Текст книги "Изгой"

Автор книги: Дональд Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава седьмая

Массачусетс был самой богатой и самой густонаселенной из всех колоний Нового Света и потому играл важнейшую роль в борьбе за благоденствие английских поселений в Америке. Колонии предстояло не только защищать собственные рубежи, но и руководить действиями остальных.

После возвращения в Квебек Алан де Грамон взвесил результаты операции. Рейды воинов-гуронов, переодетых алгонкинами, отчасти удались. Теперь английские колонисты включили алгонкинов в список своих врагов. Но отпор, который дали отряду Грамона местные ополченцы у форта Спрингфилд, вынудил их прервать вылазку и вернуться домой. Получалось, что главной своей цели Алан де Грамон не достиг, а именно: не разжег настоящую войну между английскими колонистами и алгонкинами.

Он обсудил все с генералом де Мартеном перед возвращением генерала в Луисберг.

– Я обеспокоен сложившейся ситуацией, сэр, – признался Грамон. – Англичане, естественно, попытаются напасть на вашу новую крепость, а Париж так неохотно посылает сюда войска, что, того и гляди, Лондон нас обойдет.

– Вряд ли, – ответил де Мартен.– Даже без дополнительных войск и кораблей, которые мне обещали, я могу дать достойный отпор англичанам.

– Это так, сэр, если только их колонисты, которые численностью в несколько раз превосходят французских поселенцев, не встанут в ружье. Подкрепление, которое вам обещано, будет здесь к весне?

Генерал сухо улыбнулся:

– Их обещали прислать к весне, Грамон, но жизнь в Версале так безмятежна, что офицеры в военно-морском министерстве легко теряют счет дням. Должен признать, что не разделяю вашей тревоги, но если у английских колонистов появятся другие заботы, мне будет намного легче.

– Они первоклассные солдаты, сэр, и именно поэтому я так обеспокоен. Я сражался с ними лицом к лицу и могу сказать, что они владеют хитростями ведения боя в лесу. Мне удалось обмануть их, убедить, что алгонкины напали на них без всякого повода, но я вынужден был уйти раньше времени и не успел спровоцировать их на настоящую войну с алгонкинами. Удайся мой план до конца и какое дело нам до проволочек Парижа, у вас в запасе было бы много времени, чтобы подготовить собственное нападение на Бостон и Нью-Йорк.

– Я бы не тратил время на сожаления по поводу того, что не смог сделать, – сурово оборвал его генерал.

– Я и не собираюсь этого делать, – напыжился полковник де Грамон. – Но как раз когда я готовился к самому важному этапу своего плана, мы наткнулись на превосходящие силы ополченцев Массачусетса и вынуждены были отступить. Правда, это вовсе не значит, что остаток зимы я проведу, сложа руки.

Видно было, что полковник что-то задумал, и генерал де Мартен, уже оценивший этого закаленного жизнью офицера, вопросительно поднял бровь и посмотрел на Грамона.

– Когда изначальная стратегия верна, – высказал свою мысль Алан, – временное поражение не влияет на исход дела.

– Кажется, я вас понимаю.

– По-моему, у нас все еще остается возможность втянуть Массачусетс в войну с алгонкинами, и тогда у них просто не будет времени думать о более серьезном враге.

– Пожалуйста, избавьте меня от подробностей, – заявил генерал. – Если люди, действия которых я не в состоянии контролировать, совершают зверские поступки, я предпочитаю о них не слышать.

– Возвращайтесь в штаб в Луисберге с чистой совестью, генерал. Думаю, когда я прибуду к вам весной, у меня для вас будут хорошие новости.

Алан де Грамон тщательно продумал план новой операции. Он взял с собой двадцать пять самых испытанных и надежных воинов. Они отправились в поход в самый разгар зимы. Скрываясь в лесах на западном берегу реки Коннектикут, гуроны сумели незамеченными приблизиться к форту Спрингфилд. Там они переправились на восточный берег и, переодевшись алгонкинами, совершили несколько дерзких, опустошительных набегов на одинокие фермы. Воины беспрекословно слушались де Грамона и проявили верх дисциплинированности. Они не грабили, не брали пленников. Когда им оказывали сопротивление, отряд отступал, но в бой не ввязывался. Главное, надо было в короткий срок посеять панику среди колонистов. Грамон хотел, чтобы власти колонии Массачусетс пошли войной против алгонкинов.

Его отряд поджигал дома и сараи. Они уничтожали большие запасы зерна, сделанные на зиму. Убивали мужчин, женщин и детей и снимали со всех скальпы. Забивали скот.

Грамон нападал стремительно и действовал безжалостно, он подбирался совсем близко к форту Спрингфилд, а после нападения поспешно уводил отряд на противоположный берег реки. Хорошенько напугав англичан, они так же быстро вернулись в Канаду.

В форте Спрингфилд все поселенцы были напуганы жестокими нападениями индейцев, а те, кто видел нападавших издали, и кому удалось спастись, в один голос уверяли, что это были алгонкины.

Фермер по имени Фред Браун жил недалеко от границы с Коннектикутом. Его убили прямо в сарае, а жену Эмму и четверых детей – в доме.

Авель Адамсон, лучший кузнец городка, пошел домой обедать вместе с женой, и оба погибли.

Ида Элвин избежала гибели лишь благодаря тому, что незадолго до набега уехала в форт Спрингфилд, но дом ее полностью сожгли. Она лишилась всех своих вещей, а на строительство нового дома требовалось, как минимум, несколько месяцев, и ей пришлось перебраться в дом священника к Деборе и Авдию.

Но ни одна из смертей не вызвала большего негодования, чем смерть Луизы Готье. Она принесла обед мужу. Он в это время как раз спустился к реке за водой, и Луиза решила его подождать. Она села на крылечке их почти достроенного дома.

Когда, спустя несколько минут, вернулся Рене, он нашел ее мертвой: она скончалась от многочисленных ножевых ран. С женщины сняли скальп. Видимо, что-то спугнуло нападавших и они не успели поджечь дом.

Рене был в ужасном состоянии, и Милдред Уилсон присматривала за ним, а также за двумя малышами, которые никак не могли понять, куда же исчезла их мать.

Бригадный генерал Эндрю Уилсон тут же призвал всех ополченцев и отправил два отряда на поиски мародеров. Один отряд возглавлял капитан Дональд Доремус, второй – лейтенант Том Хиббард. Отряды прочесывали леса в округе в течение недели, но не нашли ни следа индейцев. Алан де Грамон безукоризненно осуществил первую часть своего плана, и его отряд уже давно был в Канаде.

Преподобный Дженкинс отслужил общую панихиду по всем погибшим. Все жители города пришли в церковь. Рене Готье был так подавлен, что, казалось, вообще не воспринимал происходящего.

Жители форта Спрингфилд были возмущены зверствами индейцев и написали прошение с требованием отправить военный отряд на расправу с алгонкинами. Под прошением стояло более шестисот подписей.

Бригадный генерал Уилсон чуть было не попался в ловушку, столь умело расставленную для него полковником де Грамоном. Его спасло некое шестое чувство. Он сказал капитану Доремусу:

– Видит Бог, алгонкины заслуживают хорошей трепки, но я не хочу погрязнуть в этой кампании, нам предстоит более серьезное дело.

Доремус ничего не понял.

– Алгонкины – самое большое племя в наших краях, они могут выставить против нас несколько тысяч воинов. Если мы отправимся в погоню за ними, нам придется задействовать все силы милиции Массачусетса.

– Но мы разобьем их в пух и прах, сэр! – вставил Доремус. – Проучим их, и они еще долго будут помнить, как лезть в наши колонии.

– Я ни секунды не сомневаюсь, что мы справимся с алгонкинами, – ответил Эндрю Уилсон. – Но мы потратим много боеприпасов, и будем рисковать жизнями ополченцев. Алгонкины ведь уже заключили договор с французами, не так ли?

– Да, генерал, но…

– А французы… судя по той информации, которую нам удалось собрать, все еще укрепляют форт Луисберг. Пока нам реально ничто не угрожает, но если мы бросим все свои силы на борьбу с алгонкинами, Дон, то с чем мы останемся, когда придет время воевать с французами? Мы ждем возвращения Ренно, он должен убедить короля помочь нам в этой войне. Так что будем ждать, когда Ренно и Джефри приедут из Лондона. Если им удастся добиться того, на что мы надеемся, тогда можно будет пересмотреть наши планы. Если же нет, стиснем зубы и подождем более подходящего момента.

– Генерал, люди возмущены этими нападениями.

– Я знаю, и сам возмущен не меньше других. Но у нас ограничены боеприпасы и не так много ополченцев. Надо немного подождать, набраться терпения. Мы еще посчитаемся с алгонкинами, не сомневайся. Но только тогда, когда сможем в открытой битве встретиться с французами. У меня есть подозрение, что все эти нападения были совершены с целью спровоцировать нас на непродуманные действия, а именно этого я, и хочу избежать. Будущее Массачусетса и всех других английских колоний зависит от нашей способности оставаться невозмутимыми и не действовать сгоряча. Надо держать себя в руках, Дон, и молиться за то, чтобы нам повезло!

Полковник Черчилль ходил взад-вперед по небольшой гостиной домика на берегу Темзы. Он делал вид, что разговаривает с Ренно, но на самом деле вся речь была обращена к Джефри и сильно взволнованной Адриане. Девушка сидела, крепко сцепив руки.

– Извините меня за сильные выражения в присутствии дамы, но Линкольн – это хитрый, двуличный негодяй. Человек с таким опытом, как у него, не имеет права вызывать на дуэль новичка. Это чистое убийство, а не дуэль!

Ренно был совершенно спокоен. Он понятия не имел, что такое дуэль, и ни на секунду не сомневался в себе как в воине.

Джефри нервно рассмеялся.

– Как оскорбленная сторона, Ренно может оставить за собой выбор оружия. Хотелось бы мне посмотреть на лица Линкольна и его секундантов, когда мы объявим им, что Ренно выбрал томагавки.

Ренно улыбнулся. Он с удовольствием снес бы голову этому краснолицему англичанину – одним метким сильным ударом.

– Я бы тоже посмеялся, как и вы, мистер Уилсон, – сказал Черчилль. – Но не надо забывать о законах чести. На дуэли можно драться на шпагах или стреляться из пистолетов.

– Зачем вообще нужна эта дуэль? – вскричала Адриана. – Все это нечестно, несправедливо, ниже человеческого достоинства. Король и королева не одобрят таких действий!

– Конечно, нет, – мрачно ответил командир внутренней королевской охраны. – Они вообще против дуэлей. Но если люди уже много веков сражаются на дуэлях, даже монархам не под силу быстро искоренить эту привычку. Сегодня Ренно одержал большую победу для английских колонистов. Однако это не означает, что уже завтра Америке будет оказана помощь. Как раз теперь нам больше всего понадобится поддержка наших друзей, тех, кто сегодня слышал и видел Ренно в Уайт-Холле. Для того чтобы собрать боеприпасы и оружие, набрать войска и отправить все это в Америку, нужно время. Тут требуется участие многих людей. И если эти люди узнают, а они наверняка узнают, что Ренно отказался принять вызов графа Линкольна, он тут же упадет в глазах тех, кто сейчас им восхищается. Эти же люди начнут вставлять Ренно палки в колеса. И тогда ни о какой помощи Новому Свету уже не будет и речи.

– Английское дворянство, – презрительно бросила молодая женщина, – так же помешано на своем якобы священном долге чести, как и их враги, французы. Да упаси нас Господь от дворян.

– Боюсь, я вынужден согласиться с полковником Черчиллем, Адриана, – заметил Джефри. – Никто, конечно, не посмеет нарушить приказов короля Вильгельма, но начнутся бесконечные проволочки и препятствия. Колониям нужна помощь, причем незамедлительная. А это означает, что Ренно нужно драться на дуэли с графом Линкольном.

Ренно кивнул в знак согласия, он не понимал, почему так, расстроена Адриана.

– А если его убьют, – сказала девушка, – вы все равно считаете, что игра стоит свеч?

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы его не убили, – ответил полковник Черчилль. Он открыл коробку с замечательными пистолетами, которые подарил Ренно король Вильгельм, и промолвил: – Интересно.

Джефри покачал головой:

– Я тоже подумал об этом, полковник, но полагаю, что не стоит. Ренно замечательный стрелок, и он уже умеет владеть мушкетом не хуже любого солдата-ветерана, но пистолет для него – дело новое.

– А дуэльные пистолеты – это вообще особый вид оружия – у них очень чувствительный спусковой механизм и специальная балансировка, – заметил Черчилль. – Боюсь, чтобы освоить данный вид оружия, Ренно понадобится много времени. Линкольн же наверняка с детства знаком с ними.

– Значит, шпаги, – сказал Джефри. Адриана закрыла лицо руками.

– Все не так безнадежно, как ты думаешь, – успокоил ее Джефри. – Я сам обучил его азам фехтования еще на борту брига, который привез нас в Англию, а с тех пор он ежедневно занимается здесь с мастером.

– И как вы его оцениваете? – спросил полковник.

Джефри задумался.

– Он вполне может постоять за себя, если только не придется драться с мастером, – наконец сказал он. – У него дух воина, крепкая рука и замечательная реакция, просто потрясающая. Ему не хватает разве что опыта. А вот граф Линкольн как раз всю свою жизнь сражается на шпагах.

– Он выиграл несколько дуэлей, – заметил Черчилль. – И все же лучше остановиться на шпагах. Самое большое преимущество с этим видом оружия, что можно отделаться лишь ранением.

– Конечно, – подтвердил Джефри. – Если один из дуэлянтов ранит другого, считается, что честь удовлетворена, и схватка на том и заканчивается. Я тоже за шпаги. А что думаешь ты, Ренно?

Белый сенека улыбнулся:

– Я буду драться на шпагах.

– Прекрасно, – сказал Черчилль. – Я поставлю в известность секундантов графа.

Адриана по очереди посмотрела на мужчин. Она так привязалась к Ренно, а теперь он может погибнуть на дуэли с каким-то забиякой.

– По-моему, – медленно промолвила она, – все вы сошли с ума.

Когда отряд ополченцев под командованием Тома Хиббарда вернулся в форт Спрингфилд, он попросил разрешения в одиночку вернуться в лес и продолжить поиски обидчиков-алгонкинов. Бригадный генерал Уилсон пытался переубедить Тома, но тот так настаивал, что генерал вынужден был уступить.

Уилсон быстро понял, что Том близко к сердцу воспринял последние нападения индейцев. Он редко вспоминал жену, Агнес, которую четыре года назад убили гуроны. С женщины тогда тоже сняли скальп, и вот теперь Том, очевидно, заново переживал то страшное время. Особенно тяжело он перенес гибель жены своего друга, Рене Готье.

Он провел в лесу более двух недель. Зимой редко кто из колонистов решился бы на такое. Когда, наконец, Том вернулся в форт Спрингфилд, он доложил о своем возвращении бригадному генералу, сказал Рене, что никого не нашел, а потом отправился в гостиницу Доремуса.

Нетти случайно зашла в гостиницу вечером и сразу же подсела к Тому. Он улыбнулся ей, улыбнулся впервые после резни.

Сразу было видно, что Том выпил больше обычного. Он вообще редко пил, и потому Нетти догадалась, что дело плохо. Он не мог ни идти, ни ехать верхом, отправить его в дом Уилсонов было просто немыслимо, и Нетти позвала Тома к себе. Том тут же согласился и, спотыкаясь, поплелся за ней следом.

Ни о каких ласках не могло быть и речи. Нетти слышала, что Том занимался поисками убийц-индейцев, но ни о чем его не расспрашивала. Она спокойно помогла ему раздеться и уложила спать.

Том моментально заснул.

Нетти накрыла его одеялом, а с наступлением ночи зажгла маленькую керосиновую лампу. В неясном свете лампы она долго смотрела на Тома. Ей очень хотелось помочь этому доброму, хорошему человеку, хотелось облегчить его страдания. Она прекрасно знала, как погибла жена Тома, и знала также, почему Том так переживает горе Рене Готье.

Когда утром Том проснулся, Нетти уже готовила завтрак на маленькой плите. Она успела согреть для него ведро воды, достала невесть откуда бритву и поставила небольшую миску с мягким желтым мылом, чтобы он побрился.

Том молча все принял. Заговорил он только после завтрака. Они сидели друг напротив друга, и пили чай.

– Насколько я понимаю, – сказал он, – я вчера сильно надрался.

– Нет, – ответила Нетти. – Ты просто очень устал, и я привела тебя к себе. Ты уснул, как младенец.

– Зачем тебе все эти хлопоты, – проворчал Том.

– Это мелочь. Вот ты действительно сделал мне много добра, – ответила Нетти.

Том смотрел на нее поверх неровного края кружки.

– Я хочу кое-что сказать тебе и надеюсь, ты не обидишься.

Нетти покачала головой.

– Больше двух недель я в одиночку провел в лесу, искал этих головорезов. Сейчас я их не нашел, но все равно найду.

Нетти услышала в его голосе такие решительные нотки, что можно было не сомневаться – Том сдержит свое слово.

– Ты не знаешь эти леса, да тебе и не нужно. Когда я был мальчишкой, еще в Лондоне, никогда бы не поверил, что смогу так легко жить в диком лесу, но вот ведь как получилось. Только голову нечем занять. Там, в лесу, так тихо и спокойно, что с ума можно сойти, если не думать.

Тон у него переменился, но Нетти не понимала причины. Она только заметила, что Том говорит мягче.

– Большую часть времени я думал о троих людях, – продолжал Том. – Двое из них мертвы. Моя жена и бедняжка жена Рене. И их уже не вернуть. И вот я сказал себе, что надо думать о живых. – Тут он замолчал. – Я говорил тебе об этом вчера, когда был пьян?

– Нет, Том.

– Так вот, больше всего я думал о тебе, – сказал Том. – И днем и ночью.

Нетти была так поражена, что не знала, что и сказать.

– Жизнь на границе опасная штука, – продолжал Том.– Никогда не знаешь, что тебя ждет в следующий момент. Вот мне и кажется, что нужно все делать вовремя. Поклянись, что не будешь надо мной смеяться.

– Зачем мне над тобой смеяться?

Том Хиббард поставил кружку с чаем на стол, тяжело сглотнул, потер ладони о свои полушерстяные бриджи и торжественно заявил:

– Нетти, я буду, счастлив, если ты согласишься стать моей женой.

На секунду Нетти лишилась дара речи, она даже решила, что Том еще до конца не протрезвел. Но потом поняла, что он трезв и говорит от всего сердца, и потому замотала головой.

– Почему?

– На то много причин, – ответила Нетти, – но самая главная прекрасно известна и тебе, и всем жителям форта Спрингфилд. Я проститутка.

– Нехорошо такой женщине, как ты, жить так, как ты живешь, – сказал Том. – Да, я знаю, настанет день, и ты сможешь зарабатывать себе на жизнь в швейной мастерской. Но до той поры совершенно незачем спать со всеми подряд. Тебе надо положить этому конец. Прямо сейчас.

Глаза Нетти наполнились слезами, она отерла их тыльной стороной ладони:

– Никогда не думала, что кто-нибудь когда-нибудь сделает мне предложение, Том. И я никогда не забуду этот день. Но я слишком уважаю тебя, чтобы выйти за тебя замуж. Все в городе будут смеяться над тобой, будут говорить всякие гадости за твоей спиной.

– Не все, ты ведь знаешь. А те, кто будет, пусть себе говорят. Разговоры ничего не стоят, и никому они не навредят.

– Нет, я не могу, но все равна спасибо.

– Дай я назову тебе несколько причин, по которым ты должна согласиться, – решительно начал Том. – В первую очередь мы с тобой. Ты не можешь отрицать, что ты нравишься мне, а я тебе. Мы помогаем, друг другу, а именно для этого и существует брак. Я нутром чую, что мы созданы друг для друга, и ты это тоже знаешь. Я вижу это по твоим глазам.

– Я отказываюсь это слушать! – закричала Нетти и закрыла уши руками.

Том медленно поднялся на ноги, улыбнулся и осторожно отвел ее руки.

– Мне не нравится, когда меня вынуждают так делать, – сказал он. – Поэтому, пожалуйста, веди себя разумно. – Он снова уселся на стул.

– Я и так веду себя разумно, – горячо ответила Нетти. – Я слишком хорошо о тебе думаю, чтобы позволить тебе жениться на потаскушке.

– То есть ты считаешь, что я лучше тебя, так? – Нетти кивнула.

– Мы с тобой из одной части Лондона, – продолжал Том. – Поэтому мне не придется объяснять тебе некоторые вещи. У моего отца была слабость – карты. Когда он умер, мне в наследство остались только его карточные долги. Думаю, ты не очень удивишься, узнав, что когда я был ребенком, моей матери приходилось принимать у себя мужчин, чтобы у нас была крыша над головой и еда в доме, чтобы мы ходили в школу, а не работали сызмальства. Так вот, ты не более потаскушка, чем моя мать. Я достаточно долго прожил на свете, чтобы уметь отличить добрую, порядочную женщину от потаскушки. И вот что я тебе скажу – независимо от того, выйдешь ты за меня или нет, но мужчин ты сюда водить больше не будешь. – Никто, наверное, никогда еще не слышал, чтобы Том так долго говорил.

Нетти пыталась сдерживать слезы, но они все равно текли по щекам.

Том делал вид, что не замечает этого.

– Существует и множество других причин, чтобы мы поженились. Например, Рене Готье, который все еще живет в доме у Милдред и Эндрю и все еще оплакивает свою Луизу. А малышам совсем одиноко и тоскливо. Им надо жить в своем доме. Им надо заняться делом, тогда и с прошлым будет справиться легче.

– При чем здесь Рене Готье и его малыши?

– У нас здесь принято помогать друг другу, как Луиза Готье помогала тебе. Понимаешь, Рене не может просто так взять и переехать в новый дом. Нужно, чтобы кто-то готовил еду, присматривал за детьми, вообще помогал по хозяйству. Если мы с тобой поженимся, то сможем какое-то время жить вместе с ними. В свободное время Рене будет помогать мне со строительством нашего дома. А потом мы станем соседями и по-прежнему будем работать вместе. Я его так загружу работой, что у него времени не останется на тяжелые мысли. А ты сможешь тем временем заменить детям мать. Милдред старается изо всех сил, но она больше подходит на роль бабушки. Ты сможешь дать им всю свою любовь и заботу, и тогда им тоже будет намного легче пережить утрату.

Том затронул больное место, и Нетти задумалась.

Том понял, что выиграл, и немного расслабился.

– Просто пришли в голову такие мысли, понимаешь. Всегда хочется помочь хорошим людям. Но у нас с тобой будет своя жизнь. Через несколько месяцев мы в любом случае переедем в свой собственный дом.

Нетти перестала плакать. Она знала, что Том специально сказал ей про несчастных детишек Готье. Но это было не все. Нетти не могла точно сказать, любит ли она Тома, потому что не знала, что такое настоящая любовь. Она восхищалась им, уважала его, а в постели, пожалуй, только с ним и с Ренно она чувствовала себя настоящей, живой женщиной.

– Почему ты хочешь, чтобы я вышла за тебя? – спросила она.

Том взорвался:

– Черт побери, что за глупый вопрос! Почему мужчина хочет, чтобы женщина вышла за него замуж?

– Не знаю. Потому и спрашиваю.

– Потому что не могу не думать о тебе. Не могу не волноваться за тебя. Мне хочется защищать тебя. Мне хочется, чтобы ты прекратила заниматься этим ремеслом. Чтобы у тебя не было проблем. Да, я знаю, ты вполне можешь за себя постоять, иначе бы ты так долго не продержалась. Ты сильная. Но я могу защитить тебя намного лучше. На границе жить нелегко, и любой женщине нужна поддержка мужчины.

Его ответ удовлетворил Нетти. Более того, она была потрясена, поняв, что Том Хиббард действительно ее любит. На душе у нее потеплело, и она улыбнулась Тому.

Том снова встал со стула и сказал:

– Ну, я совсем заговорился. Сейчас приведу себя в порядок, и мы с тобой кое-куда сходим.

– Куда?

– Увидишь.

На этом разговор был окончен. Несколько минут спустя, он снял с вешалки пальто Нетти и помог ей одеться. Неожиданно она повернулась и поцеловала его.

– Спасибо за предложение, – сказала она при этом. – Я никогда этого не забуду.

– У тебя не будет возможности об этом забыть, – ответил Том, и они пошли вниз по лестнице.

Казалось, Том куда-то торопится. Нетти изо всех сил старалась поспеть за ним. Дорога была грязная, тонкий слой льда покрывал лужи. Наконец Нетти не выдержала.

– Ты слишком быстро идешь, – сказала она.

Том извинился, замедлил шаг и взял ее за руку. У Нетти сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда она поняла, что Том ведет ее в дом священника. Она попробовала высвободить руку, но Том крепко держал ее.

Им открыла дверь Дебора Дженкинс в домашнем чепце и переднике, с соломенной метлой в руке.

– Боже мой, – воскликнула она. – Мы не ждали гостей так рано.

Том остановил ее:

– Мы будем очень обязаны, если преподобный отец сможет уделить нам немного времени.

Из гостиной, которая одновременно была и кабинетом, вышел Авдий. Он готовился к воскресной проповеди и держал в руках перо.

Том сразу перешел к делу.

– Авдий, – начал он, – мы просим тебя провести обряд венчания. Мы хотим пожениться, как только сможем доставить сюда Уилсонов, Рене Готье и его детишек.

Священник удивился, но тут же с радостью согласился. Он послал сынишку соседей в дом к Уилсонам. Дебора обняла Тома и Нетти.

Все происходило так быстро, и Нетти казалось, что она перестала распоряжаться собственной жизнью, да ее уже никто и не спрашивал. Она попыталась объяснить, что ей надо вернуться домой и переодеться, но безрезультатно.

Скоро приехали Уилсоны, а с ними вместе Рене Готье с детьми. Рене улыбался впервые после смерти жены. Все прошли в церковь, а бригадный генерал Уилсон настоял на том, чтобы вести невесту к алтарю.

Нетти шла как во сне, словно все происходило не с ней.

Рене сразу согласился на предложение Тома всем вместе перебраться в новый дом. Они с Томом так увлеклись этой идеей, что готовы были начать переезд сразу после венчания. Дебора с трудом уговорила всех сесть за стол.

После быстрого угощения Нетти с помощью детей Готье перевезла свои вещи в их дом. Эндрю Уилсон отправил своих слуг и несколько повозок, чтобы помочь с переездом, и после полудня все уже были в новом доме.

Мужчины развели огонь в двух каминах, и скоро в доме стало тепло. Остаток дня Нетти раскладывала по местам посуду, белье, свои вещи и вещи детей. Время от времени она прерывала свои занятия, чтобы показать Тому и Рене, куда ставить мебель.

К вечеру в доме стало уютно. Милдред прислала повозку с продуктами, а Дебора испекла пирог. Нетти усадила всех чистить картофель и овощи, а сама занялась мясом, и вскоре на плите уже готовился ужин. За стол они сели с наступлением темноты.

Дел оставалось еще много. Том и Рене вызвались помочь Нетти с мытьем посуды, правда, большой железный котел она им не доверила. Потом она уложила детей спать.

Нетти вспомнила, что Луиза всегда на ночь рассказывала детям сказку, и постаралась что-то придумать сама. Хотя она осталась недовольна своим рассказом, но дети были в полном восторге и заснули с улыбками на лицах.

Нетти до конца осознала свое новое положение, когда они вместе с Томом поднялись в маленькую спальню. Кровать Нетти занимала почти всю комнату. Теперь она замужняя женщина и будет делить эту постель только с Томом Хиббардом. Она украдкой взглянула на безымянный палец левой руки. Том подарил ей золотое колечко своей первой жены, и никогда еще Нетти так не радовалась подарку.

За эти несколько часов переменилась вся ее жизнь. Она еще чувствовала себя неуверенно, считала себя недостойной, но она докажет, что достойна этого золотого колечка. Только теперь она вдруг осознала, что формально так и не дала согласия Тому. Он просто взял инициативу в свои руки.

А сейчас уже поздно волноваться или сожалеть. Так или иначе, она стала женой Тома Хиббарда.

В гостиной в камине горел огонь, но тепло едва достигало маленькой спальни, и Нетти быстро разделась и нырнула под одеяло. К ней присоединился Том. Он ничего не сказал, просто обнял, поцеловал и крепко прижал к себе.

Нетти ощущала, как рядом с этим сильным, добрым, хорошим человеком улетучиваются все ее сомнения. Том стал ее защитником, заслоняя ее от всего злого и темного в этом мире. Теперь, когда они вместе, было ради чего жить.

На маленькой поляне в лесной глуши члены клана Медведя выстроили небольшую хижину. Мужчины обтесали шесты и перекладины, скрепили их ремнями из сыромятной кожи; женщины покрыли остов циновками из тростника; дети сверху обмазали хижину глиной.

Хижина была предназначена на короткий срок, но делали ее с таким же усердием, с каким возводили обычные дома. Дверное и оконные отверстия затянули шкурами, чтобы внутри было тепло, в центре хижины устроили очаг.

Дым от огня уходил в отверстие в крыше. Единственная мебель в хижине – возвышение, покрытое мягкими ветками и застланное поверху оленьими шкурами, – постель.

Рядом с хижиной с таким же усердием был возведен помост в несколько футов высотой.

В главное селение сенеков стекались представители всех групп племени, среди них были и делегации клана Медведя. Прибыли и посланцы других наций союза ирокезов, тоже члены клана Медведя.

Впереди огромной процессии шел Эличи. Он занял место старшего брата, которого сейчас не было в землях сенеков. На голову и плечи Эличи набросил шкуру медведя, который всю свою жизнь был верным другом Ренно.

За ним шли девять барабанщиков. Они в унисон били в барабаны, и гулкое эхо разносило ритм по всему лесу.

Вслед за барабанщиками шли хранители веры. Все они были в искусно вырезанных масках, изображавших Священные Лики. У каждого был мешочек с высушенными травами, посвященными Великому Духу. Эти травы специально припасались для особых обрядов.

Гонка шел в одиночестве, одетый только в набедренник и мокасины, и под боевой раскраской лицо его было напряжено и сурово. За ним шла Ина, ее лицо ничего не выражало, но щеки, лоб и руки были вымазаны золой. Вслед за Иной в самых простых одеяниях шли Балинта и Уолтер Элвин.

В центре процессии шагали восемь могущественных военных вождей нации, прямые подчиненные Гонки. Эти вожди были самыми известными воинами во всей Америке, они добились своего теперешнего положения доблестью и смелостью, мудростью и мужеством. Но сейчас они шли плавно, мягко ступая, чтобы никоим образом не задеть и не встряхнуть носилки с бесценным грузом, который несли.

На носилках лежала Санива. Ее старческие руки с набухшими венами неподвижно лежали на груди, но глаза были открыты, и она прекрасно понимала все, что происходило вокруг. Если ей и было больно, она этого не показывала: лицо ее было спокойно, выражение глаз умиротворенное.

По обе стороны от военных вождей с носилками шли женщины – хранительницы веры в масках, тоже изображавших Священные Лики. Они то и дело кидали в сторону Санивы золу и сушеные травы и пели при этом древнее заклинание, обращенное к маниту. Вся одежда, руки и лицо Санива были покрыты золой и травами.

Вслед за носилками шли представители других наций союза ирокезов, причем один представитель каждого из племен был одет в медвежью шкуру. Все они тоже пели.

Завершали процессию сенеки. Сначала шли старшие воины в набедренниках, но в полном боевом вооружении и боевой раскраске. Они шли ровным строем и смотрели прямо перед собой. За ними шествовали младшие воины, они старались во всем походить на старших, но им гораздо труднее было скрыть свои чувства. Женщины-сенеки шли толпой, вслед за матерями шагали и дети. Женщины и дети шли молча, но сразу было понятно, что они, может, даже острее остальных осознают грозящую сенекам утрату.