Текст книги "Я тебе не верю!"

Автор книги: Долли Нейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Это не имеет никакого значения, твердила она себе. Он – никто для нее, разве не так? Она даже не понимает, почему он рассказывает ей все это.

– Мы получили университетские дипломы в один и тот же день, нашли квартиру и на деньги, которые одолжили нам наши родители, начали собственный бизнес – открыли маленькое бистро. Дела пошли хорошо, и через пару месяцев мы назначили дату свадьбы – на начало ноября, когда происходит сезонный спад в бизнесе. А тринадцатого октября ее нашли мертвой на одной из улиц района, известного как пристанище наркоманов.

– Наркотики?! – Элизабет застыла в ужасе.

– Вероятно, она начала еще в университете, – сказал он вяло, безо всяких эмоций. – Полиция обнаружила, что она перешла на героин лишь за несколько недель до смерти. То обстоятельство, что наш бизнес пошел в гору, дало ей возможность попробовать более дорогое зелье. Ее родители были убиты горем. Клэр была у них единственным ребенком, и, как водится в подобных случаях, они во всем винили меня. Они не могли поверить, что я не знал о ее пристрастии.

– Но… – Элизабет внезапно остановилась. – Разве не было каких-нибудь признаков?

– Я не замечал ничего подозрительного. Горькая ирония заключалась в том, что виной всему оказался наш лучший друг – человек, вместе с которым я учился в университете и которого почитал как брата. А потом выяснилось, что он уже давно продает наркотики. Он во всем признался полиции, после того как его взяли по другому делу. Вроде бы случайно он продал Клэр смесь героина с какими-то добавками. Эта смесь погубила еще пять человек. Но дело в том… – наконец он повернулся к ней лицом. – Я знал их обоих три года, жил с Клэр пять месяцев, и все же не знал о них самого главного. Ты не можешь представить себе, какое чувство я испытал.

Представляю, подумала она с горечью. Еще как представляю!

– Итак, теперь я завершил свое покаяние. Угрызения совести, чувство вины – с этим покончено. – На секунду маска хладнокровия соскользнула, и Элизабет увидела, сколько боли было в его глазах. – После случившегося я решил примириться с жизнью, но на моих условиях. Больше никаких сильных чувств, никаких обязательств, никакого доверия. Я перепробовал все эти вещи и увидел, что в них мало прока. Поэтому решил, что ничего не буду ожидать от других и ничего не буду никому обещать. Если бы я взял это за правило с самого начала, жизнь не обернулась бы ко мне трагической стороной.

– И это действовало? – спросила она мягко.

– Да. – Филипп посмотрел прямо на нее. – До последнего времени.

Он имеет в виду Мирей! Потрясение от того, что он ей рассказал, горечь пережитого, промелькнувшая в его глазах, вселило в нее стремление утешить его, сказать ему, что она понимает его чувства, но мысль о другой женщине обдала ее сердце холодом и отшибла всякое желание говорить добрые слова.

Он дал ей понять, что сделал трудное и болезненное признание, поведав о своей личной драме ради улучшения их родственных отношений и, в конечном счете, ради Джулии и ее ребенка. Это все. Больше за признанием ничего не стоит. Острое сексуальное влечение, которое возникло между ними, он мог контролировать, а стало быть, оно для него служило лишь источником краткого плотского удовольствия. Теперь было совершенно ясно, какой образ жизни он ведет, и какими принципами руководствуется.

Она должна принять тот факт, что Филипп достаточно доверял ей, чтобы приоткрыть свое прошлое и расстаться с ним. В то время, как ее сердце стучало, словно молот, а разум восставал против несуразности всего, что с ней происходило, новое, все более крепнущее чувство помогало ей гордо держать голову. Она любила его! В глубине души Элизабет уже знала это, и наступившее прозрение не было неожиданным. Она любила его с того момента, когда он обнаженный стоял перед ней в своем доме, с той минуты, когда он утешал ее после приступа истерических рыданий и отвечал улыбкой на ее наскоки. Она чувствовала это уже тогда, но ее разум отчаянно боролся с этим.

– Спасибо, Филипп, что вы рассказали мне все это… – Ее голос дрогнул, но она держалась с достоинством, когда, неуверенно улыбнувшись, поднялась из-за стола. – Думаю, что это поможет нам лучше относиться друг к другу в будущем и пойдет на пользу Джулии.

– Джулии… – повторил он безучастно. Элизабет отвернулась, не в силах смотреть на него. Ощущение его присутствия рядом, осознание того, что она любит его, и жгучая ревность, которая наполняла все ее существо при мысли о Мирей, легли ей на плечи тяжелой ношей. – Я на минутку…

Он окликнул ее по имени, когда Элизабет выходила из комнаты, но она не остановилась. Если бы она сделала это, то Филипп увидел бы слезы, бегущие по ее лицу, а это было бы окончательным унижением. Она приняла на себя непосильный груз неразделенной любви и безрассудной ревности. И теперь лишь оставалось достойно провести с ним остаток вечера, сохранив хоть каплю самоуважения и душевного равновесия.

Это будет трудно, но ведь она так много преодолела за последние три года, что еще одно препятствие не должно испугать ее. Иначе и быть не может!

8

Элизабет была в ванной целых десять минут, пока не убедилась, что следы слез на ее лице полностью исчезли. Когда она вернулась в гостиную, Филипп сидел в кресле у окна, созерцая ночное небо, изрезанное контурами небоскребов, светившихся тысячами окон на фоне ночной темноты. Он не улыбнулся, когда она вошла, и оставался хмурым вплоть до своего ухода. Со сдержанной вежливостью поблагодарив ее за угощение, он коротко попрощался. Когда он ушел, Элизабет еще несколько часов просидела возле стола с неубранными тарелками и бокалами, а потом встала, прошла в спальню и упала на кровать. Она долго плакала, а когда не стало слез, продолжала лежать с открытыми глазами, пока не пришло время вставать и идти на работу.

К концу рабочего дня ее голова гудела, ей было жарко и душно, несмотря на то, что прекрасно работали кондиционеры. К тому же она устала до изнеможения. Последней каплей стал звонок из приемной, когда все уже уходили из студии. Секретарша сообщила, что к ней идет посетитель. Элизабет даже огрызнулась по телефону:

– Милдред, я уже никого не смогу принять сегодня. Скажи ему, кто бы это ни был, – пусть приходит завтра!

– Он вряд ли меня послушает. – Голос Милдред, хладнокровной, решительной и непреклонной по части выпроваживания нежелательных визитеров, звучал растерянно. – Он невероятно настойчив.

– Это меня не заботит! – Элизабет схватилась за голову. Бедная Милдред, она говорила с ней как настоящая фурия. – Милдред, прошу прощения за резкость. Если он не уходит, я пришлю к вам ассистента с моим расписанием на завтра, выкройте как-нибудь время и для него. Ладно?

– Хорошо, спасибо. – В голосе секретарши послышалось явное облегчение, а Элизабет откинулась в кресле, на минуту закрыв глаза, чтобы унять головную боль. Было необычным, что кто-то смог повергнуть в замешательство секретаршу в приемной, он и в самом деле, должно быть, решительный. Проклятье! Она даже не спросила его имени.

Элизабет была полна раздражения, которое еще более усилилось, когда сквозь стеклянную перегородку, отделявшую ее кабинет от главного зала офиса, она увидела своего ассистента, направлявшегося к выходу с группой коллег. В следующий момент дверь за ними закрылась.

Ну и денек сегодня – превосходное начало и столь же превосходный конец, подумала Элизабет с досадой. Теперь придется спускаться в приемную самой, а у нее еще сегодня часа на два работы. Ее мозг, казалось, был уже не способен удержать какую-либо информацию.

Не позвонить ли Милдред, чтобы она прислала этого посетителя сюда, наверх? Это имело смысл. Она уделит ему десять минут, но не более. И Элизабет погрузилась в чтение статьи о важности деловых связей с Японией, которые сулили огромные взаимные выгоды. Резкий стук в незапертую дверь заставил ее поднять голову.

– Грозная секретарша сказала, что я допущен в святая святых, – проговорил Филипп.

– Это вы?!

– Я. – Он вошел в кабинет с ленивой самоуверенностью и уселся в кресло напротив ее стола.

– Но… – Целую минуту Элизабет не сводила с него глаз. – Милдред не сказала… вы не сказали…

– Если ты хочешь спросить меня, назвал ли я секретарше свое имя, отвечу, что нет, – сказал он без тени смущения. – Я представился твоим интимным другом, который прибыл в Штаты на пару дней и хочет преподнести тебе сюрприз.

– И она поверила? – изумилась Элизабет.

– Конечно. – Филипп насмешливо улыбнулся. – Когда захочу, я умею врать очень убедительно. Если бы я назвал свое имя, ты отослала бы меня прочь.

– Откуда вы знаете, что бы я сделала? – спросила она сдержанно. Кровь стучала у нее в висках, а сердце колотилось в груди, словно птица, пойманная в клетку. Будь спокойна, будь хладнокровна, мысленно твердила она себе. Не выдавай себя. Но ее единственным желанием было вновь оказаться в его объятиях.

– Так вы бы сделали это, миссис Тернер? – Филипп слегка наклонил голову, а его карие глаза продолжали следить за ней. – Отослали бы меня прочь?

– Нет. – Слово вылетело из ее уст, прежде чем она успела его остановить, и Элизабет торопливо продолжала: – Конечно, нет. Ведь вы теперь близкий родственник Джулии.

– К черту близкого родственника! – Ответ прозвучал, словно маленький взрыв. – Я спросил, хотела бы ты видеть меня, Филиппа де Сернэ? – произнес он с напором. – Это разные вещи, и тебе это известно.

– Филипп…

– Не утруждай себя ответом. – Его улыбка источала арктический холод. – Твое лицо говорит за тебя.

Да, все верно. С каждой новой встречей ей все труднее держать в узде эмоции, подумала Элизабет с горечью, когда Филипп повернулся в кресле и бросил взгляд на интерьер ее кабинета.

– Значит, это то место, где ты работаешь? – Он перевел на нее взгляд, но она не смогла ничего в нем прочесть – ни плохого, ни хорошего. Элизабет пожала плечами и улыбнулась, не зная, как ответить, к тому же ей мешал говорить комок в горле. Она не ожидала увидеть его вновь, прежде чем у Джулии родится ребенок, и вот теперь он находится перед ней на расстоянии фута. Чтобы не выдать своих чувств, она заставила себя смотреть на лежавшие на столе бумаги.

– Когда ты закончишь? Я хотел бы пригласить тебя на обед – всего лишь на обед, – добавил Филипп саркастически, когда она залилась румянцем. – Я заберу тебя около восьми прямо из дому, так что будь готова.

– Откуда ты знаешь, что у меня нет никаких планов на вечер? – спросила Элизабет резко, разозленная его высокомерной уверенностью.

– Они у тебя есть?

– Нет.

– Тогда в восемь. – Сказав это, он поднялся и пошел к двери, возле которой обернулся и посмотрел на нее сверкающими глазами. – И было бы хорошо, если бы ты, по крайней мере, притворилась для начала, что получаешь удовольствие в моей компании.

– Если вы настроены таким образом, то зачем вам вообще со мной связываться? – спросила Элизабет язвительно.

– Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос. – Он смерил ее насмешливым взглядом. – Допустим, мне невыносима мысль о существовании женщины, совершенно равнодушной к моим неотразимым чарам. Устроит? – Филипп вскинул брови, наблюдая, как она безуспешно пытается что-то вымолвить в ответ, а затем повернулся и ушел.

Тот вечер положил начало их встречам. Обычно он подъезжал к дому Элизабет около восьми вечера и каждый раз вез ее в новое место.

В тот первый вечер они обедали в тихом ресторанчике, приткнувшемся на глухой улице, где еда была непривычной, а хозяин оказался толстым и чрезмерно общительным. Подсев к ним за столик, он потчевал их ужасными историями из своей юности на Сицилии, о друзьях и знакомых, примкнувших к мафии или убитых ею. Рассказы были чистыми фантазиями, которые, тем не менее, здорово развлекли их, и они вышли из ресторана на темную улицу, давясь от смеха и чувствуя, что не могли лучше провести время.

Следующий вечер прошел в фешенебельном ночном клубе с великолепным эстрадным шоу и не менее великолепной едой. Закончили они свое пиршество уже за полночь у лотка с «хотдогами» под любопытными взглядами нескольких оборванцев, укрывавшихся в картонных коробках и под старыми газетами в узком переулке неподалеку от оживленного проезда.

Филипп стал угощать бездомных, однако шофер такси, на котором они приехали, явно чувствуя опасность этого места для людей в элегантных вечерних костюмах, убедил их уехать, что они сделали.

Та же история повторилась в третий и в четвертый вечера. Он развлекал ее, поил и кормил, смеялся вместе с ней, в общем, оказался очаровательным спутником, но все это время держал ее на расстоянии. Никаких попыток сближения! Только дружеский поцелуй, пожелание доброй ночи на пороге ее квартиры и веселая улыбка на прощание.

И это раздражало ее. В самом деле раздражало. Было бесполезно говорить себе каждую ночь, лежа в одинокой постели, что ее устраивают их спокойные, дружеские отношения, – бесполезно потому, что это была неправда. Тот факт, что Филипп неожиданно стал рассматривать ее как нечто среднее между незамужней теткой и сестрой, был болезненным и раздражающим, а более всего оскорбительным.

А какова роль Мирей во всем этом? – по сто раз за день спрашивала себя Элизабет. Даже если Филипп проводит с рыжей красавицей несколько часов ежедневно, то все вечера он непрерывно находится рядом со мной. Исходя из того, что она знала о Мирей, такая ситуация была совершенно неприемлема для капризной представительницы французской аристократии.

Что за отношения сложились между ними? Она этого не понимала. И чем больше старалась понять, тем сильнее запутывалась. А меж тем минута за минутой, час за часом ее любовь к Филиппу усиливалась, и это ужасало Элизабет.

Она не хотела любить никого из мужчин и тем более Филиппа де Сернэ – откровенного циника, который рассматривал женщин как необходимых, но дорогостоящих дарительниц удовольствия, приятных в общении лишь на короткое время. Одна только Мирей неотступно сопровождала его на жизненном пути, и все же это была странная связь. Насколько свободна эта «свободная любовь»? – думала она с болью.

Каждое утро Элизабет готовилась сказать, что знает о присутствии Мирей, и спросить его, какие отношения связывают их друг с другом. И каждый вечер говорила о чем угодно, но только не о том, что так тревожило ее сердце…

Было десять минут третьего, середина жаркого дня. Элизабет сидела в здании аэровокзала недалеко от стойки таможенного контроля. Что я здесь делаю? – спрашивала она себя, не в силах найти ответ. Чтобы увидеть, как он появится с Мирей? Доказать, что она не была той слепой доверчивой дурочкой, за которую он ее принимал? Сделать вид, что ей все равно?

Наконец она увидела Филиппа. Он был один. Его большая, широкоплечая фигура выделялась среди прочих даже в сутолоке аэровокзала.

– Привет, Филипп! – Сохраняя спокойствие, Элизабет быстро двинулась в его сторону, и он резко обернулся. Когда их взгляды встретились, его лицо озарилось на редкость открытой и приветливой улыбкой.

– Элизабет! – Когда в следующий момент он заключил ее в объятия и, оторвав от земли, закружил в воздухе, при этом жарко целуя в губы, она почти решила ничего не говорить. Почти…

– Как хорошо, что ты пришла проводить меня. Вот не ожидал. – Он опустил ее на ноги, глядя ей в лицо внимательным и теплым взглядом. – Ты закончила работу раньше, чем предполагала?

– Закончила? – Его неподдельная радость, когда он ее увидел, объятия, горячий поцелуй – это было совсем не то, к чему она готовилась. Тут что-то не так, упрямо твердила она себе. – А где же Мирей? – Должно быть, она проговорила эти слова вслух, хотя не могла понять, как это у нее получилось.

– Мирей? – Он взглянул на нее с крайним изумлением.

– Но она здесь… – Элизабет посмотрела на него, теряясь от смущения.

– Здесь? – Филипп окинул внимательным взглядом огромный зал со множеством спешащих людей. – Где?

– В Нью-Йорке. Мирей здесь, и вы знаете это.

Его глаза сделались чужими и холодными, а лицо словно окаменело. Элизабет поняла, что совершила ужасную ошибку.

– Я знаю, что Мирей в Нью-Йорке?! – В его голосе смешалось удивление и возмущение. Он нагнулся, чтобы одной рукой поднять чемодан, который уронил, когда увидел Элизабет, а другой продолжал железной хваткой удерживать ее руку. – Думаю, нам нужно поговорить.

Он отвел ее в тихий угол, поставил тяжелый чемодан на пол и, выпрямившись, посмотрел ей прямо в лицо.

– Ну, давай разберемся, – сказал он жестко. – Почему ты здесь и почему ожидала, что сюда придет Мирей? А прежде всего, – тут его глаза сделались совсем ледяными, – почему ты вообще пришла, если ожидала, что она будет здесь? Я полагал, что вы не ладите, и вам не о чем говорить.

– Я… – Элизабет тупо смотрела на него, но в голову не приходило ни одной спасительной мысли. Что нужно сказать, чтобы не создалось впечатление, что она шпионит за ним? Потому что… И тут кровь бросилась ей в лицо, а сердце бешено заколотилось. Потому что как раз это она и делала. Элизабет почувствовала, что покраснела до корней волос, но все же не могла отвести взгляд от его лица.

– Ну? – Слово будто резануло ее. Похоже, он не собирался отступать ни на шаг, и Элизабет, собрав все свое мужество, решилась сказать ему правду:

– Я считала, что вы в Нью-Йорке вместе с Мирей, – пролепетала она.

– Но я говорил, что нахожусь здесь по делам бизнеса, – сказал Филипп мрачно.

– Я решила, что вы соединяете бизнес и удовольствие.

– Удовольствие?! – Эти слова разъярили Филиппа еще больше, и его лицо побагровело. – Позволь мне внести ясность. Ты думала, что я привез Мирей в Нью-Йорк, чтобы проводить время в приятном общении с ней? Это так? – Она кивнула, вид у нее был совершенно несчастный. – А вечера? Когда я был с тобой? Как же это возможно? – Он едва сдерживал свою ярость, и его французский акцент стал очень заметен.

– Я думала… – Элизабет беспомощно остановилась. Она ничего не думала, в голове царил сплошной туман. – Я думала, что вы были с ней днем, а со мной по вечерам, – закончила Элизабет упавшим голосом.

Он окаменел, видимо, пытаясь справиться со своими чувствами.

– Филипп, Филипп, прости меня…

Он прервал ее извинения резким, сердитым движением руки, и она замолчала, глядя на него снизу вверх своими огромными лучистыми глазами.

– Так вот как ты обо мне судишь, – проговорил он со зловещим спокойствием. – Ты считаешь, что я мог бы привезти одну женщину в Нью-Йорк на неделю, спать с ней, а затем развлекаться с другой по вечерам? – Теперь, когда он наглядно обрисовал ситуацию, она выглядела совершенно дикой, но именно так она себе ее воображала, перед тем как прийти сюда, и ей нечего было противопоставить его гневу и сарказму. – Скажи мне, Элизабет, ты думала именно так?

– Скорее всего, так. – Она слабо покачала головой. – Но… но я не уверена… в самом деле… Вот почему я…

– Вот почему ты пришла сюда сегодня, – закончил он, в его глазах горела ярость. – А я-то обрадовался, когда увидел тебя! Ну и дурак! Какой же я дурак!

– Я не хотела…

– Ни слова больше! – Теперь Элизабет испугалась по-настоящему. Она оскорбила его, обвинив в том, чего он никогда не совершал.

– Филипп…

– Я сказал ясно, миссис Элизабет Макафи! Ни слова больше, или я не ручаюсь за свои действия!

– Послушай меня, пожалуйста, – просила она жалобно, но его лицо оставалось твердым, как гранит, а поза выражала непреклонность.

– А ты слушала меня? – спросил он с горьким упреком, который поразил ее в самое сердце. – Когда я рассказал тебе о Клэр, поделившись самыми сокровенными чувствами, ты сразу же отдалилась, будто услышала от меня что-то неприличное. И даже тогда я винил в этом себя, полагая, что был слишком нетерпелив, в то время как ты была не готова воспринять чужие эмоции, оставаясь еще слишком ранимой после смерти своего мужа. Но дело не только в этом, – продолжал он. – Главное здесь – не тоска по давно умершему человеку и не твое нежелание вернуться назад, в мир живых. Ты не любишь меня! Более того, я убежден, что ты меня ненавидишь!

– Неправда! – Это слово прозвучало как тихая мольба, но его лицо не изменилось, напротив, он отступил на шаг и бросил на нее взгляд, полный боли и презрения, который она с трудом могла вынести.

– Ну вот, ты пришла и убедилась, – сказал Филипп, давая почувствовать, что разговор близится к концу. – Убедилась, что была не права. Я действительно много грешил в прошлом, и если ты постараешься, то сможешь раскопать многие из моих прежних грехов. Без сомнения, мне не избежать их и в будущем. Я не святой, никогда им не был и вряд ли смогу быть.

Он был разъярен до предела. Элизабет едва стояла на ногах, не способная более выдерживать поток его гневных излияний.

– Но это тебя не касается, – продолжал он. – Как ты справедливо заметила, я всего лишь брат мужа твоей сестры – не кровный родственник, а значит, для тебя никто. Нам нет нужды встречаться вновь. Я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда ты будешь во Франции навещать сестру. Это тебя устраивает?

– Нет… – Она хотела протянуть к нему руку, но побоялась, что он грубо оттолкнет ее, так велика была его ярость. – Я не хочу этого, поверь мне, Филипп. Позволь мне объяснить…

– Но я, я хочу этого! – отрезал он. – Прощайте, миссис Макафи!

Элизабет хотелось кричать и плакать, броситься вслед за ним и ползать у его ног – лишь бы заставить его понять. Но ничего из этого она не сделала, а просто побрела прочь. Она думала раньше, что прошла через худшее в своей жизни, когда открылась вся правда про Джона, но это было ничто по сравнению с той болью, которая теперь рвала ее на части.

Чувства, которые она испытывала к Джону, создав его идеальный образ в своем воображении, были бледной тенью эмоций, вызванных у нее Филиппом. Он стал ее сердцем, ее кровью, ее жизнью, и Элизабет чувствовала, что он уносит все это с собой, даже не повернув головы, чтобы бросить на нее прощальный взгляд.

Она издала громкий стон, не заботясь о том, что на нее обращают внимание окружающие, и, спотыкаясь, пошла к выходу. Элизабет мысленно возвращалась к их разговору, раз за разом прокручивая в памяти мучительные подробности, пока не почувствовала, что сердце ее готово разорваться от горя. Она не пыталась оправдать себя. Любые оправдания теперь не имели смысла. Он никогда не простит ее. Осознание этого породило в душе ужасное ощущение опустошенности. Никогда!

Элизабет побрела к автостоянке аэропорта, где оставила свой автомобиль. Уже сидя за рулем и мчась, забыв об опасности, по скоростному шоссе, она спрашивала себя, как же ей теперь жить дальше с таким грузом в душе…

– Элизабет? – Голос Луизы был тревожным и взволнованным. – Как хорошо, что я наконец дозвонилась до тебя. Я рассчитывала застать тебя в студии, но там сказали, что ты уже ушла домой.

– Что-нибудь с Джулией? – У Элизабет душа ушла в пятки.

– Нет, нет, пожалуйста, не беспокойся. Все прекрасно. – Хотя голос на другом конце провода звучал бодро, в нем проскальзывали нотки неуверенности.

– Роды начались? – быстро спросила Элизабет. – Я имею в виду…

– Нет сомнения, что ребенок родится в самые ближайшие часы, – проговорила Луиза гораздо спокойнее. – Хочешь, я позвоню тебе примерно через час, когда буду знать больше. Сейчас Джулию осматривают врачи…

– Нет. Я срочно вылетаю. Если почему-либо задержусь, то позвоню прямо в больницу. Вы останетесь с нею?

– Конечно, Элизабет. Не беспокойся, – быстро проговорила Луиза. – Джулия нам как дочь, и это ребенок Патрика. Мы позаботимся о ней. Она в полной безопасности.

– Спасибо, дорогая мадам де Сернэ. Я буду у вас так скоро, как сумею. Поцелуйте от меня Джулию.

Элизабет повесила трубку и несколько мгновений ошарашено смотрела на телефон, а затем схватила его опять и дрожащими пальцами стала набирать номер аэропорта. Ей невероятно повезло: кто-то только что сдал билет на вечерний рейс во Францию. Правда, до вылета оставалось очень мало времени, и нужно было спешить. Она вызвала такси, побросала вещи в чемодан и позвонила ассистенту, торопливо дав ему указания на время своего отсутствия. Через полчаса после звонка Луизы она уже выходила из дому.

Во время сумасшедшей гонки в аэропорт и стремительного рывка к трапу самолета она не имела времени для размышлений, но, оказавшись в просторном салоне воздушного лайнера и немного отдышавшись, Элизабет вновь начала думать о Джулии и, конечно, о высоком черноволосом французе, который клялся, что никогда больше на нее не взглянет.

Недели после отъезда Филиппа были ужасны. В первые несколько дней она пребывала в состоянии подавленности, совершенно выбитая из колеи всей чудовищностью размолвки. А затем душевная рана начала кровоточить, сначала медленно и вяло, но потом все обильнее, и боль, терзавшая ее, была столь велика, что заставляла всю ночь напролет ходить по квартире и стонать, обхватив голову руками.

Сознание того, что она сама полностью и безвозвратно разрушила все, что могла бы иметь, было невыносимо. Он не прилетел вместе с Мирей, значит, приехал именно к ней. Эта мысль сводила ее с ума. Теперь она потеряла шанс быть хоть в малой степени причастной к его жизни – из-за своего страха и трусости. То был страх, что история повторится, и он покинет ее подобно Джону, и трусость, которая мешала ей увидеть реального Филиппа без призрака Джона за его плечами. В результате она не дала шанса ни себе, ни ему.

Но сейчас она должна думать только о Джулии. Когда самолет поднимался в воздух, Элизабет, слушая гул турбин, страстно желала, чтобы сестра уже за тысячи миль ощутила ее любовь и поддержку.

Никто не знал, как много значил для нее этот ребенок. Он отвел юную мать от края бездны, у которой стояла Джулия после гибели Патрика, устранил отчуждение между нею и семьей своего отца и обеспечил любовь и обожание этой семьи, включая Катрин и ее детей, о которых Джулия часто упоминала в письмах и телефонных разговорах. Ничего не должно случиться с этим ребенком; он был слишком дорог, чтобы его потерять.

В течение долгих часов полета Элизабет посылала небу свои молитвы, неспособная даже вздремнуть, несмотря на то что в течение минувших недель спала лишь урывками.

Когда она прибыла во Францию, то чувствовала себя словно выжатая тряпка. Глубокое уныние и плохие предчувствия не покидали ее в течение всего пути от аэропорта до больницы, расположенной в нескольких милях от замка де Сернэ. Было раннее утро, но июльское солнце уже озарило окрестности своими теплыми лучами. Такси, на котором ехала Элизабет, поглощало милю за милей, но окружающий пейзаж не привлекал ее внимания. В мыслях не было никого, кроме Джулии и того крошечного существа, которому предстояло появиться на свет.

Когда такси остановилось возле больницы, все у Элизабет внутри судорожно сжалось. Филипп говорил, что эта маленькая частная больница так хорошо оборудована, что ни в чем не уступает известным медицинским учреждениям, а кроме того, может похвастать лучшей во всей Франции акушеркой. Элизабет очень надеялась, что опытный консультант всю ночь оставался с ее сестрой.

Когда таксист вынул ее чемодан из багажника, и она открыла сумочку, чтобы с ним расплатиться, мужская рука легла поверх ее руки.

– Не беспокойся, Элизабет, это я беру на себя. – Она улыбнулась господину де Сернэ, тронутая тем, что он специально ожидал, когда она подъедет. – Ну а теперь идем и проведаем Джулию.

– Как она?.. – Ее голос дрогнул, ведь по лицу Жоржа ничего нельзя было понять. – С ней все хорошо?

– Я обещал ничего не говорить, но тебе сообщу по секрету: с ней все хорошо, даже очень. – Его лицо просияло, и в этот момент он стал так похож на Филиппа, когда тот улыбнулся ей при роковой встрече в аэровокзале, что она похолодела. – Пошли. Это прямо через холл и налево. Палата номер четыре.

Он слегка подтолкнул Элизабет, так как она стояла в нерешительности, и в следующий момент они оказались в холле, где полы были застелены толстыми коврами, а запах цветов соперничал со слабым, но безошибочно узнаваемым запахом больницы.

– Джулия… – Она вошла в комнату с некоторой опаской, полагая, что сестра еще спит. Но Джулия не спала. Она сидела на кровати, глядя на дверь, а в руках у нее был маленький сверток, закутанный в кружевное покрывало.

– Бетти, ах, Бетти! Я так хотела видеть тебя здесь… – Глаза Джулии заблестели от слез. Элизабет, тоже прослезившись, осторожно села на кровать рядом с сестрой и крепко ее обняла. – Теперь ты можешь поприветствовать свою племянницу, – сказала Джулия, улыбаясь сквозь слезы.

– Девочка? – Элизабет с любопытством посмотрела на крошечное сморщенное личико. Ребенок спал, плотно сомкнув веки. – Такая маленькая!

– Не такая уж маленькая! – возразила Джулия, и ее голос выдавал избыток чувств. – Крошка весит целых восемь фунтов, это более чем достаточно. – Юная мать состроила выразительную гримасу. – Знаешь, Луиза меня просто поразила. Малютка родилась этим утром, в пять часов, и моя дорогая свекровь всю ночь не отходила от меня. Она только что ушла, думаю, хотела оставить нас какое-то время наедине.

– Как ты собираешься назвать ее? – спросила Элизабет, когда сестра осторожно передала ей крошечный сверток. Ребенок был теплым и имел удивительный запах – смесь детской присыпки и чего-то неуловимого, что породило у нее щемящее чувство и ощущение комка в горле. Девочка была такой прелестной и такой крошечной! Вряд ли ей самой суждено испытать когда-нибудь радость материнства. Элизабет старалась отогнать грустные мысли и сосредоточить внимание на Джулии.

– Патриция. – Губы Джулии задрожали, и Элизабет протянула руки, чтобы вновь прижать ее к себе. – Звучит почти как Патрик, ты согласна?

Когда минут через десять появились радостные свекровь и свекор – Луиза и Жорж, – неся большой поднос с завтраком для Элизабет, сестры уже успокоились, и лишь их покрасневшие глаза говорили о недавних слезах. Все четверо стали оживленно обмениваться впечатлениями, а Патриция крепко спала в маленькой колыбели рядом с кроватью, когда раздался стук в дверь, и в комнату вошел Филипп.

Сердце Элизабет на мгновение остановилось, а затем забилось с сумасшедшей быстротой. Она почувствовала слабость и головокружение и была близка к обмороку, но тут увидела, что его взгляд будто прошел сквозь нее, а лицо даже не дрогнуло. Что-то холодное и тяжелое навалилось ей на плечи, но, превозмогая себя, она продолжала сидеть с высоко поднятой головой. Медленно допила кофе, изобразила на лице вежливую улыбку и ничего не сказала.

– Ну, где новорожденная? – Филипп ласково посмотрел на невестку, которая старалась не казаться слишком гордой. – Можно взглянуть на нее?

– Конечно. – Джулия жестом указала на колыбель, и когда Филипп склонился над ней, Патриция, словно по заказу, открыла глаза и зевнула своим крошечным ротиком. – Возьми ее, – подбодрила его Джулия. – Не бойся.