Текст книги "Ретт Батлер"
Автор книги: Дональд Маккейг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава 17
ЗНАКИ ЛЮБВИ
Изящный серый «бегун» скользил по мелководью чуть севернее отмели Гремучей Змеи. На вторую ночь после новолуния в отраженном в воде свете звезд видимость была не больше двадцати ярдов, и то для обладающих острым зрением. За полосой прибоя каролинское побережье казалось светлее, чем океан.
Босой матрос-лотовой [31]31
Лотовой – матрос, измеряющий глубину лотом.
[Закрыть], подбежав к штурвалу «Веселой вдовы», дважды щелкнул пальцами: «Две морские сажени» [32]32
Морская сажень, фатом (англ. fathom) – единица длины, равная 6 футам.
[Закрыть]. Тунис Бонно дотронулся языком до лота и пробормотал:
– Устрицы. Приближаемся к Пьяному Дику.
Ретт вместо ответа сжал плечо Туниса.
Через подводные выхлопные трубы вырывался шум несоразмерно больших двигателей «Вдовы». Складывающиеся дымовые трубы лежали плашмя, и уже в сотне футов «бегун» был неотличим от туманной дымки над волнами.
После того как федералы взяли батарею Вагнера, проводить «бегуна» сквозь чарльстонскую блокаду стало еще опаснее. Глубоководный судоходный фарватер охранялся федеральными пушками, и ни один «бегун» не осмеливался заплывать западнее форта Самтер. Восточный подходный канал Мэффита был узкий и кривой. До войны буйки отмечали отмели Гремучей Змеи и Пьяного Дика, но сейчас янки убрали их. При отливе глубина канала Мэффита составляла четыре фута и четыре дюйма. А нагруженная «Вдова» опускалась на все четыре.
Сразу за Пьяным Диком «бегун» должен был резко положить право руля и ринуться через единственный оставшимся проход в чарльстонскую бухту.
Чтобы не подпускать федеральные броненосцы к бухте, защитники Конфедерации спустили в воду плавучий бон из бревен с минами, перегородив канал от Самтера до восточного берега форта Моултри. Зазор в сотню футов в этом заграждении был оставлен прямо под пушками Моултри.
Федералы знали, что «бегуны» приходят в кромешной тьме. Знали канал, знали крошечный проход, через который те проскакивали. Молодые наблюдатели-янки с острым зрением терли глаза, изо всех сил стараясь разглядеть что-то в ночи. Они прислушивались к собственному дыханию, стуку сердца.
После падения батареи Вагнера большая часть «бегунов» перешла из Чарльстона в Уилмингтон, в Северной Каралине, где можно было незаметно проскользнуть вдоль двух проток – обе под защитой форта Фишер, крепости, оседлавшей узкий полуостров между рекой Кейп-Феар и Атлантическим океаном.
Приближаясь к Чарльстону, Тунис Бонно вел свой 180-футовый колесный пароход вдоль берега по переменчивой впадине, где накат волн начинал пениться гребнями. И если федеральные военные суда держались в открытом море, то отмели патрулировали шлюпки. Двадцатифутовые плоскодонки не способны были потопить или взять на абордаж «Веселую вдову», но их сигнальные ракеты могли обратить мушки больших кораблей против безоружного «бегуна».
Пять узлов. Тунис Бонно напряженно вглядывался во тьму. Слышался рокот волн, прибой обрушивался на берег, шипя при отливе.
Носовой наблюдатель «Вдовы» поднял левую руку, что означало: «Пикетная шлюпка слева по носу». Тунис наклонился к переговорной трубке и попросил у машинного отделения прибавить пару.
Старшина федеральной шлюпки что-то заметил – вроде корабля или «бегуна», а может, и нет. Нащупав сигнальную ракету в жестяном коробе, он выкрикнул:
– Эй, на борту! Какой пароль?
«Бегун», дрожа всем корпусом от работы двигателя, шел со скоростью девять узлов.
– Союз навсегда! – пропел Ретт Батлер.
Пароль сегодняшней ночи был «Геттисберг», а прошлой – «Храни Союз». Старшина с ракетой и спичкой в руке заколебался. Может, капитан этого федерального судна посмотрел не на ту страницу сигнальной книги? Уже много недель не было никаких «бегунов», и не в меру усердному старшине, подавшему ложный сигнал, грозил военный трибунал.
– Пароль! – потребовал он еще раз.
– Нечестный Эйб! – отозвался Ретт.
Старшина поджег ракету… В этот момент «Вдова» подмяла шлюпку, и восемь матросов-северян попали в гребное колесо с острыми лопастями.
– Смелые ребята, – заметил Тунис Бонно.
– Но нерешительные, – ответил Ретт.
– Малый вперед, – пробормотал Тунис в переговорную трубку.
Тунис вел судно по знакомым течениям, вдоль неясно видневшихся очертаний берега. Он доверял памяти своих рук.
«Веселая вдова» продвигалась без дальнейших затруднений до самой отмели Пьяного Дика. Форт Самтер был слева по носу, когда первая ракета федералов мелькнула в воздухе.
Тунис дал команду идти на всех парах, судовая команда подняла трубы, и «Вдова» ринулась вперед, как лошадь на скачках после стартового выстрела.
Пикетные шлюпки и военные корабли посылали красные, зеленые, синие сигналы: «Кто вы? Вы наши?»
Ретт поджег красные и зеленые ракеты – полная бессмыслица.
Бонно часто задышал, будто учащенное дыхание могло заставить колеса «Вдовы» вертеться еще быстрее. Палуба содрогалась под его ногами.
Первые снаряды федералов не долетели на двадцать ярдов. Команду обдало брызгами.
– Стрелять стали лучше, – заметил Ретт.
Взобравшись на кожух пароходного колеса, он поднес к глазу подзорную трубу, будто разглядывая приятным летним вечерком безобидный фейерверк, а не клубящиеся дымом пушки.
Носовой наблюдатель высматривал брешь в боновом заграждении.
Поскольку федеральные пушки не могли выследить быстроходный «бегун», они нацелились на бон, и «Вдова» рванулась через водяные ямы от разрывов, заваливаясь то на один борт, то на другой. Палубу заливало потоками, словно «Веселая вдова» угодила под Ниагарский водопад.
Смертоносный бон едва выступал над водой; незаметный и при свете дня, в кромешной тьме он был совсем не виден. Надеясь, что федералы успели правильно пристрелять проход, Тунис повел судно в самую гущу водяных столбов. «Вдова» содрогнулась: попали. Потом еще раз: она встряхнулась, как мокрая собака, и ринулась дальше. Тунис чуть не выпустил из рук подскочивший штурвал.
Они проскочили. Светлые кипарисовые бревна бона и позеленевшие, облепленные ракушками мины прошли в шести дюймах от левого борта.
Последний взрыв засыпал палубу обломками.
Они вышли из зоны обстрела федеральных пушек, и Тунис принялся вытряхивать воду из ушей, наклоняясь то в одну, то в другую сторону.
Ретт сошел с кожуха и, сложив подзорную трубу, закурил сигару.
Спичка вспыхнула так ярко, что у Туниса заболели глаза. Хриплым голосом Бонно отдал приказание мистеру Кэмнбеллу, механику судна, оценить ущерб.
– Вот и опять проскочили, – сказал Тунис Ретту.
– Это еще цветочки, – ответил Ретт, – Господи, я боюсь встречи с сестрой. Бедная, бедная Розмари!
Весть о гибели Мэг застигла Ретта в Нассау.
– Ненавижу эту войну, – сказал Тунис.
– Кое-кто утверждает, что она принесет вашему народу свободу.
– Да, сэр. Так говорят.
В городе стемнело. Шпили церквей, поколениями служившие ориентирами для мореплавателей, были выкрашены в черный цвет, чтобы федеральные стрелки не могли наводить по ним пушки.
Снаряд из пушки федералов, которые расположились на острове Моррис, прочертил запалом дугу в темном небе, летя в город. Вслед за короткой вспышкой через несколько секунд раздался отдаленный грохот.
Через штурвал Тунису передавались малейшие перемены в течении реки. Ветер с берега нес с собой кирпичную пыль и гарь.
– Малый вперед.
Ретт попытался пошутить:
– Теперь, когда я тебе продал «Вдову», Тунис, ты должен быть с ней осторожней.
– Ха-ха.
Прибрежная часть города была разрушена. «Вдова» тарахтела вверх по реке вдоль сожженных верфей, клиперов, тлеющих у причала, и пароходов, осевших в воду по самую палубу.
Механик Кэмпбелл доложил, что ущерб от обстрела минимальный, хотя несоразмерно большие паровые двигатели вывернули опоры и погнули кницы правого борта.
Большая часть чарльстонских перекупщиков уехала в Уилмингтон, но люди с верфи «Хейнз и сын», отведавшие федеральных гостинцев, были исполнены желания продолжать дело.
Тунис дал задний ход, пристраивая «Вдову» у причала, члены команды отбойными брусами защитили ее от ударов.
Мерцающие огни озаряли верфь.
Кто-то крикнул:
– Ретт, мне нужны шелк и духи!
– Пуговицы и эполеты! – подхватил другой.
– Возьму двадцать ящиков шампанского!
Пришвартованная «Вдова» покачивалась вперед-назад, оба ее паровых котла с громкими свистками выпускали пар.
В тишине Ретт слышал, как волны реки плескались под корпусом судна.
Ничем не могу помочь, джентльмены. Никаких предметов роскоши сегодня нет. У меня тридцать ящиков кардочесальных гребней для хлопка, четырнадцать ящиков уитвортских винтовок, армейские ботинки, материя для мотива, формы и пули Минье [33]33
Пуля Минье – конусная пуля с тупым концом, использовалась для стрельбы из нарезного огнестрельного оружия. Изобретена А. Минье в 1848 г.
[Закрыть]. Может, поддержите меня в чествовании «Красивого синего флага с единственной звездой»?
– Господи! – сказал кто-то, – Выбрал же ты времечко, чтобы стать патриотом!
В машинном отделении застучал тяжелый молот: мистер Кэмпбелл чинил крепления двигателей.
Разочарованные перекупщики разошлись, на пристани остались только две повозки, синяя одноместная и черная двухместная.
– Похоже, это Руфи и Розмари, – произнес Тунис.
– Тунис, зачем мы отдаем наши сердца тем, кто их разбивает?
– Считаете, мы были бы лучше, если бы этого не делали?
Сестра Ретта стояла возле повозки. Она казалась меньше, чем образ, хранившийся в его памяти.
– Милая Розмари, – заключил он ее в объятия.
Секунду она сопротивлялась. Потом через силу вздохнула, и ее тело сотрясли рыдания.
– Почему, Ретт? Почему они убивают наших детей? Неужели им неведома любовь к детям?
Вторя вопросу, в городе прогремел взрыв. Ретт не разжимал рук, пока у Розмари не унялась дрожь.
– Спасибо, – едва слышно промолвила она.
Ретт разнял руки, и она, вытерев глаза, попыталась улыбнуться. Потом высморкалась.
– Мэг оказалась такой крошечной, – сказала Розмари тихим, бесцветным голосом, – Будто снова стала младенцем. Когда Джон поднял ее, одна туфелька упала. Знаешь, мы так и не нашли вторую. Лицо моей девочки было испачкано, я вытащила платок, чтобы вытереть его, но Джон не дал.
Ретт… Маргарет была моим ребенком, но мне пришлось умолять мужа, чтобы он позволил вытереть ей лоб. Одна губа была рассечена – вот здесь, – кровь не шла. Девочка была холодна как лед. Вот этими пальцами, Ретт, я закрыла глаза моей дочки.
Ретт крепко прижал сестру к себе. Избавившись от напряжения, которое придавало ей сил, Розмари безвольно обмякла, словно тряпичная кукла.
– А Джон?.. – спросил Ретт.
– Бродит по улицам каждую ночь, совершенно не обращая внимания на обстрел. Знаешь, – мрачно улыбнулась она, – наши пожарники из свободных цветных видят его чаще, чем я. Разве не странно?
– Я схожу к нему…
Розмари схватила брата за руку.
– Нет! Он не будет с тобой встречаться! Джон не хотел бы видеть теперь старых друзей.
– Если старый друг не может…
– Ретт, прошу тебя, поверь. Джон Хейнз не примет тебя.
Руфи Бонно у черной повозки настойчиво прошептала:
Поехали, Тунис Бонно. Ну же, едем!
Тунис мял в руках шляпу.
Мисс Розмари, мы с Руфи искренне скорбим о вашей утрате. Мы всегда высоко почитали Хейнзов.
Розмари смотрела мимо него, рассеянно поглаживая морду у лошади.
– Интересно, Текумсе помнит Мэг? – тихо произнесла она. – Вот смотрю в его большие кроткие глаза и…
Она закрыла лицо руками, чтобы заглушить рыдания.
– Каждую ночь мы с Руфи будем молиться за вас, мисс Розмари, – пробормотал Тунис.
Он помог беременной жене сесть в повозку, и они уехали. Розмари взглянула в лицо брата.
– Как я была слепа, Ретт, как ужасно слепа! Мне хотелось того, что не положено, и я потеряла столько драгоценных часов, которые могла бы провести с ребенком и мужем…—
Она остановилась, чтобы перевести дух, – Брат, ты не должен повторять мою ошибку. Обещай мне… обещай, что кое-что для меня сделаешь.
– Все, что угодно.
– Ты любишь Скарлетт О'Хара, – Она прижала мягкие пальцы к губам Ретта, – Прошу тебя, Ретт, хотя бы для разнообразия, не нужно цинизма и насмешек. Ты любишь ее, и мы оба это знаем. Ретт, нельзя быть выше любви. Отправляйся к Скарлетт сейчас же. И будь с ней так же честен, как всегда был со мной.
Обернувшись к повозке, Розмари взяла сверток в пергаментной бумаге. Отвернув уголок, показала ярко-желтую шелковую ткань. Это был прелестный шарф, который Ретт подарил ей много лет назад.
– Любимая вещь Мэг. Она заворачивалась в него и притворялась птичкой или бабочкой. И шарф развевался за ней, когда она бежала, как… крылья ангела…
– Розмари, я не могу это взять.
– Можешь, брат. Нам, Батлерам, никогда не везло в любви. Мы любили или слишком поздно, или как-то неправильно, или не любили вовсе. Подари этот шарф Скарлетт. Много лет назад он доказал мне твою любовь. А всю свою детскую любовь в него вложила моя бедная Мэг. Прошу тебя, Ретт, подари его женщине, которую любишь.
– Розмари, вы с Джоном…
– Теперь ты ничего не можешь сделать для нас.
– Я бы хотел…
– Я знаю, что бы ты хотел. Ступай. В пять часов у тебя поезд.
Ретт поцеловал сестру. И пошел в город.
Через двадцать минут на вокзале начальник военной полиции не желал пропустить Ретта к поезду, отправляющемуся в Джорджию, пока тот не показал ему пропуск Руфуса Буллока*.
– Сэр, есть место в вагоне для офицеров.
Поскольку Ретт изучал артиллерийское дело в Пойнте, он оценил рассказ майора артиллерийских войск о Чикамугской битве**, и, когда Батлер достал из саквояжа бутылку рома, майор решил, что этот гражданский не так уж плох.
Пока их поезд наперегонки с солнцем двигался на запад, Ретт с майором и еще два младших офицера сели играть в покер.
К ночи Ретт вытряс из них все до цента, но это были деньги Конфедерации, и угрызений совести он не испытывал.
На следующий день, когда поезд въехал в Джорджию, девятнадцатилетний лейтенант – «Билокси, Миссисипи, родился и вырос там, мистер Батлер» – сказал:
Мы сейчас порядком бьем янки; почти повсюду. Северяне не выдержат таких потерь, как в Чикамугской битве, еще парочка боев, и старик Линкольн пойдет на примирение.
Глядя в исполненное надежд лицо лейтенантика, Ретт почувствовал себя тысячелетним старцем.
Поезд встал в Огасте на запасном пути.
Привыкшие к задержкам, офицеры устремились в ближайший салун, а Ретт отправился в офис компании «Сазерн экспресс», где и нашел Руфуса Буллока.
Буллок прибыл на юг еще до войны заведовать железнодорожной компанией Адамса. Когда он, обходительный и уравновешенный, проезжал по Мэйн-стрит, респектабельные жители Джорджии чувствовали, что именно такого человека им нравится видеть здесь, несмотря на то что Буллок янки. Когда началась война, «Сазерн экспресс» отделился от своего северного родителя и Руфус Буллок стал президентом новой компании.
Вскоре он уже координировал работу телеграфа и отправку военного жалованья. Поскольку ответственности у него прибавилось, Буллок возглавил управление железных дорог Конфедерации и получил звание подполковника. Тем не менее он никогда не ходил в форме; война для него была тем же бизнесом.
С уверенностью старого знакомого Ретт выставил бутылку на стол Буллока.
– Господи, Ретт, где вы это нашли?
Багамский ром. Двадцать лет выдержки в деревянных бочках. Без вашего пропуска, Руфус, я бы не выехал из Нирлстона.
Бутылка скрылась в ящике.
– Руфус Буллок понимает, что вы в последнюю поездку привезли снабжение для армии, Ретт. Руфус спросил себя: «Какую выгоду может иметь Ретт Батлер с военных поставок?» – довольно захихикал он.
– Я ныне другой, Руфус. Больше никаких прорывов блокады. Когда Джон Хейнз снова сможет думать о деле, надеюсь, он тоже выйдет из бизнеса.
– Слышал, у него дочь погибла. Вот трагедия.
– Да. Руфус, посадите меня на поезд в Атланту.
– Здесь даже Руфус Буллок не в силах помочь. Все имеющиеся у нас вагоны забиты продовольствием.
– Руфус, я вас знаю. Для вас нет ничего невозможного.
Ретт ехал в локомотиве вместе с мистером Бейтсом, угрюмым машинистом, и огромным молчаливым негром-кочегаром.
Когда они выехали из Огасты, солнце уже садилось. Ретт устроился наверху тендера [34]34
Буллок Руфус (1834–1907) – первый республиканец, избранный в высшее политическое собрание Джорджии, возглавлял его с 1868-го по 1871 г. Буллок был бизнесменом с Севера, сотрудничавшим с Конфедерацией, и, став самым ненавистным человеком в штате в период Реконструкции, был вынужден уйти с поста под давлением ку-клукс клана. Вплоть до 90-х гг. XX века большинство историков давали негативную оценку фигуре Буллока, составленную из сведений, добытых партизанами в период Реконструкции, и из данных в романе Маргарет Митчелл, где он изображен «саквояжником» и прохвостом юниопистом, разграбившим штат.
[Закрыть]и, растянувшись на поленьях и подложив руки под голову, пытался вспомнить, что Тунис Бонно говорил ему о любви – давно, неужели шесть лет назад?
Друзья встретились в доках Фрипорта впервые после того, как Ретт уехал из Низин, и, отправившись в ближайший кабак, принялись опустошать его запасы.
Ретт из уст Туниса наверстал упущенное относительно событий в Чарльстоне.
– Твоя сестра превратилась в крепкую, симпатичную молодую женщину.
– Если я дам тебе кубинскую шаль, отвезешь ей?
– Конечно, – Тунис был не так пьян, как Ретт. – Тебя что-то тревожит?
– Женщина. Ничего особенного.
– Ты ведешь себя не так, будто в ней ничего особенного. Любишь ее?
Он фыркнул:
– Люблю? – и хлебнул прямо из бутылки. – Я слишком часто любил. А потом вылезал из постели и надевал штаны. Есть что-то унизительное в натягивании штанов – это опошляет любовь.
– Ты меня разыгрываешь.
– Я?
Тунис, смущаясь, поведал Ретту, что ухаживает за Руфи Прескотт, старшей дочерью преподобного Прескотта.
– Руфи слишком задирает нос, и порой к ней нелегко подобраться, но все-таки, кроме нее, мне никого не надо. Ретт, ты когда-нибудь влюблялся?
– К чему эти вопросы, дружище?
– Случалось тебе встретить девчонку, без которой чувствуешь – никогда уж не будет тебе хорошо, без нее все не так, чего-то не хватает?
– Пожалуй, нет.
– Значит, ты никогда не влюблялся, – убежденно сказал Тунис. – Любовь – она вот такая.
А теперь каждый ход поршня, каждый поворот движущихся колес все приближал встречу со Скарлетт. Сердце у Ретта стучало в такт колесам. Быстрее! Быстрее!
Любая другая женщина, каждая из прежних пассий нынче казалась скучной; хотя Ретт ни разу не говорил Скарлетт, что она для него значит. Только язвил. Или прятался за фальшивым безразличием.
– Трус проклятый, – прошептал он.
Вооруженный драгоценным подарком Розмари, Ретт теперь мог высказать свои чувства. Ей-богу, выскажет!
В приподнятом настроении он спустился в будку машиниста и угостил сигарами мистера Бейтса и кочегара.
В открытой топке гудел огонь. Искры и пепел прожгли в черном суконном костюме Ретта мельчайшие дырочки.
Оживившись от превосходной сигары, мистер Бейтс разговорился:
– Езда по ночам – сплошная нервотрепка, но меня не волнует. Не видно ни черта, и если федералы вздернут рельсы, то я об этом и не узнаю, пока паровоз по воздуху не полетит! А вот пар, видите? Попади под него, выжжет все мясо до голых костей! – Бейтс с полнейшим удовлетворением запыхтел сигарой.
На пару часов остановились, пока мистер Бейтс наполнял бойлер. Ретт с кочегаром загрузили в тендер четыре корда [35]35
Чикамуга (в переводе с одного из индейских наречий – Кроимвая река) – ручей близ города Чаттануга, где 19 сентября 1863 г. началась Чаттанугская кампания, в ходе которой северяне терпели поражения, но после прибытия подкрепления одержали 25 ноября 1863 г. неожиданную победу под руководством генерала Улисса Гранта.
[Закрыть]дров.
Наконец на рассвете поезд пересек предгорья Джорджии.
– Капитан Батлер, – сказал машинист, – вон там гора Стоун. В течение часа будем в Атланте.
– Если федералы не взорвали рельсы.
– Что вы, сэр! – фыркнул Бейтс, – Федералы никогда не подойдут к Атланте ближе чем на сотню миль.
Пока поезд заходил на вокзал под пронзительный визг тормозов, Ретт пожал свободную руку мистера Бейтса, сунул пару монет в карман кочегара и соскочил. Со шляпой в руке он помчался по платформе к выстроившимся в ряд кебам.
Усевшись рядом с извозчиком, сообщил адрес тетушки Питтипэт.
Извозчик неодобрительно оглядел грязный костюм Ретта.
– Уверены, что сможете заплатить?
– Уверен, что, если, не тронешься сию минуту, я тебя задушу, – ответил Ретт.
Извозчик, хлестнув лошадь, пустил ее рысью.
Но даже самая большая скорость была недостаточной.
На пороге дома Ретт забарабанил в дверь.
Минутку! Подождите, иду! – Дядюшка Питер, открыв дверь, ошеломленный отпрянул назад, – Капитан Батлер?
Ухи ты мой, за вами погоня, что ли?
Тетушка Питти в гостиной отложила штопку.
О боже, капитан Батлер! Вы с пожара? Ваша одежда! Вы же всегда были так красиво одеты. А что с вашей шляпой? Господи благослови! Не хотите ли вымыть руки? Питep, принеси таз и кувшин.
Вы слишком добры, мисс Питтипэт, – Ретт поставил свой саквояж на пол и открыл его, – Маленький гостинец для вас. Вот. Ох и руки у меня…
Пока Питтипэт разворачивала тончайшие бельгийские кружева, Ретт продолжил:
Как только я увидел этот воротник, то сказал себе:
«В этом воротничке мисс Питтипэт будет очаровательна».
О, капитан Батлер, как мне вас отблагодарить?
– Я не заслужил благодарности, мисс Питти. Всего лишь доставил украшения даме, которая в них не нуждается.
Что за сладкие речи, – хмыкнула Скарлетт, входя в гостиную. – Капитан Батлер, вы что, прекратили мыться?
Питтипэт выскользнула с подарком из комнаты.
У Ретта в волосах застряли угольки, лицо было измазано сажей. Пропитанная морской водой одежда, высохнув, заскорузла, а в нескольких местах была прожжена искрами из паровозной топки. Манжеты обтрепались, шляпа в руках походила на тряпку. Скарлетт обошла его кругом, словно оскорбленная кошка.
– Я так жаждал увидеть вас, дорогая, – сказал Ретт, – что не стал медлить.
– Увидеть меня? Чего ради? Господи, я искренне надеюсь, что не подавала вам никакой надежды. Капитан Батлер, не могли бы вы умыться, прежде чем обращаться к даме?
Дядя Питер принес кувшин, тазик, мыло со щелочью и ветхое полотенце. Пока Ретт, наклонившись, умывался, Скарлетт безжалостно продолжала:
– Сколько времени вы не обращали на нас внимания?
Не припомню, когда вы были у нас последний раз… В августе? В июле? – Она беззаботно рассмеялась. – Неважно. Как летит время!
Ретт вытер лицо.
– Я пытался устоять перед вашими неотразимыми чарами.
– Боже милостивый, – фыркнула Скарлетт, – Что за льстивые создания мужчины. Продолжайте, капитан Батлер. Этот вздор о «неотразимых чарах» мне даже нравится.
Ретт передал черное от сажи полотенце Питеру, и тот унес его, отставив руку с грязной тряпкой как можно дальше от себя.
Ретт хотел начать все сначала. Хотел рассказать Скарлетт о маленькой Мэг, об Уилле с плантации, о желтом шарфе. Хотел сказать о своей любви.
Но не мог вымолвить ни слова. В гостиной Питтипэт, не имея возможности ни сесть, чтобы не испачкать мебель, ни прикоснуться ни к чему, Ретт Батлер молча протянул Скарлетт О'Хара дар своей любви в грязном бумажном свертке.
– Что это? – спросила Скарлетт.
Глянув на желтый шелковый шарф, она беспечно бросила его на кресло.
– Большое спасибо, капитан Батлер. Вы очень добры.
Ретта внезапно охватила ярость. Он сглотнул ком, стоявший в горле, и холодно произнес:
– О, это пустяк. Небольшой знак восхищения дамой, которая столь же красива, сколь и добра.
После ухода от Питтипэт Ретт бродил по улицам, пока не остыл и не обнаружил, что стоит у лавки Белмонта, лучшего ювелира в Атланте.
На третий год войны мистер Белмонт скупил так много драгоценностей, а продал так мало, что решил прикрыть лавочкy. Когда Ретт Батлер попросил его подобрать лучшую брошь с камеей, мистер Белмонт буквально сломя голову кинулся к сейфу.
Девицы Красотки Уотлинг, как всегда, захлопотали вокруг Ретта.
Как вы испачкались, cher! – захихикала Минетта,—
Разрешите поскрести вам спинку?
Элен застелила кресло лошадиной попоной, чтобы Ретт мог сесть, а Минетта налила ему шампанского. Потом попросила Элоизу приготовить наверху горячую ванну.
А почему Элен не может?
Потому что у тебя сильные, толстые руки.
Когда Ретт спросил о Лайзе, Минетта, пожав плечами, рассказала о девушке.
Лайза приняла совет капитана Длинного Носа и ушла из «Красной Шапочки» в… увеселительное заведение. Но Лайза не куртизанка! – Минетта наклонилась сказать что-то по секрету, – Капитана Длинного Носа выгнали из Атланты. Он был удивлен и огорчен своим переводом.
И винит в этом вас.
Ретт, осушив второй бокал, поднялся наверх принять ванну и побриться.
Под вечер он повел Красотку Уотлинг в ресторан гостиницы «Атланта» и, выпив бренди, вручил ей камею.
Ах, Ретт! Какая прелесть! Это же… ты всегда был добр ко мне! Знаешь, я…
Тсс, – с улыбкой заставил он ее замолчать.
Ретт, почему ты мне делаешь подарок?
Потянувшись через стол, он взял пальцами ее подбородок:
Потому, милая Красотка, что не могу подарить тебе желтый шелковый шарф.
