355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дороти Ли Сэйерс » Неприятности в клубе «Беллона» » Текст книги (страница 1)
Неприятности в клубе «Беллона»
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 00:32

Текст книги "Неприятности в клубе «Беллона»"


Автор книги: Дороти Ли Сэйерс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дороти Сэйерс
Неприятности в клубе «Беллона»

Уимзи, Питер Дит Бредон, кавалер ордена «За безупречную службу»; родился в 1890 г., второй сын Мортимера Джеральда Бредона Уимзи, пятнадцатого герцога Денверского, и Гонории Лукасты, дочери Фрэнсиса Делагардье, владельца поместья Беллингэм в графстве Гемпшир.

Образование: Итон, колледж Баллиол Оксфордского университета (факультет новой истории; диплом с отличием; выд. в 1912 г.); служил в армии Ее Величества в 1914/1918 гг. (стрелковая часть; звание майора).

Публикации: «Заметки о коллекционировании инкунабул»; «Карманный справочник убийцы», и т. д. Увлечения: криминология, библиофилия, музыка, крикет.

Клубы: «Мальборо», «Эготист». Место жительства: 110А, Пиккадилли, W.; Бредон-Холл, герцогское поместье Денвер, Норфольк.

Герб: на черном поле три бегущие серебряные мыши; нашлемник: кошка домашняя, изготовившаяся к прыжку, цвета естественного; девиз: «Как пожелает Уимзи».

Глава I
Старик-моховик

– Эй, Уимзи, что вы, собственно, забыли в этом морге? – вопросил капитан Фентиман, отбрасывая «Ивнинг бэннер» с таким видом, словно избавился от обременительной обязанности.

– Я бы подобрал иное название – любезно откликнулся Уимзи. – Ну, в крайнем случае, похоронное бюро. Вы только гляньте на мрамор. Только гляньте на меблировку. И на пальмы, и на нагую бронзовую девственницу в углу.

– Ага, и на покойничков тоже. В этом месте в голову так и лезет тот старый анекдот из «Панча»: да вы его знаете! «Официант, уберите лорда Как-Его-Там, он уже два дня как помер». Вы посмотрите на старика Ормсби: храпит, как гиппопотам. Посмотрите на моего почтенного дедулю: каждое утро в десять плетется сюда, занимает кресло у камина, разворачивает «Морнинг пост» и до вечера превращается в предмет обстановки. Вот ведь бедолага! Страшно подумать, что в один прекрасный день и я стану таким же. Право, лучше бы уж фрицы меня ухлопали заодно с остальными. Выжил – а ради чего? Что пить будете?

– Сухой мартини, – заказал Уимзи. – А вам? Два сухих мартини, Фред, будьте так добры. Бодритесь, друг мой. Вся эта катавасия с днем перемирия [1]1
  Имеется в виду день памяти погибших в первую или вторую мировую войну (отмечается 11 ноября, в день заключения перемирия, положившего конец первой мировой войне). (Здесь и далее прим. перев.).


[Закрыть]
действует вам на нервы, не так ли? Я, например, твердо убежден, что большинство из нас только порадовались бы возможности отмежеваться от этой общественной истерии, если бы треклятые газеты не поднимали шум до небес. Впрочем, нехорошо так говорить. Стоит мне чуточку повысить голос – тут-то меня из клуба и вышвырнут!

– Вас и так вышвырнут, даже к словам не прислушиваясь, – мрачно предрек Фентиман. – Так что вы все-таки здесь делаете?

– Жду полковника Марчбэнкса, – пояснил Уимзи. – Ну, за ваше здоровье!

– Вы с ним ужинаете?

– Да.

Фентиман сдержанно кивнул. Он знал, что Марчбэнкс-младший погиб в сражении при Хилл-60, и что полковник Марчбэнкс имел обыкновение в день перемирия приглашать близких друзей сына на скромный неофициальный ужин.

– Ничего не имею против старины Марчбэнкса, – проговорил он, помолчав. – Славный малый, что и говорить.

Уимзи наклонил голову в знак согласия.

– А у вас как дела? – полюбопытствовал он.

– Паршиво, как всегда. В брюхе сущая свистопляска, и в кармане ни пенни. Ну и на кой черт все это сдалось, а, Уимзи? Человек сражается за свою страну, сжигает себе нутро, наглотавшись газов, теряет работу, и все, что получает взамен – это привилегию раз в год промаршировать мимо Сенотафа [2]2
  Обелиск в Лондоне, воздвигнутый в 1920 г. в честь погибших в первую мировую войну.


[Закрыть]
, да платить четыре шиллинга на фунт подоходного налога. С Шейлой тоже неладно: изводит себя работой, бедняжка. Слов нет, до чего мерзко: чтобы мужчина, да сидел на шее у жены! Да только я в себе не волен. Хворь разыграется – и прости-прощай, работа! Деньги… до войны я о деньгах и не задумывался, а вот сейчас, клянусь вам, пойду на любое преступление, глазом не моргнув, лишь бы обзавестись приличным доходом.

Возбужденный голос Фентимана сорвался на крик. До глубины души шокированный ветеран, до сих пор прятавшийся в соседнем кресле, выставил тощую голову на манер черепахи и по-гадючьи прошипел: «Ш-ш-ш!»

– Я бы не рекомендовал, – беспечно бросил Уимзи. – Преступление – труд квалифицированный, знаете ли. Даже относительный болван вроде меня запросто выследит любителя-Мориарти. Если вы задумали нацепить фальшивые усы и шмякнуть по башке какого-нибудь там миллионера, так лучше не надо. Эта ваша отвратительная привычка докуривать сигарету до последнего миллиметра везде вас выдаст. Мне останется только прийти с увеличительным стеклом и штангенциркулем, чтобы сказать: «Преступник – мой дорогой старый друг Джордж Фентиман. Арестуйте этого человека!» Возможно, вам в это слабо верится, но я, не колеблясь, принесу в жертву ближайших и дражайших, лишь бы подлизаться к полиции, да угодить в газетную заметку.

Фентиман рассмеялся и загасил пресловутый окурок в ближайшей пепельнице.

– Странно, что кому-то еще приходит в голову искать вашего общества, поддразнил он. В голосе капитана уже не слышалось ни горечи, ни нервозности; он и впрямь заметно развеселился.

– Никто бы и не искал, – отозвался Уимзи, – просто люди думают, я слишком хорошо обеспечен, чтобы еще и мозги работали. Все равно как услышать, что граф Такой-То играет главную роль в новой пьесе. Каждый почитает само собою разумеющимся, что актер из него никакой. Я открою вам свою тайну. Все расследования выполняет за меня «негр» за три фунта в неделю, в то время как я любуюсь на свое имя в газетных заголовках, да прохлаждаюсь со знаменитыми журналистами в «Савое».

– Занятный вы человек, Уимзи, – протянул Фентиман. – Остроумия вы напрочь лишены, зато вам присуща этакая нарочитая шутливость, что наводит на мысль о средней руки мюзик-холле.

– Это только самозащита первоклассного интеллекта от всевластия личности, – отмахнулся Уимзи. – Но послушайте, мне очень жаль, что с Шейлой неладно. Не сочтите за обиду, старина, но почему вы мне не позволите…

– Чертовски великодушно с вашей стороны, – отозвался Фентиман, – но мне бы не хотелось. Честное слово, у меня нет ни малейшего шанса с вами расплатиться, а я еще не дошел до предела…

– А вот и полковник Марчбэнкс, – прервал его Уимзи. – Договорим в другой раз, ладно? Добрый вечер, полковник.

– Приветствую вас, Питер. Приветствую, Фентиман. Славный денек выдался. Нет… никаких коктейлей, спасибо. Храню верность виски. Извините великодушно, что заставил вас дожидаться; но я задержался наверху поболтать с беднягой Грейнджером. Боюсь, ему совсем плохо. Между нами: Пенберти уверен, что бедняга и до весны не дотянет. Наш Пенберти – большая умница; право, старик только его заботами и жив, с такими-то легкими! Ну, что ж… в конце концов, все там будем. Бог ты мой, Фентиман, да это же ваш дед! Еще одно из чудес Пенберти. Ему, небось, никак не меньше девяноста. Вы меня извините на минуточку? Пойду поговорю с ним.

Уимзи проводил взглядом бодрого старика, что пересек просторную курительную комнату, то и дело останавливаясь и обмениваясь приветствиями с членами клуба «Беллона». Перед огромным очагом высилось огромное кресло с завитушками в викторианском стиле. Пара тощих голеней, да аккуратно застегнутые на пуговички туфли, возлежащие на табуреточке: вот и все, что открывалось взгляду от генерала Фентимана.

– Странно, не правда ли, – пробормотал его внук, – только представьте себе, что для нашего старика-моховика Крым и по сей день ассоциируется с той самой войной, а к началу разборок с бурами он был уже слишком стар, чтобы воевать. Офицерский патент он получил в семнадцать, знаете ли; был ранен при Маджубе…

Фентиман умолк. Уимзи к собеседнику не прислушивался: он по-прежнему не сводил глаз с полковника Марчбэнкса.

Полковник возвратился к ним, ступая неслышно и четко. Уимзи поднялся ему навстречу.

– Послушайте, Питер, – проговорил полковник. Его добродушное лицо омрачилось тревогой. – Вы не подойдете сюда на минутку? Боюсь, произошло нечто крайне неприятное.

Фентиман оглянулся – и что-то в манере этих двоих заставило капитана встать и последовать за ними к огню.

Уимзи склонился над генералом Фентиманом и осторожно вытащил «Морнинг пост» из узловатых пальцев, стиснутых над тощей грудью. Он коснулся плеча, просунул руку под седую голову, склоненную на сторону. Полковник встревоженно наблюдал за ним. Затем, мгновенным рывком, Уимзи приподнял недвижное тело. Оно подалось целиком и сразу, окоченелое и застывшее, точно деревянная кукла.

Фентиман расхохотался. Горло его вибрировало: взрывы истерического смеха следовали один за другим. Беллонианцы, до глубины души шокированные неподобающим шумом, со скрипом поднимались на подагрические ноги, выбираясь из своих углов.

– Заберите его! – объявил Фентиман. – Заберите. Он вот уже два дня как помер! И вы тоже! И я! Все мы скончались, сами того не заметив!

Глава II
Дама вне игры

Трудно сказать, которое из событий явилось для старейших членов клуба «Беллона» более неприятным: гротескная смерть генерала Фентимана прямо-таки посреди зала или в высшей степени непристойный приступ неврастении у его внука. Не возмущались лишь те, что помоложе: они слишком много знали. Дик Чаллонер, – в дружеском кругу известный как Чаллонер Луженое Пузико, благодаря тому, что обзавелся дополнительной запчастью после второй битвы при Сомме, – увел задыхающегося Фентимана в пустую библиотеку пропустить глоток-другой для подкрепления. Примчался секретарь клуба, в рубашке от парадного костюма и в брюках; на щеках его досыхала мыльная пена. Один-единственный взгляд – и он отослал взволнованного официанта проверить, не ушел ли еще доктор Пенберти. Полковник Марчбэнкс благоговейно накрыл застывшее лицо огромным шелковым платком и тихонько отошел в сторону. Вдоль коврика перед камином рядком выстроились озадаченные, растерянные беллонианцы. С каждой минутой круг разрастался, пополняясь свежими поступлениями: новоприбывших вести застигали еще в холле. Из буфета подоспело еще несколько человек. «Что? Старина Фентиман? – восклицали они. – Боже, Боже, что вы говорите! Вот бедолага! Верно, сердце не выдержало». И они тушили сигары и сигареты и оставались тут же: уходить никому не хотелось.

Доктор Пенберти как раз переодевался к праздничному ужину. Он поспешно сбежал вниз: застали его, собственно говоря, ровно в тот момент, когда он уже собирался уходить в ресторан: шелковый цилиндр сдвинут на затылок, плащ и кашне небрежно распахнуты на груди. То был худой, смуглый человек с резкими манерами, отличающими офицера медицинской службы от эскулапа, практикующего в Уэст-Энде. Собравшиеся у огня расступились, пропуская его вперед: все, кроме Уимзи, который бестолково мыкался у громадного кресла, беспомощно глядя на покойника.

Пенберти опытной рукой ощупал шею, запястья, коленные суставы.

– Умер несколько часов назад, – отрывисто бросил он. – Трупное окоченение вполне развилось – и уже сходит. – В качестве иллюстрации он качнул ногу покойного: нога свободно болталась в колене. – Я этого ждал. Сердце никуда не годилось. Сдать могло в любой момент. Кто-нибудь сегодня с ним разговаривал?

Доктор Пенберти обвел комнату вопрошающим взглядом.

– Я его тут видел после ланча, – заявил один. – Но заговаривать не заговаривал.

– Я думал, он спит, – подхватил второй.

Никто так и не припомнил, чтобы сам беседовал с покойным. Все так привыкли видеть старика Фентимана мирно дремлющим у огня!

– Ладно, пустое, – махнул рукой доктор. – Сколько сейчас времени? Семь? – Он спешно подсчитал что-то в уме. – Скажем, пять часов на то, чтобы наступило трупное окоченение… похоже, развилось оно очень быстро… он, должно быть, пришел в клуб в обычное время, уселся в кресло, да тут же и умер.

– Он всегда ходит пешком от Довер-Стрит, – встрял преклонных лет беллонианец. – А я ведь говорил ему, что в его возрасте такие нагрузки противопоказаны! Да вы меня слышали, Ормсби.

– Да, да, несомненно, – подтвердил багроволицый Ормсби. – Боже мой, разумеется, бесспорно!

– Ну что ж, тут уже ничем не поможешь, – проговорил доктор. Скончался во сне. Здесь найдется пустая спальня, куда бы его перенести, Кульер?

– Да, безусловно, – отозвался секретарь. – Джеймс, сбегай ко мне в офис за ключом от шестнадцатого номера, да скажи, чтобы кровать приготовили. Я так полагаю… когда трупное окоченение сойдет, мы сможем… э, доктор?

– Ну, конечно, вы сможете сделать все, что полагается. Я пришлю нужных людей обрядить покойника. И надо бы известить родственников; только лучше им не приезжать до тех пор, пока мы не приведем его в пристойный вид.

– Капитан Фентиман уже знает, – возразил полковник Марчбэнкс. – А майор Фентиман остановился здесь же, в клубе; он вот-вот появится. Кажется, есть еще сестра…

– Да, старушка леди Дормер, – подтвердил Пенберти, – она живет тут поблизости, на Портмэн-Сквер. Они вот уже много лет друг с другом не разговаривали. И все-таки, наверное, сообщить ей нужно.

– Я позвоню, – вызвался полковник. – Нельзя оставлять это дело на капитана Фентимана, беднягу сейчас лучше не трогать. Вы уж на него взгляните, доктор, когда здесь закончите. Очередной приступ – нервы, знаете ли.

– Хорошо, взгляну. Что, Кульер, спальня готова? Так понесли! Не возьмется ли кто-нибудь за плечи… нет, только не вы, Кульер, – ибо у секретаря осталась лишь одна здоровая рука, – Лорд Питер… да, спасибо… поднимайте осторожнее.

Уимзи просунул длинные, сильные руки под негнущиеся локти, доктор взялся за ноги; тело понесли. Все это напоминало гротескное, жутковатое шествие в день Гая Фокса: сгорбленный, жалкий манекен беспомощно болтался в воздухе из стороны в сторону, усиливая впечатление.

Дверь за ними закрылась, и напряжение ощутимо схлынуло. Кружок распался на группы. Кто-то закурил. Тиранка планеты, выжившая из ума Смерть на мгновение поднесла к глазам присутствующих свое тусклое зеркало, показывая неотвратимое будущее. И снова убрала его. Неприятность минула. Вот ведь повезло, что Пенберти – домашний доктор покойного. Пенберти знает, что к чему. И свидетельство о смерти выдаст. Никакого дознания. Никаких неудобств. Члены клуба «Беллона» могут отправляться на ужин.

Полковник Марчбэнкс направился к дальней двери, ведущей в библиотеку. В тесной передней между двумя комнатами находилась удобная телефонная кабинка для тех членов клуба, что не стремились вещать на публику в вестибюле.

– Эй, полковник! Не туда! Этот аппарат не работает, – сообщил беллонианец по имени Уэзеридж, провожая его взглядом. – Возмутительно, вот как я это называю. Не далее как нынче утром я собрался было позвонить… о, гляньте-ка! – записку уже сняли. Похоже, все опять в порядке. Сообщать надо, вот что я вам скажу!

Полковник Марчбэнкс сделал вид, что не расслышал. Уэзеридж считался клубным ворчуном, выделяясь даже на фоне этого сообщества доктринеров, страдающих расстройством пищеварения. Он вечно грозился нажаловаться комитету, изводил секретаря и на собратьев по клубу оказывал неизменный эффект застрявшей в пресловутом месте занозы. Все еще ворча, он возвратился к креслу и вечерней газете, а полковник вошел в телефонную кабинку и попросил соединить его с особняком леди Дормер на Портмэн-Сквер.

Очень скоро он уже спустился в вестибюль через библиотеку и в самом низу лестницы столкнулся с Пенберти и Уимзи.

– Вы уже известили леди Дормер? – полюбопытствовал Уимзи.

– Леди Дормер умерла, – сообщил полковник. – Горничная говорит, что она мирно скончалась нынче утром в половине одиннадцатого.

Глава III
На любовь закона нет

Спустя десять дней после этого примечательного дня перемирия лорд Питер Уимзи сидел у себя в библиотеке, почитывая редкую рукопись: Юстиниан, четырнадцатый век. Книга доставляла ему тем большее удовольствие, что была в изобилии снабжена иллюстрациями сепией: рисунок отличались деликатнейшей утонченностью, сюжет – не всегда. Тут же, на столике, под рукою стоял графин бесценного старого портвейна. Время от времени Уимзи подогревал свой интерес глоточком-другим, задумчиво поджимая губы и неспешно смакуя ароматный привкус.

Раздался звонок в дверь. Его светлость воскликнул: «О, черт!» и, навострив уши, прислушался к голосу незваного гостя. И, очевидно, остался доволен результатом, поскольку захлопнул Юстиниана и, едва открылась дверь, изобразил гостеприимную улыбку.

– Мистер Мерблз, милорд.

Вошедший, маленький, преклонных лет джентльмен настолько соответствовал типу семейного адвоката, что и характер его не содержал в себе ровным счетом ничего примечательного, если не считать беспредельного добросердечия, да слабости к мятным леденцам на соде.

– Надеюсь, я вас не обеспокоил, лорд Питер?

– Нет, сэр, Боже сохрани. Всегда рад вас видеть. Бантер, бокал мистеру Мерблзу. Счастлив, что вы зашли, сэр. «Кокберн» восьмидесятого года в компании и пить приятнее: в понимающей компании, я имею в виду. Знавал я некогда парня, который осквернял сей божественный напиток трихинопольской сигарой. Больше его не приглашали. Восемь месяцев спустя он пустил себе пулю в лоб. Не стану утверждать, что именно из-за этого. Но ему самой судьбой назначено было плохо кончить, э?

– Вы меня ужасаете, – серьезно возразил мистер Мерблз. – Много повидал я людей, приговоренных к виселице за преступления, которым, тем не менее, сочувствовал всей душой. Спасибо, Бантер, спасибо. У вас все в порядке, надеюсь?

– На здоровье не жалуюсь, вашими заботами, сэр.

– Отлично, отлично! Много ли нафотографировали за последнее время?

– Кое-что, сэр. Но лишь изобразительного плана, да простится мне такое выражение. В криминологическом материале, сэр, последнее время наблюдается удручающая недостача.

– Возможно, мистер Мерблз нас чем-нибудь порадует, – предположил Уимзи.

– Нет, – возразил мистер Мерблз, поднося портвейн к носу и слегка встряхивая бокал, чтобы всколыхнуть благоуханные пары. – Нет, не могу сказать, что так; не совсем. Не стану скрывать, что пришел в надежде воспользоваться вашими натренированными склонностями к наблюдению и дедукции, но боюсь… то есть, уповаю…собственно говоря, нимало не сомневаюсь в том, что никаких осложнений сомнительного свойства тут нет. Дело в том, что, – продолжил он, в то время как за Бантером закрылась дверь, – возник любопытный вопрос касательно трагической смерти генерала Фентимана в клубе «Беллона», свидетелем которой, я так понимаю, вы стали.

– Если вы это понимаете, Мерблз, – молвил его светлость загадочно, вы понимаете на порядок больше меня. Я не был свидетелем смерти; я был свидетелем обнаружения смерти, а от одного до другого дорожка долгая!

– Насколько долгая? – нетерпеливо подхватил мистер Мерблз. – Именно это я и пытаюсь выяснить.

– Вы очень любознательны, – отметил Уимзи. – Думаю, было бы лучше… Он поднял бокал и задумчиво наклонил его, наблюдая, как вино тоненькими лепестками змеится от края к ножке. – Было бы лучше, если бы вы мне рассказали в точности, что желаете узнать… и почему. В конце концов… я член клуба… главным образом, конечно, семейные связи… но уж, что есть, то есть.

Мистер Мерблз резко вскинул глаза, но Уимзи, казалось, целиком сосредоточил внимание на портвейне.

– Именно, – отозвался адвокат. – Хорошо же. Вот вам факты. У генерала Фентимана, как вам известно, была сестра, Фелисити, двенадцатью годами его младше. В девичестве она отличалась редкой красотой и своеволием, и составила бы блестящую партию, если бы не одно досадное обстоятельство: Фентиманы, при всем своем изобилии знатных предков, изобилием денег похвастаться не могли. Как было принято в те времена, все наличные средства ушли на образование сына, на то, чтобы купить ему офицерский патент в первоклассный полк и на то, чтобы содержать его в полку с роскошью, якобы подобающей представителю семьи Фентиманов. В результате на приданое Фелисити не осталось ни пенни, а шестьдесят лет назад для молодой женщины это было едва ли не равносильно катастрофе.

Ну, так вот: Фелисити надоело разъезжать с визитами в штопаных-перештопаных муслинах и в перчатках, не раз побывавших в чистке и у нее достало духа воспротивиться неутомимым проискам матери по части сватовства. Нашелся один кошмарный, дряхлый старик-виконт, изъеденный недугами и развратом, который охотно доковылял бы до алтаря с прелестным юным созданием восемнадцати лет от роду, и, стыдно сказать, отец и мать девушки из кожи вон лезли, чтобы заставить ее принять это безобразное предложение. Объявили о помолвке, назначили день свадьбы, и вдруг, к вящему ужасу всего семейства, однажды утром Фелисити невозмутимо сообщила, что вышла пройтись перед завтраком – и сочеталась браком, – с абсолютно неприличной поспешностью и скрытностью, – с неким господином средних лет по имени Дормер, – человеком исключительной честности, богатым как Крез и, – о ужас! – преуспевающим фабрикантом. Пуговицы, вы представляете? – из папье-маше или чего-то в этом роде, с запатентованной неломающейся ножкой, – вот позорное прошлое, с которым породнилась эта юная викторианская упрямица!

Естественно, разразился страшный скандал, и родители употребили все свои силы на то, чтобы расторгнуть ненавистный брак: ведь Фелисити еще не достигла совершеннолетия. Но Фелисити весьма успешно опрокинула их планы, тайком выбравшись из спальни, – боюсь, что спустившись вниз по лестнице в сад за домом, невзирая на кринолин и прочее, – и сбежала вместе с мужем. После чего, видя, что худшее уже произошло, – а Дормер, человек действия, времени не терял, так что очень скоро жена его оказалась «в интересном положении», – старики волей-неволей вынуждены были сделать хорошую мину при плохой игре – в лучших викторианских традициях. То есть, они дали согласие на брак, переслали вещи дочки на ее новый адрес в Манчестере – и запретили ослушнице осквернять порог отчего дома.

– Вот и правильно, – пробурчал Уимзи. – Я вот ни за что не стану родителем. Современные манеры и распад добрых старых традиций просто-таки на корню загубили этот бизнес. Я намерен положить жизнь и состояние на пользу исследований, призванных открыть наилучший способ производить представителей рода людского из яиц – пристойно и ненавязчиво. Тяжкое бремя родительской ответственности примет на себя инкубатор.

– Я – против, – отозвался мистер Мерблз. – Моя профессия процветает в основном за счет домашних дрязг. Но продолжим. Молодой Артур Фентиман, похоже, разделял семейные взгляды. Появление пуговичного зятя он воспринял с величайшим отвращением, а шуточки однополчан никоим образом не улучшили его отношения к сестре. Он стал непробиваемым профессиональным военным, загрубел до времени и упрямо отказывался признавать существование кого-то там по имени Дормер. Имейте в виду, офицером он был вполне достойным, и с головой ушел в армейскую жизнь. В должный срок он сочетался браком, – не слишком удачно, поскольку претендовать на особу титулованную не позволяли средства, а опозорить себя, женившись на деньгах, по примеру этой ужасной Фелисити, он не желал. Так что он сделал предложение подходящей дворяночке с несколькими тысячами фунтов. Она умерла (думаю, основной причиной послужило то, что супруг с армейской регулярностью навязывал ей исполнение материнских функций), оставив многочисленное, но тщедушное потомство. Из всех детей до зрелых лет дожил лишь отец обоих знакомых вам Фентиманов майора Роберта и капитана Джорджа Фентимана.

– Роберта я плохо знаю, – возразил Уимзи, – хотя встречался. Душа нараспашку и все такое – типичный военный.

– О да, Фентиман до мозга костей! А вот бедняга Джордж уродился болезненным – верно, в бабку пошел.

– Нервы пошаливают, это да, – отозвался Уимзи, который лучше старика-адвоката знал, что за духовная и физическая пытка выпала на долю Джорджа Фентимана. Война тяжко отразилась на натурах творческих, волею судьбы оказавшихся на ответственных постах. – Но он, знаете ли, газов наглотался, и все такое, – добавил его светлость, словно извиняясь.

– Правда ваша, – согласился мистер Мерблз. – Роберт, как вы знаете, не женат и пока еще в отставку не вышел. Богатеем его не назовешь: ни у кого из Фентиманов отродясь пенни за душою не водилось, как в наши дни говорят; но живет он неплохо. А Джордж…

– Бедный старина Джордж! Ладно-ладно, сэр, не нужно мне про него рассказывать. Обычная история. Приличная работа – необдуманный, скоропалительный брак – в 1914 году все бросает и уходит на фронт демобилизован по инвалидности – работа, здоровье, деньги канули в никуда жена-героиня поддерживает огонь в очаге – общее ощущение беспросветности. Не будем бередить старые раны. Все и без слов понятно.

– Верно, не стоит о грустном. Отец их, разумеется, скончался, и еще десять дней назад из старшего поколения Фентиманов в живых оставалось только двое. Старик-генерал жил на небольшой постоянный доход, унаследованный им от жены, и на офицерскую пенсию. У него была холостяцкая квартирка на Довер-Стрит и слуга преклонных лет; по сути дела, в клубе «Беллона» он дневал и ночевал. Плюс его сестра Фелисити.

– Но как же она стала леди Дормер?

– А вот здесь мы дошли до интересного момента. Генри Дормер…

– Пуговичник?

– Пуговичник. Он несказанно разбогател – по сути дела, настолько, что смог оказать финансовую поддержку неким высокопоставленным лицам, от упоминания коих лучше воздержаться. И вот, со временем, принимая во внимание его великие заслуги перед нацией, – в списке награждений оговоренные несколько расплывчато, – он стал сэром Генри Дормером, баронетом. Его единственная дочка умерла, других детей не предвиделось, так что почему бы и не даровать ему титул, в награду за все его труды праведные?

– Экая вы язва, – заметил Уимзи. – Ни тебе почтения, ни доверчивого простодушия, ничего такого! А законники попадают на небеса?

– По этому вопросу я информацией не располагаю, – сухо отозвался мистер Мерблз. – Леди Дормер…

– А во всех прочих отношениях брак сложился удачно? – полюбопытствовал Уимзи.

– Брак, насколько я знаю, оказался на редкость счастливым, – отвечал адвокат, – обстоятельство в известном смысле досадное, поскольку решительно зачеркивало для нее возможность когда-либо воссоединиться с родственниками. Леди Дормер, – превосходная женщина, натура щедрая и великодушная, – то и дело предпринимала попытки примирения, но генерал держался с неизменной суровостью и отчужденностью. И сын его тоже, – отчасти из уважения к пожеланиям старика, но главным образом потому, сдается мне, что служил в индийском полку и большую часть времени проводил за границей. А вот Роберт Фентиман оказывал некоторое внимание почтенной старой леди, то и дело заходил с визитом, и все такое; одно время так же поступал и Джордж. Разумеется, генералу они ни словом об этом не обмолвились, иначе с ним бы истерика приключилась. А после войны Джордж со своей двоюродной бабушкой вроде бы раззнакомился – понятия не имею, почему.

– А я догадываюсь, – отозвался Уимзи. – Нет работы – нет и денег, знаете ли. Не хотел глаза мозолить. Что-нибудь в этом роде, э?

– Вероятно. А, может быть, они повздорили. Не знаю. Как бы то ни было, таковы факты. Надеюсь, я вас еще не утомил?

– Я держусь, – заверил Уимзи, – в предвкушении того момента, когда дело дойдет до денег. В глазах ваших, сэр, я различаю стальной юридический блеск, подсказывающий, что сенсация уже не за горами.

– Именно так, – подтвердил мистер Мерблз. – Вот и я и дошел… благодарю вас, пожалуй, да… еще один бокальчик придется в самый раз; хвала Провидению, я к подагре не склонен. Да. А! – вот мы и добрались до печального события, имевшего место одиннадцатого ноября сего года. Попрошу вас внимательно следить за ходом моих рассуждений.

– Всенепременно, – учтиво пообещал Уимзи.

– Леди Дормер, – продолжал мистер Мерблз, порывисто наклонившись вперед и акцентируя каждую фразу резкими тычками монокля в золотой оправе, зажатого между большим и указательным пальцем, – была уже в летах и давно прихварывала. Однако характер ее, живой и упрямый, остался тем же, что в девичестве; и пятого ноября ей вдруг взбрело в голову пойти полюбоваться на фейерверки в Хрустальном дворце [3]3
  Выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в Лондоне для «Великой Выставки» 1851 г.


[Закрыть]
или где-то еще, – может, на Хампстед-Хит [4]4
  Лесопарк на окраине Лондона; известен праздничными ярмарками и аттракционами.


[Закрыть]
или в «Уайт-Сити» [5]5
  Выставочный зал в западной части Лондона, построенный в 1908 г. для франко-британской выставки и Олимпийских игр.


[Закрыть]
, – я позабыл, где именно, да это и не имеет значения. Важно другое: вечер выдался холодный и сырой. Леди Дормер, тем не менее, настояла на этой прогулке, повеселилась от души, точно дитя малое; ее продуло ночным воздухом, – что за неосторожность! – и результатом явилась серьезная простуда, что за два дня обернулась пневмонией. Десятого ноября она стремительно теряла силы; предполагалось, что бедняжка не доживет до утра. В связи с этим юная леди, живущая при ней в воспитанницах, – дальняя родственница, мисс Анна Дорланд, – передала для генерала Фентимана сообщение: дескать, если он хочет застать сестру в живых, пусть поспешит. Поскольку все мы люди, счастлив сказать, что эта новость сокрушила преграду гордыни и упрямства, что так долго удерживала старика на расстоянии. Он явился, застал леди Дормер еще в сознании, – хотя и очень ослабевшую, пробыл с ней около получаса и отбыл, по-прежнему прямой, как шомпол, однако заметно оттаяв. Это произошло днем, около четырех часов. Вскоре после того леди Дормер впала в бессознательное состояние, более не произнесла ни слова и не пошевельнула и пальцем, но мирно скончалась во сне в половине одиннадцатого следующим утром.

Предположительно, шок и нервное потрясение от беседы с давно утраченной сестрой оказались непосильным напряжением для слабого организма генерала, потому что, как вы сами знаете, он скончался в клубе «Беллона», точное время не установлено, – в тот же день, одиннадцатого ноября.

А вот теперь, наконец-то, – а вы так терпеливо выслушали мои занудные разъяснения, – мы дошли до того момента, где нам требуется ваша помощь.

Мистер Мерблз подкрепил свои силы глоточком портвейна и, с долей беспокойства взглянув на Уимзи, который закрыл глаза и, похоже, задремывал, продолжил:

– Кажется, я еще не упомянул, каким образом я оказался причастен к этому делу. Мой отец был семейным адвокатом Фентиманов; унаследовав дело после смерти отца, я, естественно, заступил ему на смену и здесь. Генерал Фентиман, хотя завещать мог немного, не принадлежал к тем безответственным людям, что умирают, не оставив должных распоряжений на случай смерти. Его офицерская пенсия, разумеется, умерла вместе с ним, но небольшой своей собственностью он должным образом распорядился в завещании. Небольшую сумму, – пятьдесят фунтов, – он завещал слуге (человеку преданному и во всех отношениях достойному); и еще пару-тройку пустячков друзьям-однополчанам и слугам в клубе «Беллона» (кольца, медали, оружие и небольшие суммы в размере нескольких фунтов каждая). Вот и мы дошли до основного имущества, – суммы примерно в две тысячи фунтов, вложенные в ценные бумаги и приносящей доход чуть превышающий сто фунтов в год. Эти облигации, отдельно поименованные и перечисленные, отошли к капитану Джорджу Фентиману, младшему из внуков, согласно пункту, должным образом сформулированному, где говорилось, что наследодатель, обойдя таким образом старшего внука, майора Роберта, отнюдь не намеревался проявить к нему неуважение, но поскольку, раз Джордж более нуждается в денежной помощи, оставшись инвалидом, с женой на руках, и все такое прочее, в то время как у старшего брата есть профессия, и никакими обязательствами он не связан, настоятельная потребность Джорджа дает ему право на эти деньги. Роберт же назван душеприказчиком и наследником имущества, очищенного от долгов и завещательных отказов; таким образом, к нему переходят все личные вещи и деньги, отдельно не оговоренные в других пунктах. Это ясно?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю