы к нему несправедливы, государь! Отца Умфреда знают и уважают даже в Риме. Он печется исключительно о торжестве христианства среди язычников!»

Казмир отвернулся и раздраженно ткнул кочергой в угли – взметнулись языки пламени: «Слышал я об этих соборах. Сокровищницы жрецов, набитые золотом и драгоценностями – глупцы, обманутые обещаниями вечной жизни, отдают им последние гроши, а потом у них нет денег, чтобы заплатить налоги королю».

«Наша страна богата! – взмолилась королева. – Мы можем себе позволить прекрасный собор – не хуже, чем в Аваллоне».

Казмир усмехнулся: «Скажи жрецу, чтобы привез золото из Рима – тогда, может быть, я потрачу какую-то часть этих денег на строительство церкви».

«Спокойной ночи, государь! – обиженно сказала Соллас. – Я позволю себе удалиться».

Казмир слегка поклонился и снова повернулся к камину, не заметив, как отец Умфред выскользнул из кабинета.

3

Первоочередной задачей король Казмир считал восстановление своей разведывательной сети, потерпевшей существенный урон. Однажды вечером он прошел в старое крыло Хайдиона и поднялся по винтовой лестнице Башни Филинов в помещение над Арсеналом. Каменные стены этой почти пустой комнаты слышали много суровых приговоров и видели много скорых расправ.

Усевшись за простой дощатый стол, Казмир налил себе вина из светлой буковой фляги в светлую буковую кружку и приготовился ждать в полной тишине.

Прошло несколько минут; Казмир не проявлял никаких признаков нетерпения.

В коридоре послышались шорох шагов, бормочущие голоса. В приоткрывшуюся дверь заглянул Ольдебор, служащий без определенного звания:[8]8
  Ольдебор предпочитал называть себя «первым заместителем камергера, ответственным за выполнение особых поручений».


[Закрыть] «Ваше величество, привести заключенного?»

«Пусть войдет».

Ольдебор зашел в комнату, обернулся и поманил головой. Два тюремщика в черных кожаных передниках и конических кожаных колпаках дернули цепь и затащили внутрь спотыкающегося арестанта – высокого жилистого человека, еще не пожилого, в грязной рубахе и оборванных штанах. Несмотря на растрепанный внешний вид, заключенный держался молодцом: по сути дела, в сложившихся обстоятельствах его поза выглядела неуместно беззаботной, даже презрительной. У человека этого, широкого в плечах и узкого в бедрах, были аристократические, длинные и сильные ноги и руки. Густые черные волосы свалялись и стали матовыми от пыли; из-под низкого лба смотрели ясные карие глаза. Широкие скулы сходились к узкой нижней челюсти, горбатый крючковатый нос нависал над костлявым подбородком. Сквозь его темноватую землисто-оливковую кожу просвечивал необычный, еще более темный красновато-фиолетовый фон, словно насыщенный густой венозной кровью.

Один из тюремщиков, раздраженный самообладанием узника, снова дернул за цепь: «Проявляй должное уважение! Ты стоишь в присутствии короля!»

Арестант кивнул Казмиру: «Добрый день, сударь».

«Добрый день, Торкваль, – спокойно ответил Казмир. – Как тебя устраивают условия заключения?»

«Они терпимы, хотя человек очень чистоплотный мог бы придерживаться другого мнения».

В помещение почти беззвучно зашел еще один субъект – уже немолодой и коренастый, но проворный, как мышь, с правильными чертами лица, аккуратно причесанной каштановой шевелюрой и проницательными темно-карими глазами. Он поклонился: «Добрый день, государь».

«Добрый день, Шаллес. Ты знаком с Торквалем?»

Шаллес внимательно посмотрел на узника: «До сих пор я не встречался с этим господином».

«Это только поможет делу, – заметил король Казмир. – Значит, у тебя не будет по отношению к нему никаких предубеждений. Надзиратели, снимите цепи, чтобы Торквалю было удобнее сидеть, и подождите в коридоре. Ольдебор, ты тоже можешь выйти».

Ольдебор возразил: «Ваше величество, это отчаянный человек! У него нет ни надежд, ни сожалений».

На лице Казмира появилась едва заметная ледяная усмешка: «Поэтому я его и вызвал. Выйди в коридор – в присутствии Шаллеса мне нечего бояться».

Шаллес с подозрением покосился на заключенного; тем временем тюремщики сняли цепи и, вместе с Ольдебором, вышли из комнаты.

Казмир указал на скамьи: «Садитесь, господа. Не откажетесь выпить вина?»

И Торкваль, и Шаллес взяли по кружке и уселись.

Некоторое время Казмир переводил взгляд с одного лица на другое, после чего сказал: «Вы очень разные люди, это очевидно. Шаллес – четвертый сын достопочтенного рыцаря, сэра Пеллента-Лугового, владельца трех ферм общей площадью шестьдесят три акра. Шаллеса учили правилам этикета, принятым среди людей благородного сословия, ему привили вкус к изысканной кухне и хорошему вину – но до сих пор у него не было средств, достаточных для удовлетворения таких наклонностей. О Торквале я знаю мало и хотел бы узнать больше. Может быть, он сам расскажет о себе?»

«С удовольствием! – отозвался Торкваль. – Прежде всего, меня невозможно отнести к какому-либо сословию – других таких нет. Мой отец – герцог на Скагане, то есть мой род древнее истории Старейших островов. Так же, как у сэра Шаллеса, у меня изысканные вкусы – я предпочитаю лучшее из всего, что может предложить этот мир. Несмотря на то, что я – ска, я плевать хотел на таинственный ореол превосходства, окружающий ска в их собственном представлении.[9]9
  История ска – эпическое сказание. Будучи аборигенами Норвегии в эпоху до ледникового периода, ска были вытеснены из страны фьордов вторжением арийцев – ур-готов – и двинулись на юг, в Ирландию; в ирландской истории ска известны под наименованием «немедян».
  Ур-готы, новые хозяева Скандинавии, переняли обычаи ска, и в свое время Европу заполонили их воинственные орды – остготы, вестготы, вандалы, гепиды, ломбарды, англы, саксы и прочие германские племена. Ур-готы, оставшиеся в Скандинавии, называли себя «викингами»; ска научили их строить боевые корабли – драккары – и на этих кораблях викинги бороздили Атлантический океан, Средиземное море и судоходные реки Европы.
  В Ирландии ска потерпели поражение от фомойров и снова были вынуждены мигрировать. От берегов Ирландии ветры и течения отнесли их флот на юг, к Скагану, крайнему западному из Старейших островов, где суровый климат и негостеприимный ландшафт вполне отвечали их предпочтениям.
  На «великом собрании свободных» все ска обязали себя тремя нерушимыми присягами; без учета этих священных клятв невозможно какое-либо понимание сложного и противоречивого характера этого племени.
  Во-первых, ска поклялись, что никто и никогда больше не заставит их покинуть те места, где они обосновались.
  Во-вторых, ска объявили вечную войну всем народам мира – другие народы не пожелали их терпеть и тем самым заслужили их нетерпимость.
  В-третьих, ска обязались свято блюсти чистоту своей крови. Скрещивание с «двуногими животными», то есть представителями низших рас, рассматривалось с таким же отвращением, как предательство, трусость или убийство другого ска.


[Закрыть] Я открыто и часто сожительствовал с женщинами низших рас и породил дюжину полукровок, в связи с чем ска считают меня предателем и отщепенцем.

Называя меня предателем, они ошибаются – я не заслужил этот оскорбительный эпитет. Как я мог изменить делу, которому никогда не присягал? Я беззаветно предан только одному делу, а именно обеспечению собственного благополучия. И горжусь непоколебимой верностью этому идеалу!

Я покинул Скаган в ранней молодости, располагая несколькими преимуществами: несокрушимым здоровьем и сообразительностью, свойственными от рождения большинству ска, а также превосходными навыками владения оружием – в этом отношении я могу быть благодарен только самому себе. Я еще не встречал противника, способного мне противостоять, особенно в фехтовании.

Стремясь поддерживать образ жизни, подобающий благородному человеку, и не испытывая ни малейшего желания заниматься всю жизнь продвижением по иерархической лестнице ска, я стал бандитом. Я грабил и убивал не хуже любого другого. Тем не менее, в Ульфлян-дии редко можно чем-нибудь поживиться, в связи с чем я стал промышлять в Лионессе.

Мои намерения были просты и наивны. Награбив полный фургон золота и серебра, я собирался стать бароном-разбойником Тих-так-Тиха и прожить остаток своих дней в относительном уединении.

Мне не повезло, однако, и я попал в засаду, устроенную королевской стражей. Теперь меня должны четвертовать – но я буду рад рассмотреть любую другую программу, если его величество соизволит ее предложить».

«Гм! – произнес король Казмир. – Твоя казнь назначена на завтра?»

«Насколько мне известно».

Казмир кивнул и повернулся к Шаллесу: «Как тебе нравится этот субъект?»

Шаллес покосился на Торкваля: «Очевидно, что он – отъявленный мерзавец; по сравнению с ним акула кажется олицетворением гуманности. В данный момент ему нечего терять, в связи с чем он дает волю безразличной наглости».

«Насколько можно доверять его слову?»

Шаллес с сомнением склонил голову набок: «Это зависит от того, взаимосвязано ли его самолюбие с выполнением обещаний. Несомненно, он придает слову „честь“ значение, несовместимое с его пониманием среди честных людей. Скорее всего, ему можно больше доверять, посулив вознаграждение за выполнение того или иного поручения. Вполне может быть, что он станет верно служить исключительно по прихоти. Он явно умен, энергичен, не затрудняется обманывать себя и – несмотря на то, что его поймали – способен изобретательно находить выход из трудной ситуации».

Казмир повернулся к Торквалю: «Ты выслушал мнение Шаллеса. У тебя есть какие-нибудь замечания?»

«Он разбирается в людях. Мне нечего добавить».

Король кивнул и подлил вина в три кружки: «Обстоятельства таковы. Король Тройсинета Эйлас захватил Южную Ульфляндию и тем самым препятствует осуществлению моих планов. Необходимо, чтобы Южная Ульфляндия, с точки зрения тройсов, стала страной неуправляемой. Я хотел бы, чтобы вы содействовали достижению этой цели – по отдельности или, если потребуется, сотрудничая. Что вы на это скажете?»

Поразмыслив, Шаллес спросил: «Могу ли я говорить откровенно, ваше величество?»

«Разумеется».

«Это опасное поручение. Я не прочь заняться его выполнением – по меньшей мере, в течение определенного ограниченного срока – если вознаграждение соизмеримо со степенью риска».

«Какого рода вознаграждение ты имеешь в виду?»

«Возведение в рыцарское достоинство, не уступающее званию первородного наследника, и пожалование плодородных земель площадью не менее двухсот акров».

Казмир крякнул: «Ты высоко ценишь свои услуги!»

«Государь, мне дорога моя жизнь, какой бы низменной и непривлекательной она вам ни казалась – другой жизни у меня нет и не будет».

«Хорошо, договорились! Торкваль, каковы твои условия?»

Торкваль рассмеялся: «Я принимаю предложение – независимо от степени риска, от того, доверяете вы мне или нет, от характера поручения и от размера вознаграждения!»

Казмир продолжал сухо и деловито: «По существу, я хотел бы, чтобы ты обосновался в предгорьях Южной Ульфляндии и учинял там, по мере возможности, грабежи, убийства, беспорядки и разрушения, но только в отношении тех, кто сотрудничает с тройсами. Тебе поручается установить связи с другими горными баронами и всячески рекомендовать им неповиновение и мятежи, а также разбой, подобный твоему. Мои потребности достаточно ясны?»

«Предельно ясны! С радостью возьмусь за выполнение такой задачи».

«Я так и думал. Шаллес, ты будешь, подобно Торквалю, посещать баронов, проявляющих признаки недовольства, предоставляя им полезные сведения и координируя их действия. Если потребуется, можешь предлагать взятки, но к этому средству следует прибегать лишь в последнюю очередь. Кроме того, ты будешь тесно сотрудничать с Торквалем, причем через регулярные промежутки времени вы будете передо мной отчитываться согласованными заранее способами».

«Государь, сделаю все возможное – на протяжении срока, каковой мне хотелось бы определить заблаговременно, чтобы достигнуть полного взаимопонимания».

Казмир быстро пробежался пальцами по дощатому столу; когда он снова заговорил, однако, в его голосе не было никаких признаков раздражения: «Многое зависит от развития событий».

«Совершенно верно, государь – в частности, именно поэтому я хотел бы установить максимальный срок своей службы. Вы хотите, чтобы я играл в опасную игру. Другими словами, я не желаю бегать по вересковым лугам наперегонки с тройской стражей, пока меня не прикончат».

«Гм. Как долго ты намерен мне служить?»

«С учетом угрожающей опасности, год представляется достаточно длительным сроком».

Казмир хмыкнул: «За год ты едва начнешь разбираться в ситуации».

«Государь, я могу сделать не больше того, на что способен любой другой. Кроме того, пожалуйста, учитывайте, что у короля Эйласа тоже есть свои люди среди горных баронов. После того, как мои намерения станут известны и понятны, эффективность саботажа значительно уменьшится».

«Гм. Я еще подумаю. Приходи завтра после полудня».

Шаллес поднялся на ноги, откланялся и удалился. Казмир повернулся к Торквалю: «Шаллес, возможно, слишком щепетилен, чтобы справиться с таким поручением без посторонней помощи. Тем не менее, он жаден, а это само по себе неплохо. В твоем отношении у меня нет иллюзий. Ты – безжалостный хищник, пронырливый убийца и подлец, каких мало».

Торкваль ухмыльнулся: «Кроме того, я обожаю женщин. Когда я от них ухожу, они плачут и тянут ко мне руки».

Король Казмир, предпочитавший не обсуждать неприличные, по его мнению, темы, ответил холодным непонимающим взглядом: «Я предоставлю тебе оружие и, допуская, что ты не предпочитаешь действовать в одиночку, небольшой отряд головорезов. Если ты добьешься успеха и, подобно Шаллесу, пожелаешь вести жизнь сельского лорда, я подыщу тебе подходящее поместье. Надеюсь, этого достаточно, чтобы ты меня не предал. Теперь у тебя есть повод служить мне, а не кому-нибудь другому».

Торкваль улыбнулся: «Почему нет? Один подлец служит другому – два сапога пара».

С точки зрения короля Казмира, последнее замечание граничило с недопустимой дерзостью, и он снова смерил разбойника-ска ледяным взглядом: «Мы еще поговорим через пару дней. А пока что я продолжу оказывать тебе гостеприимство».

«Я предпочел бы Хайдион Пеньядору».

«Не сомневаюсь. Ольдебор!»

Ольдебор тут же вошел: «Ваше величество?»

«Отведи Торкваля обратно в Пеньядор. Пусть он хорошенько вымоется. Выдай ему приличную одежду, помести в чистую камеру и корми тем, что ему нравится – в разумных пределах, естественно».

Два тюремщика ввалились вслед за начальником.

«Мы так и не увидим, какого цвета у него кишки? – возмутился один. – Свет не видывал более наглого подонка!»

«Он ко всему еще и ска! – пожаловался другой. – Я так надеялся вырвать ему печень!»

«Всему свое время, – сказал король. – Торквалю поручена опасная работа, теперь он на государственной службе».

«Как вам будет угодно, ваше величество! Давай, шевелись, сукин сын!»

Быстро повернувшись к тюремщику, Торкваль посмотрел ему прямо в глаза: «Остерегись, холоп! Через пару дней меня освободят, я буду на королевской службе. Мне стоит только захотеть – и ты будешь любоваться своими собственными кишками!»

Король Казмир нетерпеливо поднял руку: «Довольно!» Обратившись к притихшим, беспокойно переглянувшимся тюремщикам, он прибавил: «Вы слышали, что сказал Торкваль. На вашем месте я стал бы обращаться с ним повежливее».

«Как вам будет угодно, государь. Торкваль, пойдемте – мы просто пошутили. Сегодня вам подадут вино и жареную птицу».

Казмир мрачно усмехнулся: «Ольдебор, проследи за тем, чтобы через два дня Торкваль явился сюда в готовом к отъезду виде».