Текст книги "Маленький Темби."

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Маленький Темби

Не прошло и месяца после приезда Мак-Кластеров на ферму, как Джейн открыла там лечебный пункт: до замужества она была медицинской сестрой. Джейн родилась и воспитывалась в городе, но хорошо умела ладить с местным населением, потому что в течение нескольких лет по своей охоте работала в отделении для туземцев городской больницы; ей нравилось ухаживать за больными неграми, и она объясняла это так: «Да, они сущие дети и ценят все, что вы для них делаете». Поселившись на ферме, Джейн стала приглядываться к работникам-неграм. «Ах, бедняжки!» – вздохнула она и решила без промедления устроить в бывшей сыроварне лечебницу. Муж был доволен. В конце концов затея Джейн сулила ему только выгоду: на ферме будет меньше больных.

Вилли Мак-Кластер, так же как и Джейн, родился и вырос в Южной Африке; тем не менее в нем безошибочно с первого взгляда можно было узнать чистокровного шотландца. Его английское произношение, правда, могло показаться слишком уж правильным, пожалуй, даже несколько искусственным, однако изнурительный, располагающий к медлительности африканский климат не помешал ему сохранить в неприкосновенности превосходные качества его предков. Человек здравомыслящий и энергичный, весь, что называется, «земной», он обладал отличной практической сметкой и был обходителен с людьми. Внешность имел весьма представительную: высокий, плечистый, крепко сколоченный, лицо открытое, худощавое, рот строго поджатый, а лучики веселых морщинок вокруг глаз умеряли их жесткий синий блеск. Вилли стал фермером в молодые годы, заранее тщательно обдумав свое решение. Он был не из тех, кто оседает на земле в силу неудачно сложившейся служебной карьеры, или краха в делах, или из-за смутного томления по «свободе». Джейн, веселая и рассудительная девушка, точно знавшая, чего она хочет, позволяла своим многочисленным поклонникам волочиться за собой, но всерьез относилась только к Вилли, который аккуратно, каждую неделю, присылал ей письма из фермерского колледжа в Трансваале. Как только Вилли закончил четырехгодичный курс обучения, они поженились.

Им обоим было тогда по двадцать семь лет, и они чувствовали себя вполне подготовленными к полезной и приятной жизни. Свой дом Мак-Кластеры построили в расчете на большую семью. Если бы – как полагалось в старину – спустя девять месяцев после свадьбы у них родился ребенок, они были бы в восторге. Но время шло, а ребенок не рождался. Два года спустя Джейн поехала в город посоветоваться с врачом и не то чтобы расстроилась, но возмутилась, когда ей сообщили, что только операция может спасти ее от бездетности. В представлении Джейн болезнь никак не вязалась с ее особой, и ей казалось, что все это сплошная нелепость. Однако со свойственным ей практическим здравым смыслом она согласилась на операцию и примирилась с тем, что ей еще два года придется ждать прибавления семейства. Но все это отразилось на настроении Джейн. Ее мучила какая-то безотчетная неуверенность, и, быть может, именно из-за ее тогдашнего душевного состояния, из-за охватившей ее грусти и растерянности работа в лечебнице приобрела для нее такое значение. Если в первое время Джейн по заведенному порядку каждое утро, после завтрака, в течение нескольких часов распределяла среди пациентов лекарства и давала им полезные для здоровья советы, то теперь она целиком отдалась этому занятию, стараясь побороть причины болезней еще до того, как появятся их симптомы.

Хижины, в которых жили туземцы, были такие же, как на всех местных фермах, – запущенные, грязные, глинобитные постройки, крытые тростником. Джейн приходилось лечить болезни, порожденные бедностью и плохим питанием.

Прожив всю жизнь в этой стране, она не ждала многого и не слишком обольщалась; склад ума у Джейн был иронический, и она обладала немалым запасом терпения, которое так необходимо, когда имеешь дело с отсталыми неграми, и побеждает там, где ничего не может добиться воинствующий идеализм.

Прежде всего она отвела акр хорошей земли под огород и сама следила за ним. Трудно сразу изменить привычкам, складывавшимся на протяжении веков, и Джейн проявила немалую выдержку, имея дело с туземцами, которые на первых порах и прикоснуться не хотели к незнакомой им пище. Джейн убеждала их и наставляла, а женщин обучала правилам гигиены и уходу за детьми. Она старалась разнообразить их пищу и закупала в соседних больших поместьях целые мешки цитрусов; фактически в довольно короткий срок Джейн организовала питание для всех работников Вилли – их было добрые две сотни, – и Вилли с радостью принял ее помощь. Соседи посмеивались над Мак-Кластерами, потому что даже теперь негров принято кормить только кукурузной мукой да время от времени, в особо торжественных случаях, закалывать для них быка. Но, вне всякого сомнения, работники Мак-Кластеров были гораздо здоровее, чем большинство негров на других фермах, и в результате ему удавалось выжать из них гораздо больше. В холодные дни, перед тем как негры отправлялись в поле, Джейн раздавала им по жестянке горячего какао из чана, под которым горел медленный огонь; и если кто-либо из соседей проходил мимо и смеялся над ней, она поджимала губы и добродушно говорила: «Это подсказывает нам добрый здравый смысл, только и всего. А кроме того, ведь они такие несчастные, жалкие!»

Поскольку Мак-Кластеров уважали в округе, им снисходительно прощали их чудачества.

Но все это было не просто, совсем не просто. Что пользы было лечить гноящуюся рану на ноге: не пройдет и недели, как она снова загноится, ведь ни у одного из работников не было обуви! Ничего нельзя было поделать с бильхарзией [1]1
  Вид червей, паразитирующих в кишках человека.


[Закрыть]до тех пор, пока все реки кишели червями и пока все негры продолжали жить в темных, закопченных хижинах.

Но детям можно было помочь; Джейн особенно любила самых маленьких негритят. Она знала, что на их ферме умирает меньше детей, чем в любом другом месте, на много миль вокруг, и гордилась этим. Бывало, все утренние часы она проводила с черными женщинами, разъясняя им, что такое грязь, чистота и правильное питание. Когда в поселке заболевал ребенок, она могла ночь напролет просидеть у его постели и горько плакала, если он умирал. Туземцы прозвали ее по-своему – «Добросердечная». Они верили ей. Хотя большинство из них боялось лекарств белых людей, негры предоставляли Джейн поступать по-своему, потому что чувствовали, что она действует из добрых побуждений; и день ото дня всё больше больных толпилось у лечебницы в ожидании приема. Это льстило самолюбию Джейн. Каждое утро в сопровождении своего помощника, боя, она отправлялась к стоявшему за домом Мак-Кластеров большому, крытому тростником зданию с каменным полом, где всегда пахло мылом и карболкой. Джейн проводила там много часов, оказывая помощь матерям и детям, а также работникам, получившим увечье.

Маленького Темби принесли к ней как раз в то время, когда она узнала, что своего ребенка у нее не будет, по крайней мере, еще два года. Темби страдал тем, что местные жители называют «болезнью жаркой погоды». Мать попросила Джейн спасти его, когда болезнь уже зашла далеко. Джейн взяла из ее рук маленький высохший скелетик с сильно вздутым животом и обвисшей шершавой сероватой кожей. «Он умрет», – причитала мать у двери лечебницы, и в голосе ее звучала та нота обреченности, которая всегда очень раздражала Джейн. «Чепуха!» – отрезала она решительно, тем более решительно, что сама боялась печального исхода.

Джейн осторожно уложила ребенка в корзинку, обтянутую полотном, и понимающе переглянулась с боем. Потом строго сказала матери, которая сидела на корточках на полу и беспомощно плакала, закрыв лицо руками: «Перестань реветь! От этого не будет никакого толку. Разве я не вылечила твоего первенца от такой же гадкой болезни?» Но тот малыш был далеко не так серьезно болен.

Джейн отнесла корзину в кухню и поставила у огня, чтобы мальчик согрелся. У поваренка лицо было такое же мрачное, как и у боя, они оба не верили ей, она это чувствовала. «Ребенок не умрет, – сказала себе Джейн. – Я этого не допущу! Не допущу!» И ей почудилось, что если она вызволит из беды маленького Темби, то обретет жизнь и ее собственный, столь страстно ожидаемый ребенок.

Джейн весь день просидела у корзинки, от всего сердца желая, чтобы Темби выжил; рядом, на столике, стояли лекарства, а поваренок и бой помогали ей как могли. Вечером пришла мать со своим одеялом, и обе женщины вместе дежурили у корзинки Темби. Глаза черной женщины, с мольбой устремленные к Джейн, заставляли ее еще сильнее желать победы. Она боролась за жизнь Темби и на следующий день, и еще через день, и в течение долгих ночей, хотя и догадывалась по лицам негров, прислуживавших в доме, что они считают дело проигранным. Однажды на исходе холодной безветренной ночи Джейн прикоснулась к маленькому телу, и оно показалось ей застывшим и бездыханным. Джейн прижала мальчика к груди, стараясь передать ему свое тепло, и шептала снова и снова: «Ты будешь жить, ты будешь жить». И когда взошло солнце, ребенок уже глубоко дышал и в его ножках чувствовалось биение пульса.

Теперь стало ясно, что Темби не умрет, и ощущение счастья и победы наполнило весь дом. Вилли пришел поглядеть на ребенка и с нежностью сказал Джейн: «Чистая работа, старушка. Никогда бы не подумал, что тебе это удастся». Поваренок и бой как умели выказывали Джейн горячие дружеские чувства и даже принесли ей подарки – яйца и маисовую муку. А мать Темби, дрожа от радости, взяла на руки свое дитя, благодарила Джейн, и по лицу ее текли слезы.

Джейн, измученная, усталая, была слишком счастлива, чтобы отдыхать или спать; она думала о ребенке, который у нее родится. Она не была суеверной, и то, что с ней происходило, нельзя было назвать суеверием; просто она чувствовала, что встретилась со смертью лицом к лицу, что смерть с позором бежала от ее дверей и теперь у нее достанет сил творить жизнь, родить своих собственных красивых, крепких детей; она уже видела в своем воображении, как они резвятся подле нее, прелестные дети, зачатые в жестокой схватке с подлой смертью.

В течение месяца мать ежедневно приносила маленького Темби в лечебницу – отчасти для того, чтобы проверить, не вернулась ли к малышу болезнь, отчасти же потому, что Джейн все сильнее к нему привязывалась. Когда же Темби совсем выздоровел и больше не появлялся в лечебнице, Джейн справлялась о нем у поваренка, а иногда даже посылала за Темби: ей хотелось повидать его. Тогда негритянка, сияя улыбкой, приходила к черному ходу дома Мак-Кластеров; маленький Темби был привязан к ее спине, а старший мальчик держался за ее юбку. Радостно улыбаясь, Джейн сбегала по лестнице и с нетерпением ждала, когда отвяжут мешок от материнской спины и она увидит свернувшегося калачиком Темби, его огромные сверкающие глаза. Большой палец одной руки он засовывал в рот, а другой ручонкой для безопасности цеплялся за материнское платье. Джейн уносила мальчика в дом, чтобы показать Вилли. «Смотри, – говорила она с нежностью, – вот мой маленький Темби. Ну не прелестный ли негритенок?»

Темби подрос, стал толстеньким робким парнишкой, который неуверенно ковылял от матери к Джейн. Позднее, когда он уже научился крепко стоять на своих ножках, то, завидев Джейн, бегом бежал к ней и громко смеялся, если она подхватывала его на руки. В большом доме всегда находились для него фрукты или сласти; Джейн нежно обнимала мальчика, а Вилли встречал его веселой, добродушной улыбкой.

Темби было два года, когда Джейн сказала его матери: «В этом году, к началу поры дождей, у меня тоже будет ребенок». Негритянка уже ожидала третьего. И обе женщины, забыв о различии в цвете их кожи, вместе радовались рождению будущих детей.

Некоторое время спустя мать повела маленького Темби поглядеть на колыбельку, в которой лежал крохотный белый мальчик. Джейн протянула Темби руку и сказала: «Здравствуй, милый». Затем, вынув своего ребенка из колыбели, продолжала: «Подойди-ка сюда, погляди на моего малыша, Темби». Но Темби испуганно попятился и заплакал. «Глупый Темби», – ласково пожурила его Джейн и велела принести для него фруктов. Она не могла этого сделать сама, потому что держала свое дитя.

Джейн была совершенно поглощена новыми интересами и очень скоро обнаружила, что снова беременна. Она не забыла маленького Темби, но когда думала о нем, он представлялся ей все тем же неуверенно ступающим по земле карапузом, которого она так любила, когда была бездетной. Как-то она встретила мать Темби. Негритянка вела за руку ребенка. «А где же Темби? – спросила Джейн и только тут заметила, что это и есть Темби. Она ласково поздоровалась с мальчиком, но некоторое время спустя сказала Вилли: «Не правда ли, милый, жалко, что они так быстро становятся взрослыми». «Ну, вряд ли его можно назвать взрослым», – снисходительно усмехаясь, заметил Вилли, глядя на жену, державшую двух малышей на руках. «Куда же ты их денешь, когда у тебя будет целая дюжина и все они захотят вскарабкаться к тебе на колени?» – поддразнил он жену. И они решили повременить года два, а потом пусть родятся еще дети. У родителей Вилли их было девять душ. «Кто сказал: дюжина?» – лукаво воскликнула Джейн, отвечая ему в тон. «А почему бы нет? – спросил Вилли. – Мы можем себе это позволить». «По-твоему, значит, я все могу», – шутливо проворчала Джейн, потому что ей приходилось трудновато. Она не забросила работы в лечебнице, попрежнему там всем распоряжалась, и назначала питание для работников, и за своими детьми присматривала без посторонней помощи – у нее не было даже обыкновенной няньки-негритянки. Джейн и в самом деле нельзя было упрекать за то, что она совсем забыла маленького Темби.

Ей пришлось вспомнить о нем однажды вечером, когда Вилли, как обычно в конце каждой недели, обсуждал со своим помощником положение дел на ферме. Снова не хватало рабочих рук, а дожди были обильные, и земля заросла сорняками. Как ни быстро работали негры, сорняки, казалось, разрастались еще быстрее. Вилли предложил на несколько недель нанять детей, которые пока еще сидят дома с матерями. Он и раньше уже нанимал на легкую работу негритят в возрасте от девяти до пятнадцати лет, и был уверен, что есть ещё немало ребят, которые могут пригодиться ему на ферме. Помощник Вилли обещал проверить, нельзя ли найти еще кого-нибудь.

Вскоре после этого разговора поваренок, улыбаясь, позвал Вилли и Джейн к входной двери, и они увидели маленького Темби – ему уже исполнилось шесть лет. Он гордо стоял там, рядом с отцом, который тоже улыбался во весь рот. «Вот для вас работник», – сказал отец Темби, обращаясь к Вилли и подталкивая вперед мальчика. Опустив голову и засунув пальцы в рот, Темби топтался на месте, как теленочек. Теперь он казался таким маленьким и беспомощным, что Джейн растроганно воскликнула: «Но, Вилли, он еще совсем ребенок!» Темби был почти голый, если не считать нитки бус на его толстеньком животике. Отец Темби объяснил, что его старший мальчик – ему восемь лет – вот уже год пасет телят и почему бы Темби не помочь ему.

– Мне не нужны два пастуха для телят, – возразил Вилли. А потом, нагнувшись к Темби, спросил: – Так, большой человек, сколько денег ты хочешь получать?

Темби еще ниже опустил голову и, переминаясь с ноги на ногу, пробормотал: «Пять шиллингов». «Пять шиллингов в месяц! – возмутился Вилли. – Еще чего! Столько получают десятилетние негритята. – Но, почувствовав руку Джейн на своем плече, поспешно добавил: – Ну, ладно, четыре шиллинга и пять пенсов. Можешь помогать своему большому брату ходить за телятами». Джейн, Вилли, поваренок и отец Темби сочувственно улыбались, глядя, как мальчик, задрав голову, еще больше выпятил животик и, сияя от гордости, заковылял по дорожке. «Да, – вздохнула Джейн, – не думала я… Маленький Темби! Ведь, кажется, только вчера…».

Темби, удостоенный набедренной повязки, стал вместе с братом пасти телят. И когда оба мальчика шествовали за своим стадом, все оборачивались и с улыбкой глядели на крошечного черного человечка, который с важным видом, с полным сознанием значительности своей особы размахивал хворостинкой (отец специально срезал ее для Темби в зарослях), словно совершенно взрослый погонщик, следующий за упряжкой волов.

Телятам полагалось весь день находиться близ крааля; когда коров угоняли на пастбище, Темби садился на корточки рядом с братом под деревом и следил за телятами, с криком вскакивая, если какой-либо из них пытался отбиться от стада. В течение года Темби считался помощником пастуха; а затем его брата включили в партию старших негритят, работавших мотыгой. Темби тогда исполнилось семь лет, и он уже отвечал за двенадцать телят. Некоторые из них были выше его ростом. Обычно такую работу выполняли гораздо более взрослые ребята; но Мак-Кластеру, как и всем фермерам, постоянно не хватало работников, и он был рад буквально каждой паре рук, которую можно было использовать на ферме. «Знаешь, Джейн, твой Темби теперь уже настоящий пастушонок», – со смехом сказал как-то Вилли. «Что! – воскликнула Джейн. – Такой маленький! Да это же невероятно!» Вспомнив о Темби, она ревниво поглядела на своих собственных ребят; Джейн принадлежала к той категории женщин, которым неприятна самая мысль, что их дети могут стать взрослыми. Но теперь у нее было трое сыновей, она действительно была очень занята и забыла про маленького черного мальчика.

Затем однажды произошла катастрофа. Было очень жарко, и Темби заснул под деревом. Его отец явился в дом Мак-Кластеров и, смущенно извиняясь, сообщил, что телята забрались на кукурузное поле и потоптали посевы. Вилли рассердился. Сердиться, правда, было бесполезно, потому что делу все равно нельзя было помочь: телят пасли дети, так как взрослые были нужны для более важной работы, а к тому же можно ли всерьез сердиться на ребенка в возрасте Темби? Вилли велел привести Темби и строго отчитал за совершенное им страшное преступление. Возвращаясь домой, Темби горько плакал; спотыкаясь, брел он в поселок; отцу пришлось вести его за руку; слезы так стремительно текли из его глаз, что Темби не различал, куда идет. Но, несмотря на его слезы и раскаяние, недолгое время спустя все повторилось снова. Он заснул в убаюкивающе-жаркой тени, а когда проснулся под вечер, оказалось, что все телята удрали в поле и вытоптали целые акры кукурузы. Испугавшись предстоящего наказания, Темби с плачем убежал в заросли. Отец нашел его там только поздно вечером и легонько отшлепал за то, что он удрал.

Теперь дело действительно принимало очень серьезный оборот. Вилли был в ярости. Один раз проспать – это плохо, но еще простительно. Но дважды, и в течение одного месяца! Прежде чем вызвать Темби на расправу, Вилли посовещался с его отцом. «Мы должны сделать что-нибудь такое, чтобы мальчишка надолго запомнил, чтобы это было для него хорошим уроком», – сказал Вилли. Отец Темби ответил, что он уже наказал сына. «Ты его высек?» – спросил Вилли, хотя он отлично знал, что негры не бьют своих детей или бьют так редко, что вряд ли Темби в самом деле досталось. «Ты говоришь, что побил его?» – настаивал Вилли, и по тому, как его работник отвел в сторону глаза, говоря: «Да, баас», – догадался, что тот лжет. «Послушай, – сказал Вилли, – мальчишка недосмотрел за телятами и причинил мне убытку фунтов на тридцать. Тут ничего не поделаешь. Разве я могу их взыскать с Темби? Не так ли? Вот я и решил покончить с этим безобразием раз и навсегда». Отец Темби ничего не ответил. «Приведи Темби сюда, в дом, и срежь прут в зарослях, а я высеку мальчишку». «Да, баас», – помолчав, сказал отец Темби.

Узнав о предстоящей расправе, Джейн воскликнула: «Позор! Бить моего маленького Темби…»

Она увела своих детей подальше от дома, чтобы у них не осталось в памяти таких неприятных воспоминаний. Темби привели на террасу. Он дрожал от страха и крепко вцепился в отцовскую руку. Вилли сказал, что вся эта история с поркой ему не по душе, однако она вызвана необходимостью и он намерен довести дело до конца. Вилли взял из рук поваренка длинный гибкий прут, который сам срезал в зарослях, поскольку отец Темби пришел с пустыми руками; чтобы устрашить мальчика, Вилли несколько раз резко взмахнул прутом, со свистом рассекая воздух. Темби задрожал еще сильнее и прижался лицом к отцу. «Поди сюда, Темби». Мальчик не пошевельнулся. Тогда отец подвел его поближе к Вилли. «Нагнись!» Темби не послушался, и отцу пришлось пригнуть его голову, уткнув лицом в свои колени. Тогда Вилли, чувствуя себя неловко, но улыбаясь, скользнул взглядом по лицам поваренка, боя и отца Темби. Лица были угрюмые, недружелюбные. Вилли размахивал розгой над спиной Темби взад и вперед, желая показать, что он намерен только попугать мальчика для его же добра, исключительно с воспитательной целью. Но никто не улыбался ему в ответ. Тогда Вилли произнес грозным, вселяющим ужас голосом: «Ну, Темби, держись!» А затем, настроив себя на торжественный лад, трижды легонько стеганул его и откинул прут в кусты. «Ты никогда больше не будешь так дурно поступать, Темби, правда?» – сказал он. Темби стоял перед ним совсем спокойно, только изредка вздрагивал и избегал его взгляда. Отец ласково взял мальчика за руку и увел домой.

«Ну, все?» – спросила Джейн, появляясь в дверях дома. «Я не сделал ему больно», – сердито ответил Вилли. Он был раздражен и недоволен собой, чувствуя, что негры недовольны им. «Ты только один раз уступи, они все по-своему повернут, – сказал он. – Если ребенок достаточно взрослый, чтобы зарабатывать деньги, – значит, он достаточно взрослый, чтобы отвечать за себя. Как-никак тридцать фунтов!»

«Я думала о нашем маленьком Фредди», – взволнованно сказала Джейн. Фредди был их первенец. Вилли нетерпеливо спросил: «А при чем он здесь?» «О, ни при чем, Вилли. Совсем ни при чем, – со слезами согласилась Джейн. – И все-таки как ужасно! Ты помнишь, Вилли? Помнишь, какое это было прелестное маленькое существо?» Вилли не в состоянии был думать о том, каким прелестным младенцем был Темби; он досадовал на Джейн, зачем было напоминать ему об этом; отношения между супругами некоторое время оставались натянутыми, но недолго, потому что жили они очень дружно и в большинстве случаев смотрели на вещи одинаково.

Телята больше не отбивались от стада. В конце месяца, когда Темби подошел, чтобы получить свое жалованье – четыре шиллинга и пять пенсов, – Вилли улыбнулся ему и спросил: «Ну, Темби, как дела?» «Я хочу больше денег», – дерзко сказал Темби. «Что-о-о! – вскричал пораженный Вилли. Он подозвал отца Темби, стоявшего в группе негров, ожидавших получки: – Твой маленький негодяй дважды упустил телят, а теперь он говорит, что ему мало денег!» Вилли сказал это громко, так, чтобы всё слышали; работники засмеялись. Но Темби высоко держал голову. «Да, баас, я хочу больше денег», – вызывающе сказал он. «Ты получишь хорошую порку», – прикрикнул на него Вилли. Темби надулся и ушел, зажав в руке серебряные монетки. Его провожали насмешливые взгляды.

Темби исполнилось семь лет. Он вытянулся, стал худым и стройным, хотя живот у него попрежнему был вздутый. На этот раз он не плакал и не спотыкался, держался прямо, и видно было, что он очень сердит. Вилли забыл об этом происшествии.

Но и месяц спустя мальчик упрямо стоял на своем и требовал прибавки. Вилли повысил ему жалованье до пяти шиллингов и шести пенсов, сказав со вздохом, что Джейн вконец испортила мальчишку. Темби, чувствуя себя победителем, закусил губы и отошел – сперва вприпрыжку, а когда поровнялся с деревьями, то и вовсе помчался бегом. Он все еще был самый младший из работающих детей, а получал столько же, сколько ребята тремя-четырьмя годами постарше; те недовольно ворчали, но тут ничего нельзя было поделать: все понимали, что он любимчик Джейн.

Теперь, если бы все шло своей обычной колеей, Темби полагалось получить следующую прибавку не раньше чем через год. Но едва прошел месяц, как он снова потребовал прибавки. На этот раз требование Темби позабавило негров, но все же они, правда, не очень-то серьезно, запротестовали: парнишка зарвался; а что касается Вилли, так он обозлился не на шутку. В поведении мальчишки была настойчивость, граничившая с наглостью. «Если ты не перестанешь молоть чепуху, я прикажу твоему отцу выдрать тебя так, что будет больно», – с раздражением сказал Вилли. Мальчик, сердито сверкнув глазами, попытался спорить, но Вилли резко его оборвал. А несколько минут спустя поваренок Мак-Кластеров вызвал Джейн к черному ходу. Там стоял Темби, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Увидев Джейн, он просиял. «Ну что, Темби?..» – рассеянно спросила Джейн. Она только что накормила детей и думала о том, что их надо выкупать и уложить в постель; мысли ее были далеко от Темби. Она даже не сразу узнала его, потому что где-то в глубине памяти все еще хранился образ прелестного черного малыша, который в ее представлении носил имя Темби. Только глаза у него были те же самые: большие, темные, блестящие глаза, теперь с мольбой устремленные к ней. «Скажите хозяину, чтобы он платил мне больше денег», – попросил он. «Но, Темби, при чем тут я? Ты ведь знаешь, что я не имею никакого отношения к ферме», – ласково возразила Джейн.

«Скажите ему, миссус. Скажите ему, моя миссус», – не унимался мальчик.

Джейн начала сердиться, но все же улыбнулась и сказала: «Подожди минутку, Темби». Потом ушла в дом и вскоре вернулась – принесла остатки от ужина ее детей, несколько ломтиков пирога; она завернула их в бумагу и сунула Темби. Она даже почувствовала себя растроганной, когда увидела, как улыбка расцвела на лице ребенка: он до того обрадовался пирогу, что забыл про жалованье. «Спасибо, спасибо», – повторил он несколько раз, потом повернулся и быстро скрылся между деревьями.

Теперь Джейн не удавалось надолго забыть о Темби. Каждое воскресенье он приходил к ней в дом, приносил странные глиняные игрушки для детей или найденное в зарослях яркое птичье перо, а то и просто пучок полевых цветов, перевязанный жгутиком из травы. Джейн всегда сердечно встречала его, разговаривала с ним и отдаривала чем могла. Потом у нее родился еще один ребенок, и снова было очень много хлопот. Иногда она бывала слишком занята, чтобы самой подойти к дверям черного хода. Она передавала Темби через прислугу яблоко или сласти.

Как-то утром Темби появился в лечебнице; у него был перевязан палец на ноге. Джейн сняла грязную тряпку и обнаружила под ней маленькую царапину; ни один местный житель, ни ребенок, ни взрослый, не придал бы ей никакого значения. Однако она по всем правилам перевязала ранку и даже согласилась переменить повязку, когда несколько дней спустя он снова появился в лечебнице. Не прошло и недели, как оказалось, что Темби порезал руку, «Послушай, Темби, – нетерпеливо сказала Джейн. – Лечебница существует не для такой чепухи». Темби, словно не расслышав, смотрел на нее; в его больших темных глазах была такая настойчивость, что Джейн стало не по себе, и она велела бою перевести ее слова на местный диалект, решив, что Темби ее не понял. Тогда Темби сказал, запинаясь: «Миссус, моя миссус, я пришел только для того, чтобы повидать вас». Джейн рассмеялась и прогнала его. Он ушел, но не далеко. Позднее, когда остальные пациенты разошлись, Джейн увидела, что он стоит неподалеку, с надеждой глядя на нее. «Это еще что?» – спросила она уже с некоторым раздражением, потому что из дому до нее доносился плач новорожденного.

«Я хочу работать для вас», – сказал Темби.

«Но, Темб, мне не нужен второй бой. А кроме того, ты слишком мал для домашней работы. Быть может, когда подрастешь…»

«Разрешите мне присматривать за детьми».

Джейн не улыбнулась, потому что на фермах было принято нанимать в няньки к белым детям негритят, которые были не намного старше своих питомцев. В другое время она, может быть, и подумала бы об этом всерьез, но не теперь.

«Темби, – сказала Джейн, – я только что договорилась с няней. Она будет помогать мне. Я не забуду о тебе, и если потребуется кто-нибудь в помощь няне, я пошлю за тобой. Но прежде всего, ты должен научиться хорошо работать. Смотри как следует за телятами, не допускай, чтобы они отбивались от стада; тогда мы поверим, что ты хороший мальчик, и ты придешь к нам в дом, чтобы помогать мне ухаживать за детьми».

На этот раз Темби уходил от нее медленно и неохотно; a некоторое время спустя, выглянув из окна, Джейн увидела, что он стоит у самых зарослей и что-то высматривает. Она велела бою прогнать Темби, сказать ему, что она не позволяет слоняться без дела вокруг ее дома.

Джейн тоже теперь признавалась себе, что она «испортила» Темби, что он слишком много воображает о себе.

После этого в течение довольно долгого времени не произошло никаких событий.

А потом у Джейн пропало бриллиантовое обручальное кольцо. Обычно она довольно часто снимала его, когда делала домашнюю работу, и сперва исчезновение кольца даже не встревожило ее. А через несколько дней она обыскала весь дом, но так и не нашла его. Немного спустя исчезла жемчужная брошь. А затем еще несколько мелких предметов – ложка, которой кормили малыша, ножницы, серебряная кружка. Джейн раздраженно сказала Вилли, что в доме, должно быть, завелись духи. «Ложка только что была у меня в руке, а едва я отвернулась, она пропала. Это просто глупо. Вещи так не исчезают». «Может быть, чернокожие духи, – предположил Вилли. – Как насчет поваренка?» «Не говори глупости», – поспешно сказала Джейн. – Оба боя живут у нас с тех пор, как мы приехали на ферму». Тем не менее у нее тоже зародилось подозрение. Существовало давнее, незыблемое правило: нельзя доверять ни одному черному, как ни дружественно он к тебе расположен; поскреби любого из них – и обнаружишь вора. Джейн поглядела на Вилли, поняла, что его тревожат те же мысли и что он стыдится в этом признаться. Оба боя были, можно сказать, их личными друзьями. «Вздор, – твердо сказала Джейн, – я не верю в это». Решения загадки так и не нашли, а вещи продолжали пропадать.

Однажды отец Темби сказал, что ему очень нужно поговорить с хозяином. В руках у него был узелок, он развязал его, расстелил на земле – тут были все пропавшие вещи. «Не может быть, чтобы их взял Темби», – заволновалась Джейн. А отец Темби в большом смущении объяснил, что ему случилось проходить мимо скотного крааля и он увидал, что мальчишка сидит в тени, у муравейника, и играет своими сокровищами. «Он, понятно, не имел представления об их ценности, – с надеждой воскликнула Джейн. – Просто они такие блестящие, сверкающие». И в самом деле, глядя на серебро и бриллианты, ярко сверкавшие при свете лампы, легко было понять, как зачаровала их игра ребенка. «Ну, – сказал практический Вилли, – как же мы теперь поступим?» Джейн, не отвечая прямо на вопрос, беспомощно воскликнула: «Ты представляешь, как этот чертенок по целым неделям следил за мной, когда я хлопотала по дому, а потом быстро, как змея, проскальзывал сюда, стоило мне повернуться к нему спиной». «Да, но что же нам делать?» «Надо с ним хорошенько поговорить», – решила Джейн, сама не понимая, почему ее охватила такая тревога и растерянность. Она и сердилась и огорчалась – было какое-то отвратительное упрямство в этом обдуманном, преднамеренном воровстве, и связывать случившееся с маленьким Темби, которого она спасла от смерти, было невыносимо.