Текст книги "Выстрел в лицо"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– В конце концов арестовали, – устало откликнулась она. – После того, как занес заразу еще одному пациенту. Бедняге не повезло – он погиб. Вот тогда к этому дантисту в гости пожаловали инспекторы из санитарной инспекции. Они-то и выяснили, что операционная этого негодяя – и инструменты, и даже мебель – кишмя кишит микробами. Чудо, что от его рук погиб один человек, а не несколько десятков. В общем, на этот раз его отправили за решетку. Приговорили к шести годам тюрьмы. Судебное разбирательство растянулось на два года, так что отсидеть ему оставалось четыре. Но потом вышло постановление о indulto, и его отпустили на свободу.

– И что случилось потом?

– Он вернулся к работе, – с невыразимой горечью в голосе произнесла графиня.

– Как так?

– Не стоматологом, a odontotechnici, – объяснила она.

Дивясь про себя глупости закона, Брунетти прикрыл глаза. Ну в какой еще стране такое могло произойти?

– Но ему больше не удалось никого покалечить, – спокойно продолжила графиня.

– Почему?

– Его убили. Это произошло в Монтебеллуне – он переехал туда и открыл кабинет. Кто-то вломился к нему в дом. Дантиста убили, а его жену изнасиловали.

Брунетти помнил это дело. Два года назад, летом. Незаконное проникновение со взломом и убийство, так и оставшееся нераскрытым.

– Его застрелили, верно? – спросил Брунетти.

– Да.

– А с ней вы никогда это не обсуждали?

– Зачем? – графиня удивленно на него посмотрела. – Что, надо было спросить, не легче ли ей оттого, что он умер? – Увидев, как смутился Брунетти, она немного смягчилась: – Я прочла про это убийство в газете и узнала его имя. Но подробно расспрашивать Франку не решилась.

– А вообще вы с ней про этого дантиста когда-нибудь говорили?

– Кажется, всего один раз, когда его приговорили к тюрьме, – ответила она. – В любом случае это было много лет назад.

– И что вы ей сказали?

– Я спросила, читала ли она в газетах о его аресте. О том, что его приговорили к тюремному заключению. Она сказала, что читала.

– И?

– И тогда я спросила, что она по этому поводу думает. – Не дожидаясь реакции Брунетти, графиня добавила: – Она сказала, что это ровным счетом ничего не меняет. Ни для нее, ни для других пострадавших, ни тем более для того несчастного, которого он убил.

Брунетти обдумал ее слова.

– Как думаете, это значило, что она его простила? – спросил он.

Графиня бросила на Брунетти долгий задумчивый взгляд.

– Возможно, и значило, – сказала она и холодно добавила: – Но я очень надеюсь, что она его не простила.

28

Брунетти ушел вскоре после этого разговора. Стоя на улице позади palazzo, он набрал рабочий номер Гриффони. Комиссар сообщила ему, что сегодня утром синьора Маринелло покинула квестуру в сопровождении своего адвоката. Документы уже отнесли вниз, но Гриффони предложила перезвонить Брунетти через несколько минут и продиктовать ему номер мобильного Маринелло. Дожидаясь ее звонка, Брунетти брел в сторону причала возле дворца Ка’Реццонико, где можно было сесть на катер, идущий в любую часть города.

Гриффони позвонила раньше, чем он успел добраться до imbarcadero [57]57
  Пристань (ит.).


[Закрыть]. Брунетти объяснил ей, что хочет обсудить с Маринелло события вчерашней ночи.

– Почему она в него выстрелила? – задала вдруг ему вопрос Гриффони.

– Ты же сама видела, – удивился Брунетти, – он собирался ее ударить.

– Ну да, видела, – нетерпеливо сказала Гриффони, – но я не про это. Зачем она в него третью пулю-то пустила? Господи, да он ведь и так уже лежал на полу с двумя пулями в брюхе, а она еще и в лицо ему выстрелила. Вот чего я не понимаю.

Брунетти подозревал, что он-то как раз понимает, почему Франка это сделала, но предпочел оставить свои соображения при себе.

– Потому-то я и хочу с ней поговорить, – соврал он.

Он вновь вызвал в памяти сцену убийства: Гриффони стояла у перил, значит, пару на лестничной площадке внизу она видела совсем под другим, нежели он, углом зрения.

– А что, собственно, ты видела? – спросил он.

– Я видела, как он вытащил пушку, потом передал ее Франке, а потом занес кулак, чтобы ее ударить.

– Тебе удалось что-нибудь расслышать?

– Нет, слишком далеко они стояли. Да еще охранники по лестнице топали. Я не видела, чтобы он ей что-то говорил, а Франка стояла ко мне спиной. А что, ты что-то слышал?

Брунетти в тот момент был совершенно глух.

– Нет, – ответил он. – Но должно же быть хоть какое-то объяснение его поступкам, – добавил он.

– И, кстати, ее поступкам тоже, – заметила Гриффони.

– Да, разумеется.

Поблагодарив Гриффони за продиктованный номер мобильника, Брунетти нажал отбой.

Франка Маринелло ответила после второго гудка. Она, похоже, удивилась, услышав голос Брунетти.

– Ваш звонок означает, что мне опять придется ехать в квестуру? – спросила она.

– Нет, синьора, конечно нет. Но я был бы вам очень благодарен, если бы вы позволили мне приехать к вам для разговора.

– Понятно, – откликнулась Франка и замолчала. – Думаю, поговорить нам удобнее не у меня дома, а где-нибудь еще, – после долгой паузы сказала она, никак не объяснив свое решение.

– Как пожелаете, – отозвался Брунетти, которому на ум сразу пришел ее муж.

– Я смогу встретиться с вами примерно через двадцать минут. Вам до площади Санта-Маргарита удобно добираться?

– Вполне, – ответил он, про себя удивившись ее выбору – это был один из самых бедных кварталов города. – Где именно вы хотите встретиться?

– На той стороне, что напротив аптеки, есть отличное кафе-мороженое, – предложила Франка.

– Прекрасно, – одобрил Брунетти.

– Тогда, значит, через двадцать минут?

– Договорились.

Когда Брунетти добрался до места, Франка уже сидела за столиком в глубине зала. Увидев, как он входит в кафе, она привстала и помахала рукой, и Брунетти в который уже раз поразился ее противоречивой внешности. Если смотреть от шеи и ниже, перед ним стояла обычная женщина чуть за тридцать, одетая со вкусом, но не вычурно: черные облегающие джинсы, дорогая обувь, бледно-желтый кашемировый свитер и разноцветный шелковый шарф. Но стоило Брунетти поднять глаза чуть выше этого самого шарфа, и все мигом менялось – перед ним оказывалось лицо типичной стареющей жены американского политика: слишком туго натянутая кожа, слишком большой рот, глаза, во множестве мест подтянутые усилиями хирургов.

Брунетти поприветствовал Франку, снова отметив про себя ее крепкое рукопожатие.

Они устроились за столиком. Тут же рядом возникла официантка, но Брунетти совершенно ничего не хотелось.

– Мне, пожалуйста, ромашковый чай, – попросила Франка, и Брунетти вдруг понял, что как раз от ромашкового чая, пожалуй, не откажется. Он кивнул, и официантка, записав заказ, ушла обратно за стойку.

Брунетти не знал, с чего начать разговор.

– Вы часто здесь бываете? – наконец спросил он. Он чувствовал себя крайне неловко, задавая свой на редкость глупый вопрос.

– Летом – частенько, – ответила она. – Мы тут живем неподалеку. Я люблю мороженое, – добавила Франка и бросила взгляд на площадь за большим окном. – И площадь эту я тоже очень люблю. Она такая… Даже не знаю, как сказать. Жизнерадостная, что ли. Тут всегда полно людей. – Взглянув на Брунетти, она добавила: – Мне кажется, даже очень много лет назад тут было все то же самое – обычное место, где живут обычные люди.

– «Тут» – это возле площади или в самом городе? – не понял Брунетти.

Франка задумалась.

– Думаю, и то и другое. Маурицио часто рассказывает, каким город был раньше, но я-то этого никогда не видела. Я на Венецию смотрю не как коренная горожанка, а как иностранка, как туристка. Да и прожила я тут совсем недолго.

– Ну, недолго, только если судить по венецианскому времени, – заметил Брунетти.

Комиссар счел, что они уже обменялись достаточным количеством любезностей.

– Кстати, – заговорил он, – я тут наконец перечитал Овидия.

– А, – ограничилась коротким возгласом Франка. – Думаю, даже если бы вы прочли книгу раньше, это ничего бы не изменило.

Интересно, что это должно было изменить? Брунетти решил не задавать Франке этот вопрос.

– Может, расскажете мне об этом поподробнее? – попросил он.

Их беседу прервало появление официантки. В руках она держала большой поднос, на котором стояли чайник, маленькая баночка меда, две чашки и блюдца.

– Я вспомнила, синьора, что вы предпочитаете пить этот чай с медом, – сказала она, выгрузив заказ на стол.

– Как это любезно с вашей стороны, – откликнулась с улыбкой в голосе, но не на устах, Франка Маринелло.

Официантка удалилась; Франка открыла крышку чайника и несколько раз подергала чайные пакетики за шнурки, затем водрузила крышку на место.

– Когда пью ромашковый чай с медом, всегда вспоминаю кролика Питера [58]58
  Персонаж сказок английской писательницы Беатрис Поттер.


[Закрыть], – призналась женщина, беря в руки чайник. – Если ему случалось заболеть, мама всегда поила его таким чаем, – продолжила она, покручивая чайник в руках.

Брунетти читал эту книгу детям, когда те были маленькими, и помнил, что в ней все было именно так, как говорила Франка, но не стал делиться с ней этим воспоминанием.

Франка разлила чай, добавила себе в чашку немного меда и передала баночку Брунетти. Комиссар тоже запустил в мед ложку, пытаясь припомнить, добавляла ли старая синьора Крольчиха в свой целебный чай мед или нет.

Чай был еще чересчур горячим, и Брунетти, зная это, даже не стал его пробовать.

– Как вы с ним познакомились? – спросил он, решив не возвращаться к обсуждению Овидия.

– С кем? С Антонио?

– Да.

Франка задумчиво перемешала ложечкой чай, затем выложила ее на блюдце и прямо взглянула на Брунетти:

– Я так понимаю, что если я расскажу вам, как с ним познакомилась, то мне придется рассказать и все остальное.

– Я был бы этому очень рад, – честно признался Брунетти.

– Ну, раз так… – Франка вновь принялась мешать чай. Она бросила взор на Брунетти, потом уставилась на свою чашку. – У моего мужа очень много деловых партнеров, – наконец сказала она.

Брунетти молчал.

– Некоторые из них… – Франка замялась. – Понимаете, они из тех людей, которые… К которым я не хочу иметь никакого отношения. – Она посмотрела на комиссара, чтобы убедиться, что тот ее слушает. – Несколько лет назад, – продолжила она, – он начал сотрудничать… – Франка внезапно прервалась. – Нет, это слово тут совершенно не подходит. Слишком уж неопределенное, слишком расплывчатое. Для каких-то своих дел, вполне законных, Маурицио подрядил компанию, управляли которой бандиты. Он об этом знал. – Глотнув чаю, Франка добавила еще меда и вновь принялась перемешивать его ложкой. – Уже позже я узнала, что все началось с того ужина.

Брунетти про себя отметил, что Франка, что бы она ни собиралась ему рассказать, не упомянула, каким образом ей удалось добыть эти сведения.

– Маурицио отправился с самыми важными из них в ресторан – они решили отметить заключение контракта, или сделки, или как там они предпочитали это называть. Я туда идти отказалась, и Маурицио сказал им, что я больна. Это была единственная причина, которую они сочли бы достаточно уважительной, чтобы не оскорбиться. Но они все поняли. И все-таки оскорбились. – Франка посмотрела на Брунетти. – Вы с такими людьми куда чаще меня общаетесь и наверняка знаете, как для них важно, чтобы все демонстрировали им свое уважение. – Брунетти кивнул, и она добавила: – Думаю, тогда-то все и началось – и все из-за того, что Маурицио не привел меня к ним на встречу. Впрочем, это не важно, – пожала плечами она. – Просто всегда любопытно, откуда что пошло. Комиссар, пейте чай, – неожиданно велела она. – Остывший он невкусный.

Значит, теперь я для нее комиссар, подумал Брунетти. Ну-ну. Он послушно отпил из своей чашки: с первым же глотком ему вспомнилось детство и как он валялся в постели с гриппом или простудой.

– Когда он сказал им, что я больна, – продолжила рассказ Франка, – пригласивший его мужчина спросил, что со мной такое. А мне в тот день в очередной раз лечили зубы, – сказав это, она взглянула на Брунетти, желая удостовериться, что он понимает всю важность ее слов. Брунетти кивнул. – Это входило в мою программу реабилитации. – Франка сделала глоток чая. – Маурицио, очевидно, понял, что их обидело мое отсутствие, и потому рассказал им больше, чем следовало; в любом случае, в общих чертах они поняли, что со мной произошло. Наверняка расспрашивал мужа Антонио, – сказала она. – Антонио при желании мог очаровать кого угодно, – ледяным голосом добавила Франка.

Брунетти промолчал.

– В общем, Маурицио хоть и не в деталях, но все же рассказал им, что со мной случилось. И видимо, стоило ему это сказать… – Франка умолкла. – А вы случайно не читали пьесу про Бекета [59]59
  Томас Бекет(1118–1170) – архиепископ Кентерберийский и канцлер Англии. Выступал против политики короля Генриха II, направленной на подчинение Церкви светской власти.


[Закрыть]и Генриха какого-то там? – спросила она.

– Генриха Второго, – подсказал Брунетти.

– Ну раз читали, наверное, помните ту сцену, где король спрашивает у своих рыцарей, не желает ли кто-нибудь из них избавить его от одного слишком назойливого церковника. Ну или что-то в этом духе.

– Помню, – откликнулся Брунетти. Он хотел во имя исторической справедливости заметить, что эта байка, скорее всего, целиком и полностью выдумана, но решил промолчать – момент для лекций был не самый подходящий.

Уставившись к себе в чашку, Франка заговорила.

– Все-таки римляне были куда проще и честнее, – неожиданно для Брунетти заявила она. – Вот так все и произошло, – продолжила она, сделав вид, будто ни про каких римлян и не упоминала. – Я так думаю, все было так: Маурицио поведал им, что со мной стряслось, рассказал про фальшивого стоматолога и про то, что он натворил. Сказал, что его посадили в тюрьму, но он уже освободился. Подозреваю, в конце он еще и проехался насчет того, что в нашей стране нет ни суда, ни справедливости… Ну, что-нибудь в этом духе.

Брунетти казалось, что она говорит как-то механически, словно повторяет затверженный наизусть текст – может, много раз говорила все это самой себе? Франка вздохнула:

– Но люди всегда так говорят, верно? – Она взяла в руки чашку, но пить не стала. – А Антонио всего этого оказалось вполне достаточно. Как же, появился повод кому-нибудь насолить, чего же лучше и желать? – Франка тихо и аккуратно поставила чашку на блюдце.

– Он что-нибудь говорил вашему мужу? – спросил Брунетти.

– Нет, ничего. Я уверена, что Маурицио тогда подумал, что этим разговором все и закончилось.

– А вам он про эту беседу не рассказывал? – задал вопрос Брунетти и, встретив ее непонимающий взгляд, уточнил: – «Он» – в смысле муж.

– Нет, конечно нет! – изумленно воскликнула она. – Он вообще не знает, что я в курсе всей этой истории. В этом-то все и дело, – почти прошептала она.

– Понятно, – произнес Брунетти, хотя, если честно, с каждой минутой понимал все меньше и меньше.

– Через несколько месяцев того дантиста убили. Мы с Маурицио были в Америке, когда это произошло, и узнали обо всем, только вернувшись домой. К нам приехали полицейские из Доло, но Маурицио сказал им, что нас не было в стране, и они потеряли к нам всякий интерес. – Франка умолкла. Брунетти думал, что на этом ее рассказ завершится, когда она вдруг добавила: – А еще ведь жена…

Женщина прикрыла глаза, и какое-то время они сидели в тишине. Брунетти молча допил чай и вновь наполнил чашки.

– Разумеется, убил его Антонио, – обыденным тоном сказала Франка.

Разумеется, молча согласился Брунетти.

– Он не сообщил вашему мужу о том, что сделал? – спросил он, гадая, не сведется ли все в конце концов к банальному шантажу. Это бы объяснило ее визит в квестуру.

– Нет. Зато сообщил мне. Позвонил как-то и напросился в гости – я уж даже и не помню, под каким предлогом. Сказал, что он – один из деловых партнеров моего мужа, – с явным отвращением в голосе сказала Франка. – Вот я и пригласила его к нам в квартиру. Там-то он мне все и рассказал.

– Что именно он вам сказал?

– Да все. Согласно версии Антонио, Маурицио ясно дал ему понять, чего он хочет, и Антонио просто выполнил его просьбу. – Франка посмотрела Брунетти в глаза, и ему показалось, что она уже сказала все, что хотела, и теперь ждет от него ответа. – Но такого просто не может быть, – добавила она, стараясь говорить уверенно.

– И вы ему поверили? – помолчав какое-то время, спросил Брунетти.

– Поверила ли я, что Антонио убил дантиста?

– Да.

Франка уже собиралась ответить, когда с площади вдруг донесся громкий радостный визг какого-то ребенка, и она перевела взгляд за окно.

– Странно, – протянула она. – Тогда я увидела Антонио впервые в жизни, но мне даже в голову не пришло усомниться в его словах.

– А в то, что убить дантиста его попросил ваш муж, вы поверили?

Если Брунетти и думал, что шокирует Франку таким вопросом, то ее реакция должна была его разочаровать.

– Нет, – отрезала она. – Маурицио никогда бы на такое не пошел, – тоном, не терпящим возражений, сказала женщина. Она вновь перевела взгляд на Брунетти. – Единственное, что он сделал – проболтался им о моем несчастье. Кто еще мог им рассказать? И как в противном случае Антонио узнал бы имя дантиста? – В ее голосе слышалась боль. – Но сам Маурицио… – Франка сделала паузу. – Как бы он ни проклинал дантиста, но просить Антонио убить его? Никогда.

– Понятно, – отозвался Брунетти. – Когда Антонио пришел к вам в тот раз, он сказал что-нибудь еще?

– Сказал, – кивнула Франка. – Он был полностью уверен, что Маурицио не хотел бы, чтобы я обо всем этом узнала. Сначала он заявил, что Маурицио прямо так и велел им: «Убейте его», но, убедившись, что в эту туфту я не верю – вы поймите, Антонио был кем угодно, но только не дураком, – сразу изменил историю. Теперь он уверял меня, что Маурицио просто предположил возможность такого убийства, но при этом назвал им полное имя дантиста. Помню, Антонио еще все спрашивал меня: неужели я верю, что существует какая-то еще причина, по которой он сообщил им его имя? – Франка замолчала, и Брунетти в очередной раз подумал, что она закончила, и в очередной раз ошибся. – А еще его жена, – добавила она.

– Чего он от вас хотел? – спросил Брунетти.

– Не чего, а кого. Меня, комиссар, – с грубоватой прямотой ответила Франка. – Я два года с ним встречалась, и прекрасно знаю, что он за птица… – Она замялась, подыскивая нужные слова. – Он был человеком… с мерзкими наклонностями. – Брунетти никак не прокомментировал ее слова, и Франка продолжила: – Как сын Тарквиния, комиссар. Точь-в-точь, как сын Тарквиния.

– Террасини не угрожал вам, что сообщит все полиции? – спросил Брунетти, хотя ему самому это казалось маловероятным: обратись Антонио в полицию, ему пришлось бы признаться в убийстве.

– Нет-нет, ничего такого не было. Он просто сказал, что моему мужу совсем не хотелось, чтобы мне стало известно о том, что он натворил. Ни один мужчина, заявил Антонио, не пожелает, чтобы жена узнала о нем такое. – Франка повернула голову, и Брунетти увидел, как туго натянулась кожа на ее шее. – Он убеждал меня, что Маурицио несет полную ответственность за то, что случилось. – Она покачала головой. – Говорю вам, он был вовсе не дурак. Кстати, он учился в католической школе, – добавила она. – У иезуитов.

– И что он сделал потом? – продолжил беседу Брунетти.

– Предложил нам заключить соглашение – он так и сказал: «соглашение», – чтобы до Маурицио так и не дошло, что я в курсе произошедшего.

– Такое же «соглашение», какое сын Тарквиния навязал Лукреции? – уточнил Брунетти.

– Именно, – устало ответила Франка. – Если я соглашусь принять его условия, сказал он, Маурицио никогда не узнает, что мне все известно. Что это он рассказал им о дантисте и предложил Антонио эту «сделку» – разумеется, согласно версии Антонио. И что он сообщил ему имя дантиста. – Франка обхватила ладонями чайник, словно внезапно озябла.

– И? – спросил Брунетти.

– И тогда я, чтобы спасти честь своего мужа… – начала Франка, увидела, как изменилось выражение лица Брунетти, и с нажимом повторила: – Да, комиссар, для того, чтобы спасти его честь и позволить ему и дальше верить, что я уважаю и люблю его – а это чистая правда, так как я и впрямь люблю, любила и всегда буду его любить, – я согласилась на условия Террасини. Это был единственный выход. – Отняв ладони от теплых боков чайника, она аккуратно положила руки на стол.

– Ясно, – кивнул Брунетти.

Франка жадно осушила чашку, забыв добавить в чай меду.

– Вам это кажется странным, да? – спросила она.

– Синьора, я не уверен, что слово «странный» здесь подходит, – уклонился от ответа Брунетти.

– Знаете, комиссар, я на все готова, чтобы защитить честь моего мужа. Даже если он и в самом деле приказал им убить того человека! – Франка произнесла это так громко, что две женщины за столиком у входа удивленно обернулись – кто это там расшумелся.

– Тогда, в Австралии, Маурицио ни на минуту не отходил от меня. Он каждый день приезжал в больницу, каждый божий день! А когда меня перевели в отдельную палату, сидел со мной с утра до ночи. Он забросил все дела, не интересовался бизнесом, занимался только мной. Сын постоянно ему названивал, требовал, чтобы отец срочно возвращался, но он оставался со мной. Держал меня за руку. Подтирал за мной, когда меня рвало, – тихим, бесстрастным голосом говорила Франка. – А потом, когда все кончилось, после всех этих операций… Он меня не разлюбил. – Взгляд ее затуманился. Мыслями Франка была в Австралии. – Когда после последней операции я захотела посмотреть на себя, мне пришлось идти в общий туалет. В моей палате не было зеркала. Маурицио приказал его убрать. Сначала я не обратила на это внимания, мне было не до того. Но потом это показалось мне странным. Я спросила его, почему здесь нет ни одного зеркала. – Франка рассмеялась, тихо и мелодично: прекрасный звук, подумал Брунетти. – А он сказал, что понятия не имеет, что сам только что заметил, но, наверное, в Австралии не принято вешать зеркала в больничные палаты. Тем же вечером, как только Маурицио ушел, я выбралась из палаты и по коридору дошла до общего туалета. И увидела вот это. – Франка ткнула себе в лицо и облокотилась на стол, прижав к губам три изящных пальца – она как наяву видела то зеркало и свое отражение в нем. – Это было ужасно. Носить эту бессмысленную, бесполезную маску – ни улыбнуться, ни нахмуриться, ничего! – Франка отняла от губ пальцы. – Но главное потрясение ждало меня впереди. Когда меня увидели другие люди. Я понимаю, что чувства просто так не скроешь. Первой реакцией посторонних на мое лицо был страх. Но спустя мгновение он сменялся пуританским осуждением, как бы они ни пытались его скрыть. «La super liftata», – сказала Франка звенящим от гнева голосом. – Вот как они меня зовут.

Брунетти решил, что на этом ее рассказ подошел к концу, но вновь ошибся.

– На следующий день я призналась Маурицио, что нашла зеркало и видела, на кого стала похожа. Но он заявил, что это совершенно не важно. Я до сих пор помню, как он махнул рукой и сказал: «Sciochezze» [60]60
  Здесь:ерунда (ит.).


[Закрыть], как будто его вообще не волновало, что мое лицо превратилось в кошмар. – Франка отставила в сторону чашку и блюдце. – И знаете, я ему поверила. Я и сейчас верю, что он не кривил душой, говоря это. Для него я – все та же юная девушка, на которой он когда-то женился.

– А что насчет последних двух лет? – спросил Брунетти.

– Что вы имеете в виду? – вскинулась Франка.

– Неужели он так ничего и не заподозрил?

– Заподозрил что? Что Антонио был моим – как бы это сказать? Моим возлюбленным? Пойдет ему такое название?

– Не очень, – признался Брунетти. – Так что, ваш муж ни о чем не подозревал?

– Надеюсь, что нет, – последовал немедленный ответ. – Но я не в курсе, о чем знает мой муж, а о чем не знает. Если он вообще позволяет себе об этом думать. Для него не было секретом, что мы с Антонио проводим много времени вместе, но, как мне кажется, он боялся задавать мне лишние вопросы. А сама я ничего не могла ему рассказать, понимаете? – Откинувшись в кресле, Франка скрестила на груди руки. – Все это страшно банально, не так ли? Старик-муж и его молодая женушка. Разумеется, супруга при первой возможности найдет себе любовника, как же иначе.

– «И оба мы от правды далеки» [61]61
  Шекспир. Сонет 138. Перевод С. Маршака.


[Закрыть], – неожиданно для самого себя произнес Брунетти.

– Что-что? – не поняла она.

– Да нет, ничего. Просто моя жена так часто говорит, – ответил Брунетти, не вдаваясь в дальнейшие объяснения – он и сам не очень понимал, из каких закоулков памяти извлек вдруг эту цитату. – Вы не расскажете, что произошло между вами вчера вечером? – спросил он.

– Рассказывать-то особенно нечего, – откликнулась Франка все тем же уставшим голосом. – Антонио велел встретить его у входа. Я никогда с ним не спорила. Подчинилась и на этот раз.

– А как же ваш муж?

– Боюсь, он привык к этому так же, как и я, – ответила она. – Я предупредила его, что вечером меня не будет, а он ничего не стал выпытывать.

– Но вы ведь не появились дома и утром. Как же так?

– Стыдно признаваться, но Маурицио привык и к этому, – грустно отозвалась Франка.

– А, – только и нашелся что сказать Брунетти. – Так что там произошло?

– Комиссар! – Франка облокотилась о стол и положила подбородок на сложенные руки. – А почему я должна вам это рассказывать?

– Потому что рано или поздно вам придется излить кому-нибудь душу, а я – вполне подходящая кандидатура, – не моргнув глазом, ответил Брунетти.

Ему показалось, что взгляд Франки смягчился.

– Впрочем, я всегда знала, что тот, кто любит Цицерона, не может быть плохим человеком, – вымолвила она.

– Не такой уж я и хороший, – совершенно искренне сказал Брунетти. – Но меня гложет любопытство, и я бы хотел помочь вам – насколько это позволительно в рамках закона, естественно.

– Цицерон всю свою жизнь врал напропалую, не правда ли? – спросила вдруг Франка.

Брунетти сначала оскорбился – пока не сообразил, что она задала ему вопрос, а не сравнила его с древним оратором.

– Во время судебных разбирательств, вы хотите сказать? – уточнил он.

– Да. Он подделывал улики, подкупал свидетелей, если их можно было подкупить, искажал истину, да и вообще, пользовался самыми низкопробными и подлыми трюками, известными адвокатам. – Франка с явным удовольствием перечисляла список прегрешений Цицерона.

– Но личной жизни это не касалось, – заметил Брунетти. – Может, он и впрямь был тщеславным и слабым человеком, но никто не посмел бы назвать его подлецом. Он был честен и смел, – сказал он.

Франка внимательно смотрела на комиссара, обдумывая его слова.

– Я сказала Антонио, что вы из полиции и пришли, чтобы его арестовать, – заговорила она. – Он всегда таскал с собой пушку. Я успела хорошо его изучить… – сказала она и вдруг умолкла, ка к будто прислушивалась к звуку собственного голоса. – Я знала, что ему ничего не стоит пустить в дело пистолет, – продолжила Франка. – Но потом он увидел, что у вас – и у вашей коллеги – в руках оружие, и я шепнула ему, что стрелять нет никакого смысла, ведь семейные адвокаты вытащат его из любых неприятностей. – Франка поджала губы, и Брунетти вздрогнул – это было на редкость непривлекательное зрелище. – И он мне поверил. Хотя, может, он просто растерялся и не знал, что делать. Я велела отдать мне пистолет, и он послушался, – заключила она.

Громко хлопнула дверь, и они, вздрогнув, обернулись на шум. Оказалось, мамаша с коляской безуспешно пыталась выбраться из кафе на улицу. Одна из двух женщин, занимавших столик у входа, вскочила и придержала мамаше дверь, выпуская ее наружу.

Брунетти посмотрел на Франку:

– А что вы сказали ему потом?

– Я ведь уже упоминала, что к тому моменту я прекрасно знала, что он собой представляет? – уточнила она.

– Да, – кивнул Брунетти.

– Ну так вот. Я сказала ему, что он – педик. И трахается как педик. И вообще, он захотел меня только потому, что я не похожа на настоящую женщину. – Франка выжидающе смотрела на Брунетти, но тот молчал. – Разумеется, это полный бред. Но я знала Антонио и предугадала развитие событий. – Франка говорила тихим бесцветным голосом, из которого, казалось, давным-давно вымыли, выполоскали все эмоции. – Антонио был известен единственный способ противодействия и сопротивления – насилие, – с почти академической беспристрастностью констатировала она. – Я знала, какой будет его реакция. И застрелила его. – Она умолкла. Брунетти не произнес ни звука, и Франка продолжила: – Когда он упал, меня охватили сомнения. Убила я его или только ранила. И для верности я выстрелила еще раз, прямо ему в лицо. – Собственное лицо Франки при этих словах осталось безучастным.

– Понятно, – наконец выдавил из себя Брунетти.

– И я бы сделала это еще раз. Честное слово, комиссар, я бы убивала его снова и снова. – Брунетти так и подмывало спросить почему, но он сдержался: чувствовал, что Франка и так скажет. – Говорю вам: он был подонком с мерзкими наклонностями.

И Франка замолчала.