Текст книги "Маркиз де Сад"

Автор книги: Доктор Альмера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Женитьба маркиза де Сада
Две дочери г. де Монтрель
Прерванная любовь

В 1763 году Клод Рене Кордье де Монтрель был уже в течение двадцати лет президентом третьей палаты по распределению пошлин и налогов в Париже.

Он жил на Новолюксембургской улице, в самом аристократическом квартале города.

Женат он был на Марии Мадлене Массов де Плиссе и предоставил своей властной и энергичной жене роль управительницы домом.

Он председательствовал в палате, но дома не имел даже прав судьи. Г-жа Кордье решала все единолично и бесповоротно, а муж, ничего не желавший, кроме спокойствия, соглашался.

У них были две дочери. Старшая – Рене-Пелажи двадцати трех лет. Она не была хороша или, по крайней мере, не казалась красивой на первый взгляд. Ее красота вся сосредоточилась в глазах, нежных, выразительных, подернутых меланхолической дымкой, как будто бы прикрывающей глубокую сердечную тайну.

Глаза эти скрывали под полузакрытыми веками неутоленный пыл цельной и страстной натуры.

Это была обаятельная молодая девушка, но ее очаровательность, подобно прелести скромной полевой фиалки, не бросалась в глаза.

Она не считала себя достойной любви, способной внушить страсть, и не чаяла найти в своем будущем муже беспредельно преданного любовника.

Зеркало ей не говорило того, что говорит многим другим, более самонадеянным.

Она в нем не замечала ни томности своих глаз, ни прелести своей улыбки – казалось, ничто не позволяло ей надеяться на лучезарное будущее.

Излишняя скромность, недоверие к самой себе имели для Рене-Пелажи де Монтрель роковые последствия. Первому, кто заставил забиться ее сердце, она пошла навстречу, полная признательности, и отдалась вся, душой и телом, без сопротивления, без оглядки.

Младшая дочь, Луиза, совсем не была похожа на старшую. Ей было шестнадцать лет, возраст, когда из ребенка расцветает женщина, как из бутона – цветок.

Но это была Джульетта, ожидающая своего Ромео.

Она уже тогда влюблялась тайком, была кокеткой, горячей натурой, падкой до всех удовольствий, скорее чувственной, нежели чувствительной.

Ее характер сквозил в ее блестящих глазах, в ее подвижном, задорном лице, во всей ее женственной фигуре.

Маркиз де Сад, который заботился о том, чтобы его не забыли любовницы, проводил большую часть своих отпусков в Париже.

Семейство Монтрель находилось в дружбе с его семейством. Они часто посещали друг друга. Мало-помалу маркиза стала привлекать блестящая красота Луизы – и рано пресытившийся человек полюбил.

Его возраставшая день ото дня страсть помешала ему обратить внимание на внушенную им самим страсть – его уже любила Рене-Пелажи.

Он этого не знал и не давал ей ни малейшего повода надеяться, но эта безнадежность тем более усиливала ее чувство.

Сестры были соперницами, но одна из них любила сильнее, и, как всегда, именно она-то и оставалась без взаимности.

Рене-Пелажи страдала, но не обнаруживала этих страданий. Она не жаловалась. Она считала себя не вправе жаловаться.

Она не променяла бы маленькие радости, которые ей доставляла ее грустная любовь, ни на какие сокровища мира. Слово, сказанное с большей нежностью, менее равнодушный взгляд делали ее на целый день счастливой. Она снова воспылала надеждой и от души прощала своей сестре и ее молодость, и ее красоту.

Между тем среди желаний, надежд, среди интриг влюбленных родители предусмотрительно обдумывали судьбу детей.

В таинственных совещаниях было решено, что маркиз де Сад женится на Рене-Пелажи. Казалось, что он любил ее спокойной любовью, и этого было достаточно, чтобы назвал своей женой. Терпеливо ожидали, когда он объяснится. Роман втроем тем временем продолжался.

Когда же молодой офицер официально заявил, что его сердце покорила младшая, в семействах де Сад и де Монтрель произошел большой переполох. Эта непредвиденная фантазия расстроила все планы. Решено было не обращать на нее внимания. Супруга президента объявила, что она не согласится выдать младшую дочь замуж ранее старшей, и не было никакой надежды побудить ее изменить свое решение.

Маркиз де Сад некоторое время противился, но затем преклонился перед волей семьи.

Ему ведь предлагали выгодный брак с хорошим приданым. Не значило ли это, что поступают рассудительно и в его интересах?

Свадьба в интимном кружке была отпразднована 17 мая, в церкви Св. Роша.

Взамен красоты Рене-Пелажи принесла своему мужу сердце, полное им одним, и большое состояние.

Жизнь молодых, если бы деньги играли действительно ту роль в счастье, которую им приписывают, могла легко быть счастливой. Маркиза, опьяненная сбывшейся мечтой, забыла часы треволнений и с доверием относилась к мужу. Человек, которого она любила, принадлежал ей по закону. Она надеялась силой своей нежности уничтожить его предубеждение и заставить забыть прошлое. Это сердце, которое продалось, а не отдалось и которое она чувствовала еще таким далеким от себя, она сумеет завоевать и сохранить навсегда.

Сильные страсти слепы. Маркиза де Сад не желала или не могла понять того возмущения и той горечи, которые оставил в глубине сердца ее мужа этот ненавистный брак – результат принуждения. Между им и его женой стоял образ Луизы с влюбленной улыбкой. Воспоминания, сожаления об отсутствующей делали ненавистной покорную, готовую на все жертвы привязанность той, которую он считал для себя чужой.

С целью ли избегать ее, или из желания оскорбить, а быть может, просто, чтобы забыться, он закружился с какой-то яростью в вихре удовольствий, казавшихся ему, в его мучительном состоянии духа, законным отмщением, возмездием. Он снова начал делать долги, завел любовниц и афишировал связь с ними. Но все старания забыться не удавались.

Мимолетные любовные встречи, не оставлявшие после себя ничего, кроме скуки и отвращения, породили в нем желание глумления над этими легко отдающимися, несчастными, неразвитыми женщинами. Не только презрение, но прямо ненависть возбуждали в нем кокотки и актрисы, часто хорошенькие, иногда очень любезные, но которым он не прощал одного – они не были Луизой де Монтрель. Здесь коренится истинная причина того, что называют с тех пор по его имени «садизмом». Так по крайней мере объяснял свои поступки сам маркиз.

Он мстил любви за то зло, которое ему причинила любовь… Страдания, которым он подвергал других, имели конечной целью облегчение его страданий. Сохранив и после своей женитьбы «маленький домик» в Аркюэле, он возил туда не только актрис Большой Оперы и Французской Комедии, принадлежавших, так сказать, к аристократии порока, но и менее известных, менее элегантных женщин, парижских горожанок, желавших вкусить мимоходом запрещенный плод, светских девушек, вступивших на скользкое поприще вольной жизни, но еще не утвердившихся на нем.

Попадали в этот «маленький домик» и проститутки, поджидавшие клиентов на углах улиц. Выбирая их, он рассчитывал, что жалобы этих неизвестных и презираемых женщин не обратят на себя внимания полиции.

В чем именно состояло жестокое обращение с ними в «маленьком домике» в Аркюэле в 1763 году, осталось неизвестным – ни один документ того времени не говорит об этом. Можно лишь предположить, что происходило то же самое, что обнаружено позднее, в 1768 году, и произвело такой крупный скандал.

Словом, подробности эротических безумств маркиза де Сада покрыты мраком неизвестности. Большинство жертв получали от своего палача хорошее вознаграждение и, уходя вполне утешенными, даже не жаловались. Нашлись, впрочем, некоторые, более других измученные или же по своему характеру менее сговорчивые, которые пожаловались, и, к крайнему удивлению маркиза, их жалобы были услышаны.

Более чем снисходительный к своим собственным порокам, Людовик XV охотно проявлял строгость к порокам своих ближних.

Он приказал расследовать случаи в «маленьком домике» в Аркюэле, и маркиз де Сад 29 октября 1763 года был заключен в королевскую тюрьму в Венсене.

Попав совершенно неожиданно за свои, по его мнению, не стоящие внимания любовные грешки в заключение, маркиз де Сад пытается просить о своем освобождении, и в письме к начальнику полиции это чудовище прикидывается отшельником.

Он говорит о своей жене и теще, о том горе, которое причинило им его внезапное исчезновение, кается в своих грехах и просит прислать священника, который помог бы ему твердой ногою вступить на стезю добродетели.

В то же время семейства де Сад и де Монтрель начали, со своей стороны, усиленные хлопоты с целью его освобождения.

4 ноября эти хлопоты увенчались успехом. Маркиз де Сад по указу короля был освобожден, но ему было предложено уехать в провинцию.

Он уехал в Эшофур, где жило большую часть года семейство его жены и где он снова встретился с Луизой де Монтрель.

Думать, что после брака и тюремного заключения он забыл о своей любви – значит мало знать его.

Присутствие его молодой свояченицы и ее более напускное, нежели действительное, равнодушие сделали маркизу де Саду ненавистным пребывание в замке, где под наблюдением г-жи Кордье де Монтрель, более строгой, нежели тюремщики Венсена, он чувствовал себя арестантом.

Ему недоставало Парижа, и он день и ночь мечтал вернуться туда.

Маркиз начал в письмах убеждать свою жену, что жить вдвоем с ней его единственное горячее желание. В самых теплых выражениях он рисовал пленительную семейную жизнь, все ее радости, которых он лишен в изгнании. На самом же деле он скучал, разумеется, не по своему семейному дому, а о «маленьком домике».

Маркиза де Сад видела в своем муже только жертву. Она была молода и любила его, верила его словам, и его отсутствие приводило ее в отчаяние. Она сделала все, чтобы прекратить его изгнание. Тронутый ее бесконечными жалобами, президент Кордье де Монтрель стал хлопотать о возвращении мужа дочери.

11 сентября 1764 г. приказ об изгнании маркиза де Сада был отменен королем.

Маркиз, после почти годичного пребывания в нормандском замке, был освобожден и мог, как он этого желал, жить со своей женой.

Как употребил он эту свободу, с такими усилиями достигнутую?

Лучшим ответом на это служит рапорт инспектора полиции Маре:

«30 ноября 1674 г. граф де Сад, которого я, по приказу короля, год назад препроводил в Венсенскую тюрьму, получил дозволение вернуться в Париж, где находится и в настоящее время. Я строго запретил Бриссо[1]1
  Бриссо, муж и жена, были известны в 1760 г. всему веселящемуся Парижу. У них были два «дома свиданий». Муж обладал даром убеждения, которому легко подчинялись хорошенькие женщины; он также заботился о здоровье своих «пансионерок», даже приходящих, – их посещал особый доктор, служивший при «домах свиданий»… Жена была обворожительная женщина и умела придать своему ремеслу отпечаток таинственности и стыдливости. Клиенты прозвали ее «президентшей».


[Закрыть] отпускать с ним девушек в „маленькие домики“.»

Если Маре не прибавляет ничего более в своем рапорте, то причина этого весьма простая: его старый клиент вернулся к своим прежним привычкам. Ему нужна была кровь его любовниц.

Десять или двенадцать месяцев, которые он провел в провинции, дали ему возможность сделать сбережения. Он их тратил на излюбленные им мимолетные свидания и на безумные оргии.

Общественное мнение, которое следило за ним с большим вниманием, приписывало ему в качестве любовницы г-жу Колетт, приютившуюся в Итальянской Комедии, чтобы избежать имени еще более унизительного, чем «кокотка». У него была, весьма вероятно, временная связь с этой «полуактрисой», но настоящей его любовницей была танцовщица Оперы, Бовуазен, знаменитая своим развратом. Он выбрал ее, как учительницу порока, хотя, по справедливости, он сам мог бы ей давать уроки в этой области.

Имя Бовуазен часто упоминалось в скандальной хронике XVIII века. «Секретные мемуары» изображают ее хорошенькой женщиной, но без талии, маленького роста и толстой.

Бовуазен, знавшая мужчин, заменила влияние своей увядшей красоты излишествами разврата во всевозможных формах.

Ее вывел в свет «тонкий любитель» маркиз де Бари, по прозвищу «Бари-развратник». Затем, сделавшись общим достоянием, она имела бесчисленное множество любовников, откупщиков и джентльменов, князей и приказчиков, от которых она не требовала ничего, кроме щедрости.

Мечтой всех этих «торговок любовью» было попасть на сцену, чтобы лучше поставить свою торговлю. Бовуазен стала брать уроки у танцовщика Лани и спустя короткое время благодаря сильной протекции поступила сверхштатной танцовщицей в Оперу.

Она иногда танцевала, но гораздо больше посвящала себя любви.

Все в конце концов надоедает – даже быть сверхштатной танцовщицей в Опере. Года взяли свое. Бовуазен отяжелела, и ей стало трудно исполнять пируэты и антраша на сцене.

Она решила изменить свою карьеру и стала играть в карты, или, лучше сказать, предоставила возможность играть другим. У нее было два игорных притона…

Надо заметить, что в этих притонах не только играли: там можно было купить любовь по всяким ценам. Стареющая распутница сделалась сводней.

Бовуазен была необходима маркизу де Саду в его любовных похождениях. Этим двум избранным душам самой судьбой было предназначено сблизиться.

Маркиз не довольствовался тем, что показывался с своей несколько зрелой, но недурно еще сохранившейся любовницей в Париже: он повез ее в Прованс и с почетом принимал в своем замке де Коста, около Марселя. Приглашенные им местные дворянчики поспешили явиться на зов. Они были быстро очарованы веселостью и бойкими речами этой парижанки, которая принесла в этот уголок провинции последние моды. Они находили ее немножко легкомысленной, но это в их глазах придавало ей еще большую прелесть.

В замке балы чередовались со спектаклями. Под режиссерством маркиза собралась труппа любителей, тщательно изучивших все оттенки ролей – ставились нравственные комедии.

Этот эротоман, вне своих плотских слабостей, был человеком с большим вкусом, недюжинным умом, элегантным и общительным.

Его жизнь, всецело посвященная удовольствиям, протекала то в Провансе, то в Париже, где г-жа де Сад встречала его все с той же горячей любовью и с тем же всепрощением. Президентша де Монтрель была несколько иного мнения. Она находила, что ее зять компрометирует себя, и, без сомнения, сожалела, что дала ему возможность выйти из Венсенской тюрьмы. В другой раз она решила поступить иначе, и вследствие ее хлопот маркиз был снова призван на службу.

16 апреля 1767 года он получил приказ принять на себя командование драгунским полком и выехал без промедления к месту стоянки полка.

Офицеры того времени злоупотребляли отпусками. Они проводили вне своих гарнизонов пять или шесть месяцев в году. Маркиз де Сад часто приезжал в Париж.

В один из этих приездов он сделал своей жене дорогой подарок: 27 августа 1768 года у псе родился сын… восприемниками которого были знаменитости того времени – принц Кон-де л принцесса де Конти.

Любовник Бовуазен, сам того не подозревая, был под строгим надзором полиции.

Маре писал в своем рапорте от 16 октября 1767 года:

«Вероятно, гнусности маркиза де Сада не замедлят открыться. Он приложил все старания, чтобы сойтись с девицей Ривьер, из Оперы, предлагал ей двадцать пять луидоров в месяц с условием, чтобы она в те вечера, когда не занята в спектакле, приезжала провести с ним время в „маленький домик“ в Аркюэле. Девица Ривьер отказалась».

Маре не ошибался. Гнусности маркиза де Сада вскоре обнаружились.

«Маленький домик» в Аркюэле
Дело Розы Келлер

Часто бог любви отдыхает, расправляя свои крылышки в таинственных убежищах, где не забыто ничего, чтобы его привлечь и удержать, хотя бы на одну ночь или на один час. Для него строят под тенью густых деревьев гнездышки из зелени и мрамора.

«Маленькие домики» – результат испорченности нравов восемнадцатого века. Раньше «светские парочки», вознамерившись пошалить, просто удалялись в один из кабачков на берегу Сены, подальше от центра… Там, среди простого люда, у неизвестных содержателей кабаков, они находили простенькие кабинеты, доброе вино и хорошее жаркое. Общество гвардейских солдат с их своеобразным языком, гризеток, клерков их занимало, вносило разнообразие в светскую жизнь, освобождало от наскучившего этикета. Они сами преображались, делались простыми и наивными и разговаривали на простонародном языке. Они старались казаться состоятельными горожанами.

Для большей осторожности знатный барин, богатый финансист нанимали иногда на окраине города или в предместьях деревянные домики и меблировали две-три комнаты.

Пока длилась страсть к женщине, которую они не хотели компрометировать, – будь она титулованная особа или простая смертная, богатая или бедная, – домик этот был к их услугам, скрытый от посторонних взглядов. Редко он служил Более шести месяцев.

Эти временные квартирки лишены были изящества и комфорта. В восемнадцатом веке любовь пожелала иметь собственный утолок. Те, кто дорого платил за неудобные хижины, чтобы иметь их временно, поняли, что выгоднее будет построить или приобрести готовые хорошенькие домики в собственность. Граф д'Эвре, герцог де Ришелье, принц де Субиз, граф де Носе подали пример, которому последовали все, у кого были имя или деньги. Эта мода, доставлявшая столько удобств для любовных интриг, пришлась всем по вкусу.

Вскоре повсюду в пустынных кварталах, сохранивших деревенский вид, появились «Folies» («Безумства»). Их называли так по созвучию с латинским выражением «sud folliis» (под листьями), так как эти домики скрывались в тени деревьев, а вернее, потому, что по роскоши, с которой они были построены, украшены и меблированы, они были действительно «безумствами», разорившими многих из их владельцев. Позднее они получили название «маленьких домиков».

«Маленькие домики» строились и приобретались как для свидания с мимолетными любовницами – с целью оградить парочку от нескромного любопытства ревнивого мужа, так часто и из тщеславия, и в последнем случае они далеко не были окружены таинственностью.

Служившие дорогостоящим порокам знатных лиц, многие из этих домиков, на вид деревенских, скромных, внутри были чудом роскоши и комфорта.

Снаружи вы видели чистенькую ферму состоятельного крестьянина, но стоило войти внутрь, чтобы быть перенесенным в фантастический дворец, созданный жезлом волшебника.

Эти маленькие дворцы были построены самыми знаменитыми архитекторами. Для их украшения приглашались лучшие художники, которые разрисовывали плафоны нимфами и амурами.

Комнаты были маленькие, но очаровательно уютные. Они манили к неге, страсти и любви. Они были созданы для таинственных свиданий и страстных увлечений, продолжительных и сладостных.

Картины, статуи и группы из бронзы и фарфора эротического содержания служили украшением «маленьких домиков», стены которых были обиты шелковой материей разных цветов – от лилового, голубого до еще более ярких. Из столовой большие окна обыкновенно выходили в сад, а стены этой комнаты украшались рисунками плодов, цветов и охотничьих сцен.

Она была ограждена от нескромных взоров слуг, обеденный стол при помощи особых приспособлений спускался в отверстие пола вниз, в кухню, и подымался снова, сервированный серебром и фарфором и изысканными яствами.

Будуар с паркетом из розового дерева имел зеркальные стены с золотым бордюром.

Мраморная отделка стен увеличивала свежесть ванной комнаты, сами ванны были украшены драгоценными камнями, краны в виде лебединых голов лили душистую воду.

Золоченые кресла, столы из авантюрина или же лакированные Мартином и мозаичные, консоли из бронзы Кафьери, клавесины, разрисованные Ватто, хрустальные или бронзовые люстры, стенные часы с изображением резвящихся сатиров и дриад, играющие веселые и игривые пьески, – словом, вся обстановка веселила глаз и вселяла радость в сердце.

Маленький сад с беседками и гротами, мраморными статуями – нимфами и купидонами, выглядывающими из зеленя, – окружал домик. Водяные каскады, фонтаны, ручейки своим журчанием аккомпанировали звукам поцелуев.

Маркиз де Сад даже после своей женитьбы не был настолько богат, чтобы украсить свое убежище мимолетных увлечений с такой роскошью.

Обстановка его «маленького домика» нам неизвестна. Есть лишь сведения, что он находился в Аркюэле и носил прозвище «Аббатство». Ничего, кроме этого названия, не выделяло его. Он был, вероятно, очень скромен и скрыт от людских взоров, так как, несмотря на устраиваемые в нем оргии, повода обращать на него внимание не представлялось.

Со свойственной ему неразборчивостью маркиз де Сад приводил туда светских женщин, актрис и простых публичных женщин, случайно встреченных им на панелях Парижа.

Он любил быстроту в развязке, и потому его победы были в большинстве не в избранном обществе; от тех, на кого обращал внимание, он требовал только молодости, красоты и покладистого характера.

Всякая дичь была достойна этого охотника, который большую часть своего времени тратил на преследование – имея при себе вместо ружья полный кошелек – какой-нибудь гризетки со стройной талией и миловидным личиком.

3 апреля 1768 года он проходил вечером по площади Викторий. Женщина попросила у него милостыню. Она была молода и хороша. Он стал расспрашивать и узнал, что ее зовут Роза Келлер и что она вдова пирожника Валентина, который оставил ее без копейки.

История была обыкновенная, но женщина – восхитительна. Ее волнение, ее нежный, несколько жалобный голос представляли для сластолюбивого развратника, каким был маркиз де Сад, много пикантного.

Надо предполагать, что ее скромность, подверженная таким тяжким испытаниям, была слишком слаба, чтобы остановить ее от постыдного, но прибыльного занятия. Исключительно нищета толкнула ее на путь порока, по которому идут так спокойно многие, и, вынужденная крайностью, она выбрала продажную любовь как средство добывать себе хлеб.

Все это быстро сообразил маркиз де Сад, и приключение ему понравилось. Он выразил удивление, что женщина с такими прекрасными глазами, которой остается только пожелать, чтобы быть счастливой, просит милостыню. Он говорил ласково и нежно. Она его слушала, побежденная заранее.

Он намекнул ей о своем маленьком домике, где она найдет хороший ужин, немножко любви и несколько луидоров, и предложил проводить ее туда; она согласилась без отговорок.

Маркиз позвал фиакр, и они поехали…

Что произошло дальше?

Выслушаем маркизу де Дефан.

Она в письме от 12 апреля к Горацию Вальполю рассказывает по-своему скандальную историю Розы Келлер, облетевшую в то время все великосветские гостиные:

«Он (маркиз де Сад) провел ее по всем комнатам домика и наконец привел на чердак. Там он заперся с ней и, приставив пистолет к груди, приказал раздеться голой, связал руки и начал жестоко сечь. Когда она была вся в крови, он перевязал ей раны и ушел… Женщина в отчаянии разорвала связывавшие ее бинты и выбросилась в окно, выходящее на улицу. Толпа окружила ее. Начальник полиции был уведомлен. Маркиза де Сада арестовали. Он находится, как говорят, в Сомюрской тюрьме.

Неизвестно, что выйдет из этого дела, быть может, этим наказанием ограничатся. Это весьма возможно, так как он принадлежит к числу людей, имеющих влияние».

В другом письме, написанном на следующий день, маркиза де Дефан передает Горацию Вальполю новые сведения:

«Со вчерашнего дня я узнала кое-что о маркизе де Саде. Местность, где находится его „маленький домик“, называется Аркюэль; он сек и резал несчастную в тот же день (3 апреля), а затем полил бальзамом ее раны и ссадины; он ей развязал руки, обернул ее в несколько простынь и положил на хорошую постель. Как только она осталась одна, она тотчас воспользовалась простынями, чтобы спастись бегством через окно; аркюэльский судья посоветовал ей принести жалобу генеральному прокурору и начальнику полиции. Последний распорядился разыскать маркиза де Сада…»

Ретиф де ла Бретон, один из свидетелей против маркиза де Сада в этом деле, был его личный враг.

Он показал все, что могло повредить маркизу.

Его рассказ полон ужасов, большинство которых, весьма вероятно, выдумано. Он повествует, что маркиз предложил Розе Келлер место консьержки в аркюэльском доме. Она приняла охотно это предложение. Для бедной женщины подобное место сулило покойную, обеспеченную жизнь.

Как только они приехали в «маленький домик», де Сад провел свою жертву в «анатомический театр» – такие театры существовали во многих «маленьких домиках». Там находилось много лиц, видимо, ожидавших маркиза. Он им представил молодую женщину, восхваляя ее красоту, тонкие черты, прелесть форм, и, совершенно серьезно, во имя науки, для которой он без колебания жертвует любовью, объявил свое намерение анатомировать ее живой.

Присутствующие одобрили это намерение.

Роза Келлер, испуганная стоявшим посреди комнаты мраморным столом, разложенными перед ее глазами хирургическими инструментами, дрожала, как осенний лист. По счастью, маркиз де Сад, видимо, хотел ее только напугать.

Он ограничился тем, что изрезал ее перочинным ножом.

Другой рассказ, воспроизведенный и обработанный позднее Бриером де Буашоном, но без указания источников, чрезвычайно драматичен.

«За несколько лет до революции, – рассказывает анонимный автор, – прохожие одной из отдаленных улиц Парижа услышали страшные крики, раздававшиеся в одном „маленьком домике“. Вопли отчаяния, стоны, всхлипывания привлекли внимание любопытных. Как раз в это время дня рабочие находившихся вблизи мастерских возвращались домой.

Им было достаточно известно, что эти так называемые „маленькие домики“ посещаются высокопоставленными сластолюбцами и что опасно помешать жаждущим наслаждений развратникам в их „невинном“ времяпрепровождении.

Но крики и вопли все усиливались, и жалость к, быть может, погибающему человеку взяла верх над всякими прочими соображениями: они подошли и, обойдя дом, нашли маленькую дверь, которая после нескольких усилий была отворена. Они прошли богато убранные комнаты и, войдя в последнюю, увидали на столе, стоявшем посредине комнаты, распростертую, совершенно голую молодую женщину, с восковой бледностью лица, могущую едва слышно произнести несколько слов. Ее тело было перевязано бинтами, из двух разрезов на ее руках текла кровь; из легкораненых грудей тоже сочилась кровь, наконец, половые части, тоже израненные, были перепачканы кровью. Когда ей была подана первая помощь и она пришла в себя, освободители услыхали от нее, что она была приведена в этот дом знаменитым маркизом де Садом.

Маркиз угощал ее на славу. Чудные пулярды, начиненные вкусными специями, доброе вино, преподносимое в избытке „гостеприимным“ хозяином, произвели свое действие.

– Вы прелестны, – говорил он, – как роза. Но роза должна открыть свои страстные лепестки и не прятать свои прелести.

Так уговаривал ее раздеться маркиз де Сад.

Ужин продолжался. Маркиз был уже немного раздражен неожиданным упорством.

Нежная предупредительность вдруг исчезла, и маркиз, только что изображавший столь рыцарски воспитанного феодала, изменил этому топу и впал в другую крайность.

После ужина он велел слугам раздеть женщину, положить на стол и привязать.

Приказание было исполнено, и один из мужчин ланцетом вскрыл ей вены и произвел много порезов на теле. Затем все удалились, а маркиз, раздевшись, бросился на нее и стал удовлетворять на ней свою страсть. В порыве страсти он вдруг снова прибег к нежности.

Он уверял ее, что не имеет намерения причинить ей зло, но так как она не переставала кричать и около дома послышался шум, то маркиз быстро встал, оделся и исчез вместе со своими людьми».

Мы закончим наши изыскания статьей де Дюлора, в которой маркиз де Сад изображен настоящим вампиром.

«Злодей, после совершения своего гнусного преступления оставив эту женщину (Розу Келлер) умирающей, стал сам копать в саду ей могилу; но несчастная, собрав все свои силы, успела спастись, обнаженная, окровавленная, через окно. Добросердечные люди расспросили ее и вырвали жертву из власти разъяренного тигра».

Из всех этих преувеличений, из всех этих легенд довольно трудно вывести истину. Попробуем сделать это.

Маркиз де Сад был одновременно развратником, искавшим сильных, редких ощущений, мистификатором, склонным к грубым шуткам. Когда Роза Келлер прибыла в «маленький домик», ему пришла мысль вызвать у этой несколько глупой бабенки трагикомический ужас.

Ему пришла фантазия вместо нежного любовника, которого она ожидала встретить, представиться ей палачом.

Он стал ей грозить.

Он показал ей хирургические инструменты, длинные ножи с острыми и тонкими лезвиями. Ими он потрясал со злобным видом.

Несчастное создание подумало, что оно имеет дело с сумасшедшим, – и до некоторой степени не ошиблось.

Этот сумасшедший, с хирургическим ножом в руках, говорил, что зарежет ее, как птицу.

Она защищалась, кричала, звала на помощь.

В припадке ярости, а быть может, и садизма маркиз бросился на нее. Хирургическим ножом, а по многим другим показаниям современников перочинным ножом, он ее сильно ранил.

Кровь брызнула.

Но так как обезумевшая от страха несчастная кричала все сильнее и сильнее, он завязал ей рот и уехал, отнеся ее на кровать, приложив к ее ранам один из тех чудодейственных бальзамов, рецепты которых сохранялись, как драгоценность, в семье маркиза, переходя от поколения к поколению…

Ночь привела его к здравым решениям. Он понял, что попал в скверную историю и что его хирургический эротизм может завести его далеко. Он возвратился поневоле на другой день в «маленький домик» в Аркюэле, где Роза Келлер в постели все еще плакала, металась и, по рассказам маркиза, в то же время рассчитывала в уме выгоды, которые ей удастся, при умелом ведении дела, извлечь в вознаграждение сделанных на ее теле порезов.

Отпустить ее? Де Сад, быть может, думал об этом, но он мог бояться, что, вырвавшись на свободу, она побежит к сельскому судье и принесет жалобу. Лучше задержать ее на день, на два, чтобы усмирить гнев и заживить раны.

Он пришел к этому решению.

Он только хотел выиграть время, которое устраивает в жизни многое. Отдалить скандал – часто значит избежать его, думал де Сад.

Роза Келлер, со своей стороны, не имела другого желания, как покинуть возможно скорее этот проклятый дом, где ее жизнь была в опасности, избавиться во что бы то ни стало от рук опасного маньяка. Инстинкт самосохранения удвоил ее силы, и она освободилась от связывавших ее бинтов.

Она подбежала к окну и с риском сломать себе шею прыгнула на улицу.

Со слезами, с криками отчаяния и гнева, прерывая свои слова рыданиями, она рассказала свою печальную историю.

Для того же, чтобы показаться более интересной или же чтобы увеличить себе вознаграждение, она не пожалела мрачных красок, описывая ту опасность, которой она подверглась, и мучения, которые она перенесла.

Она указала дом, а дом открыл виновного.

Двадцать лет должно было еще пройти, прежде чем вспыхнула революция; но ненависть против дворян уже давно росла и сделала свое дело и в данном случае.

Все аркюэльские крестьяне, жившие под гнетом нужды, терпеть не могли этих знатных господчиков, надменных и богатых, бесполезная жизнь которых была одним сплошным праздником.