Текст книги "Выстрел в лицо"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

19

Утром все вокруг замело. Брунетти понял это, не успев открыть глаза и толком проснуться, – по тому, какой необычный свет струился в окно. Он выглянул наружу и увидел на перилах балкона миниатюрный снежный хребет. Крыши окрестных домов побелели, а над ними сияло небо такой пронзительной голубизны, что было больно глазам. Ничто не нарушало синеву небес, как будто за ночь кто-то аккуратно собрал все облака, выгладил и белоснежной простыней расстелил по городу. Приподнявшись в постели, Брунетти любовался стихией и пытался вспомнить, когда в последний раз у них случалось нечто подобное – чтобы выпавший снег полежал хоть немного, а не был тут же смыт потоками дождя.

Интересно, как много снегу навалило. Брунетти повернулся к Паоле, торопясь разделить с ней свой восторг, но, убедившись, что она спит, возвышаясь рядом с ним еще одной белоснежной горой, довольствовался тем, что вскочил на ноги и подбежал к окну. Колокольня Сан-Паоло и расположенная ниже церковь Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари утопали под белыми снеговыми шапками. Брунетти отправился в кабинет Паолы, из окна которого открывался вид на колокольню Сан-Марко. Венчающий ее золотой ангел блестел и переливался в искристом сиянии снежинок.

Откуда-то издалека послышался колокольный звон, но из-за снега, засыпавшего все вокруг, звучал он немного непривычно, и Брунетти не смог определить ни в какой церкви звонят, ни даже с какой стороны несется перезвон.

Вернувшись в спальню, он вновь подошел к окну. На заснеженном балконе птички уже проложили лапками крохотные дорожки следов. Одна из них вспорхнула с перил и улетела, словно не в силах устоять перед искушением нырнуть с разгона в самую сердцевину этой восхитительной белизны. Не задумываясь, Брунетти распахнул балконную дверь и, наклонившись, потрогал снег, чтобы выяснить, какой он – чуть влажный и липкий, из которого получаются отличные снежки, или сухой, который при ходьбе так приятно рыхлится под ногами.

– Ты что, совсем с ума сошел? – послышался голос Паолы. Она говорила в подушку, что нисколько не уменьшало ее ярости. Молодой Брунетти обязательно притащил бы ей снежок в постель, но Брунетти нынешний удовлетворился тем, что присел на корточки и, прижав руку, оставил на снегу свой отпечаток. Снег, как он заметил, был сухим.

Он закрыл балкон и уселся на кровать.

– Там снег идет, – поделился он.

Подняв руку, отпечаток которой теперь красовался на балконе, он медленно поднес ее к плечу жены. Паола лежала, отвернув голову в другую сторону и почти целиком накрывшись подушкой, но он без труда услышал ее слова:

– Если хоть мизинцем этой руки до меня дотронешься, я с тобой разведусь и детей заберу.

– Они уже взрослые, сами решат, с кем остаться, – ответил Брунетти голосом, полным олимпийского спокойствия.

– Я умею готовить.

– Верно, – признал свое поражение Брунетти.

Паола вновь погрузилась в сладкую дрему, и Брунетти ушел принимать душ.

Спустя немногим более получаса он вышел на улицу, успев проглотить первую за день чашку кофе и не забыв прихватить шарф. Сегодня он решил обуться в ботинки на толстой резиновой подошве. Тротуары были засыпаны девственно чистым снегом, который так чудесно пинать ногами. Засунув руки в карманы теплой куртки, Брунетти прокатился на одной ноге вперед, уверяя себя, что делает это с единственной целью – понять, скользко на дороге или не очень. Он с радостью обнаружил, что снег совершенно не скользкий и больше всего похож на кучу мягкого пуха. Брунетти шагал, поочередно, то одной, то второй ногой взметая перед собой белые фонтанчики.

Добравшись до перекрестка, он обернулся и с гордостью посмотрел на проделанную им работу. Венецианцы спешили на службу, срезая дорогу через campo, взбивая и разбрасывая в стороны снег. Кое-где на площади, там, где снег начал потихоньку таять, уже появились залысины, сквозь которые просвечивала брусчатка. Прохожие, все как один, двигались опасливо, словно только что ступившие с корабля на сушу моряки, которые еще не очень твердо держатся на ногах. Но все равно на большинстве лиц Брунетти видел детский восторг, как будто перед ним были школьники, которым сообщили, что уроки отменяются и можно целый день гулять. Люди, даже незнакомые, улыбались друг другу и обменивались комментариями по поводу погоды.

Остановившись у своего любимого киоска, Брунетти купил свежий номер «Il Gazzettino».

«Рецидивист», пробормотал он про себя, беря в руки газету. На первой полосе была напечатана небольшая заметка про убийство в Маргере: буквально пара абзацев и отсылка к продолжению на первой странице второй тетрадки газеты. Брунетти послушно пошуршал листами и погрузился в чтение. В статье говорилось, что на территории индустриального комплекса в Маргере вчера был обнаружен труп неизвестного мужчины. Его застрелили и бросили на пустыре, где на него наткнулся ночной сторож. Карабинерия заявила, что у них есть несколько перспективных зацепок и что они надеются вскорости опознать погибшего.

Брунетти поразило, как небрежно и поверхностно отнеслись журналисты к своей работе. Можно подумать, что выдуманные ими сторожа каждый день находят по трупу. В статье не было ни описания убитого, ни указания точного места, где его обнаружили. Ни словом не упоминалось и о том, что погибший тоже служил в карабинерии. Интересно, подумал Брунетти, что у них за источник информации? Какой смысл печатать подобные небылицы и выдавать пустые измышления за реальные факты?

Возле моста Риалто Брунетти закрыл газету, сложил ее пополам и сунул под мышку. На другом берегу он остановился, задумавшись, идти дальше пешком или предпочесть лодку? Он выбрал второй вариант – в основном из-за того, что ему захотелось проплыть мимо площади Сан-Марко, укрытой снегом.

Брунетти сел на катер второго маршрута, самый удобный, чтобы быстрее добраться до работы. Пока они плыли по Большому каналу, Брунетти стоял на палубе, зачарованный видом города, всего за одну ночь совершенно преобразившегося. Причалы канала были абсолютно белыми; стоящие на приколе укрытые брезентом гондолы были абсолютно белыми; даже узкие улочки, ведущие от канала к центру с его достопримечательностями, и те были белыми – по ним сегодня еще не ступала нога человека. Проплывая мимо муниципалитета, Брунетти поразился, до чего угрюмыми кажутся заснеженные здания; только дома из красного или бледно-желтого кирпича ухитрялись хранить достоинство на фоне ослепительного снега. Фасад palazzoМочениго напомнил Брунетти, что как-то раз он побывал в нем вместе со своим дядей; впрочем, зачем они туда ходили, он уже забыл. Справа возвышался palazzoФоскари с припорошенными снегом подоконниками, а слева – palazzoГрасси: сегодня этот склад второразрядных произведений искусств выглядел особенно непривлекательно; затем лодка скользнула под мост Академии. Пешеходы на спуске крепко держались за перила. Катер вынырнул из-под моста, и Брунетти обернулся – на той стороне картина была точно такой же: люди осторожно карабкались вверх по деревянному настилу, более скользкому, чем камень, и куда более коварному.

Вскоре они поравнялись с Пьяцеттой. Между библиотекой и дворцом навалило столько снегу, что солнце, отражаясь от белых сугробов, слепило, и Брунетти на миг прикрыл ладонью глаза. Старый добрый святой Федор все так же сидел на своей колонне, пытаясь поразить копьем крошечного дракона. Какая безнадежная, какая бессмысленная борьба! Может, хоть сегодня, мелькнуло у Брунетти, неутомимый святой, врага которого запорошило снегом, немного отдохнет?

Брунетти смотрел на проплывающие мимо купола церквей, уже проглядывающие сквозь подтаявшую под лучами утреннего солнца наледь, и статуи святых, среди которых неожиданно мелькнула царственная фигура льва. Шедшие одна навстречу другой лодки обменивались приветственными гудками. Брунетти жмурился от удовольствия.

Когда он открыл глаза, лодка проходила мимо моста, на котором, несмотря на ранний час, уже толклись суматошные туристы. Все фотографировали одно и то же – место остановки осужденных, где они делали последний глоток вольного воздуха, прежде чем под конвоем отправиться дальше – в камеру, на пытку или на казнь.

Снега уже почти не осталось, а когда Брунетти добрался до церкви Святого праведного Захарии, он и вовсе сошел на нет. В своих вмиг ставших неудобными ботинках на толстой резиновой подошве комиссар почувствовал себя на редкость глупо.

Охранник у входа в квестуру поздоровался с ним, лениво козырнув. Брунетти спросил, на месте ли Вьянелло, но инспектора еще не было – как и вице-квесторе. Это, впрочем, Брунетти ничуть не удивило. Патта наверняка еще в пижамке – нежится в постели и всей душой надеется, что мамочка напишет ему записку, что сегодня на работу он опоздал из-за снегопада.

Брунетти направился в приемную к синьорине Элеттре.

– Вы не сказали, что видели его фотографию, – с упреком проговорила она, даже не поздоровавшись. Сегодня синьорина Элеттра надела черное платье и шелковый пиджак оранжевого цвета – такого же цвета хламиды носят буддийские монахи. Яркий жизнерадостный пиджак резко контрастировал с серьезным голосом синьорины.

– Да, – спокойно ответил Брунетти, – видел.

– Очень все было плохо? Ну, для него? – спросила она, и Брунетти вздохнул с облегчением – значит, она только слышала про существование фотографии, но саму ее не видела.

Брунетти удержался и не стал приукрашивать события.

– Все произошло очень быстро, – честно сказал он. – Думаю, для него все случилось совершенно неожиданно.

– Почему вы так в этом уверены?

Брунетти вспомнил, как лежал на земле Гуарино. Что осталось от его челюсти.

– Вам это знать совершенно не обязательно. Поверьте мне на слово, хорошо?

– Как вы думаете, кем он был? – спросила вдруг она.

Этот вопрос вверг Брунетти в замешательство: слишком много на него было ответов. Гуарино был карабинером. Человеком, которому безоговорочно доверял Авизани. Детективом, расследовавшим дело о нелегальных перевозках мусора – хотя, конечно, Брунетти знал о нем и кое-что еще. Гуарино интересовался юношей с взрывным темпераментом, который любит играть и не умеет проигрывать и которого, возможно, зовут Антонио Террасини. И он расстался со своей женой.

Обдумывая все это, Брунетти вдруг неожиданно для самого себя понял, что верит каждому слову Гуарино. Тот старательно уходил от большинства его вопросов, но если и давал хоть какие-то ответы, сомневаться в их правдивости не приходилось.

– Думаю, он был честным человеком, – наконец произнес он.

Синьорина оставила это заявление без внимания.

– Фотография ведь ничего не меняет, верно? – после паузы заговорила она. Брунетти согласно кивнул. – А в то же время это не так. Фотография делает все это более реальным.

У синьорины Элеттры редко возникала проблема с выбором нужных слов, а вот Брунетти сейчас не знал, что сказать ей в утешение. Наверное, ничего.

– Впрочем, я вовсе не об этом собиралась с вами поговорить, – сказала она. Но, прежде чем она успела объяснить, что имеет в виду, послышались шаги и, обернувшись, они увидели Патту. Вот кто был вылитый капитан Скотт – если б у того вдруг оказалось достаточно времени и денег, чтобы прошвырнуться по магазинам в Мерсери. Бежевый пуховик с обшитым мехом капюшоном Патта легкомысленно оставил расстегнутым – чтобы все видели шелковую подкладку. Из-под куртки выглядывал твидовый пиджак от Харриса и темно-вишневая водолазка, судя по виду, из чистого кашемира. На ногах были резиновые сапоги – буквально неделю назад точно такие же Раффи показывал отцу в витрине «Герцога Аостского».

Выпавший ночью снег, казалось, поднял настроение всем горожанам. Увы, на Патту он произвел прямо противоположный эффект. Вице-квесторе кивнул синьорине Элеттре – он никогда не решился бы повести себя с ней грубо, хотя назвать этот кивок дружелюбным тоже было нельзя, – и бросил Брунетти:

– Пойдемте в мой кабинет.

Брунетти прошел вслед за начальником и подождал, пока тот выпутается из своей парки. Патта предусмотрительно вывернул ее подкладкой наружу – чтобы знаменитый узор в клеточку фирмы «Барберри» был виден всем – и повесил на спинку стула перед своим столом. Он махнул рукой, предлагая Брунетти присаживаться.

– Что, нам светят неприятности? – без всякой преамбулы спросил Патта.

– Вы про это убийство, синьор?

– Разумеется, про него. Карабинер – мало того, еще и maggiore, – умудрился подставить голову под пулю на территории нашего участка. Что там вообще происходит? Они небось хотят всю работу на нас свалить?

Брунетти подождал, подозревая, что вопросы Патты носят чисто риторический характер, однако, видя искреннее возмущение и даже негодование начальника, ответил:

– Что точно у них происходит, мне неизвестно, синьор. Думаю, они не хотят, чтобы мы вмешивались в это дело. Капитан, с которым я вчера разговаривал – кажется, это он вам звонил, – ясно дал мне понять, что карабинерия считает это дело своим.

Лицо Патты прояснилось – у него явно гора свалилась с плеч.

– Вот и ладненько. Пусть забирают его себе. Правда, я все равно не понимаю, как такое могло случиться с работником карабинерии. Он же вроде казался таким разумным малым. И вот тебе, позволил себя убить, да еще при таких обстоятельствах.

Словно фурии, беснующиеся в мозгу сведенного с ума виной Ореста, на языке у Брунетти завертелись десятки вариантов ответа, полные сарказма и иронии. Но он мужественно затолкал их обратно и вместо этого сказал:

– Понимаете, синьор, пока не ясно, как это все случилось. Возможно, убийц было несколько.

– Все равно… – пробормотал Патта и замолчал, не закончив фразу. Похоже, решил, что беспечность и неосмотрительность Гуарино слишком очевидны, чтобы называть их вслух.

– Раз вы считаете, что лучше нам отказаться от этого дела… – протянул Брунетти, голос которого звучал симфонией неуверенности и осторожности. – Правда, есть одно «но»… Впрочем, нет, пусть действительно забирают это дело себе.

Патта накинулся на него, как злобный хорек:

– На что это вы намекаете, Брунетти?

– Понимаете, когда я говорил с Гуарино, – с притворным безразличием произнес Брунетти, – он сказал мне, что у него есть подозреваемый по тому делу об убийстве в Тессере… – И, не дожидаясь вопроса Патты, добавил: – Убили владельца транспортной компании. Перед Рождеством.

– Я не идиот, Брунетти. Я и рапорты читаю, если вы не в курсе.

– Разумеется, синьор.

– Ну, так что вам сказал этот карабинер?

– Что он не стал сообщать имя подозреваемого своим коллегам, синьор, – сказал Брунетти.

– Быть такого не может, – не поверил Патта. – Разумеется, он все им рассказал!

– Мне кажется, он не совсем им доверял, – заметил Брунетти. Кстати, это вполне могло быть правдой – Гуарино вообще мало кому доверял.

Патта не скрывал удивления – неужели такое возможно? Не давая ему переварить информацию, Брунетти продолжал свою игру.

– Он мне прямо так и сказал, – не моргнув и глазом соврал он.

– А имя он вам случайно не назвал? – чуть не выкрикнул Патта.

– Назвал, – ответил Брунетти и умолк.

– Но с какой стати? – Патта кипятился все больше.

Если сказать ему правду – Гуарино попросту почуял в Брунетти такого же честного человека, каким был сам, – начальник не поймет. Поэтому Брунетти объяснил:

– Гуарино подозревал, что кто-то пытается ставить палки ему в колеса: с его расследованиями такое и раньше бывало. Наверное, он пришел к выводу, что мы работаем более аккуратно и, возможно, сможем найти убийцу.

Брунетти так и подмывало добавить что-нибудь еще, но природная осторожность все-таки взяла в нем верх. Пусть Патта сам смекнет, какую выгоду сулит ему раскрытие этого дела. Начальник все молчал, и Брунетти решился нарушить тишину:

– Насколько я понимаю, теперь мне не остается ничего другого, кроме как сообщить им это имя. Да, синьор?

Патта изучал поверхность своего стола, словно жрец, читающий руны.

– Вы ему поверили? Ну, насчет того подозреваемого? – спросил наконец он.

– Да, поверил.

Не стоит рассказывать Патте про фотографию и поход Брунетти в казино: ни к чему начальнику знать такие подробности.

– И вы считаете, что мы сможем продолжить расследование, не ставя их в известность? – По одному этому «мы» Брунетти понял, что Патта уже согласился и дальше вести это дело. Теперь надо было добиться, чтобы работу доверили ему, а не кому-нибудь еще.

– Гуарино считал, что у нас есть преимущество – мы ведь местные, – сказал Брунетти, как будто забыв, что и Скарпа, и Патта – сицилийцы.

– Знаете, я бы с радостью это сделал, – задумчиво протянул Патта.

– Что сделали, синьор?

– Вытащил бы этот кусок прямо изо рта карабинерии. Сначала Местре отняли у нас то дело об убийстве, теперь вот карабинерия намеревается проделать то же самое.

От созерцательности Патта перешел к деловитости – он уже успел забыть, как недавно ликовал, уверенный, что спихнет с себя расследование.

– Но у них ничего не выйдет! Ничего, пока я – вице-квесторе в этом городе!

Хорошо хоть кулаком по столу не грохнул, подумал Брунетти: это было бы уже чересчур. Жаль, Патта не работает в каком-нибудь историческом архиве, посвященном эпохе сталинизма: с каким удовольствием он перебирал бы фотографии, ретушировал их и заменял старые новыми. Или писал и переписывал исторические романы: у него явно к этому призвание.

– …и, разумеется, Вьянелло, – оторвавшись от увлекательных фантазий, услышал Брунетти.

– Конечно, синьор. Как вы сочтете нужным, синьор, – кивнул Брунетти и поднялся с кресла – о том, что пора уходить, ему сообщил тон Патты, а вовсе не его слова, в которые он и не вслушивался.

Брунетти чуть выждал – Патта имел обыкновение завершать аудиенцию какой-нибудь хлесткой фразой, но тот хранил молчание. Тогда Брунетти развернулся и вышел в приемную к синьорине Элеттре.

– Если у вас найдется свободная минутка, синьорина, загляните ко мне – у меня к вам будет небольшая просьба, – официальным тоном изрек Брунетти, надеясь, что звук его голоса достигнет ушей Патты.

– Разумеется, комиссар, – так же официально ответила она, повернув голову в сторону кабинета Патты. – Мне нужно закончить кое-какие дела для вице-квесторе. Но, как только освобожусь, я к вам зайду.

20

Кабинет Брунетти был весь пронизан солнечными лучами. За окном поблескивала кровля церкви, на которой белел еще не растаявший снег, особенно яркий на фоне сияющего неба. Снег вытянул из воздуха всю грязь, и дома из кухонного окна станут видны горы – если, конечно, Брунетти удастся вернуться засветло.

Брунетти любовался игрой света на крыше и ждал, когда к нему заглянет синьорина Элеттра. Она ведь явно привлекла внимание Гуарино. Сейчас, вспоминая собственное возмущение, стоило ему заподозрить ответный интерес со стороны синьорины, Брунетти покраснел до корней волос. Это было именно возмущение – точнее слова не подобрать. И Гуарино, и синьорина Элеттра пытались что-нибудь выведать у Брунетти один про другого, а он только ставил им палки в колеса. Опершись руками о подоконник, Брунетти пристально изучал свои пальцы, что, впрочем, ничуть не облегчало ему мук совести. Он немного отвлекся, вспомнив, с каким выражением лица Гуарино говорил о своей секретарше, чем-то похожей на синьорину Элеттру. У нее еще какое-то экзотическое имя, словно заимствованное у героини оперы: не то Норма, не то Леанора, не то Альцина… Нет-нет, покачал головой Брунетти, какое-то унылое имя, имя страдалицы… Правда, их такая прорва…

Гильда, вдруг вспомнил он. Гильда Ланди. Может, Гуарино специально упомянул о ней, так сказать, навел Брунетти на ложный след? Так всегда делают в шпионских детективах. Впрочем, нет, отбросил он эту мысль. Гуарино заговорил о синьоре Ланди совершенно случайно и отозвался о ней крайне эмоционально – как же он ее назвал? Неукротимой? Нет-нет. Грозной, вот как. Грозная синьора Ланди. Тоже, значит, гражданское лицо.

Брунетти услышал шум шагов – пришла синьорина Элеттра. Обернувшись, он увидел, что она уже сидит в одном из кресел напротив его стола. Она взглянула на Брунетти, но на самом деле ее заинтересовал вид из окна – крыши, церковь и кусочек безоблачного неба.

Брунетти устроился в своем кресле.

– Что вы хотели мне рассказать, синьорина? – спросил он.

– Я по поводу этого Террасини, – ответила она. – Антонио Террасини. Похоже, это его настоящее имя. – Синьорина держала в руках бумажную папку, которую даже и не подумала открыть.

Брунетти кивнул.

– Он из семейства Террасини в Аспромонте, где этот клан представляет интересы мафии. И заодно – кузен одного из мафиозных боссов.

Эти новости вызвали у Брунетти целый шквал мыслей, но, как бы он ни пытался связать полученную информацию с убийством Гуарино, его смущал один простой факт – у него нет ни малейших оснований не то что для ареста Террасини, но даже для его допроса. Гуарино так и не объяснил Брунетти, почему его заинтересовала та фотография. И теперь уже никогда не объяснит.

– Как вы это выяснили? – поинтересовался Брунетти.

– Он оказался в нашей базе, синьор. Его несколько раз арестовывали под этим именем, но и под псевдонимами он несколько раз попадался. – Синьорина взглянула на Брунетти. – Я вот только никак не пойму, зачем он назвался настоящим именем, когда пошел в казино.

– Может, потому, что в отличие от нас они более тщательно проверяют документы? – улыбнувшись, предположил Брунетти. Не успев договорить, он понял, что так оно и есть на самом деле. – По каким статьям его арестовывали?

– Да обычный набор, – ответила синьорина. – На ранних стадиях карьеры – нападение, вымогательство, торговля наркотиками, изнасилование. А потом он стал работать на Каморру, – добавила она. – С тех пор его дважды обвиняли в убийстве, но оба дела так и не дошли до суда.

– Почему?

– В первом случае бесследно исчез главный свидетель обвинения. Во втором – свидетель обвинения отказался от своих показаний.

Да уж, подумал Брунетти, комментарии тут излишни.

– И где он сейчас? В тюрьме? – спросил он.

– Уже нет. Его освободили по программе помилования заключенных, хотя он провел за решеткой всего несколько месяцев.

– А за что сидел?

– Нападение.

– И когда вышел на волю? – поинтересовался Брунетти.

– Пятнадцать месяцев назад, – дала точный ответ синьорина.

– А где он с тех пор обретается, неизвестно?

– Известно, – возразила синьорина Элеттра. – В Местре.

– И чем он там занимается?

– Живет у своего дяди.

– А дядя чем занимается?

– Помимо всего прочего, держит три пиццерии: одну в Тревизо, одну в Местре и одну здесь, рядом с железнодорожной станцией.

– Помимо всего прочего?

– Он занимается перевозками. Его грузовики возят сюда фрукты и овощи с юга.

– А обратно они что везут? – заинтересовался Брунетти.

– Это мне не удалось выяснить, синьор.

– Понятно. Что-нибудь еще интересное про него узнали?

– Несколько раз его грузовики брал в аренду синьор Катальдо, – с совершенно безучастным лицом сообщила синьорина Элеттра. Можно было подумать, что имя Катальдо ей до этого ни разу не попадалось.

– Ясно, – протянул Брунетти. – Это все? – спросил он.

– Нет. Этот мафиозный племянник, Антонио… Ходят слухи, что у него бурный роман с синьорой Катальдо. – Голос синьорины вряд ли мог звучать еще более равнодушно.

Иногда синьорина Элеттра так раздражала Брунетти, что он с трудом держал себя в руках. Но сейчас он приказал себе успокоиться, вспомнив, как повел себя, оказавшись под перекрестным огнем флирта между Гуарино и синьориной.

– Первой женой или второй? – уточнил он.

– Второй, – ответила она и, подумав, добавила: – Всем, кто об этом знал, прямо-таки не терпелось на них настучать.

– Что именно вам рассказали?

– Что он как минимум один раз водил ее в ресторан; мужа тогда в городе не было.

– Ну, это легко объяснить, – заметил Брунетти.

– Совершенно согласна, синьор. Учитывая то, что у синьора Катальдо и дяди Террасини общие деловые интересы.

Брунетти понял, что это еще не все; понял, что под конец синьорина приберегла совсем уж убийственные новости, но от вопросов воздержался.

Убедившись, что Брунетти не торопится ее расспрашивать, синьорина заговорила сама:

– Также его видели выходящим из ее квартиры. В два часа ночи. Вернее, выходящим из дома, где находится ее квартира.

– И кто же его видел?

– Жители этого дома.

– А откуда им знать, кто он такой? – удивился Брунетти.

– Тогда они еще не знали. Просто обратили на него внимание, как сделал бы любой человек, встреть он поздно ночью у себя в подъезде неизвестного мужчину. Пару недель спустя те же соседи застали синьору Катальдо в ресторане за ужином с тем самым мужчиной. Они подошли поздороваться, и ей не оставалось ничего другого, как представить своего спутника. Им оказался Антонио Террасини.

– И как вам удалось все это разузнать? – с напускной веселостью поинтересовался Брунетти.

– Я наводила справки о Катальдо. И люди делились заодно и этими сплетнями. Два разных человека.

– И почему всем так хочется распускать о ней сплетни? – задал Брунетти риторический вопрос. Голос его звучал нейтрально, и было непонятно, включает он синьорину Элеттру в категорию этих «всех» или нет.

Синьорина перевела взгляд за окно.

– Думаю, дело тут совсем не в ней, синьор, – сказала она. – Так всегда бывает, когда пожилой мужчина женится на юной девушке: народная мудрость гласит, что рано или поздно она его обязательно предаст – это всего лишь вопрос времени. Ну и то, что люди любят сплетничать, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Особенно приятно злословить о женщине, которая всех сторонится.

– А она всех сторонится?

– Похоже на то, синьор.

– Ясно, – кивнул Брунетти.

На крыше церкви не осталось ни единой снежинки; Брунетти даже показалось, что он видит, как от черепицы поднимается вверх пар.

– Спасибо, синьорина, – поблагодарил он Элеттру.

Франка Маринелло и Антонио Террасини. Женщина, про которую, как ему казалось, он успел что-то узнать, и мужчина, про которого ему хотелось узнать еще больше. Кто тут на днях говорил, что Франка пыталась произвести на Брунетти впечатление? Паола, что ли?

Неужели все так просто? Брунетти был в недоумении. Неужели достаточно всего лишь поговорить с ним о книгах и показать себя знатоком литературы, и все, готово – Брунетти сам упадет к вам в руки, словно перезревшая фига? Признаваться ему в любви к Цицерону, а потом идти ужинать с этим… с этим типом? А чем они занимались после ужина? Как там американцы говорят про таких, как этот Террасини? Что-то со словом «крутой». Что же это за выражение? Крутой поворот? Круче только яйца? Нет, не то. Сколько бы Брунетти ни вертел слово в голове, пытаясь вспомнить нужную фразу, все было бесполезно. А на фотографии Террасини выглядел вовсе не крутым – скорее больным.

Вновь раздумывая над тем вечером, что он провел в компании Франки Маринелло, Брунетти вдруг понял, что ее лицо, даже после многих часов общения, все еще шокирует его. Если какие-то его слова казались Франке забавными, Брунетти мог определить это лишь по ее глазам или голосу. Пару раз ему удавалось ее рассмешить, но даже тогда ее черты оставались неподвижными. Как и тогда, когда она говорила про свою ненависть к Марку Антонию.

Франке было чуть за тридцать, ее мужу – в два раза больше. Неужели ей никогда не хотелось общества более молодого и сильного мужчины? Неужели синьора Катальдо так раздражало ее лицо, что он и думать забыл про ее тело?

Но даже если и так, почему она выбрала этого бандюгана? Брунетти все никак не мог этого понять.

Брунетти с Паолой имели представление о подноготной жизни родного города и прекрасно знали, кто из жен влиятельных богачей регулярно находит утешение в объятиях других мужчин. Но обычно все эти романы случались в кругу друзей и знакомых – таким образом, обеспечивалась хоть какая-то гарантия тайны.

А к чему тогда все эти ее разговоры о похищениях? Может, Брунетти слишком рано бросился опровергать ее предположение о компьютерном взломщике? Может, следы взлома оставила не синьорина Элеттра, а кто-то другой, кому тоже было интересно оценить состояние Катальдо? Прошлое Террасини явно свидетельствовало о том, что в случае чего он не побрезгует и похищением. Вот только сомнительно, чтобы подготовку к преступлению он начал с компьютерного взлома.

Много лет назад граф Фальер заметил, что еще не встречал человека, который не был бы падок на лесть. Тогда Брунетти был гораздо моложе и решил, что граф таким образом отдает должное этой прекрасной технике общения. Но за прошедшие с тех пор годы Брунетти хорошо узнал графа и понял, что эта фраза была всего лишь очередной безжалостной характеристикой человеческой натуры.

«А жена Катальдо всего лишь пыталась произвести на тебя впечатление», услышал Брунетти в голове голос Паолы. Если отбросить в сторону всю ту симпатию, что вызывала у него Франка, что останется? Каким ее словам он бы поверил, не очаруй она его? Неужели ему вскружил голову тот простой факт, что она читала «Фасты» Овидия, а он нет?