Текст книги "Шествие неистового табу – новые враги эволюционной науки"

Автор книги: Дж. Филипп Раштон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Филипп Джон Раштон
Шествие неистового табу – новые враги эволюционной науки

Приличия и уставы века ведут войну с ищущими истину.

Моя жизнь навсегда изменилась 19 января 1989 года в зале Савсалито отеля Хилтон в Сан-Франциско. Я стоял, читая лекцию симпозиуму учёных, принадлежащих к  Американской Ассоциации Содействия Науке (ААСН). Заглавие доклада, выбранного мной для выступления на этом собрании, было «Эволюционная биология и черты наследственности (со ссылкой на азиато-бело-чёрные различия).

Я сделал обзор недавно вышедшей в журналах академической направленности международной литературы по данному вопросу. Я подытожил факты о таких свойствах как размер мозга, темперамент, быстрота полового созревания, структура семьи и репродуктивные отличия. Я опытным путём заключил, грубо говоря, что восточно-азиаты, в среднем, медленнее взрослеют, менее плодовиты, имеют меньшую половую активность, с большим объёмом мозга и более высоким IQ чем африканцы, которые противостоят друг другу в каждом из этих отношений. Белые, я нашёл располагаются между этими двумя группами.

Далее, я утверждал, что эта стройная 3-х уровневая иерархия рас в основном своём направлении имеет свои корни не только в экономических, культурных, семейных и других средовых проявлениях, но также, в гораздо большей степени, чем подсказывают современные социальные науки, состоит в древней генетически обусловленной эволюционности. Наследственность или природа, используя понятие введённое Френсисом Галтоном, младшим родичем Чарльза Дарвина, также важна в каждой своей частице как и окружающая среда, и даже зачастую важнее.

Для подсчёта расовых образчиков в размере мозга и других «переменных истории жизни», я предложил основанную на генах теорию развития жизни знакомую биологам-эволюционистам как r-K  шкала репродуктивной стратегии. На одном конце этой шкалы располагаются r стратегии, которые проявляются в высокой степени воспроизводства, а на другом конце – K стратегии, которым присущ высокий уровень родительских вложений. В общем, эта шкала употребляется для сравнения историй развития совершенно различных биологических видов, но я использовал её для описания гораздо меньших отклонений внутри человеческих разновидностей. Я предположил, что монголоиды, в среднем, более K-избранны чем европеоиды, которые в свой черёд более K-избранны чем негроиды.

Я также распространил эту теорию и на человеческую эволюцию. Молекулярно-генетические доказательства показывают, что современный человек возник в Африке примерно 200.000 лет назад, прошёл разделение на африканцевнеафриканцев около 110.000 лет назад, и разделился на европеоидов и монголоидов примерно 41.000 лет назад.  На дальнем севере, куда мигрировали предки людей из Африки, они постоянно сталкивались с коллективно решаемыми задачами добычи и сохранения пищи, поисками пристанища, изготовлением одежды и выращивания детей в течение длительных зим. Следовательно, с тех пор как исходная африканская популяция развилась до нынешних европейцев и восточно-азиатов, эти изменения должны были сопровождаться увеличением мозга, замедлением скорости полового созревания и понижением уровня сексуальных гормонов с сопутствующими изменениями в половой активности и агрессивности и увеличение устойчивости и длительности семейных связей.

Я не утверждал, что мои гипотезы устанавливают истину в последней инстанции. Мои гипотзы вряд ли смогут быть установлены во всей своей полноте. Но если они, или какая то их часть или даже какие-либо параллельные гипотезы, были бы в конце концов подтверждены, то мы могли иметь объяснение, почему измеренные черты статистически распределены среди разных расовых групп в отдельных образцах находящиеся среди обработанных мною данных. Теории преподносят доказуемые гипотезы и логически подчинены двум основным целям науки: поиску обеспечения частных объяснений явлений и стремлению унифицировать отдельные области мысли. Эти мощные побуждения и толкали меня вперёд.

Особый акцент в моём выступлении на съезде ААСН я сделал на две вещи. Первое, т.к. существуют огромные отличия внутри каждой популяции и потому что, при распространении популяции накладываются друг на друга, то всегда сложно обобщать от среднего в группе до каждого отдельного человека. Во-вторых, т.к. генетические усилия непременно обусловлены нейрогормональными и психосоциальными механизмами, существуют многие благоприятные возможности для вмешательства и облегчения страданий.

Мои гипотезы настолько потрясли организаторов съезда ААСН, что они быстро созвали пресс-конференцию, чтоб публично откреститься от моих замечаний. На пресс-конференции президент ААСН др. Вальтер Мосси, вице-председатель исследований Университета Чикаго, сказал журналистам, что я имел отличные рекомендации как психолог, и что, исследователи, участвующие в конференции, вольны выводить те заключения, что они сами выбрали. Мосси подтвердил, что ААСН никогда не наденет намордник ни на кого из учёных, ибо свобода выражения мнений является сутью академических обсуждений. Однако, он нашёл нужным продолжить, что я сделал «большое отступление от правды на пути от фактов к обобщениям», и что он нашёл мои бумаги «лично беспокоящими» и что мои заключения «сильно сомнительны». Это событие здорово напоминало сцену близкого порядка из картины «Ребёнок Розмари», когда репортёры начали делать снимки новорождённого дьявола, с раздвоенными копытами и глазами-щёлочками, готового устроить преисподнюю на земле. Так я стал академическим отщепенцем.

Ко времени как я вернулся с конференции домой в Лондон, Онтарио к моей работе профессором психологии в Университете Западного Онтарио, шумиха была в полном разгаре. «Шум вокруг канадского профессора с его расовыми теориями» провозглашала национальная канадская газета, почтенная Globe and Mail. «Теоретик-расист: профессор привёл в бурление научный мир» заявляла влиятельнаяToronto Star. «Профессор-расист Университета Западного Онтарио отрекается от науки» козыряла местная London Free Press.

Газетная кампания привлекла ко мне неприязненное внимание групп общественных активистов и определила их предвзятое мнение. Они поговаривали, что меня нужно сжечь за распространение ненависти. Пресса в то же время преподнесла эту идею ректору Университета, который, однако, поддержал принцип академической свободы. Существующее напряжение усугублялось неделя за неделей. Студенческие группы активистов вскоре уже были готовы лезть в драку, рассчитывая, что я попадусь им в публичном месте.

ТВ преподнесение моих теорий сопровождалось коллажем, составленным из моего фото и нацистских штурмовиков. Редакторы и ведущие устраняли любое упоминание того, что я ограничивал найденные мной расовые различия, ибо они были довольно малы и не могли быть распространены на каждую отдельную личность, также не упоминали они, что я как всякий порядочный человек питал отвращение к гитлеровской расовой политике.

(Ни Гитлер, ни подавляющее большинство вождей III Рейха не могли похвастаться незамутнённой арийской кровью. А то, что германские доктринёры считали унтерменшами славян и прибалтов, всемерно сюсюкаясь с кавказцами, турками и прочими муслимами, оттолкнёт от гитлеризма любого белого европейца. Практика III Рейха, в отличие от голословных лозунгов теоретиков НСДАП, была неимоверна далека от белого расизма. И, по сути, являлась воплощением великогерманского / прусского шовинизма).

Газеты размещали карикатуры на меня одетого в колпак ку-клус-клановца или толкующего по телефону с восторгающимся мной Адольфом Гитлером. Toronto Star развязала кампанию за изгнание меня с должности, понося мой Университет и заявляя что, «эта позиция защиты шарлатана на почве академической свободы просто нелепа». Позже эта же газета притянула меня к холокосту, говоря: «точно также возникла извращённая психология “расы господ” в XX веке, а с нею и ужас холокоста. Странно, что несостоятельные теории евгенического расизма всё ещё слышатся и в наше время от учёного из Университета Онтарио». У меня не оставалось выбора, и я прибег к услугам известной юридической конторы, и пустил в ход против газеты заявление согласно Акту Либеля-Сландера. Это поспособствовало окончанию моей травли в СМИ.

Ненависть преступает законы

Существует Первая Поправка к Конституции США, которая охраняет право каждого гражданина на свободу слова и по закону Правительство может сделать не много, чтобы замолчать неудобные идеи. В Канаде и многих странах Западной Европы, однако, существуют законы против свободы слова, служащие предлогом для постановлений запрещающих «ненависть» и распространение «ложных сведений».

Две недели спустя после моей презентации на симпозиуме AAAS премьер-министр провинции Онтарио публично осудил мои теории. Он сказал, что мои работы были «весьма сомнительны и разрушительны» и «морально оскорбительны для общественного мнения Онтарио». Премьер заявил журналистам, что он созванивался с ректором Университета и поставил пред ним дилемму о том, как разрешить вопрос со мной. Также премьер заявил, что он понимает и поддерживает концепцию академической свободы мнений, но в данном частном случае последующее моё увольнение должно «дать знак» обществу, что подобные взгляды «глубоко оскорбительны».

Когда Университет отвёл огонь от меня, премьер запросил Управление Полиции Провинции Онтарио расследовать моё преступление федерального Уложения О Наказаниях Канады гласящего: «Каждое лицо, которое по сообщённым утверждения, иначе чем в частном разговоре преднамеренно способствует распространению ненависти к какой-либо общественной группе виновно в подлежащем наказанию оскорблении и подлежит тюрёмному заключению на срок не превыщающий двух лет» (глава 46, отдел 319, параграф 2).

Полиция допросила моих коллег и членов администрации Университета, а также профессоров других университетов, предъявив распечатки моих интервью в СМИ, также полиция отправила вопросник моему адвокату, на который я был обязан подробно ответить (в Канаде также не существует Пятой Поправки). После того как в течение полугода меня всячески изводили и валяли в грязи моё имя, Главный Поверенный Провинции Онтарио отклонил предложение преследовать меня судебным порядком и оценил мои исследования как «сумасшедшие, но не преступные».

Дело не закончилось лишь этими официальными мерами. Восемнадцать студентов, включая семь чернокожих студентов, подали формальную жалобу на меня в Комиссию По Правам Человека Провинции Онтарио, утверждая, что я нарушил разделы 1, 8 и 10 Кодекса Прав Человека Провинции Онтарио (1981 г.), гарантирующего равенство правозащиты всех граждан провинции. В частности, я был обвинён в «привнесении струи академического расизма в изучение окружающей среды». Во удовлетворение морального ущерба жалобщики потребовали, чтобы мои исследования в Университете были прерваны и что Университет в приказном порядке должен «рассмотреть его учебный план с целью исключения из плана академического расизма».

Я был оскорблён. Трудно было представить себе более вопиющие нападки на свободу права выражения мысли в нашей, по общему мнению, свободной стране. Судилища «прав человека» стали настоящей опасностью – они отдают указания, какие права человека и основные свободы они полагают нужными защищать. Комиссия По Правам Человека Провинции Онтарио больше не может подменять правду о человеческих расах, как то делали католическая инквизиция с солнечной системой или сталинист Лысенко с генетическими исследованиями растений. И мне трудно принять всё более очевидный факт, что в постсоветском мире академики имеют меньшую свободу говорить о некоторых вещах в Канаде, чем ранее в коммунистической России.

Четыре года спустя после подачи жалобы Комиссия По Правам Человека прекратила  судебное дело против меня, заявив что не может дольше искать жалобщиков для дачи свидетельств против меня.

Происшествия в Университете

В своих отношениях с внешним миром администрация Университета твёрдо встала за академическую свободу. Ректор дал пресс-конференцию, на которой однозначно заявил, что никакого расследования в отношении меня не будет, что я не буду отстранён от должности, и я волен следовать выбранному мною пути исследований.

Тем не менее, некоторые лица из университетской администрации исподволь сделали меня целью в охоте на ведьм. Кипучую деятельность развернула мой декан – физио-антрополог, публично заявив, что я утратил чувство научной достоверности и направив на меня атаку в газетах. Она дала в прессе серию упреждающих заявлений, ясно показав своё отрицательное мнение обо мне и моих работах. Она писала: «Какие доказательства существуют для его построений порядка эволюции человеческих рас?». «Никаких».  Утверждая, что её мнения отражают лишь её академические взгляды, она подчёркивала что не говорить с позиций администратора. Её письмо, тем не менее, было широко истолковано в СМИ как опровержения данные моим «боссом». Следующее, кафедра моего отделения дал мне годовую оценку научной деятельности как «неудовлетворительную», ссылаясь на мою «бесчувственность». Это был знаменательный оборот, учитывая, что это случилось в том же году, когда я сделался стипендиатом почётного Фонда Джона Симона Гуггенхайма. На протяжении предыдущих двенадцати лет моей научной деятельности, её результаты ежегодно оценивались как «хорошие» или «отличные». Действительно, мои предыдущие недискуссионные работы сделали меня наиболее цитируемым учёным нашего Университета.

Так как неудовлетворительные оценки могут привести к увольнению, даже учёного занимающую свою должность так долго как я, я оспаривал эти оценки, преодолевая и обиды и недовольства, ухлопав огромное количество времени и эмоциональных сил. «Судопроизводство» что последовало далее, было вполне кафкианским, ужасая там, где оно могло бы казаться просто забавным. Например, обидные для меня процедуры побудили прибегнуть к тому, что я сначала воззвал к ректору, чтоб осудить действия декана. Т.к. декан уже высказывалась против меня, то я попросил её освободить себя от слушания моего дела. И тогда мне пришлось публично высказаться против неё.

На слушании моего дела декан сидела сложив руки и смотрела с яростью, делавшей её решения очевидными, а шесть недель спустя она поддержала постановление кафедры отделения. В семистраничном письме, оправдывающем её решение она бросала наветы на мою «чувствительность» и моё понимание «ответственности» и спрашивала, как так получается, по сути, что «любой» документ, опубликованный в поддержку меня, перспективнее того, что могу написать я сам.

Я решил перейти к более решительной самозащите. Я написал моим единомышленникам всего мира и получил свыше 50 писем с твёрдой поддержкой, множество одобрений полученных мной научных результатов. Когда она узнала об этом, то была выведена из равновесия и при подходящем случае устроила мне скандал, гневно высказав, что она обо мне думает.

В конце концов я выиграл свою аппеляцию против декана и кафедры и два отдельных собрания комитета вынесли им строгий выговор за их действия против меня. Итоговые оценки моей деятельности вновь получили отметки «хорошо» или «отлично».

Несколько леворадикальных и чёрных студентов сплотились вместе и провели митинги, и даже привлекли члена Африканского Национального Конгресса для осуждения меня. На одной из демонстраций толпа в 40 человек вломилась на отделение психологии, колотя по дверям и стенам, мыча кричалки и гудя в рожки, рисуя свастики на стенах и написав на моей двери «тут живёт расистская свинья».

Администрация прореагировала на это отстранением меня от занятий в аудиториях и определила читать лекции посредством видеокассет под тем предлогом, что она не может защитить меня от беззакония студентов. Я вновь предпринял процедуру формального обжалования. После семестра усиленного обучения видеозаписями, я выиграл право возобновить непосредственное преподавание, хотя мне и пришлось пройти мимо демонстрантов выкрикивающих лозунги своего протеста. Лишь после нескольких вынужденных прерываний моих занятий администрация наконец предупредила демонстрантов, что их дальнейшие акции будут вести к административным мерам воздействия на них. Что и вынудило протесты остановиться.

Фактическая цензура и извращение учёности.

Будучи в 1973 году аспирантом Лондонской Школы Экономики И Политических Наук, я был свидетелем физического нападения на Ганса Айзенка, изучавшего биологические основы интеллекта и в то время издавшего свою книгу «Раса, Интеллект и Образование» (1971). Слоганом тех дней было «Фашизм не имеет права голоса». Никакие законные обвинения не были выдвинуты против участников нападения имевшего множество очевидцев, ибо другим популярным лозунгом 1960-х, в устах тех кто утверждал суть, но не всегда одобрял тактику, был «Нет врагов слева». Многие подобные истории беспокойств и запугиваний могли бы быть рассказаны другими учёными, имевшими отвагу исследовать темы, связанные с генетической или распределительной основой расовых различий.

Многие студенческие радикалы 1960-х перетекли со своим радикализмом в 1990-е. Они стали главами кафедр, деканами, канцлерами университетов, крупными политическими величинами в Конгрессе и парламентах и даже президентами и премьерами стран. Умонастроения 1960-х: мир, любовь и, превыше всего, равенство – ныне составляют интеллектуальный канон западного академического мира. Существуют законы, запрещающие политические платформы, отождествляемые как «фашизм», и другие взгляды считающиеся не политкорректными.

В своей книге «Добрые Инквизоторы» Джонатан Рош описывает как даже в США, с их первой поправкой конституции, многие колледжи и университеты учреждают «анти-тревожные» законы запрещающие (и устанавливающие наказание) за «речь или иное выражение» означающее «оскорбление или поношение личности или группы личностей на основании их половой, расовой, цветной, религиозной принадлежности, сексуальной ориентации, умственного развития или национального и этнического происхождения» (взято из Устава Стенфордовского Университета, и это более чем типично). Один такой случай в Университете Мичигана стал хорошо известен, т.к. он привёл федеральный суд к необходимости сразить подобный закон в одном из вопросов. В ходе учебного обсуждения студент заявил, что он считает гомосексуализм болезнью, могущей быть излечимой. Он был подвергнут дисциплинарному взысканию администрацией Университета за преступление учебной политики и преследование людей на основании их сексуальной ориентации.

В Канаде и Западной Европе правительства могут препятствовать и препятствуют речам на темы, которые они считают неприятными. В Дании женщина написала письмо в газету, где назвала национальное семейное законодательство «безбожным», а гомосексуализм «отвратительнейшим видом разврата». И она и редактор, разместивший письмо были подвергнуты судебному преследованию. В Великобритании Акт Расовых Взаимоотношений запрещает речи, наполненные расовой ненавистью «не только в тех случаях, когда они приводят к насилию, но, в общем, в целях того, чтобы члены расовых меньшинств были бы защищены от расовых оскорблений». В некоторых частях света вы можете быть арестованы, высланы или иным образом наказаны за высказывание противных мнений.

Независимо от религиозного окружения или политических передряг, в сущности, все американские интеллектуалы держатся того, что называется «однобокая наука». Например, для объяснения разной представленности меньшинств в науке бытуют лишь только политически корректные гипотезы, сосредотачивающиеся на культурных помехах.

На анализ способностей к прохождению тестов и поведенческой генетике наложено табу. Дешёвое морализаторство так неистово, что большинство людей уважительно относится к этим табу. Это интеллектуальное коварство лишь подстрекает к подлым атакам групп активистов на тех, кто занят законными научными исследованиями генетической основы, заложенной в личностные и групповые особенности.

Страшно, до каких высоких сфер распространилась незыблемость «уравниловки». Даже более ужасающая история чем со мной произошла с Кристофером Брандом, профессором психологии Эдинбургского Университета. 29 февраля 1996 года в Великобритании (британским филиалом издательства John Wiley & Sons, Ltd) была издана его книга, посвящённая интеллекту «G фактор». 14 апреля газеты разместили интервью с ним, начиная с утверждений о том, что Бранд думает, что чёрные люди имеют более низкий IQ чем белые и что это вероятно отчасти генетически обусловлено. 17 апреля компания Вайли в Нью-Йорке открестилась от «отталкивающих» взглядов Бранда и убрала книгу с книжных прилавков. Британская пресса подняла ураган оскорбительных заголовков, «опровергающих» Бранда. Протесты депутатов Парламента, студенческие бойкоты его лекций и звонки в Эдинбургский Университет с требованиями его отставки – эти следствия можно было легко предсказать. Выступления Бранда были замолчаны и его защита свободы слова привели его к увольнению (8 августа 1997 г.), что создало Университету только дурную славу. Но такова была воля Господня, аминь.

В 1995 году издательство Transaction Publishers выпустило мою монографию «Раса, Эволюция и Поведение». Почти тотчас книга была переведена на японский язык (1996), далее вышла в карманном варианте (1997) с послесловием, учитывающим новые открытия за два года с первого издания книги.

Книга удостоилась ведущего обзора на страницах «Книжного Обозрения Нью-Йорк Таймс» (16 октября 1994), где Малькольм Браун, научный обозреватель Таймс, обсудил её вместе книгами «Колокольная Дуга» Ричарда Гернштейна и Чарльза Мюррея и «Упадком Умственного Развития Америки» Сеймура Ицикова. Браун подытожил свой анализ моей книги утверждением, что «те правительства и общества, что продолжают заметать подобные темы под коврик, должны и впредь поступать также для всеобщей безопасности». Дюжины других журналов, включая Национальный Обзор, Природу и Нацию также уделили внимание моей книге.

Подобные публикации в ведущей академической печати подвигли новый виток истерии. Сенсационная заметка, кричащая «Профессор НЕНАВИСТИ» (11 сантиметровыми буквами), была размещена журналом Rolling Stones (20 октября 1994). Фотография моего лица, занимавшая целую следующую страницу, была отвратительно помрачена, искажена чертами вурдалака и размещена на фоне готической университетской башни. Другой крупный пропагандистский «шедевр» под заголовком «Бункер мировоззрения» появился на страницах Genteman’s Quarterly (ноябрь 1994), там я был расписан как отсталый евгенист и околонаучный расист. Моё фото было окрашено в коричневые тона в подражание старым фото гитлеровской эры.

Невероятно, но канадская таможня конфисковала и удерживала партию моей книги на протяжении 9 месяцев, пока там пытались решить осуждать ли мою книгу как «литературу ненависти» и не допустить её проникновения в Канаду. Факт, что даже академическое издание может стать предметом преследования, ошеломил моего издателя: «Я никогда не слышала ни о чём подобном» – заявила Мери Кёртис, председатель правления издательства Transaction Publishers. «Не возможно поверить, что это случилось в Канаде. Последний раз когда наша компания сталкивалась с трудностями провоза научной литературы была середина 1980-х, тогда несколько книг отправленных на Московскую Ярмарку не смогли попасть туда».

Мишель Клеру, представитель Канадской Таможни, сказал, что таможенная служба лишь следовала заведённым порядкам, препятствующим распространению возможной литературы ненависти. Запрет пропаганды ненависти введённый ведомственной полицией включает следующую фразу «материалы утверждающие, что какая-либо общественная группа расово хуже или слабее других групп общества наносят вред обществу в целом». И только после такого «расследования» длившегося 9 месяцев канадская таможня смягчилась.

Мои тревоги продолжились и на новом съезде Американской Ассоциации Содействия Науке. ААСН обычным порядком допустило на свою ежегодную встречу воинствующе разрушительный Международный Комитет Борьбы С Расизмом (МКБР) и Прогрессивную Трудовую Партию (ПТП), имеющие официальный статус «посетителя». В феврале 1996 года на съезде в Балтиморе МКБР и ПТП [c] плакатами Карла Маркса и эмблемами подчёркивающими значение их вмешательства в ход конференции «Преступность и гены», проходившей в сентябре 1995 года в Университете Мериленда.

На съезде ААСН МКБР избрало целью мои проспекты, посвящённые обзору литературы о размере мозга и познавательных способностях. Когда члены МКБР столкнулись со мной за день до презентации проспектов, они выкрикивали так много смертельных угроз в мой адрес, что руководство ААСН позвонило в полицию Балтимора, которая выделила вооружённого офицера на время презентации. Не взирая на охрану, МКБР продолжало издавать свои угрозы. Один из активистов схватил мои фотографии, заявляя, что они пойдут на плакаты «Разыскивается живым или мёртвым». «Ты не должен жить больше» – сказал другой. Это кажется неправдоподобным, но вместо лишения статуса присутствующих организаций угрожающих насилием, программный руководитель ежегодного съезда ААСН заявил в интервью, опубликованном в журнале The Scientist (4 марта 1996г.), что ААСН удлинит отборочный процесс, чтобы сделать его более сложным для презентаций вроде моих, и этим приблизит программу съезда к современности.

Как отмечал Чарльз Мюррей в послесловии к «Колокольной Дуге», общественные науки глубоко порочны в вопросе расы. Кроме того нуждаются в обсуждении генетические гипотезы распространения трёх расовых образцов с их многочисленными чертами, и от которых отмахиваются, попросту объясняя различия лишь социальными факторами, такими как дискриминация или нищета.

Президент Билл Клинтон в своём приветственном послании выпускному курсу 1997 года Университета Калифорнии (Сан-Диего) призвал к новому диалогу о расах для «углубления нашего понимания человеческой природы и человеческих различий». Но очевидно есть некоторые аспекты человеческой природы и человеческих различий, которые он предпочёл бы оставить неисследованными.

Я много постиг с того дня как в 1989 году я стоял перед съездом учёных, излагая содержание моих исследований, вследствие чего я сделал себя мишенью для обличений политической корректности и предметом запугивания правительства Канады. Не смотря на гнусную кампанию против научных исследований возможной генетической основы групповых различий, мои научные интересы остались неизменны. По сравнению с этим работа в других направлениях казалась мне поверхностной. Побуждаемый нападками и поддерживаемый коллегами, я находил более тщательные тесты в подтверждение генетических гипотез и продолжал публиковать мои исследования.

Я также научился тому, как важна свобода исследований для науки, которая всегда должна следовать по пути правды, не считаясь с тем, к каким выводам это может привести. Я научился дорожить каждой крохой свободы слова, которой я обладаю как гражданин Канады, и оставаться столь преданным правде сколь нужно для её поиска. Как говорил Бенджамин Франклин два столетия назад: «Без свободы мысли не может быть такой вещи как мудрость, и не может быть такой вещи как общественная свобода, без свободы слова».