Текст книги "Какие бывают ошибки"

Автор книги: Джанни Родари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Встреча с волшебниками

Меня зовут Оскар Бестелти, родом я из Болоньи и работаю в одной торговой фирме. Чтобы подыскивать покупателей и рекламировать товары, мне приходится беспрестанно ездить на своей машине по всей Италии, так что давайте спрашивайте о чем угодно. Хотите знать, сколько шлагбаумов на виз Аурелиа между Гроссетто и Фоллоникой? Сколько поворотов на виа Кассия между Витербо и Сиеной? Я знаю все обо всех дорогах нашего полуострова!

Бывает, что сажаю в машину тех, кто голосует на дороге – просит подвезти. Частенько кто-нибудь стоит у обочины и машет рукой – остановись, мол. Теперь так делают даже старушки, которые несут на рынок свежие яйца. С помощью такого автостопа они экономят деньги на поезд или автобус. Когда в машине есть место и можно не спешить, я охотно подсаживаю людей: и поболтать приятно, и время летит быстро, да и узнаешь немало интересного. В прошлом году – это было в июле – подъезжал я к Виареджо, как вдруг останавливают меня двое парней.

– Не в Турин ли едете?

– В Турин. Садитесь.

И они садятся со своими рюкзаками – двое славных парией, двое туринских рабочих, которые провели отпуск у моря и теперь возвращались домой. Веселые, компанейские ребята. Одного звали Берто, другого Джулио. Ну, это все ничего. Мы разговорились, конечно, о том о сем, и я не заметил, как кончился бензин. Вернее, заметил, да поздно, когда уже совсем ничего не осталось в баке. Мотор поворчал, почихал, покашлял, плюнул разок и замолчал. Машина остановилась.

– Ай, ай! – говорю. – Слыхали новость? До ближайшей бензоколонки всего каких-нибудь десять километров, и в каждом ровно по тысяче метров.

– Подумаешь! – говорит Берто. Или, может быть, Джулио? Ладно, оба смеются. – Туринцы мы или не туринцы? – говорят. – К тому же опытные механики. У машин от нас нет секретов.

– Тут дело не в технике и не в секретах, – возражаю я. – У меня ни капли бензина, даже в зажигалке.

– Резиновая трубка у вас найдется?

– Конечно. Только бензин она не заменит.

– Сейчас посмотрим. Да, да, вот такая нам и нужна!

Берто берет трубку, выходит из машины и что-то делает возле бензобака. Джулио, оставшийся в машине, улыбается.

– А что он там делает? – спрашиваю.

– Сейчас кончит. Бензин – это его специальность.

Берто идет к обочине дороги, срывает штук десять крупных маков, затем выбирает один из них, засовывает его в трубку, тотчас же раздается славное бульканье и чувствуется сильный запах бензина. Бензобак наполняется за несколько секунд. И мы едем дальше. У меня от удивления глаза на лоб лезут, но я не решаюсь и слова сказать.

– Видали? – говорит Джулио. – Пустяки! Мы в автомобилях кое-что смыслим.

Я помалкиваю. И едва не врезаюсь в шлагбаум. Спохватываюсь, жму на тормоза…

– Да вы что, – смеясь, кричит Джулио, – с ума сошли, что ли!

И тут же изо всех сил жмет ногой на акселератор.

– Спасайся, кто может! – ору я и зажмуриваюсь, чтобы не видеть, как произойдет катастрофа. Только ничего не случилось. Открываю глаза – машина, слегка задрав капот, не замедляя движения, плавно перелетает шлагбаум и… проносится над товарным составом, несущимся на большой скорости, опускается на другой стороне и, коснувшись шинами асфальта, снова мчится вперед как ни в чем не бывало.

Парни на все это ноль внимания и продолжают болтать о каком-то туринском кафе, где можно попробовать лучшие во всей Солнечной системе грибы.

– Но как же так… – бормочу я. – Что это было?… То есть я хочу сказать… Надо же!

Парни с недоумением и даже с тревогой смотрят на мена:

– Вам плохо? Что-нибудь случилось? Хотите конфетку? Жевательную резинку?

– Какая там резинка? Объясните лучше, что за чудеса вы творите!

Парни смотрят на меня с еще большей тревогой.

– Поосторожней в выражениях! – говорит Берто. А может быть, Джулио, или оба сразу. – Поосторожней! Мы честные рабочие люди, а вы что думаете? Мы можем собрать машину с завязанными руками и глазами, это верно. Так мы уже говорили об этом.

Я умолкаю. Уже проехали Геную, миновали Апеннины, приближаемся к Турину. День клонится к закату.

Некоторое время едем молча. Затем Джулио – видимо для того, чтобы восстановить мир, – предлагает:

– Послушаем музыку?

– Очень жаль, – говорю, – но у меня в машине нет радио.

– Ну, если дело только за этим…

Он каким-то особым образом нажимает рычажок включения «дворников». Как? Понятия не имею. Факт тот, что «дворники» неподвижны, а в машине звучит веселая музыка. Джулио и Берто крепко хлопают друг друга по плечу и клянутся, что, как только приедут в Турин, отправятся потанцевать в одно хорошее местечко на набережной По.

– Э, да сколько можно, уважаемый! Все-то вам не по нраву.

– Я не…

– Поймете как следует только одно – для хорошего туринского механика нет ничего невозможного. Ясно?

«Бах! Бух! Бах!» Лопается шина.

Тяжело вздыхая, лезу в багажник за домкратом, чтобы сменить колесо. Но не успеваю и оглянуться, как шина уже в порядке. Она тверда, как камень. А Джулио кладет в карман своего пиджака карандаш. Готов поспорить, что он накачал шину этим карандашом!

Словом, я совсем перестал понимать, кого же все-таки я посадил к себе в машину – двух рабочих или двух волшебников. И подумать только, что таких людей, как они, в Турине десятки тысяч…

Гвидоберто и этруски

Много, очень много лет назад профессор Гвидоберто Доминициани отрастил себе щеголеватую черную бородку и отправился в Перуджу. Я не хочу сказать, что без бороды он не смог бы совершить визит в город, который, как уверяют путеводители, «был некогда крупным центром этрусской цивилизации». Я хочу сказать, что и та, и другая идея – отрастить бородку и побывать в Перудже – родились одновременно, в одном и том же году. И с тех пор, точнее, с того дня, когда Гвидоберто прошел под этрусской аркой, которую еще называют Аркой Августа, его борода и город Перуджа уже никогда не разлучались.

Надо вам сказать, что Гвидоберто до безумия любил… этрусков. Среди всех событий, всех народов и всех загадок истории только этруски обладали способностью привести его мозг в крайнее напряжение. Кто они такие? Откуда пришли в Италию? И самое главное: на каком таком чертовском языке они говорили?

Надо вам сказать также, что язык этрусков, словно неприступная крепость, тысячелетиями выдерживал атаки ученых всего мира. Но до сих пор никто так и не расшифровал его, никто не понимает ни единого слова.

Тем самым этруски словно отомстили за себя, как бы говоря: «Вы уничтожили нас? Ладно. Древние римляне захватили и покорили наши города? Прекрасно. Зато мы сделаем так, что никто никогда не сможет заниматься этрусками без головной боли и нервного истощения».

И вот Гвидоберто оказался в Этрусско-романском музее. Он медленно, неторопливо, тщательно осматривал один зал за другим, растягивая удовольствие, словно сладкоежка, откусывающий шоколад крохотными кусочками, чтобы продлить приятное ощущение. Удар молнии разразился, когда он увидел знаменитейший «чиппо» – могильный столбик без капители из местного камня травертина, на котором высечена знаменитейшая «этрусская надпись» – несколько строк, над которыми ломали свои светлые головы сотни виднейших ученых, головоломка, от которой бросало в дрожь лучших дешифровщиков и любителей ребусов и кроссвордов.

Увидеть этот знаменитый могильный столбик и влюбиться в него было для Гвидоберто минутным делом. Почтительно прикоснуться к нему и решить, вернее, поклясться, что он прочтет высеченную на нем надпись, тоже было вполне естественно.

Так уж устроены этрускологи, то есть те, кто изучает культуру этрусков. Профессор Гвидоберто Доминициани, приехав в Перуджу всего на один день, остался там на всю жизнь. Все рабочие дни с 9 до 12 и с 15 до 17 часов (в соответствии с расписанием работы музея) он проводил перед своим любимым столбиком, созерцая его.

Однажды утром, когда он размышлял над словом «расенна», пытаясь понять, означает ли оно «народ», «люди» или, может быть, «увитые цветами балконы», кто-то обратился к нему на незнакомом языке. Молодой голландец, жаждавший узнать что-нибудь про знаменитый столбик, надеялся получить у него хоть какие-нибудь сведения. Гвидоберто напрасно пытался объясниться с ним по-немецки, по-английски или по-французски. Ясно было, что они изучали эти языки у весьма различных преподавателей, потому что понимали друг друга не лучше, чем крокодил и утюг.

Молодой человек, похоже, очень хотел узнать как можно больше об этрусках. А Гвидоберто со своей стороны очень хотел поделиться с ним своими знаниями. Как быть? Гвидоберто не оставалось ничего другого, как изучить голландский язык, что он и сделал в те короткие промежутки времени, которые могильный столбик иногда оставлял ему. Через несколько недель грамматика и словарь Нидерландов уже не составляли для Гвидоберто никакого секрета, и молодой голландец – студент знаменитого перуджинского университета для иностранцев – уже клялся, что посвятит свою жизнь этрускам, по крайней мере, одну половину, а другую сохранит для Голландии.

На следующий год профессор Гвидоберто вынужден был – все так же урывками – освоить шведский, финский, сербскохорватский, португальский и японский языки. К этим национальностям принадлежали иностранные студенты, увлеченные этрусской проблемой. И Гвидоберто волей-неволей пришлось изучать их языки, раз уж он хотел быть уверенным, что они правильно ухватили суть вопроса, а именно, что этрусский язык – поразительнейшая загадка и что тот, кто надеется понять в нем хоть одно слово, имеет полное право на льготный пропуск в сумасшедший дом.

В течение следующих быстро промелькнувших пяти лет профессор Гвидоберто, не отрывая ни одной минуты от созерцания могильного столбика, изучил турецкий, русский, чешский и арабский языки, а также дюжину наречий и диалектов стран Среднего Востока и черной Африки. Потому что теперь в Перуджу приезжали студенты и оттуда, и в городе можно было услышать языки всех стран мира. Неудивительно, что однажды какой-то иранец сказал другому (это были туристы – не студенты):

– Как на строительстве Вавилонской башни!

– Ошибаетесь! – тут же отозвался профессор Гвидоберто, который проходил мимо и услышал эту реплику. Он сказал это, разумеется, на чистейшем персидском языке. – Перуджа, дорогие господа, полная противоположность Вавилонии. Ведь там произошло смешение языков, и люди перестали понимать друг друга – родного брата, соседа по дому, сборщика налогов. Здесь наоборот. Сюда приезжают со всех концов света и прекрасно понимают друг друга. Наш университет для иностранцев – это, если позволите, прообраз будущего мира, в котором все народы будут жить в дружбе.

Иранские туристы, услышав от итальянца такой длиннейший и к тому же без единой ошибки монолог на их родном языке, от волнения чуть в обморок не попадали. Они тут же завладели Гвидоберто и ни за что не захотели отпускать его. Они пошли за ним в Этрусско-романский музей, позволили объяснить себе, что такое «чиппо» – могильный столбик, и очень быстро и охотно согласились, что этрусский язык – самая замечательная загадка во всей Вселенной.

Подобных эпизодов я мог бы привести вам сотни. А сегодня профессор Гвидоберто безупречно пишет и говорит на двухстах четырнадцати языках и диалектах планеты, которые он изучил, как вы понимаете, только в свободное время. Его бородка поседела, а под шляпой прячется совсем жалкая прядь волос. Каждое утро он спешит в музей и отдается своему любимому занятию. Для него «чиппо» – сердце Перуджи, больше того – всей Умбрии и даже Вселенной.

Когда кто-нибудь изумляется его лингвистическим знаниям и начинает восхищаться его способностями, Гвидоберто резким жестом прерывает собеседника.

– Не говорите глупостей! – возражает он. – Я такой же невежда, как и вы. Ведь за тридцать лет я так и не смог освоить этрусский язык.

То, чего мы еще не знаем, всегда важнее того, что знаем.

Пигмалион

Давным-давно, во времена древних мифов, жил на Кипре молодой скульптор по имени Пигмалион. Он любил свое искусство больше всего на свете. Когда каменщики приносили ему новый блок мрамора, он внимательно осматривал его, обходил вокруг и спрашивал себя:

– Интересно, кто скрыт в этой мраморной глыбе? Человек или бог? Женщина или хищный зверь?

Однажды он представил себе, что в камне скрыта красивейшая девушка, какой еще никто никогда не видел на Кипре, да что там на Кипре – на всем средиземноморском побережье!

Он с таким волнением принялся за работу, что даже вслух заговорил сам с собой:

– Я знаю, знаю, ты спишь там многие тысячелетия! Но скоро я освобожу тебя из мраморного плена! Потерпи еще немного, и я выведу тебя оттуда!

День за днем работал он, не зная отдыха. И каждый удар его резца высвобождал из мрамора прекраснейшую девушку. И когда он касался резцом ее носа, губ, маленьких, скрытых под локонами ушей, он дрожал от страха, боясь причинить ей боль.

Он старательно разгладил складки ее туники. А пальцы ее рук все казались ему недостаточно утонченными. Он сделал ей изящные сандалии.

А когда последний раз коснулся резцом ее глаз и закончил работу, то заговорил с девушкой так, будто она могла понять его.

– Ты навсегда останешься со мной! – воскликнул он. – Мы никогда не разлучимся! Ты прекрасна! Такой я и представлял тебя. Никогда не будет на свете женщины красивее тебя!

Желая доставить статуе удовольствие, Пигмалион подкрасил ей губы, нарисовал длинные ресницы, покрыл лаком ногти на руках и ногах, уложил волосы.

Когда же наступила ночь, он с тысячью предосторожностей опустил ее с подставки, уложил в свою постель и укрыл одеялом, натянув его до самого подбородка.

– Спи! – оказал он, укладываясь рядом с кроватью на полу. – А я послежу, чтобы никто не потревожил твой сон.

Каждый день он менял ей наряды: то брал для нее у матери красивый плащ, то вышитую тунику, то пояс, украшенный драгоценными камнями, то шелковое покрывало. Он без конца одевал и переставлял статую, как маленькие девочки своих кукол.

Он приносил ей игрушки, угощал самыми свежими фруктами, самыми изысканными сладостями. Он клал все это к ногам статуи, не замечая, что она ни к чему не притрагивается, ни на что не смотрит.

Долгими часами он ласково говорил с ней, рассказывал сказки, сообщал разные домашние и городские новости, если они доходили до него, потому что сам он почти никуда не выходил, никого не хотел видеть и грубо прогонял немногих друзей, которые навещали его, думая, что он заболел.

Он даже совсем перестал работать.

Его родители, не решаясь побеспокоить сына, с тревогой упрашивали из-за двери:

– Сынок, приди в себя! Нельзя же любить кусок камня! Нельзя посвящать жизнь какой-то игрушке!

– Оставьте меня в покое! – отвечал он. – У меня есть все, что мне надо, я не хочу ничего другого!

И он продолжал разговаривать со статуей, представляя, что она отвечала бы ему, если б могла говорить, и радовался:

– Ах, как ты мила, как остроумна!

Совсем как девочки, когда играют со своими куклами. Но девочки вырастают и забывают кукол. А Пигмалион – юноша высокий, сильный, и к тому же красивый – вел себя как ребенок, который не хочет расти.

Со временем, однако, он стал нервным и раздражительным. Даже когда он убеждал себя, что статуя отвечает ему и говорит приятные вещи, здоровая часть его мозга отлично понимала, что статуя остается немой и холодной и говорит ему:

– Глупец! Не видишь разве, что эта девушка мертва!

Пигмалион злился и подавлял в себе этот голос разума, но тот, приводя в отчаяние, звучал все громче. Радость его угасала быстро, как соломенный факел, и сердце было несчастно.

Если верить легенде, то однажды Пигмалион пришел в храм Венеры и обратился к богине любви с мольбой, а когда вернулся домой, увидел, что статуя превратилась в настоящую живую девушку, влюбленную в него так же сильно, как он в нее. Он назвал ее Галатеей и женился на ней.

На самом же деле все было не так.

Это верно, что он пошел в храм Венеры и обратился к богине любви с мольбой. А вот потом, возвращаясь домой, он встретил девушку, с которой прежде, когда был ребенком, вместе играл. Он не видел ее много лет, помнил маленькой девочкой, а теперь она выросла и стала просто красавицей.

Увидев его, девушка сказала только два слова:

– Привет, Пигмалион!

Но, говоря это, она посмотрела на него своими черными, смеющимися глазами. И, заглянув в эти живые, веселые глаза, Пигмалион позабыл мраморные глаза своей статуи. Он влюбился в эту настоящую, живую девушку и женился на ней, и создал много прекраснейших статуй, которые изображали не мечту его, а жену, его детей, друзей и саму жизнь, которая захватила его в свой стремительный круговорот.

Трактат о Бефане – доброй волшебнице, которая приносит итальянским детям новогодние подарки

У Бефаны есть, как известно, три волшебные вещи – метла, мешок и дырявые башмаки. Некоторые, может быть, думают иначе и, разумеется, могут поступать, как им угодно, но мне кажется, что прав все-таки я. А теперь я опишу вам одну за другой все эти вещи и постараюсь ни в чем не ошибиться.

Вещь первая. Метла

После Нового года Бефана, которая живет на площади Навона, использует метлу уже только для посещения других миров. Она летает на Луну, на Марс, на Антарес. Облетает туманности и галактики. Наконец возвращается в страну Бефан и сразу же обрушивается на свою сестру за то, что та не вымыла полы, не вытерла пыль с мебели и не сходила в парикмахерскую. Сестра Бефаны – тоже Бефана, но она не любит путешествовать. Она все время сидит дома, жует шоколад и сосет анисовые карамельки. Она ленивее двадцати четырех коров, вместе взятых.

Сестры держат магазин, в котором продают метлы. Тут покупают метлы все Бефаны Италии: из Оменьи, из Реджо-Эмилии, из Ривисондоли – отовсюду. Бефан тысячи, и они расходуют горы метел, так что дела у сестер идут хорошо. Когда же спрос на метлы падает, Бефана говорит сестре:

– Спрос падает. Надо что-то предпринимать. И ты, наверное, что-нибудь придумаешь, – ведь столько шоколада съедаешь!

– Можно устроить распродажу по сниженным ценам. В прошлом году мы таким образом продали старые реставрированные метлы за новые.

– Придумай что-нибудь получше. Иначе я ограничу расходы на карамель!

Сестра Бефаны сосредоточенно думает.

– Можно, – говорит она, – предложить новую моду. Например, мини-метлу.

– Что это еще такое?

– Совсем коротенькая метла.

– Но это будет выглядеть неприлично.

– Подумаешь! Повозмущаются какие-нибудь старые ханжи, а потом, вот увидишь, молодые Бефаны будут с ума сходить из-за таких метелок.

Мода на мини-метлу производит фурор. Поначалу пожилые Бефаны рвут и мечут от негодования, посылают петиции в газеты и организовывают демонстрации протеста. Но затем и они начинают, плотно задвинув шторы, тайком примерять эту метлу. В один прекрасный день и они появляются на улице с мини-метлой. Самые скупые Бефаны просто отрезают ручку у своей старой метлы. Но это очень заметно, потому что нарушаются пропорции, да и скупость не делает им чести.

Спустя некоторое время спрос опять падает.

– Ну, – говорит Бефана своей сестре, – давай придумай еще что-нибудь, а то я не дам тебе больше денег на кино!

– Но у меня даже голова заболела, столько я думаю!

– Не будешь думать – не пойдешь в кино!

– Уф! Предложи моду на макси-метлу.

– Что это значит?

– Длинная-предлинная метла. Вдвое длинней, чем нужно.

– Гм… Не будет ли это излишеством?

– Разумеется, это будет излишеством. Именно потому и будет спрос.

И тот день, когда первая Бефана – одна совсем юная, стройная Бефаночка – появляется в обществе с макси-метлой, все Бефаны просто с ума сходят от зависти. Зарегистрировано двадцать семь обмороков, тридцать восемь нервных припадков и сорок девять тысяч всхлипываний. Еще до наступления вечера перед магазином макси-метел выстраивается такая длинная очередь, что конец ее оказывается в Бусто Арсицио.

На следующий год сестра Бефаны в обмен на коробку чернослива в шоколаде изобретает миди-метлу. Не большую и не маленькую – среднюю. Бефаны становятся очень богатыми и открывают магазин пылесосов.

И тут начинаются несчастья, потому что Бефаны, летая не на метлах, а на пылесосах, засасывают облака, кометы, маленьких и больших птиц, парашютистов, бумажные змеи, метеориты, естественные и искусственные спутники, небольшие планеты, летучих мышей и даже преподавателей латинского языка. А одна Бефана по рассеянности даже засосала самолет со всеми пассажирами, и потом ей пришлось доставить всех домой через дымовую трубу.

Пылесос хорош, когда нужно навести чистоту. А для путешествий все же гораздо практичнее старая метла.

Вещь вторая. Мешок

Однажды Бефана не заметила, что продырявился мешок с подарками. Она летит себе как ни в чем не бывало, а подарки сыплются, куда им вздумается, без всякого смысла. Электрический паровозик оказывается на куполе святого Петра в Риме и начинает бегать вокруг него как сумасшедший. Какой-то служитель Ватикана смотрит в окно, видит эту карусель на куполе, и от ужаса его прошибает холодный пот.

– Это дьявол! – кричит он. – Конец света!

А другой служитель заглядывает в железнодорожное расписание и качает головой:

– Это, должно быть, скорый из Витербо ошибся колеей…

Кукла падает рядом с волчьей норой. И волки делают неправильный вывод.

– А, – решают они, – это, наверное, как в тот раз с Ромулом и Ремом. Слава совсем близко – стоит только протянуть лапу. Мы выкормим это создание, оно вырастет и построит тут город. И тогда сделают множество бронзовых скульптур, изображающих нас, волков. И мэр будет дарить их приезжим знаменитостям, чтобы как-то выйти из положения.

Много лет они заботливо растили куклу. Но она не росла, а только теряла туфли, волосы, глаза. Волк и волчица состарились, так и не прославившись. Но понимали, что им все равно повезло – ведь столько теперь развелось всяких любителей поохотиться.

Норковая шубка, подарок синьора Мамбретти его подруге, падает в Сардинии, в двух шагах от пастуха, пасущего своих овец. Но пастух не пугается и не убегает с криком: «Привидение! Привидение!», а надевает шубку, и она приходится ему весьма кстати. Бефана видит это в зеркало заднего вида, возвращается, пикирует на оливковое дерево, но на полпути передумывает.

– Правильно! – говорит она. – Кому нужнее эта прекрасная шуба? Пастуху или той противной девице, у которой уже есть две шубы, а машина к тому же с кондиционером?

А был случай, когда Бефаны в суматохе отъезда – прощания, советы, слезы – перепутали мешки. Бефана из Домодоссолы взяла мешок Бефаны из Массаломбарды, Бефана из Сараева – мешок Бефаны из Милана… А когда подарки были уже розданы, вдруг обнаружилось, что все перепутано. Тут началось! «Ты виновата!» – «Ты сама виновата…» – «Я тебе говорила…» – «Ты, наверное, своей бабушке говорила…» И так далее, и так далее…

– Не будем плакать над пролитым молоком, – сказала наконец Бефана из Рима.

– А я и не плачу, – ответила черноглазая Бефаночка со светлыми волосами, – стану я из-за этого портить себе грим!

– Я хотела оказать, что остается только одно – вернуться, забрать подарки и отнести их тем, кому они предназначены.

– И не подумаю! – заявила хорошенькая Бефаночка. – У меня свидание с женихом, мы пойдем в кафе! Какое мне дело до всего этого!

И ушла, даже не обернувшись. Но другие Бефаны повздыхали, повздыхали и отправились в путь. К сожалению, поздно. Дети уже проснулись, чтобы посмотреть подарки, которые принесла Бефана.

– О боже, какой ужас!

Да нет же, ничего страшного! Все дети остались очень довольны, и не нашлось ни одного ребенка, кому не понравилась бы игрушка, какая ему досталась. Ребята в Вене получили подарки неаполитанских ребят, но все равно были рады.

– Понимаю, – сказала римская Бефана, – дети во всем мире одинаковы и любят одни и те же игрушки. Вот в чем дело!

– Глупости, – возразила ее сестра, – ты, как всегда, смотришь на мир сквозь розовые очки! Ну как ты не понимаешь, что дети во всем мире уже просто привыкли к одним и тем же игрушкам, потому что их производят одни и те же фабрики. Детям кажется, что это они сами выбирают игрушки… И выбирают одно и то же – то, что фабриканты уже выбрали за них!

Не очень понятно, кто же из двух сестер прав.

Вещь третья. Дырявые башмаки

Все дети знают, что башмаки у Бефаны просят каши – так и в песенке поется. Некоторые ребята смеются, потому что из таких дырявых башмаков торчит большой палец. Другие огорчаются и не спят целую ночь:

– Бедная Бефана, у нее мерзнут ноги!

Ребят, которые жалеют Бефану, гораздо больше. Они пишут в газеты, на радио, ведущей детской телепередачи. Предлагают собрать деньги, чтобы купить в складчину Бефане новые туфли. И какие-то мошенники сразу начинают ходить по домам сначала в Милане, а потом в Турине и во Флоренции (в Неаполе они почему-то не появляются) и собирать деньги на туфли для Бефаны. Они собирают двести двенадцать миллионов лир и убегают с ними в Швейцарию, Сингапур и Гонконг.

А Бефана так и остается в дырявых башмаках.

И тогда в новогоднюю ночь многие дети оставляют рядом с пустым чулком, куда Бефана обычно кладет свои подарки, большую коробку и записку: «Для Бефаны!» В коробке лежит пара новых туфель. Для пожилой синьоры, но элегантные. Почти все черные, но встречаются также темно-коричневые или бежевые. С высоким каблуком, со средним и вообще без каблука. С пряжками или со шнурками.

Бефана из Виджевано каким-то образом узнает об этом раньше других. И что же она делает? Ставит будильник на час раньше и облетает всю землю со сверхзвуковой скоростью. Нагружает три автопоезда новыми туфлями и возвращается в страну Бефан довольная-предовольная.

Тут история разделилась на две части, потому что специалисты по бефанологии так и не пришли к согласию относительно ее продолжения.

Одни специалисты – люди хорошие, добрые, другие – плохие и бездушные. Хорошие специалисты считали, что Бефана из Виджевано, глядя на все эти замечательные туфли всех размеров, думала о людях, которые ходят босиком, и сочувствовала им. Тогда она взяла свой груз и снова облетела весь мир, чтобы подарить туфли всем бедным женщинам, у которых их не было. И у нее еще остались туфли для многих бедных мужчин, у которых тоже нет обуви. Неважно, что эти туфли женские, они наденут их, лишь бы не ходить босиком.

А бездушные, напротив, утверждали, что Бефана из Виджевано открыла магазин обуви в стране Бефан и стала загребать деньги, продавая туфли, подаренные детьми, своим подругам. И получила огромный доход, потому что эти туфли не стоили ей ни одной монетки. Как же тут не купить себе великолепный автомобиль и трамвай целиком из золота!

Я не специалист, я не хороший и не плохой, поэтому мое мнение ничего не значит.

Постскриптум

Когда я показал одному знатоку это мое описание трех волшебных вещей Бефаны, он усмехнулся:

– Все правильно. Но вы забыли самую важную деталь!

– Какую?

– Вы забыли сказать, что Бефана приносит подарки только хорошим детям, а плохим – нет.

Я смотрел на него ровно тридцать секунд, а потом сказал:

– Выбирайте – оторвать вам ухо или откусить нос?

– Как вы сказали, извините?

– Я спрашиваю, что вы хотите – получить хороший удар зонтиком по голове или килограмм льда за шиворот?

– Да как вы смеете! Вы забываете, с кем говорите!

– А как вы смеете утверждать, что бывают плохие дети? Становитесь на колени и просите прощения!

– Что вы собираетесь делать этим молотком?

– Ударить по вашему мизинцу, если вы сейчас же не поклянетесь, что все дети хорошие. И особенно те, которые не получают подарков, потому что они бедные. Так вы клянетесь или нет?

– Клянусь! Клянусь!

– То-то! А теперь, видите, я ухожу и даже не плюю вам в лицо. Это потому, что я слишком хороший.