Текст книги "Дорога превращений. Суфийские притчи"

Автор книги: Джалаладдин Руми

Искушения и страдания, переносимые мюридом в период ученичества, подобны «адским мукам» варимой в чугунке фасолины. Воздействие «огненной стихии» Духа, просвещающего и возгревающего внутренний мир суфия, вызывает мучения до тех пор, пока душа не достигнет должного взаимодействия с духовным началом («Страдай достойно и собой владей, // Пока не растворишься ты в воде»). Вся предшествующая жизнь человека, все, что удалось ему до этого узнать и пережить, – есть подготовка ко вступлению в суфийское братство («Росла ты вольно на холме высоком… Не для того ли, чтоб сюда попасть?..»).

Д. Щ.

* * *

Фасолина, в исходном виде твердая, как камень, символизирует эгоистичное состояние души ученика, вступающего на суфийский путь. Далее под воздействием двух стихий – «пламени» (внешние испытания, лишения, страдания) и «воды кипящей» (внутреннее восприятие Учения, которое в Священных Писаниях представлено в виде воды) – фасолина сначала смягчается, а затем и полностью растворяется в однородной субстанции. Это значит, что под воздействием «жара» испытаний душа ученика пропитывается «водой» Слова Божьего и сливается воедино с другими «фасолинами» – душами, помещенными в «чугунок» (суфийское братство). Заметим: ни «пламя» само по себе, ни «вода» не могут довести «фасолину» до требуемого состояния. Только совокупность всех элементов суфийского обучения преобразует душу ученика.

М. Х.

Фасолина

 
Фасолина от адских мук страдала:
Взмывала ввысь и в бездну ниспадала,
 
 
Крича и от бессилия ярясь,
В воде кипящей мучась и варясь.
 
 
Она молила жалобно кухарку:
«Ужель тебе меня совсем не жалко?
 
 
Сдвинь чугунок иль пламя погаси,
Меня от мук безжалостных спаси!»
 
 
На этот вопль ответила кухарка:
«Терпенье! Еще долго будет жарко:
 
 
Страдай достойно и собой владей,
Пока не растворишься ты в воде.
 
 
Росла ты вольно на холме высоком,
Пила росу, и наливалась соком,
 
 
И светом солнца насыщалась всласть —
Не для того ли, чтоб сюда попасть?..»
 

За первым смысловым слоем притчи (призывом судить о человеке не по внешности, а по свойствам души) скрыт второй – иносказание о «достоверном знании» (илм алйакин) и «достоверном зрении (или восприятии)» (айн алйакин). «Достоверное знание» приобретается с чужих слов. Его символизирует рассказ второго раба, давшего хозяину обманчивые представления о первом. В противоположность этому, «достоверное зрение» позволяет правильно судить о предмете. Оно достигается в результате разговора с первым рабом лицом к лицу, что позволяет хозяину уяснить истинный характер этого человека. «Достоверным знанием» обладают мусульмане, находящиеся на первом этапе религиозного познания (ступень шариата), т. е. выполняющие внешние предписания веры: они знают об Истине с чужих слов – от своих наставников. Суфийские подвижники, вступившие на стезю тариката (путь мистического опыта), непосредственно соприкасаются с Высшей Реальностью – и поэтому обладают «достоверным зрением».

Д. Щ.

* * *

В суфийской традиции учитель не только наставляет ученика, но и исцеляет его душу. А для этого за внешними словами, за строем и содержанием речи, за мимикой и жестикуляцией мудрец должен ясно видеть состояние души ученика, ее недуги и изъяны. В данной притче вопрошающий («хозяин») прибегает к выработанному за многие столетия суфийской практики приему – побудить испытуемых («рабов») самих рассказать правду о своем внутреннем состоянии. Настоящий наставник, которому небезразлична судьба наставляемого, в процессе обучения уделяет внимание не только уровню знаний, но и состоянию души своих подопечных. Духовное, и прежде всего нравственное, обучение в большинстве случаев начинается с постижения Священных Книг («…нас учит слово Божье, // Что истиной является, что – ложью»). Как известно, Священная Книга (будь то Библия, Коран, Веды, Авеста и др.) лежит в основе каждой культуры, являясь главным и незаменимым источником нравственного просвещения народа (очень жаль, что до сих пор изучение книг Священного Писания, хотя бы как литературных и этических первоисточников, не заняло на начальных этапах обучения, в т. ч. в школьной программе, подобающего места…).

Другой важнейший принцип педагогики – осознание себя частью нравственно ориентированного социума. Человек не создан самодостаточным, и понять себя мы можем, лишь созерцая свое «отражение» в ближних, а также стараясь увидеть самих себя их глазами («…его свидетельства точны, // К тому же смотрит он со стороны»). Сообщество друзей – необходимое условие самосовершенствования каждой личности. Поэтому очень важно заботиться о той нравственной атмосфере, в которую погружены обучаемые. По мере своего нравственного и интеллектуального совершенствования человек начинает осознавать необъятную мощь заложенных в нем мыслительных способностей («А что до мысли – от ее игры // Порой зависят целые миры»). Интересно, какое именно действие мысли подразумевает здесь Руми? Идет ли речь о силе мысли как таковой, пределы которой до сих пор неведомы? Или же – о силе мысли, проявленной в действии, результаты которой (в особенности негативные) столь зримо воплотились в XX веке («А мысли – клад, но веку испокон // В соседстве с кладом прячется дракон»)?..

М. Х.

Два невольника

 
Раз некий муж с невольничьих торгов
Привел домой двух молодых рабов.
 
 
Но в человеке ум важней, чем стать,
И он решил их мысли испытать.
 
 
Сладка ли речь, горька ли наша речь,
Она – лишь средство, чтобы мысль облечь.
 
 
А мысли – клад, но веку испокон
В соседстве с кладом прячется дракон.
 
 
Один невольник притчи изрекал,
В парчу и жемчуг мысли облекал,
 
 
И речь его подобилась волне,
Где чудный жемчуг спрятан в глубине…
 
 
…Способна проницательная речь
Нас обольстить, сбить с толку и завлечь,
 
 
И потому нас учит слово Божье,
Что истиной является, что – ложью.
 
 
Как часто наши мненья неверны!
Мы зрим нередко в небе две Луны,
 
 
Но если исцелится косоглазый,
Одна из этих Лун исчезнет сразу.
 
 
Нередко речь приправлена обманом:
Чтоб долго не блуждать в пути туманном,
 
 
Ты не слова, а смысл в расчет бери,
Раскрой глаза – не слушай, а смотри!..
 
 
…Хозяин видит: этот раб речист,
Сладкоголос и выговором чист.
 
 
Другой невольник слово произнес…
«Не подходи, – зажал хозяин нос, —
 
 
Я слушал бы, коль у тебя во рту бы
Не сгнили, не испортились все зубы:
 
 
Нет, замолчи! В лицо мне перестань
Дышать – и от меня подальше встань!»
 
 
За снедью первого раба послав,
Второму он сказал: «Неужто прав
 
 
Твой друг, сказавший мне, что ты порочен,
Что, мол, к работе склонен ты не очень,
 
 
И репутация твоя плоха?
Я думаю – он сам не без греха?»
 
 
И раб ответил: «Друг мой очень честен,
Характер мой ему вполне известен:
 
 
Боюсь, его свидетельства точны!
К тому же, смотрит он со стороны,
 
 
А всем известно: смертного судьба —
Всё в мире видеть, только не себя.
 
 
Вот почему гордыню я смиряю,
И показаньям друга доверяю.
 
 
Но я молюсь, чтоб мне при жизни Бог
Помог исправить каждый мой порок!»
 
 
Хозяин, этой речью озадачен,
Сказал: «Ну что ж, тогда мы обозначим
 
 
Иную тему: ты мне расскажи
О свойствах друга – лени или лжи,
 
 
Дабы потом, как жить мы вместе станем,
Я мог бы снисходить к его обманам».
 
 
Тот молвил: «Друга моего порок
В том, что солгать он никогда не мог.
 
 
Второй порок: добро – его отрада!
Но вовсе не посмертная награда
 
 
Его к творенью блага побуждает:
Само добро его и награждает.
 
 
Хотя и сказано в святом Коране,
Что к раю нас ведут благодеянья,
 
 
Но, может быть, мой друг отчасти прав:
Приятней Богу бескорыстный нрав.
 
 
Похоже на торговлю благочестье,
Когда оно живет с корыстью вместе.
 
 
И третий есть порок в твоем рабе:
К другим он мягок, но суров к себе!»
 
 
Сказал хозяин: «Ты начнешь едва лишь
Речь о грехах – и сразу друга хвалишь!
 
 
Замолкни: мы исследовать должны,
Насколько похвалы твои верны.
 
 
Теперь иди – пройтись тебе пора б!»
И тут же возвратился первый раб.
 
 
Ему хозяин горько улыбнулся:
«Ну, хорошо, ты вовремя вернулся:
 
 
Друг о тебе такое говорил,
Что при тебе бы вряд ли повторил!»
 
 
«Поведай, что же он сказал такое,
Чтоб мог я оправдаться пред тобою!»
 
 
«Во-первых, он сказал, что ты неверный,
И, во-вторых, что нет привычки скверной,
 
 
Которой бы ты не был заражен;
И, в-третьих, что чужих ты портишь жен!»
 
 
Раб зубы сжал, услышав это слово,
И стало все лицо его багрово,
 
 
И крикнул он: «Ах, так! Какой подлец!
Что ж, на земле он больше не жилец!
 
 
Я думал – он и вправду мне приятель,
А он – доносчик, жалкий пес, предатель!
 
 
Я знаю: с детских лет и до сих пор
Он – мерзопакостник, и лжец, и вор!»
 
 
Сказал хозяин: «Да, твой друг неправ!
Ведь я его и твой проверил нрав.
 
 
Ты, недостойный всех его похвал,
Сей речью сам себя обрисовал.
 
 
Хоть речь твоя чиста и хороша,
Но мерзостью разит твоя душа.
 
 
Так отойди! С сегодняшнего дня
Подальше стой и берегись меня!
 
 
А он, хоть нечисты его уста, —
Зато душа прекрасна и чиста!..»
 
 
…Пусть кубок и красив, но мы-то пьем
Не красоту его, а то, что в нем.
 
 
Исчезнет красота когда-нибудь,
Бессмертна только внутренняя суть.
 
 
Стареет плоть, к небытию спеша,
Но вечно обновляется душа.
 
 
С ракушкой схож души сокрытый дом,
Но не во всякой жемчуг мы найдем.
 
 
Зачем ты внешней мощи возжелал?
Всегда булыжник тяжелей, чем лал.
 
 
Твоя рука куда сильнее ока,
Но взор твой простирается далеко,
 
 
А вот рукой, длине ее под стать,
Лишь то, что близко, можешь ты достать.
 
 
А что до мысли – от ее игры
Порой зависят целые миры!..
 

Море в данной притче (как нередко и вообще в суфийской метафорике) – символ Бога, Высшей Реальности. Полное упование на Него (таваккул), т. е. готовность отречься от своего низшего «я» и погрузиться в море Божественного единства (умение «плавать по волнам»), отличает просветленного суфия («капитана») от ограниченного «книжника». Последний изучал лишь взаимодействие вещественных феноменов («закон стихосложенья»), и потому прожил жизнь напрасно, не поняв ее смысла и цели.

Д. Щ.

* * *

В притче на удивление наглядно показано отличие истинной мудрости от ложной. Истинная мудрость – ситуативна, т. е. позволяет своему носителю «быть на высоте» в любой жизненной ситуации. Часто, однако, за мудрость принимают обширную ученость (в данной притче – знание «закона стихосложенья»). Но сложность земной жизни (житейского «океана» с его постоянным движением и частыми бурями) требует от мудреца быстрых и правильных решений. Таким образом, учитель призван не только наставлять учеников теоретически, но и учить их жить – «плавать» в бурном житейском «океане».

М. Х.

Капитан и книжник

 
Ученый книжник, задирая нос,
Раз капитану задал свой вопрос:
 
 
«О приводящий наш корабль в движенье,
Познал ли ты закон стихосложенья?»
 
 
«Нет, муж почтенный, честно говоря…»
«Ну что же, ты провел полжизни зря!»
 
 
И проглотил ту тяжкую обиду
Наш капитан, не подавая виду.
 
 
Когда ж разбушевался океан,
То задал свой вопрос и капитан:
 
 
«Спасаться с корабля придется нам!
Учился ли ты плавать по волнам?»
 
 
«О нет, добрейший, честно говоря!»
«Ну что ж, тогда всю жизнь ты прожил зря!..»
 
 
…Кому нужна начитанность твоя?
Ты умертви свое земное «я»,
 
 
Забудь законы прежнего житья —
И смело прыгай в Море Бытия!..
 

Этот сюжет известен из более ранней суфийской литературы (например, он содержится в поэме Низами «Искандернаме»). В то время как ортодоксальные теологи и философы («китайцы») воссоздают дробную картину вещественного мира («сверкает целый мир на стенах»), суфийские мудрецы «полируют» свое сердце, очищая его от низших страстей, дабы оно стало «зеркалом», отражающим Творца и Его творения. Вместив образ Бога в свою душу, человек одновременно «принимает в себя» и весь мир («красок буйство и горенье»), поскольку последний является лишь «преломлением» красоты своего Создателя («солнечного света»). «Рум» – мусульманское наименование Малой Азии (как бывшей части Римской, т. е. Византийской, империи), и от этого названия происходит псевдоним Руми – «румиец», «обитатель Рума». Поэтому под «ромеями» здесь могут подразумеваться суфии – последователи самого Руми.

Д. Щ.

* * *

В притче созидательная, внешняя, деятельность (искусство «росписи дворцовой») противопоставляется усилиям по очищению сердец («полировка стен»). Чем более очищаются сердца («стены») от эгоизма и прочих пороков, тем более они способны отражать красоту сотворенного Богом мира – и, в конечном счете, совершенство Самого Создателя, «по образу и подобию» Которого воссоздается, очищаясь, наш внутренний человек. Указанное противопоставление мы видим и в русских народных сказках, когда Иванушкадурачок (мечтатель не от мира сего), презираемый старшими братьями (хваткими хозяйственниками), в результате получает в жены царевну (мудрость) и царство, а братья остаются при том, что имели, а то теряют и это…

М. Х.

Состязание между ромеями и китайцами

 
«В искусстве красок, – молвили китайцы, —
Опередить нас лучше не пытаться!»
 
 
Но слово предоставили ромеям:
«Ну что ж, мы тоже рисовать умеем!»
 
 
Китайцам и ромеям приказали,
Чтоб расписали стены в царском зале:
 
 
Тем и другим отдав по половине,
Завесу поместили в середине.
 
 
Китайцы краски, кисти закупили
И к росписи дворцовой приступили,
 
 
Да и ромеи тоже не зевали —
До блеска стены отполировали.
 
 
Им тайна зеркала была известна:
И круг земной, и даже свод небесный
 
 
Способно зеркало изобразить,
Всю многоцветность мира отразить,
 
 
Поскольку красок буйство и горенье —
Лишь солнечного света преломленье.
 
 
Но вот китайцы завершили труд,
И входит царь произнести свой суд.
 
 
Вошел – и ахнул: в красках драгоценных
Пред ним сверкает целый мир на стенах!
 
 
Тут занавес убрали поскорее,
Чтобы взглянуть, что сделали ромеи, —
 
 
И вот правитель, крайне пораженный,
Увидел тот же мир, но отраженный,
 
 
Поскольку эта половина зала
Красу другой зеркально отражала!..
 
 
…Чтоб стал твой мир прозрачен и лучист —
Ты сердце, словно зеркало, очисть!..
 

Здесь в иносказательной форме разрешается вопрос о том, почему даже мудрейшие суфийские шейхи (удод – символ мудрости) порой попадаются в «тенёта» ошибок и несчастий. Это происходит по воле Бога, определяющего судьбу каждому творению, которую ни один мудрец не в силах изменить. На более глубоком уровне «ошибки» людей просветленных связаны с чередованием мистических «дня и ночи» – «откровения и сокрытия» Лика Аллаха («Так происходит, если хочет Бог // Затмить мне взор, чтоб видеть я не мог!..»). Ср. развитие той же темы у Саади: «В своей способности к созерцанию Бога не всегда одинаков святой – она у него колеблется между озарением и слепотой. Бог то показывает Себя ему, то скрывается от него» («Гулистан», глава «О нравах дервишей», пер. Рустама Алиева).

Д. Щ.

* * *

В притче прекрасно выражена идея единства всех людей, благодаря которому «поймут друг друга тюрок и индус». Люди, особенно дети, зачастую сближаются и вступают в дружбу, несмотря на социальные, национальные, культурные и т. п. различия. Препятствия для дружбы, искусственно воздвигаемые из соображений элитарных, сословных, вероисповедных, расовых и т. п., приносят вред самой идее общечеловеческого единства – тому, что «…души связывает тесно // Союз не только мысленно-словесный». А разрушение солидарности, единящей всех людей, не только не дает уникальности каждой души («птицы» из притчи) быть востребованной в контексте всечеловеческой цивилизации, но и провоцирует бесчисленные конфликты – вплоть до мировых войн.

М. Х.

Царь Соломон и удод

 
Царь Соломон, во всем своем величье,
Уселся принимать посольства птичьи:
 
 
Любому зверю, всякой птице рад,
Царь понимал слова всех стай и стад,
 
 
Поскольку души связывает тесно
Союз не только мысленно-словесный.
 
 
И иногда, я утверждать берусь,
Поймут друг друга тюрок и индус,
 
 
Порой же тюрок не поймет и тюрка,
И выглядят они, как два придурка.
 
 
Нас единит не близость расстоянья,
А цель души и сердца состоянье.
 
 
И вот сошлись создания у трона
Премудрого владыки Соломона,
 
 
Чтоб каждый мог талант свой предложить
И Соломону службу сослужить.
 
 
Настало время выступить удоду:
«Я, – говорит, – отыскиваю воду,
 
 
Могу узреть я прямо с облаков
Подземный ключ. Вот мой талант каков!
 
 
Мне видно сверху: хоть земля черна,
Но влагу чистую таит она.
 
 
В пустыне жаркой вам я пригожусь,
Во славу Соломона потружусь!»
 
 
«Что ж, – молвил царь с улыбкой благосклонной, —
Коль ляжет путь наш по степи сожженной,
 
 
Мы без тебя не сделаем ни шага,
Поскольку влага есть прямое благо!»
 
 
Но ворон был завистливый придворный.
Он, воспылав к удоду злобой черной,
 
 
Вскричал: «Того не может быть никак!
Я видел – бился брат его в силках,
 
 
А если б с неба видел он хоть что-то,
То не попал бы никогда в тенёта.
 
 
Удод сей прозорливости лишен,
Убог и в хвастовстве своем смешон!»
 
 
А царь в ответ: «Вот первое заданье
Тебе, удод: себе ты в оправданье
 
 
Скажи хоть слово, мудрость изреки,
Из черной речи – влагу извлеки!»
 
 
Сказал удод, негодованья полон:
«О царь, не верь тому, что крикнул ворон!
 
 
Клянусь тебе – чем выше мой полет,
Тем лучше виден ток подземных вод.
 
 
Когда ж судьба готовит мне силки,
Они невидимы, хоть и близки:
 
 
Так происходит, если хочет Бог
Затмить мне взор, чтоб видеть я не мог!..»
 

По-арабски «рух» означает и «ветер», и «дух». В данном рассказе ветер символизирует Дух Божий, встреча и единение с которым – цель усилий суфия. Однако греховное состояние человека заставляет его уклоняться – «убегать» от Бога (ср. слова Адама после грехопадения, приведенные в Библии: «Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» – Быт. 3, 10, а также слова Давида: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?» – Пс. 138, 7).

Д. Щ.

* * *

Мотылек в этой притче символизирует состояние крайне эгоистичной души, стремящейся в целях самооправдания обвинить всех остальных в беззаконии и злодействе («он мучит безвинно, гоняет нас всуе»). Такие люди, активно противодействующие вере и духовности (ненавидящие «ветер»), умоляют о «суде» над другими, сами же пускаются в бегство, «лишь явит Свой лик Судия», – и возникает угроза суда над ними самими.

С другой стороны, мотылек, спасающийся от ветра, – образ крайне слабой (обладающей «еле слышным» голосом) души, которая на самом деле не в состоянии перенести соприкосновения с Духом Божьим, устоять в Божественном Присутствии («ветер»). И, всё же, такая душа хочет добиться для себя «суда» – испытаний суфийского Пути…

М. Х.

Мотылек и ветер

 
Царя Соломона однажды привлек
Призыв еле слышный – шептал мотылек:
 
 
«К суду твоему, о владыка, взывали
И люди, и джинны, и прочие твари,
 
 
И ты им благой приговор возвещал,
И слабых от сильных всегда защищал.
 
 
И ныне – слабейшие в мире созданья —
Мы просим, о царь, у тебя состраданья:
 
 
Мудрец, поспеши нам на помощь прийти,
Могучий – бессильных ты нас защити,
 
 
Поскольку твой суд – повеление Божье!»
Спросил Соломон: «Защитить? От кого же?
 
 
Преступники все, по суду моему,
Давно уже брошены были в тюрьму.
 
 
Всем слабым со дня, как ношу я корону,
Защита оказана и оборона.
 
 
С тех пор, как я стал над землею царить,
Обидчики зло перестали творить,
 
 
И свет правосудия пролил везде я,
А только во тьме обитают злодеи!»
 
 
Шепнул мотылек: «Умоляю о том,
Чтоб ветер предстал перед царским судом:
 
 
Он мучит безвинно, гоняет нас всуе:
Едва он подует, как мы врассыпную!
 
 
О царь, ты щадить нас ему повели,
Чтоб мудрость твою мы прославить могли!»
 
 
Сказал Соломон: «Справедливость мы явим,
Ответчику слово теперь предоставим:
 
 
Коль ветер тобой во грехе обвинен,
Пред царские очи да явится он!»
 
 
Тут ветер явился по царскому зову:
Едва он повеял, чтоб вымолвить слово,
 
 
Как тотчас без лишних речей наутек
Пустился почуявший страх мотылек.
 
 
А царь ему вслед: «Ну куда же, куда ты?
Еще моего не услышал суда ты!»
 
 
Но тот прошептал: «Так я ветра боюсь,
Что лучше из зала суда удалюсь!..»
 
 
…Встречаясь со злом, с беззаконьем и ложью,
На них ты готов призывать кару Божью,
 
 
Но, только лишь явит Свой лик Судия, —
Ты в страхе бежишь! Где ж решимость твоя?..
 

Огузы – союз тюркских племен, в середине XII в. жестоко разоривших при своем вторжении Хорасан. В суфийской образности нападение разбойников нередко служит метафорой гнева Божьего, настигающего человека. Данная притча полемична по отношению к ортодоксальному мусульманскому взгляду, согласно которому Бог карает одних людей для того, чтобы устрашить других и привести их к покаянию (ср. в «Гулистане» Саади: «…Так как этот грех совершил не только я один, ты лучше другого подвергни наказанию тому, а я с него пример возьму!» – Глава «О любви и молодости», пер. Рустама Алиева). Суфийское учение о милости и строгости Творца основано на иных, более глубоких, представлениях о духовной реальности.

Д. Щ.

Набег огузов

 
Однажды в небогатое село
Кочевников-огузов принесло,
 
 
И там, прибегнув к методам скорейшим,
Огузы захватили двух старейшин.
 
 
Грабитель одного к стене прижал
И, угрожая, выхватил кинжал.
 
 
Вскричал старик: «Властители пустыни!
Какая вам корысть в моей кончине?
 
 
Ведь я – больной, покинутый и нищий,
Нет в доме у меня ни крошки пищи!»
 
 
Главарь ему: «Тебя распотрошим —
И твоего соседа устрашим:
 
 
Второй старик, что жаден и богат,
Расскажет нам, где прячет он свой клад!»
 
 
А старец им: «Клянусь, мы оба нищи,
Пошлите наши осмотреть жилища!»
 
 
Но тут второй старик вскричал: «О нет:
На поле он зарыл пятьсот монет!»
 
 
Ответил первый: «Если правда это,
И я боюсь отдать свои монеты, —
 
 
То пусть погибнет нищий мой собрат,
Чтоб от испуга отдал я свой клад!»