Текст книги "03.Декстер во мраке"

Автор книги: Джефри Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Теперь он был рад, что не вмешался, ограничившись наблюдением. Он без всяких усилий мог стереть в порошок захватившего Зандера молодого человека. Даже сейчас он чувствовал, как в его теле играет немыслимая сила, способная вырваться и смести все. что окажется на ее пути. Но нет.

Помимо силы Наблюдатель обладал и терпением, которое тоже было выражением его могущества. Если этот, другой, являл собой какую-то угрозу, то следовало выждать и понаблюдать. Выяснив до конца степень угрозы, он нанесет удар – молниеносный, мощный и окончательный.

Прежде чем тот, другой, вышел из заброшенного здания и сел в машину Зандера, прошло несколько часов. Наблюдатель следовал за синим «доджем-дуранго» на почтительном расстоянии, потушив фары. Редкие машины на ночных улицах не затрудняли слежки. Когда гот, другой, оставив машину у станции подземки, прошел на платформу и сел в поезд, Наблюдатель проскользнул через уже закрывающиеся двери в вагон, уселся в дальнем его конце и принялся изучать лицо человека, отражавшееся в стекле окна.

На удивление молодой и даже красивый, с налетом невинного шарма. Совсем не тот тип, которого ожидаешь встретить в данных обстоятельствах. Но они все выглядят не так, как предполагаешь.

Наблюдатель последовал за красавчиком, когда тот вышел на станции «Дейдленд» и направился к одной из множества запаркованных машин. Час был поздний, и парковка оказалась безлюдной. Наблюдатель знал, что может легко решить проблему здесь и сейчас. Просто надо подойти к нему сзади и позволить всей мощи перелиться в руки, а затем обрушить ее на этого типа. Он чувствовал, как по мере приближения к незнакомцу заключенная в нем царственная сила возрастает, и ему казалось, что он слышит, как она радостно вопит в предчувствии убийства.

Но затем он вдруг замер и неторопливо двинулся в соседний ряд запаркованных машин.

Он сделал это потому, что на приборной доске автомобиля, принадлежащего тому, другому, лежала большая, хороша заметная карточка.

Полицейское разрешение на парковку.

Теперь он радовался, что проявил терпение. Если этот, Другой, работает в полиции... тогда проблема окажется более серьезной, чем он представлял. Это скверно, потребуется тщательное планирование. И. конечно, дополнительная слежка.

Наблюдатель тихо скользнул в ночь, чтобы готовиться и наблюдать.

Глава 5

Кто-то когда-то заметил, что грешники не имеют покоя. Неизвестный мудрец наверняка говорил обо мне, поскольку несколько дней после того, как дорогой Зандер получил заслуженную награду, Деловой Декстер был страшно загружен.

Рита, продолжая свое маниакальное планирование, врубила еще более высокую передачу, и моя работа тоже не давала мне передохнуть. Создавалось впечатление, что в Майами началась эпидемия убийств, и я три дня был по самые уши покрыт кровавыми пятнами. Такое время от времени у нас случается.

А на четвертый день дела пошли еще хуже. По дороге на службу я прикупил пончиков. Я это частенько делаю, особенно после ночных игр. По какой-то неведомой причине мы с Пассажиром начинаем ощущать некоторую усталость и у нас просыпается зверский аппетит. Я уверен, что это явление имеет глубокие корни, но меня больше интересуют не эти корни, а те два пончика, которые надо успеть проглотить, пока стая хищников из отдела вещественных доказательств не разорвала их на куски. Психологические корни могут подождать, когда на кону стоят пончики с джемом.

Но этим утром мне удалось ухватить лишь один пончик с малиновым повидлом, и можно считать большой удачей, что в борьбе за него я не лишился пальца. Весь этаж готовился к отбытию на место преступления, и по гудению голосов я понял, что на сей раз нас ждет нечто особенно гнусное. Подобная перспектива мне не нравилась. Это означало, что нам предстоит провести несколько часов вдали от цивилизации и от кубинских сандвичей. Кто знает, что я буду лопать на ленч? С учетом того, что меня обделили пончиками, ленч должен был стать исключительно важным элементом жизни, однако, судя по царящему вокруг меня нездоровому оживлению, мне придется заменить его работой.

Я взял свой набор для анализа пятен крови и в обществе Винса Мацуока двинулся к выходу. Винс, несмотря на свой малый рост, ухитрился заграбастать два наиболее ценных пончика, включая тот, который был начинен взбитыми сливками и полит шоколадной глазурью.

– По-моему, тебе слишком везет, Могучий Охотник, – сказал я, указав кивком на его добычу.

– Боги леса были благосклонны ко мне, – ответил он, отхватив здоровенный кусок. – Мое племя не будет голодать в сезон охоты.

– Но зато я буду, – сказал я.

Он одарил меня своей ужасной искусственной улыбкой. Создавалось впечатление, что он отрабатывал ее с помощью изданного правительством руководства по приданию лицу нужного выражения.

– Закон джунглей суров, Кузнечик.

– Знаю, – ответил я. – Согласно ему надо прежде всего научиться мыслить как пончик.

– Ха! – произнес Винс. Его смех был даже более искусственным, нежели улыбка. Казалось, что он читает вслух фонетический справочник по смеху. – Ха, ха, ха!

Бедный парень, похоже, пытался, подобно мне, имитировать все человеческое. Только у него это получалось гораздо хуже. Неудивительно, что я в его обществе чувствовал себя комфортно. Кроме того, он иногда брал на себя труд покупать пончики.

– Тебе следует улучшить камуфляж. – кивая в сторону моей зеленой с розовым гавайской рубашки, украшенной изображением танцующих хулу[9] девиц, – или в крайнем случае эстетический вкус.

– Зато куплена по дешевке на распродаже, – ответил я.

– Ха! – снова завел он. – Скоро всю одежду для тебя будет выбирать Рита. – Затем, неожиданно оставив свой фальшиво-радостный тон, он вполне серьезно сказал: – Послушай, кажется, я нашел превосходного организатора.

– А он может организовать для нас пончики с джемом? – спросил я с тайной надеждой, что разговор о моем неизбежном счастливом бракосочетании сам по себе отойдет в сторону. Но я попросил Винса стать моим шафером, и он, увы, отнесся к этому делу слишком серьезно.

– Парень – фигура заметная, – не унимался Винс. – Он организовывал конкурс MTV, вечеринки для звезд шоу-бизнеса и все такое.

– Он представляется мне весьма дорогой девицей, – заметил я.

– Этот человек мне кое-чем обязан, – сказал Винс. – Думаю, мы сможем убедить его сделать скидку. Возможно, одно место обойдется нам в сто пятьдесят баксов.

– Вообще-то, Винс, я надеялся, что мы сможем позволить себе больше одного места.

– О нем даже писали в журнале «Саут Бич», – несколько обиженно произнес Винс. – Ты должен с ним хотя бы поговорить.

– Если быть до конца честным, – сказал я, и это означало, что я собираюсь соврать, – мы с Ритой хотим чего-то попроще. Ну, вроде буфетного обслуживания.

– Ты хотя бы с ним поговори, – мрачно повторил Винс. Похоже, парень окончательно скис.

– Я потолкую об этом с Ритой, – сказал я в надежде, что это положит конец острой теме.

До конца поездки Винс вообще не проронил ни слова, так что мои надежды в некотором роде оправдались.

Прибыв на место преступления, я почувствовал облегчение и даже слегка повеселел. Во-первых, оно находилось на территории кампуса Университета Майами, а я, стараясь вести себя по-человечески, всегда делаю вид, что испытываю особенно теплые чувства к моей дорог ой старой альма-матер– Во-вторых, свежей крови здесь было не много, и я мог окончить свои груды в разумные сроки. Кроме того, это означало, что мне не придется иметь дело с отвратительной красной жижей. Я, по правде говоря, не люблю кровь, что со стороны может показаться странным, но это именно так, тем не менее обожаю приводить ее к порядку, с тем чтобы она соответствовала определенным стандартам поведения. В данном случае, насколько мне удалось узнать, кровь не должна была бросить мне вызов.

Итак, пребывая в присущем мне радостном настроении, я неторопливо двинулся к желтой полицейской ленте, предвкушая очаровательную интерлюдию к умеренно напряженному трудовому дню...

Вступив одной ногой за ленту, я вдруг замер.

На какое-то мгновение мир вокруг меня пожелтел, и мне показалось, что я, став невесомым, беспорядочно вращаюсь в космическом пространстве. Я не видел ничего, кроме сияния, похожего на блеск клинка. На заднем сиденье царила мертвая тишина и подсознательное ощущение тошноты в сочетании со слепой паникой – той, которая возникает от скрипа ножа мясника по классной доске. Кроме всего прочего, там ощущалась нервозность и предчувствие чего-то очень скверного. Однако не было ни малейшего намека на то, где и что именно происходит.

Ко мне вернулось зрение. Я огляделся, но ничего особенного не обнаружил. Увидеть место преступления я не рассчитывал, поскольку за желтой лентой собралась небольшая толпа, состоящая из охраняющих периметр полицейских в форме, нескольких детективов в скверно сидящих дешевых костюмах и моих чокнутых коллег-экспертов, ползающих среди кустов на коленях и локтях. Для невооруженного глаза все выглядело совершенно нормально, поэтому, чтобы получить ответ, я обратился к своему непогрешимому, всегда затянутому в формальный прикид внутреннему глазу.

«Что это?» – беззвучно спросил я и, закрыв глаза, стал ждать ответа Пассажира о причинах этого беспрецедентного дискомфорта. Я привык к комментариям своего Темного Партнера, и очень часто моя первая оценка места преступления бывала продиктована лукавым шепотом восхищения или удивления, но на сей раз... На сей раз я слышал страдание и не мог понять, как это можно истолковать.

«Что?» – снова спросил я, но вместо ответа услышал шорох невидимых крыльев. Потеряв надежду что-либо узнать, я решительно шагнул за желтую ленту.

Два тела; совершенно определенно сожгли в другом месте, поскольку в поле зрения не имелось настолько больших мангалов, чтобы можно было так тщательно запечь двух женщин средней величины. Трупы были брошены на берегу университетского озера, чуть в стороне от тропы, проложенной вокруг водоема, и обнаружила их группа утренних бегунов. По моему мнению, небольшое количество крови указывало на то, что их головы отделили от туловища уже после сожжения.

Одна небольшая деталь привлекла мое внимание. Тела были уложены бережно, можно даже сказать – с почтением. Обуглившиеся руки скрещены на груди. А вместо отсутствующих голов к торсам аккуратно приставили керамические бычьи головы.

Подобный жест любящих рук всегда вызывает комментарии Темного Пассажира. Иногда это бывает удивленный шепот или смешок, а иногда и завистливое ворчание. Но вот теперь, когда Декстер сказал себе: «Ага! Бычьи головы! Что на это скажешь?» – Пассажир ответил ему немедленно и весьма выразительно... Он промолчал.

Ничего.

Ни шепота, ни вздоха?

Я сердито потребовал ответа, но услышал лишь глухое бормотание. Создавалось впечатление, что Пассажир нырнул за какое-то укрытие в надежде переждать бурю незамеченным.

Я открыл глаза. Причиной тому было сильное удивление. Я не помнил ни единого случая, когда бы Пассажир не мог высказаться по нашему любимому сюжету, и вот теперь он оказался не просто подавлен, а спрятался.

Я посмотрел на два обуглившихся тела с неожиданно возникшим уважением. Я не понимал, что все это значит, и, поскольку подобного никогда не случалось, неплохо было бы выяснить.

Эйнджел Батиста – «Не родственник» стоял на коленях, упершись ладонями в землю, и внимательно изучал какие-то предметы, которые я со своего места не видел, да, признаться, и не очень-то хотел.

– Ты еще этого не нашел? – спросил я у него.

– Чего «этого»? – не поднимая глаз, поинтересовался он.

– Понятия не имею, – ответил я. – Но оно должно быть где-то здесь.

«Не родственник» вытянул вооруженную пинцетом руку, выдернул из земли одну травинку, внимательно ее изучил и положил в пластмассовый пакетик для вещественных доказательств.

– Почему кто-то приставил к телам керамические бычьи ГОЛОВЫ? – спросил он.

– Потому что шоколадные растаяли бы на солнце, – ответил я.

Он кивнул, не глядя на меня, и сказал:

– Твоя сестра считает, что это дело рук сантерии.

– Неужели?

Подобная мысль мне в голову не приходила, и это слегка огорчило меня. Ведь это же Майами, здесь мы постоянно встречаемся с разного рода ритуалами, в которых часто фигурируют головы животных. В этой связи прежде всего следовало подумать о сантерии. Это афро-кубинское верование, являющееся симбиозом анимализма племени йоруба с католицизмом и получившее распространение в Майами. Для адептов этой религии жертвоприношение было делом обычным, что прекрасно объясняло появление бычьих голов. И хотя исповедующих сантерию сравнительно немного, почти каждая семья в городе хранила пару маленьких освященных свечей или купленную на ботаническом рынке раковину каури. В городе господствовало мнение: даже если ты сам не веришь, то проявление уважения ко всем разновидностям религий повредить не может.

Как уже сказано выше, я должен был сразу об этом подумать, но моя сводная сестра – ныне сержант отдела расследования убийств – сообразила быстрее меня, хотя в нашей семье я, предположительно, самый умный.

Узнав, что расследовать дело будет Дебора, я почувствовал облегчение, поскольку это сведет к минимуму уровень глупости, вызывающий оцепенение. Кроме того, я надеялся, что возня со жмуриками позволит сестре веселее проводить время. До этого она тратила дни и ночи, порхая вокруг своего слегка поврежденного дружка Кайла Чатски, потерявшего пару второстепенных конечностей в результате встречи с тронувшимся умом, свободно практикующим хирургом. Хирург специализировался на том, что превращал человека в воющую картофелину, и именно этот злодей весьма искусно лишил сержанта Доукса некоторых частей тела. Чтобы до конца разделать Кайла, ему не хватило времени, поскольку Дебора его Пристрелила. Сестренка, восприняв это дело весьма близко к сердцу, целиком посвятила себя восстановлению мужских сил Кайла Чатски.

Я не сомневаюсь, что она этим заработала множество очков по части этики вне зависимости or того, кто ведет счет, но подобная малополезная растрата времени не только ухудшила ее отношения с департаментом полиции, ной лишила бедного, одинокого, никому не нужного Декстера заботы со стороны единственного живого родственника. Второе, на мой взгляд, гораздо важнее первого.

Итак, это была хорошая новость. В данный момент Дебора находилась в дальнем конце тропы и оживленно беседовала со своим боссом, капитаном Мэттьюзом. Сестра, без сомнения, снабжала начальство всем необходимым для его вечной войны с прессой, категорически отказывающейся смотреть на капитана с его более приличной стороны.

Пресса уже была тут как тут. Более того: ее передовые отряды успели рассыпаться на местности, чтобы сделать зарисовки общего плана, а два местных волкодава мрачными голосами бубнили в свои микрофоны о двух столь трагически закончившихся жизнях. Что касается меня, то я, как всегда, возблагодарил Бога за то, что живу в свободной стране, где пресса обладает священным правом показывать в вечерних новостях обгорелые трупы.

Капитан Мэттьюз пригладил ладонью свои и без того безукоризненно уложенные волосы, хлопнул Дебору по плечу и отправился беседовать с прессой.

Оставшись там, где ее покинул капитан, Дебора уставилась на спину босса, когда тот начал говорить с одним из настоящих гуру местной прессы – Риком Сангрой. В своей работе Рик всегда следовал девизу: «Чем больше крови, тем ближе к первой полосе».

– Привет, сестренка, – сказал я. – Добро пожаловать в наш реальный мир.

– Гип-гип-ура, – ответила она, вздернув головку.

– Как дела у Кайла? – спросил я, поскольку вся предыдущая подготовка подсказывала мне, что это как раз то, о чем следует спросить.

– Если физически, – сказала Дебора, – то нормально. Но его постоянно мучает его бесполезность. Эти вашингтонские задницы не позволяют ему вернуться к работе.

Мне было трудно судить, может ли Чатски вернуться к работе, поскольку никто никогда не говорил, в чем эта работа заключается. Я знал только, что она имеет какое-то отношение к деятельности правительства и является секретной. Это все, что мне было известно, и я позволил себе отделаться дежурной фразой:

– Уверен, что время его исцелит, но надо еще потерпеть.

– Да, я тоже в этом уверена, – сказала она и посмотрела на то место, где лежали два обугленных трупа. – Как бы то ни было, но это позволит мне немного отвлечься.

– Ходят слухи, будто ты считаешь, что это дело рук сантерии, – сказал я, и она резко повернула голову в мою сторону.

– А ты думаешь, что это не так? – воинственно спросила она.

– Нет, это вполне возможно.

– Но? – резко произнесла Дебора.

– Никаких «но»! – ответил я.

– Что, дьявол тебя побери, Декстер, ты об этом знаешь? – спросила она.

Скорее всего вопрос имел под собой основание. Я славился тем, что иногда высказывал очень тонкие догадки в связи с наиболее мерзкими убийствами, расследованием которых мы занимались. Благодаря своей способности проникать в мысли и объяснять поступки извращенных психов-убийц я даже приобрел некоторую популярность, что было совершенно естественно. Но никого, кроме Деборы, не знал, что я сам являюсь извращенным психом-убийцей.

Деборе лишь недавно стало известно о моей истинной природе, и она не стеснялась извлекать из этого выгоду для своей работы. Я не возражал и даже был радей помочь. Для этого и существуют семьи. Меня не тревожило, если мои сотоварищи-чудовища оплатят свои долги перед обществом на старом добром электрическом стуле. Разумеется, исключение составляли те изверги, которых я приберегал для своих невинных игр.

Но на сей раз мне действительно нечего было сказать Деборе. Более того: я сам хотел получить от нее хоть какие-то крохи информации, которые помогли бы понять, с какой стати Темный Пассажир вдруг съежился и спрятался. Это было для него совершенно нехарактерно. Однако о поведении Пассажира я рассказывать Деборе, естественно, не стану, дабы она окончательно не усомнилась в состоянии моей психики. Но что бы я ей ни сказал об этой принесенной в жертву богам парочке, она мне все равно не поверит. Сестра не сомневается, что я располагаю какой-то информацией, но предпочитаю держать ее при себе. Более подозрительным, чем ближайший родственник, может быть лишь ближайший родственник, служащий в полиции.

Да, вне всякого сомнения, она думает, что я от нее что-то скрываю.

– Давай, Декстер. Кончай валять дурака и выкладывай, что ты об этом знаешь.

– Дорогая сестра, я, увы, пребываю в полном неведении.

– Полное дерьмо! – заявила она, видимо, не уловив моей иронии. – Ты что-то от меня скрываешь.

– Да никогда! – ответил я. – Разве могу я соврать своей единственной сестренке?

– Выходит, это не сантерия? – спросила она, обжигая Меня взглядом.

– Понятия не имею, – ответил я своим самым примирительным тоном. – Возможно, с сантерии следует начать, но...

– Я так и знала! – выпалила она. – Что значит это «но»?!

– Значит, так... – протянул я и остановился, так как эта мысль родилась в моей голове только что. Но, поскольку я уже сказал половину фразы, пути назад не было. – Ты когда-нибудь слышала, чтобы сентеро использовали керамику? И быков? Для своих целей они употребляют козлиные головы.

Некоторое время сестра сверлила меня суровым взглядом сержанта полиции, а затем спросила:

– И это все? Это все, что у тебя имеется?

– Я же сказал тебе, Деб, что у меня ничего нет. Да и эта мысль у меня родилась только сейчас.

– Что же, – буркнула она, – если ты говоришь правду...

– Конечно, правду, ничего, кроме правды... – запротестовал я.

– ...то это дерьмо... – сказала она и, обратив взор на капитана Мэттьюза, мужественно отвечавшего на вопросы представителей прессы, добавила: – даже меньше того навоза, которым располагаю я.

До этого я понятия не имел, что дерьмо меньше навоза, но всегда приятно узнавать что-то новое. Однако даже после этого потрясающего открытия у меня не оказалось ничего, что могло бы пролить свет на главный вопрос: почему Темный Пассажир вдруг съежился и нырнул вскрытие? И на своей работе, и занимаясь любимым хобби, я видел такие вещи, что простые люди не могут себе даже представить, если они, конечно, не смотрели те фильмы, которые демонстрируют в полицейском управлении попавшимся на пьяной езде водителям. Но каждый раз, когда я сталкивался с необычными фактами, какими бы мерзкими они ни были, мой постоянный спутник их лаконично комментировал, иногда даже простым зевком.

Однако сегодня, не увидев ничего более зловещего, чем пара обгорелых трупов и вышедших из-под руки любителя-гончара изделий, Темный Пассажир бежал, словно испуганный паук, оставив меня без руководства. Я испытывал новые, незнакомые ощущения, но обнаружил, что они мне не нравятся.

Итак, что же мне теперь делать? Я не знал никого, с кем можно было бы обсудить проблему так. как с Темным Пассажиром. По крайней мере если хотел остаться на свободе. А я этого очень хотел. Кроме того, насколько я знаю, в этой сфере, кроме меня, экспертов нет. А что, собственно, мне известно о моем, если так можно выразиться, собутыльнике? Знаю ли я его только потому, что в течение многих лет делил с ним пространство? Факт его бегства в подвал заставлял меня нервничать так, словно я, придя на работу, вдруг обнаружил, что забыл надеть брюки. Таким образом, когда дело дошло до понимания сути вещей, оказалось, что я не имею представления, что такое Темный Пассажир и откуда он появился. Раньше мне это казалось не имеющим никакого значения.

Теперь же по какой-то причине ситуация изменилась.

У желтой ленты, которую полиция растянула вокруг тел, собралась небольшая толпа. Людей было достаточно, чтобы стоящий среди зевак Наблюдатель не привлекал к себе внимания.

Он смотрел с жадным интересом, который никак не проявлялся на его лице. Его лицо вообще ничего не выражало. Это была маска, которую он надел для того, чтобы никто не мог заметить таящейся в нем силы. Несмотря на это, некоторые из окружавших его людей, похоже, чувствовали ее и время от времени нервно на него поглядывали словно слышали неподалеку рычание тигра.

Наблюдатель от их беспокойства получал большое удовольствие. Он наслаждался глупым страхом, с которым люди смотрели на дело его рук. Все это было частью той радости, которую он ощущал благодаря своему могуществу, и частично объясняло причину его появления.

Но сегодня у него были особые основания для наблюдения, и он смотрел, как никогда, внимательно. Люди суетились, словно муравьи, а внутри его играла, сжимаясь и разжимаясь, словно пружина, неукротимая сила. «Ходячее мясо, – подумал он. – Глупее, чем овцы. А мы их пастухи».

Злорадствуя по поводу их жалкой реакции на представление, которое он для них устроил, Наблюдатель чутьем хищника вдруг уловил чье-то присутствие. Он медленно повернул голову и посмотрел вдоль желтой ленты...

Вот он. Человек в яркой гавайской рубашке. Значит, этот, другой, действительно из полиции.

Наблюдатель осторожно потянулся к нему мыслями. Тот, другой, вдруг замер и смежил веки, словно задавая кому-то безмолвный вопрос.. Да, теперь все обретало смысл. Этот человек ощущал даже слабое прикосновение чужих мыслей и, несомненно, обладал большой силой.

Но какова его цель?

Наблюдатель увидел, как другой распрямился, огляделся по сторонам и, как ему показалось, пожав плечами, прошел за полицейскую линию.

«Мы сильнее, – подумал Наблюдатель. – Сильнее, чем все они. Скоро они, к своему великому горю, это узнают».

Наблюдатель ощущал, как растет его нетерпение. Но прежде чем действовать, надо узнать больше. Он будет ждать подходящего момента. Ждать и наблюдать.

Пока.

Глава 6

Расследование бескровного убийства должно было стать для меня легкой воскресной прогулкой, но радости я почему-то не испытывал и поэтому не мог насладиться приятным ничегонеделанием. Я немного послонялся среди коллег и несколько раз выходил за огороженную полицией зону. Заняться было решительно нечем. Дебора, видимо, сказала мне все, что хотела, и я чувствовал себя брошенным и никому не нужным.

Если какое-нибудь здравомыслящее существо впадает в дурное настроение, то этому можно найти объяснение, но я никогда не претендовал на звание толкового парня, и поэтому у меня не оставалось выбора. Наверное, лучше всего было бы вернуться к реальной жизни и подумать о вещах, требующих моего внимания: детишках, Париже, ленче... Учитывая длиннющий список моих неотложных дел, или, выражаясь метафорично, гору нестираного белья, не приходится удивляться, что Темный Пассажир скис и умолк.

Я снова посмотрел на два пережаренных тела. С ними ничего не происходило, они, как и раньше, оставались мертвыми. Темный Пассажир тоже, как и раньше, молчал.

Я подошел к Деборе, беседующей с Эйнджелом – «Не родственником». Они оба вопросительно на меня взглянули, но я не смог выдать ничего остроумного, что было совсем не в моем характере. Сохраняя на лице свою хорошо известную маску радостного стоицизма, которую я всегда ношу, перед тем как впасть в мрачное настроение, я обратил свой взор на сестру, но та, посмотрев куда-то вдаль через мое плечо, фыркнула:

– Самое время, черт побери!

Я проследил за ее взглядом и увидел, как из полицейской машины выходит одетый во все белое человек. Это прибыл официальный бабалао[10] города Майами.

Наш прекрасный город живет в таком непроглядном тумане непотизма и коррупции, что босс Твид[11] может отдыхать. Каждый год миллионы долларов выбрасываются на оплату несуществующих консультаций, на проекты, которые никогда не будут реализованы, поскольку их по тендеру получила чья-то теща, и на другие столь же полезные общественные дела, включая закупку роскошных автомобилей для политических сторонников. Поэтому не приходится удивляться тому, что город платит жрецу сантерии жалованье и бонусы.

Неожиданным является то, что он пытается отработать эти деньги.

Каждое утро он появляется у здания суда, где обычно обнаруживает пару трупов небольших животных, принесенных в жертву адептами культа, ожидающими судебного решения. Ни один пребывающий в здравом уме житель Майами не прикоснется к мертвым животным, но согласитесь: было бы негигиенично заваливать разлагающимися телами (пусть и не человеческими) подходы к величественному Дворцу справедливости нашего города. Поэтому бабалао убирает останки животных и собирает раковины, талисманы, перья, четки и прочие столь же ценные предметы, чтобы те своим видом не оскорбили духов, помогающих сторонникам сантерии встать на путь истинный.

Время от времени он вершит и иные дела, благословляя построенные небогатым подрядчиком надземные переходы или насылая проклятия на мерзкую футбольную команду «Нью-Йорк джетс». На сей раз к услугам жреца, видимо, прибегла моя сестра Дебора.

Официальному городскому бабалао на вид казалось лет пятьдесят. Бабалао был чернокож, высок ростом и обладал очень длинными ногтями и весьма внушительным брюшком. На нем были белые брюки, белая гуайавера[12] и сандалии. Он вылез из полицейской машины с недовольной миной мелкого чиновника, которому помешали продолжить важную работу по перекладыванию папок с одного места на другое. На ходу подолом рубашки он полировал стекла очков в роговой оправе. Подойдя к телам, он надел очки, и то, что он увидел, заставило его окаменеть.

Некоторое время он просто молча смотрел, затем, не отрывая глаз от тел, попятился назад. Отступив примерно на пятнадцать футов, бабалао, не говоря ни слова, развернулся, подошел к патрульной машине и влез в нее.

– Что за черт? – сказала Дебора, и я был вынужден согласиться – она правильно оценила ситуацию.

Бабалао захлопнул дверцу, замер на переднем сиденье и молча уставился через ветровое стекло в неведомые нам дали.

– Вот дерьмо, – произнесла моя сестричка и двинулась к машине.

Обладая пытливым умом, я очень хотел знать, что происходит, поэтому двинулся следом. Когда подошел к машине, Дебора стучала в стекло со стороны пассажирского места, а бабалао продолжал смотреть прямо перед собой, стиснув зубы и упорно делая вид, что не замечает.

Дебора застучала сильнее, и он потряс головой.

– Откройте дверь! – скомандовала она в лучших традициях полицейского стиля. Бабалао сильнее затряс головой, а Дебора в ответ сильнее забарабанила в окно. – Открой! – крикнула сестренка.

В конце концов он сдался, опустил стекло, повернулся к ней лицом и сказал:

– Ко мне это не имеет никакого отношения.

Глава 7

Само собой разумеется, Мэнни Борк обитал в Саут-Бич. Он обосновался на последнем этаже одной из высоченных новостроек, которые повылезали в Майами как грибы после дождя. Эта стояла именно там, где когда-то был дикий пляж, – Гарри брал нас с Деб туда пройтись каждым воскресным утром. Нам попадались всякие старые спасательные жилеты, обломки деревянных лодок, от которых отвернулась удача, буйки от ловушек для омаров, обрывки рыболовных сетей, а однажды утром мы даже наткнулись на исключительно мертвое человеческое тело, омываемое прибоем. Это все дорого мне как память, и я негодовал при мысли о том, что кому-то взбрело в голову воткнуть стеклянную каланчу именно здесь.

Утром следующего дня мы с Винсом ушли с работы вместе и отправились в кошмарное жилище Мэнни, которое теперь красовалось на месте, где прошли мои лучшие юношеские годы. В лифте я молча наблюдал, как Винс мнется и моргает. Подумаешь, встретиться с тем, кто ваяет нечто из нарезанной печени, чтобы заработать себе на жизнь, – ну и что здесь такого? Однако Винс заметно тушевался. По его щеке скатилась капля пота, и бедняга время от времени судорожно сглатывал.

– Это обычный организатор, Винс, – сказал я. – Он не опасен. Он даже не может аннулировать твою библиотечную карточку.

Винс посмотрел на меня и снова сглотнул.

– С ним не договоришься, – ответил страдалец. – Дотошный тип.

– А, ну ладно, – сказал я, – пошли искать кого посговорчивее.

Винс сжал челюсти, как будто сейчас предстанет перед расстрельной командой, и покачал головой.

– Нет, – храбро отозвался он, – надо довести все до конца, раз уж начали.

И тут открылись двери лифта. Он выпрямился и кивнул:

– Идем.

Мы прошли весь коридор, и Винс остановился у последней двери. Он сделал глубокий вдох, поднял кулак и, немного подождав, постучал в дверь. Ничего не произошло. Несчастный глянул на меня и мигнул, все еще держа руку поднятой.

– Может быть, – сказал он.

Дверь открылась.

– Приветик, Вик! – чирикнуло чудо, торчавшее в дверях, а Винс в ответ покраснел и запнулся:

– Во... здо... здорово.

Переступив с ноги на ногу, он выдавил что-то похожее на «э-э... хм...» и чуть попятился назад.

Смотреть на это шедевральное и довольно занятное зрелище, похоже, нравилось не только мне одному. Крошечной модели человеческого тела, которая открыла нам дверь и теперь с улыбкой таращилась на Винса, видимо, доставляло удовольствие наблюдать за любым человеческим страданием. Гуманоид позволил Винсу еще немного покорчиться, а потом взвизгнул: