Текст книги "Выстрел в лицо"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

26

Васко потребовалось всего несколько минут, чтобы, не сходя с верхних ступенек лестницы, убедить высыпавших из игорного зала гостей в том, что произошел прискорбный несчастный случай. Игроки с радостью поверили его словам и вновь вернулись за столы и дальше проигрывать свои деньги. Все пошло своим чередом.

Клаудия Гриффони отправилась в квестуру, прихватив с собой Франку Маринелло, закутанную в длинную шубу – ту же, что Брунетти видел на ней в вечер их знакомства. Комиссар остался на месте преступления и теперь наблюдал, как криминалисты устанавливают на ступеньках штативы фотокамер. Двое полицейских опросили свидетелей. Криминалисты, не особенно утруждая себя работой, сделали пару снимков и убрали пистолет в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Ждали только судмедэксперта.

Около трех часов ночи Брунетти позвонил Паоле. Сонная жена взяла трубку, и он предупредил ее, что задерживается на работе. Прибывший врач официально констатировал смерть Террасини. Брунетти собрался было попросить криминалистов прихватить его с собой, но передумал и решил добраться до квестуры катером, что стоял у причала. Разговаривать по дороге было не с кем – в катере, кроме него, сидело всего два пассажира, судя по виду, продувшиеся игроки, не расположенные к болтовне, и тишина навалилась на Брунетти тяжким грузом; даже стук мотора казался до странного слабым, пока комиссар не вспомнил, что едва не оглох после тех трех выстрелов. Брунетти смотрел на фасады зданий, проплывающие мимо него, но не видел их – мыслями он все еще стоял на той лестнице, стоял, смотрел и не понимал, что же тут творится.

Франка Маринелло поговорила с Террасини, и тот вытащил пистолет. Затем она сказала ему еще что-то, и он отдал ей пушку. А потом, стоило Брунетти на миг отвлечься, произошло неожиданное: она что-то сказала ему – но что? – из-за чего Террасини мгновенно взбесился. И она пустила в ход пистолет. Брунетти знал, что все в этом мире можно объяснить логически. Не бывает следствий без причин. Если Террасини чем-то накачался, вскрытие это покажет. Вот только Брунетти не верил, что дело в наркотиках. Он же разговаривал с парнем, и тот реагировал на его слова вполне адекватно. Обдолбанный нарик ведет себя совершенно иначе.

Катер свернул в канал Рио-ди-Сан-Лоренцо и остановился у причала возле квестуры. Оба спутника Брунетти тоже поднялись на ноги. Интересно, задумался он, они вообще когда-нибудь друг с другом разговаривают?

Поблагодарив лоцмана, Брунетти на ходу выскочил из тормозившей лодки и двинулся к квестуре. Он постучал в дверь, и ночной сторож впустил его.

– Комиссар Гриффони у себя в кабинете, синьор, – сказал он ему.

Брунетти поднялся по лестнице и вышел в темный коридор. Из-под одной из дверей пробивался свет. К ней-то он и подошел. Он остановился у двери, но стучать не стал.

– Заходи, Гвидо, – позвала его Гриффони.

Настенные часы, висевшие слева от ее рабочего стола, показывали половину четвертого утра.

– За чашку кофе я готова застрелить Патту и сделать так, чтобы на его место посадили тебя, – подняв голову, с улыбкой сообщила Гриффони.

– Почему-то при приеме на работу в полицию о таких вот ночках не предупреждают, правда? – вместо ответа сказал Брунетти и, прошествовав сквозь комнату, уселся напротив Гриффони. – Что она тебе сказала?

Гриффони запустила обе руки в гриву волос – этот ее жест Брунетти не раз наблюдал в конце совещаний у Патты. Он означал, что терпение ее на исходе.

– Ничего, – ответила на вопрос она.

– Ничего? – удивился Брунетти. – А долго ты с ней пробыла?

– Я привезла ее сюда на катере, и за все это время она сказала ровно три слова: «спасибо» шоферу, «спасибо» сторожу, открывшему ей дверь, и «спасибо» мне. – Гриффони вновь потянулась к прическе, но в последний момент остановилась. – Уже здесь я поставила ее в известность, что она имеет право вызвать адвоката, но она отказалась. «Благодарю вас, но ничего не нужно, – заявила она. – Я предпочитаю дождаться утра». Представляешь? Как будто ей лет пятнадцать и ее поймали пьяной за рулем, но на дворе давно ночь и ей не хочется будить родителей. – Гриффони неодобрительно покачала головой, осуждая то ли таких деток, то ли поведение Маринелло. – Я ей говорю: если вы вызовете адвоката и в его присутствии сделаете заявление, сможете пойти домой. Но она отказалась. Сказала, хочет сначала поговорить с тобой. Она очень вежливо держалась – я к ней даже прониклась сочувствием, – но молчала как рыба, и разговорить ее мне не удалось. Что бы я ей ни говорила, в ответ одно: «Спасибо, нет». Очень странно. Да еще это ее лицо…

– Где она сейчас? – спросил Брунетти, не испытывая никакого желания обсуждать внешность Франки.

– Внизу, там, где я ее опрашивала.

Вообще-то в полиции обычно используют глагол «допрашивать». Интересно, с чего это Гриффони вздумалось смягчать свои слова? Впрочем, эти тонкости Брунетти тоже не хотелось обсуждать.

– Тогда пойду к ней, – решил Брунетти, поднимаясь на ноги. – Можно мне ключ? – попросил он.

Гриффони беспомощно развела руками.

– Дверь не заперта, – объяснила она. – Как только ее туда завели, она сразу уселась, вытащила из сумки книжку и стала читать. Я не смогла закрыть дверь. Просто рука не поднялась.

Брунетти улыбнулся Гриффони. Такие проявления человечности всегда были ему по душе.

– Кроме того, – продолжила девушка, – там внизу Джуффре сидит, так что, попытайся она сбежать, ей мимо него не прошмыгнуть.

– И то верно, Клаудия, – кивнул Брунетти. – Может, пойдешь домой, поспишь чуток? Да, и спасибо тебе. В том числе и за то, что согласилась пойти со мной в казино.

Гриффони взглянула на него и, не в силах скрыть нервозность, спросила:

– А как твои уши? В них все так же звенит?

– Нет. А твои?

– Тоже ничего. Немножко еще жужжит, но по сравнению с тем, что было, уже гораздо лучше. Но все-таки до конца еще не прошло.

– Тогда тем более иди спать. А утром наведайся в больницу, расскажи, в какой передряге побывала. Может, чем-нибудь помогут.

– Спасибо, Гвидо. Я обязательно так и сделаю, – кивнула Гриффони и потянулась, чтобы выключить настольную лампу. Она поднялась со стула, Брунетти помог ей надеть шубу и проводил до двери. В молчании они вместе спустились по лестнице. На первом этаже он пожелал Клаудии спокойной ночи и свернул в коридор. Свет горел лишь в одной комнате в самом его конце.

Остановившись у двери, Брунетти заглянул внутрь. Франка Маринелло оторвала глаза от книжки.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Извините, что заставил вас ждать.

– Да ничего страшного, – улыбнулась она. – Я вообще сейчас мало сплю. К тому же я прихватила с собой книжку. Так что неплохо провела время.

– Ну, дома-то вам было бы куда лучше, – заметил Брунетти.

– С этим не поспоришь. Но я подумала, что, может, вы захотите со мной побеседовать.

– Вы правильно подумали, – кивнул комиссар, заходя в комнату.

Франка кивком головы указала ему на стул напротив, словно принимала его у себя в гостиной, и Брунетти сел. Она закрыла книгу и положила ее на столик. Брунетти не удалось разглядеть корешок, так что название осталось для него тайной.

Но Франка проследила за его взглядом.

– Это «Хронография» Пселла, – объяснила она, накрыв книгу ладонью.

Имя автора и название показались Брунетти знакомыми, но не более того.

– Это книга об упадке, – добавила Франка.

Было уже поздно, почти четыре часа, и Брунетти страшно хотелось спать. Откровенно говоря, не самое подходящее время для обмена мнениями по поводу прочитанного. Да и место, пожалуй, выбрано неудачно.

– Я бы хотел обсудить с вами события сегодняшнего вечера, если вы не против, – серьезно заговорил он.

Франка повернулась боком, как будто хотела лучше рассмотреть комнату.

– А разве тут не должен сидеть какой-нибудь полицейский с магнитофоном, ну, или хотя бы стенографистка? – беспечным тоном спросила она, явно пытаясь обратить свой вопрос в шутку.

– Наверное, должен. Но это может и подождать. Я бы хотел, чтобы сначала вы поговорили со своим адвокатом.

– Но, комиссар, разве это не мечта любого полицейского? – игриво спросила Франка.

– Боюсь, я не очень понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Брунетти. Его терпение истощилось, и он слишком устал, чтобы скрывать это.

– Ну как же, обвиняемый, который готов беседовать с полицейским без магнитофона и без адвоката?

– Синьора, я пока не знаю даже, в чем вас можно обвинить, – с натянутой улыбкой произнес Брунетти, силясь хоть немного разрядить обстановку – безуспешно, как он сам тут же понял. – Любые ваши слова и признания не имеют значения именно потому, что тут нет магнитофона или видеокамеры. Так что, чтобы вы тут ни наговорили, у вас всегда будет возможность откреститься от своих слов.

– Боюсь, мне самой ужасно хочется все кому-нибудь рассказать, – ответила Франка. Брунетти отметил, что с нее уже слетела вся ее наигранная веселость. Правда, судить об этом можно было только по голосу, но никак не по лицу.

– Я буду только рад, если вы мне все расскажете, – откликнулся комиссар.

– Сегодня я убила человека.

– Я знаю, синьора. Я видел это своими глазами.

– И что же вы по этому поводу думаете? – спросила она. Можно подумать, они обсуждают только что просмотренный фильм.

– Боюсь, это совершенно не важно. Важно лишь то, что произошло.

– Но вы же сами видели, что произошло. Я его застрелила.

На Брунетти вдруг навалилась усталость. Сегодня он лазал по ржавой лестнице в резервуар, видел, как с руки Пучетти слезает кожа, видел повязки, пропитанные его кровью. И видел, как Франка застрелила – убила – человека. Это слишком для одного вечера. У него не осталось сил на все эти бесконечные разговоры.

– А еще я видел, как вы с ним говорили. И каждый раз это вызывало разную реакцию.

– А если конкретнее? – с любопытством спросила Франка.

– Я видел, как он поднял на нас глаза – словно вы предупредили его, что здесь полиция; затем вы сказали ему что-то, и он отдал вам пистолет; потом он занес руку, как будто собирался вас ударить, – перечислил Брунетти.

– Комиссар, он бы и впрямь меня ударил, – откликнулась Франка. – Уж в этом-то, пожалуйста, не сомневайтесь.

– Вы можете сказать почему?

– А сами вы как думаете?

– Синьора, боюсь, мы с вами не о том говорим. Что я думаю и чего не думаю, сейчас не имеет ровным счетом никакого значения. Важно только то, что мы с комиссаром Гриффони видели, что он собирается вас ударить.

– Жаль, что вы ее так и не прочитали, – к немалому удивлению Брунетти, вдруг сказала Франка.

– Что, простите?

– Книгу. «Фасты». Главу «Изгнание царя». Я знаю, что это не самое блестящее из его сочинений, но многие писатели находили его очень любопытным. Мне было бы приятно, если бы эту вещь оценили по достоинству.

– Синьора, – резко сказал Брунетти, отпихивая в сторону стул и вскакивая на ноги. – Сейчас четыре утра, и я устал как собака. Я устал, потому что почти всю ночь проторчал на морозе, и, вы уж извините меня за прямоту, устал играть с вами в литературные кошки-мышки. – Больше всего на свете Брунетти хотелось оказаться дома, спать в теплой постели и не слышать ни мерзкого жужжания в ухе, ни провокационных реплик от кого бы то ни было.

По лицу Франки невозможно было понять, какое впечатление на нее произвела его тирада.

– Ну что ж, – вздохнула она. – Тогда мне действительно не остается ничего другого, как дождаться утра и позвонить адвокату мужа. – Подвинув к себе книгу, она взглянула Брунетти в глаза и добавила: – Спасибо вам, комиссар, что пришли со мной поговорить. И спасибо за все предыдущие наши беседы. – Она взяла книгу в руки. – Думаю, мне полезно знать, что мужчина может интересоваться мной не только из-за моего лица.

Изобразила нечто вроде улыбки и погрузилась в чтение.

Брунетти был рад, что она переключила внимание с него на книгу. Ему нечего было ответить на ее последнюю фразу. Не осталось и вопросов, которые он мог бы ей задать.

Пожелав Франке спокойной ночи, он вышел из комнаты и отправился домой.

27

Брунетти спал. В девять утра Паола, уходя на работу, попыталась его разбудить, но безрезультатно – Брунетти лишь перекатился на ее сторону кровати. Чуть позже зазвонил телефон, но и ему не удалось вызволить Брунетти из волшебного мира, в котором у Пучетти было две здоровых руки, Гуарино не лежал мертвым на земле, а Террасини – на мраморном полу, мира, в котором Франка Маринелло была симпатичной женщиной чуть за тридцать с нормальным, подвижным лицом, время от времени озаряемым улыбкой или смехом.

Где-то около одиннадцати Брунетти проснулся, глянул в окно, увидел, что на улице льет дождь, и снова провалился в сон. Когда он в следующий раз разлепил веки, на небе сияло яркое солнце. Сначала Брунетти даже почудилось, что он все еще спит, а безоблачная синева ему снится. Он, не шелохнувшись, лежал целую минуту. Затем медленно вытащил одну руку из-под одеяла, с удовольствием слушая, как шуршат простыни. Он попытался щелкнуть пальцами, но руки со сна его не слушались и пальцы лишь тихо потерлись друг о друга. Но даже этот тихий звук достиг слуха Брунетти – значит, мерзкое жужжание прекратилось. Он откинул одеяло, радуясь, как ребенок, шелковистому шелесту, с каким оно опустилось на кровать.

Брунетти стоял и улыбался солнцу. Надо побриться и принять душ, подумал он. Но сначала – кофе.

Притащив кофейник в спальню, он опять забрался в постель, поставив на тумбочку чашку и молочник. Стряхнул с ног тапочки, накрылся одеялом и, протянув руку, вытащил из кучи сваленных на столе книг потрепанный томик Овидия. Он нашел его еще дня два назад, но прочитать так и не успел – не было времени. Итак, «Фасты». Как она там говорила, что-то про царя? Брунетти открыл содержание и, изучив его, нашел нужную главу: «Двадцать четвертое февраля. Изгнание царя». Закутавшись поплотнее в одеяло, взял книгу в правую руку и глотнул из чашки кофе. Отставил чашку и приступил к чтению.

Уже после первых строк Брунетти понял, что история ему знакома: кажется, ее пересказывает Плутарх, да и у Шекспира она встречается. Злобного Тарквиния Гордого, последнего царя Рима, изгнал народ под предводительством благородного Брута. Причиной послужила смерть жены Брута, прекрасной Лукреции, которая покончила с собой, после того как над ней надругался сын царя, мерзавец, угрожавший опозорить ее мужа.

Брунетти перечитал отрывок еще раз, затем аккуратно закрыл книгу и положил ее на одеяло рядом с собой. Он с удовольствием допил кофе, устроился в кровати поудобнее и посмотрел через окно на безоблачное небо.

Антонио Террасини, племянник босса Каморры. Антонио Террасини, подвергавшийся аресту за изнасилование. Антонио Террасини, которого сфотографировал мелкий предприниматель, застреленный якобы во время ограбления. Человека, которому он передал фотографию Антонио Террасини, тоже убили – и тоже застрелили, между прочим. Антонио Террасини – любовник, и вовсе не тайный, супруги бизнесмена, каким-то образом связанного с жертвой первого убийства. Антонио Террасини, застреленный той самой супругой.

Брунетти глядел в окно и, мысленно перебирая события последних дней, тасовал людей и известные ему факты, вертел их и так и этак, вспоминал каждую мелочь и сопоставлял одно с другим, изобретал все новые гипотезы и отбрасывал их, тут же заменяя другими, приводившими к прямо противоположным выводам.

Перед глазами вдруг всплыла сцена, которую он наблюдал в казино: Террасини хозяйским жестом водружает руку на бедро Франке, Террасини нагло тискает ее грудь… Франка стоит, словно окаменев, и молча сносит эти ласки, хотя и слепому видно, как они ей отвратительны. Стреляя в Террасини, она стояла к Брунетти боком – хотя что это меняет? Все равно по ее лицу ни о чем не догадаешься. Значит, остаются слова: что же такое она сказала Террасини, что привело его в ярость, затем успокоило, а затем снова взбесило?

Брунетти снял с телефона трубку и набрал номер дома тестя и тещи. Ему ответила одна из девушек секретарей, и Брунетти, представившись, вежливо попросил соединить его с графиней. За долгие годы он опытным путем вывел, что секретари выполняют его просьбу гораздо быстрее, если он не забывает упомянуть титулы родни.

– Да, Гвидо? – послышался голос тещи.

– Я тут подумываю, не заскочить ли мне к вам по пути на работу. Вы как, не против? – спросил Брунетти.

– Конечно нет, – ответила графиня. – Приходи в любое удобное для тебя время.

Брунетти посмотрел на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке, и с немалым удивлением обнаружил, что он показывает уже второй час.

– Я подъеду через полчасика, – сообщил он. – Разумеется, если вас это устроит.

– Естественно, устроит, Гвидо, – произнесла теща. – Жду тебя с нетерпением.

И графиня повесила трубку. Брунетти, отбросив одеяло, вскочил на ноги и направился в ванную – бриться и принимать душ. Прежде чем бежать, он заглянул на кухню и распахнул дверцу холодильника. Там стояла лазанья – очевидно, остатки вчерашнего ужина. Достав из шкафчика вилку, он торопливо принялся за еду. Насытившись, Брунетти бросил вилку в раковину, завернул последний жалкий кусочек лазаньи в полиэтиленовую пленку и убрал назад в холодильник.

Спустя десять минут он уже звонил в дверь palazzo. Дверь ему открыл незнакомый мужчина в темном костюме, который и проводил его в кабинет графини.

Теща встретила его на пороге и поцеловала в щечку. Предложила чашечку кофе и не успокоилась, пока он не согласился. Тогда графиня попросила встретившего Брунетти мужчину в костюме принести им кофе и бискотти.

– Не можешь же ты ехать на работу, не выпив кофе! – воскликнула она и уселась в свое любимое кресло, большое, с удобными подлокотниками. Оттуда графине открывался прекрасный вид на Большой канал. Наклонившись, она похлопала ладонью по соседнему креслу, приглашая Брунетти сесть.

– Так о чем ты хотел поговорить? – спросила графиня, как только оба расположились в креслах.

– О Франке Маринелло, – ответил Брунетти.

Графиню, похоже, его слова совсем не удивили.

– Мне уже позвонили и все рассказали, – спокойно сказала она и с искренним сожалением в голосе добавила: – Бедная, бедная девочка.

– И что вам рассказали? – полюбопытствовал Брунетти. Ему, конечно, было интересно, кто именно позвонил графине, но задавать ей этот вопрос он не хотел.

– Что она замешана в какой-то передряге в казино. Вроде бы там кто-то пострадал, и ее увезли на допрос в полицию, – ответила графиня и умолкла, дожидаясь реакции Брунетти. Тот молчал. – Ты в курсе, что там произошло? – спросила она.

– Да.

– И что же?

– Она застрелила человека.

– И что, он умер?

– Да.

Графиня прикрыла глаза, и до ушей Брунетти донесся ее тихий шепот. Кажется, она молилась. Впрочем, до конца в этом Брунетти уверен не был – ему показалось, мелькнуло слово «дантист», не слишком уместное в молитве.

Открыв глаза, графиня твердо посмотрела на зятя. Голос ее обрел былую силу.

– Расскажи, что там произошло, – попросила она.

– Франка приехала в казино с мужчиной. Он угрожал ей, и она его застрелила.

– И ты там был? – обдумав его слова, спросила графиня.

– Да. Но я туда приехал не из-за нее, а из-за мужчины.

– Значит, она была там с этим Террасини? – выдержав долгую паузу, снова заговорила графиня.

– Да.

– А ты уверен, что это Франка его застрелила?

– Я видел это собственными глазами, – ответил Брунетти.

Графиня прикрыла глаза и покачала головой.

Раздался стук в дверь. На этот раз в кабинет зашла женщина в строгом и немного чопорном наряде, хоть и без белого передничка. Она поставила перед ними две чашки кофе, сахарницу с кусковым сахаром, два маленьких стакана воды и блюдо, полное бискотти. Кивнув графине, женщина вышла.

Графиня передала Брунетти кофе, подождала, пока он бросит туда два кусочка сахара, и взяла свою чашку. Сама графиня пила кофе без сахара. Пригубив кофе, она поставила чашку на блюдце и заговорила:

– Я познакомилась с ней очень давно – много лет назад, когда она приехала сюда учиться. У моего кузена Руджеро есть сын. И этот сын был лучшим другом отца Франки. Они еще и по материнской линии как-то связаны, – добавила она и, вздохнув, умолкла.

– Впрочем, не думаю, чтобы наше дальнее родство имело какое-нибудь значение. Короче говоря, когда Франка приехала в Венецию, сын Руджеро позвонил мне и попросил за ней присмотреть. – Графиня взяла с тарелочки бискотти, но спустя мгновение положила печенье обратно.

– Орацио говорил, вы быстро подружились, – поддержал разговор Брунетти.

– Да, это верно, – согласилась графиня и попыталась выдавить из себя улыбку. – Мы и сейчас дружим. – Брунетти оставил это заявление без внимания, и графиня продолжила свой рассказ.

– Паолы тогда уже не было дома, она вышла за тебя замуж и уехала, – улыбнулась она. – Собственно, после вашей свадьбы уже прошло несколько лет, но, как я понимаю, дом без дочери все еще казался мне ужасно пустым. Разумеется, Франка гораздо младше Паолы, так что вполне возможно, что тосковала я не по дочке, а по внучке. По молодежи, одним словом. А Франка тут никого не знала. В те времена она была очень стеснительной, – добавила после паузы графиня. – Мне так хотелось ей помочь… Она ведь и до сих пор такая, правда? – взглянув на Брунетти, спросила она.

– Стеснительная? – уточнил он.

– Да.

– Думаю, да, – сказал Брунетти, как будто и не видел вчера вечером, как стеснительная Франка Маринелло застрелила человека. Брунетти не мог подобрать нужных слов и просто поблагодарил графиню: – Спасибо, что тогда усадили меня напротив нее. Обычно мне не с кем поговорить о книжках. В смысле, кроме как с вами. Вернее о книжках, которые нравятся мне, – добавил он, воздавая должное своей жене.

Лицо графини просветлело.

– Вот и Орацио мне то же самое сказал, – сообщила она. – Потому я и решила вас посадить друг напротив друга.

– Спасибо, – повторил Брунетти.

– Но сегодня ты ведь приехал из-за работы, не из-за книжек? – полуутвердительно спросила графиня.

– Да, совсем не из-за книжек, – сказал Брунетти, совсем чуть-чуть погрешив против истины.

– Так что ты хочешь узнать? – поинтересовалась графиня.

– Мне сейчас любая информация пригодится, – признался Брунетти. – Вы знали этого самого Террасини?

– Да, – кивнула графиня. – То есть нет. В смысле, я никогда с ним не встречалась, да и Франка о нем не распространялась Мне рассказывали о нем другие люди.

– Они рассказывали, что Террасини с Франкой любовники? – предположил Брунетти. Он боялся, что слишком рано задает этот вопрос, да еще так напрямик, в лоб, но ему необходимо было знать ответ.

– Да, именно.

– И вы им поверили? – спросил Брунетти.

– Гвидо, на этот вопрос я отвечать не стану, – холодно и твердо посмотрев на него, сказала графиня. – Она – мой друг, – с неожиданной силой добавила она.

Брунетти вспомнил, как она шептала пару минут назад, и, искренне недоумевая, спросил:

– Мне показалось или вы в самом деле только что упоминали какого-то дантиста?

Графиня так же искренне удивилась:

– Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь?

– Нет, – покачал головой Брунетти. – О Франке я ничего не знаю, – соврал он. – И о дантисте тоже. – А вот это уже было правдой.

– Это из-за дантиста у нее такое лицо, – добавила графиня, окончательно запутав Брунетти. Видя его озадаченность, она продолжила. – Я бы поняла, если бы Франка его убила! – возбужденно воскликнула она. – Впрочем, тут она опоздала – кто-то сделал это за нее.

С этими словами женщина умолкла и принялась изучать канал за окном.

Брунетти откинулся в кресле и обнял себя за плечи.

– Я ничего не понимаю, – сообщил он теще. Она осталась равнодушна к этим словам, и тогда Брунетти добавил: – Пожалуйста, расскажите мне, как все произошло.

Графиня, переняв его позу, тоже откинулась назад. Какое-то время она пристально разглядывала Брунетти, как будто пытаясь понять, что можно ему рассказывать, а чего нельзя.

– Вскоре после того, как Франка вышла за Маурицио, с которым я, кстати сказать, знакома давным-давно, они решили отправиться за границу – устроить себе нечто вроде свадебного путешествия, – начала она. – Куда-то в тропики, куда точно, я сейчас уже и не вспомню. Примерно за неделю до отлета у Франки разболелись зубы. Оказалось, режется зуб мудрости. Ее стоматолог тогда был в отпуске, и приятель по университету посоветовал ей обратиться к врачу из Доло. Или не из Доло? Не помню. Но где-то в тех краях. Франка отправилась к нему, и он заявил, что у нее лезут сразу два зуба мудрости, причем оба необходимо удалить. Он сделал рентген и сообщил Франке, что операция эта – пустяковая, он и сам может ее провести. – Прервавшись на мгновение, графиня взглянула на Гвидо и на секунду прикрыла глаза. – Ну и как-то утром Франка пришла к нему в кабинет. Врач удалил ей оба зуба, дал болеутоляющее и антибиотик – на случай воспаления – и разрешил ехать в отпуск. Вылетать им надо было через три дня. На следующий день Франку начала мучить боль, и она позвонила этому стоматологу. Тот сказал, что все нормально и велел принять еще несколько обезболивающих таблеток. Еще через день, когда ей так и не полегчало, она отправилась к нему на прием. Он осмотрел ее, заверил, что все идет как надо, и выписал еще таблеток. Назавтра они улетели, не помню точно куда – на какой-то остров, – сказав это, графиня умолкла. Она молчала так долго, что Брунетти не выдержал и спросил:

– И что случилось потом?

– Воспаление все никак не проходило, но Франка тогда была совсем молоденькой и по уши влюбленной – как и ее муж. В их любви, Гвидо, я никогда не сомневалась. Ей не хотелось портить Маурицио отдых, поэтому она молча глотала таблетки, а когда боль становилась нестерпимой, просто увеличивала дозу.

На этот раз Брунетти не стал прерывать молчание графини и терпеливо ждал продолжения.

– Они провели на острове пять дней, а на шестой Франка средь бела дня потеряла сознание. Ее отвели к местному врачу – хотя медицина там еще та. В общем, врач сказал, что у нее в ротовой полости бушует воспалительный процесс, с которым он лично ничего поделать не может, так что Маурицио арендовал самолет и полетел с ней в Австралию – ближайшую страну, где они могли рассчитывать на более-менее квалифицированную помощь. Кажется, они поехали в Сидней. Впрочем, это все не важно, – рассеяно обронила графиня. Взяв стакан с водой, она наполовину его осушила и поставила на место. – Выяснилось, что ей занесли какую-то чудовищную больничную заразу. Видимо, изначально инфекция гнездилась в зубе, но затем распространилась дальше, на мышечные ткани челюсти и лица. – Графиня закрыла лицо руками, как будто пыталась спрятаться от тех слов, что собиралась произнести. – Врачам не оставалось ничего другого, как провести срочную операцию и попытаться спасти незатронутые инфекцией ткани. Оказалось, что именно эта конкретная инфекция не чувствительна к антибиотикам. Или у Франки была аллергия на нужный антибиотик? Я сейчас уже не помню. – Графиня, отняв от лица руки, взглянула на Брунетти. – Все это она рассказала мне сама, много лет назад. Слушать ее было для меня чистой мукой. Она ведь была такой хорошенькой! До того, как все это произошло. Но им пришлось разворотить почти все ее лицо, только чтобы спасти ее.

– Это все объясняет, – пробормотал пораженный Брунетти.

– Разумеется! – гневно воскликнула графиня. – А ты что, думал, что она сама хотела себе такое лицо!? Господи боже, неужели ты считаешь, что найдется в мире женщина, которой захочется вот так выглядеть?

– Я не знал, – сказал Брунетти.

– Разумеется, не знал. И никто не знает.

– Кроме вас, – заметил Брунетти.

Графиня грустно кивнула.

– Да, кроме меня. Когда они вернулись из отпуска, Франка уже выглядела так, как сейчас. Она тогда позвонила мне и спросила, можно ли ей прийти в гости. Я обрадовалась, что снова ее увижу. Мы ведь не виделись несколько месяцев, а по телефону Маурицио сказал, что она перенесла тяжелую болезнь, но не стал уточнять, какую именно. Сама Франка во время телефонного разговора упомянула, что с ней приключилось большое несчастье, и предупредила, чтобы меня не шокировал ее внешний вид. Она пыталась подготовить меня, – добавила женщина спустя мгновение. – Правда, к такому подготовиться нельзя, верно? – Брунетти оставил ее вопрос без ответа.

Он видел, что рассказ заставил графиню заново пережить минувшее волнение.

– Но ее лицо меня ужаснуло, – призналась она. – И я не сумела этого скрыть. Я ведь знала, что добровольно ни один человек не сотворит с собой такого. Она была такой красавицей, Гвидо! Ты даже не представляешь себе, какой красавицей!

Благодаря журнальной фотографии Брунетти вполне представлял себе, какой была Франка.

– И я расплакалась. Просто не могла сдержаться: взяла и разрыдалась на месте. И Франка принялась меня утешать. Ты только подумай, Гвидо! Она вернулась домой в таком состоянии, а нервы не выдержали у меня! – Графиня несколько раз быстро сморгнула, не давая пролиться слезам. – Хирурги в Австралии сделали все, что могли. Инфекция проникла слишком глубоко, и слишком много времени прошло с момента заражения.

Брунетти перевел взгляд за окно и начал рассматривать здания на той стороне канала. Спустя минуту, когда он вновь посмотрел на графиню, по ее щекам струились слезы.

– Мне очень жаль, Mamma, – сказал он, даже не сообразив, что впервые за годы их знакомства назвал ее мамой.

Графиня встряхнулась.

– И мне, Гвидо, мне тоже очень, очень ее жаль.

– Но что она тогда сделала? – спросил Брунетти.

– В каком смысле – что сделала? Вернулась домой, попыталась жить обычной жизнью. Но теперь у нее появилось это лицо, и люди стали думать про нее черт знает что.

– И что, она никому не рассказала, что с ней стряслось? – удивился он.

Графиня покачала головой.

– Я же объясняю тебе, Гвидо: она рассказала мне и попросила никому больше об этом не говорить. И до сегодняшнего дня я никому об этом не рассказывала. Обо всем, что тогда случилось, знали только Маурицио, я да те врачи из Австралии, что спасли ей жизнь. – Вздохнув, она выпрямилась в кресле. – Так оно и было – ее спасли от верной смерти.

– А что случилось с тем дантистом? – поинтересовался Брунетти. – От чего он умер?

– Как выяснилось, он вообще не был никаким дантистом, – ответила графиня, передернувшись от отвращения. – Оказался обычным odontotechnici [56]56
  Зубной техник (ит.).


[Закрыть], одним из тех, про которых постоянно пишут в газетах: занимаются себе изготовлением зубных протезов, а потом вдруг возомнят себя настоящими врачами, открывают клиники и «работают», пока не попадутся на горячем. Впрочем, даже если их и поймают, ничего им не делается. – Брунетти увидел, как графиня крепко сжала кулаки.

– Что, его даже не арестовали? – спросил Брунетти.