Текст книги "Фантастика, как литература влияющая на умы, ушла навсегда (Интервью с А Лазарчуком)"

Автор книги: Дмитрий Захаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Захаров Дмитрий
Фантастика, как литература влияющая на умы, ушла навсегда (Интервью с А Лазарчуком)

Дмитрий Захаров

"ФАНТАСТИКА, КАК ЛИТЕРАТУРА ВЛИЯЮЩАЯ НА УМЫ, УШЛА НАВСЕГДА"

интервью с А.Лазарчуком

Медик по образованию и писатель по профессии, редактор литературного журнала "День и ночь" и руководитель семинара молодых писателей, Андрей Геннадиевич Лазарчук один из самых известных красноярских авторов.

В 1983 году он опубликовал первый рассказ, а в 84 уже получил первую литературную премию, причем, международную. С тех пор Лазарчук успел стать кавалером "Странника" и "Бронзовой улитки", "Интерпресскона" и "Лунного меча", "Великого кольца" и "Золотого Остапа".

Энциклопедия фантастики пишет, что он, как писатель-фантаст, разрабатывает социально-философскую проблематику, а также известен произведениями других жанров. На это Андрей Геннадиевич только улыбается. Он не знает, что это за "произведения".

Впрочем, и с тем, что он – писатель-фантаст, тоже не согласен.

Говорит, что не склонен к раскладыванию литературы по течениям и направлениям.

Создатель "Опоздавшие к лету", "Всех способных держать оружие", "Транквилиума", с 96 года работает в паре с не менее известным красноярским автором Михаилом Успенским. В сентябре должна увидеть свет их новая работа "Гиперборейская чума". Сотрудничество это Лазарчук считает плодотворным, но и от сольного творчества не отказывается.

Железногорск же Андрей Геннадиевич посещает довольно часто и даже в повести "Там вдали за рекой" вывел маленький закрытый город с Комплексом в горе. Во время последнего визита писателя он и был допрошен с возможным беспристрастием.

ОБ ОПТИМИСТИЧЕСКИХ ПРОГНОЗАХ И "ПРАВОМ ДЕЛЕ"

– Андрей Геннадиевич, говорят, что вас готовится опубликовать одно из авторитетнейших российских издательств – "Вагриус". Это так?

– В принципе да. Я заключил с ними договор. Пока правда дело не пошло дальше выплаты аванса. Но должны выйти две книги: сборник повестей и рассказов и "Все способные держать оружие". Это начало.

Первые два тома собрания сочинений.

– Я знаю, что после памятных событий 17 августа издательский рынок сильно лихорадило. Каковы ваши прогнозы на будущее?

– Все образуется. Не в первый же раз: Все идет скачками.

– И куда оно идет?

– Пока, к сожалению, по кругу:

– Наверное, любимый вопрос всех корреспондентов: "Ваше отношение к последним событиям в стране"?

– А что понимается под последними событиями?

– Всевозможные политические альянсы, назначения, перестановки, нездоровье Ельцина, наконец.

– Ну болеет мужик, что тут сделаешь? Не только он один: Да никакого у меня нет отношения ко всем этим событиям. Не эпохально все это.

– А ждет нас что-нибудь эпохальное в ближайшее время?

– Нет. Надеюсь, что нет. А я, пожалуй, всего один раз провалился в прогнозах, и то, наверное, по причине какой-то эйфории начала девяностых годов. Я предполагал, что в 1999-2000 годах начнется серьезный экономический подъем. Ну, думаю, на пару лет промахнулся.

– Все равно считаете, что экономический подъем не за горами?

– Это неизбежно. Как смена времен года.

– Хорошо. Политикой вы не увлекаетесь, но за ней все же следите.

Говорят, что еще до объединения правых партий, вы в шутку предлагали название коалиции – "Правое дело". А потом совпало, что и чубайсовское объединение выбрало именно его.

– Нет никакого совпадения. Мой вариант названия действительно передали Чубайсу. Без шуток.

О "КЕСАРЕВНЕ ОТРАДЕ"

– Андрей Геннадиевич, не так давно вышел ваш роман "Кесаревна Отрада". Чуть позже выяснилось, что это только первая часть. Второй части читатель не дождался до сих пор. В чем тут дело?

– Дело в том, что был запланирован двухтомник, но из-за всех денежных переживаний он задержался. Очень жаль, что первый том был издан без каких-либо указаний на то, что он именно первый. Это вызвало множество нареканий; ругают, естественно, меня, а не издательство. Видимо, теперь в одном "кирпичике" выйдут сразу обе части.

– А вы, Андрей Геннадиевич, как оцениваете свою работу? Вы как-то называли три своих самых значимых работы. На первом месте "Транквилиум", на втором – "Посмотри в глаза чудовищ" и "Опоздавшие к лету" – на третьем.

– Это не то, что наиболее значимо, а просто вещи, которые я поставил в ряд самых удачных работ.

– А удачные – не означает, значимые?

– Конечно, совсем необязательно. Иногда гордишься каким-нибудь пустячком.

– Чем же гордится Андрей Лазарчук?

– Да так, какие-то отдельные фразы, отдельные страницы, даже пара глав в "Солдатах Вавилона". – Смеется. – До сих пор от них торчу. И непонятно как оно написалось: А так, чтобы чем-то целым:наверное, нет.

– И все же, на ваш взгляд, "Кесаревна" – удачная работа?

– Нет, она в эту тройку все равно не войдет. Несмотря на то, что вещь огромна, в ней очень много несказанного. Туда просится очень многое: Но я не зарекаюсь, может быть, еще поработаю над этим. Даже в пику издателям, которые попросили сокращения.

– Многие ваши поклонники, спрашивают, почему после того, как вы, в общем-то, неким образом открестились от фантастики, решили работать в жанре фэнтэзи?

– Ну тут несколько соображений. Во-первых, мне почему-то захотелось это сделать – бывает такое. Во-вторых, "Кесаревна" – не совсем фэнтэзи. В большей степени это все же типичный лазарчуковский роман, но с немножко необычными декорациями.

– А сами бы вы к какому жанру отнесли "Кесаревну"? Или не стали бы этого делать вообще?

– Я ничего не отношу ни к каким жанрам. У меня нет привычки к классификации. В хороших интересных произведениях всегда удается найти признаки различных жанров. Я уже пытался японцам объяснить, что мое произведение – это смесь героической фэнтэзи, криминального романа и космологического эссе.

– Значит и в Японии есть ваши поклонники, читавшие произведения Андрея Лазарчука?

– Боюсь, последние произведения они еще не читали. Переведены некоторые рассказы и "Все способные держать оружие":

– Мне приходилось сталкиваться с таким мнением, что в "Кесаревне"

много моментов, совпадающих, к примеру, с "Хрониками Амбера"

Желязны. Есть такое, Андрей Геннадиевич?

– Есть. Это не было сделано сознательно, я понял, что сходство есть, только когда все уже сложилось.

– Случайность?

– Может случайность, может одинаковый ход мысли, хотя сказать, что я когда-то фанател от "Хроник Амбера", ну никак нельзя: Скорее, внешнее сходство.

Столько написано всего, всегда можно найти сходство с чем-то. Был вообще скандальный случай, правда, в обратном порядке. Совершенно полное текстуальное совпадение с моей "Монеткой", которая уже сто лет назад вышла. "Химия и жизнь" опубликовала американский рассказ – один к одному. Другие имена, но все остальное то же. "Карен на краю вечности", по-моему.

О РАБОТЕ, ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И БОГЕ – Какое произведение писалось легче, быстрее всего?

– Легче? Хм: Нет, ну когда молодой был, то писал очень легко. Тогда все писалось для себя, по вдохновению. Накопилось, быстренько сел и быстренько написал. А вот когда превратилось в работу, то стало монотонным занятием, не добавляющим эмоций.

– И какая же работа была продуктивней, по вдохновению или работа-работа?

– Работа-работа.

– Почему? Ведь расхожее мнение гласит, что написанное по вдохновению от Бога.

– Это очень ленивое рассуждение ленивого человека. А повседневная работа требует контроля над подсознанием и сохранения притом внешнего спокойствия. Дается сложнее, но когда концентрацией овладеваешь, все получается гораздо лучше. Так что самая идеальная работа – ежедневная и монотонная, с минимумом внешних раздражителей.

– На вас каким-либо образом влияет институт литературной критики?

– Для меня критика – штука вторичная. Я не знаю, зачем она нужна, равно как литературоведы... или лягушки, например.

– Но они нужны?

– Не знаю, не знаю. Раз они в природе существуют, значит, для чего-то нужны. А вот как они входят в экологическую цепочку я не очень хорошо понимаю. Но даже лягушка более конкретна, чем литературный критик.

– Как говаривал Сергей Доренко в ответ на заявления Макашова: "Раз Бог в неизъяснимой мудрости своей создал красных, значит это зачем-нибудь нужно".

– Ну если на Бога все валить: Может быть его самого для того создали, чтобы оправдывать свои грехи.

– Я вижу у вас особенный взгляд на само понятие Бога. Кстати, а он для вас существует?

– Скажем так: любое явление, в которое верит большое количество людей, действительно существует. Вне зависимости от того, существует ли оно в отрыве от них.

– И оно способно совершать некие действия?

– Разумеется.

– Андрей Геннадиевич, вот вы говорите, что Бог существует, когда в него верит достаточное количество людей. Я понял, себя вы к ним не относите. Ну а для тех, кто не разделяет веру остального населения, он все равно является реальной силой?

– Конечно. Здесь осознанная вера или неверие мало на что влияет. Тем более, что часто неверие – обратная сторона той же самой веры.

Пример – истовый атеизм. Еще в школе помню на стихотворении "Смерть пионерки" меня что-то как стукнуло: истово верующей была девочка. А у матери – суеверия, маленькая вера на всякий случай: не помешает же тебе на шее крестик.

– И какая позиция более близка вам? Вера пламенная или маленькая и спокойная?

– Трудно сказать. Это ведь не от сознания зависит, а от чего-то более глубокого. Я не знаю, как может повести себя человек на пороге смерти. Вот тогда – проверка, он более или менее узнает, кто он такой.

О ФАНТАСТИКЕ, ФАНТАСТАХ И ДОБРЫХ ГЕРОЯХ – В своей монографии "Перекресток утопий" исследователь фантастической литературы Всеволод Ревич пишет, что на смену эпохе братьев Стругацких так ничего и не пришло.

– Не пришло. Я не скажу, что нет авторов, сравнимых со Стругацкими по технике, но нет авторов, равных им по влиянию на читателя. Да и читатель стал другим. Стругацкие были очень сильно сплющены, искажены, деформированы. Не столько даже их готовые вещи, сколько сам способ мышления, способ создания. Ведь постоянно шла борьба с цензором, вообще с той реальностью. А реальность была диковатая, хотя и давала тот уровень сопротивления, который позволял накачивать мышцы. Сейчас сопротивление немножко другого рода: мягкое, кисельное, ватное. Через него надо долго муторно пробираться – скорее устаешь, чем накачиваешься. Вот и получается, что авторы с потенциалом, не меньшим, чем у Стругацких, пишут в десятую часть их силы.

– А что должно случиться, чтобы пришел новый писатель, новый читатель?

– Ничего. Я думаю, что фантастика, как литература влияющая на умы, ушла совсем: или надолго. Она стала перерождаться в развлекательную литературу. Раньше ведь были великие фантасты, преображавшие мир своими произведениями – Уэллс, Оруэлл, – они буквально взрывали все вокруг.

– Оруэлл – фантаст?

– Конечно. Просто у критиков-литературоведов есть тенденция: все хорошее из фантастики затаскивать в большую литературу.

– У Ревича есть своеобразный литературный водораздел – по одну сторону "чернуха", по другую – все остальное. Вас он отнес именно к "чернухе":

Лазарчук удивленно:

– А я всегда считал, что у меня очень оптимистические произведения.

– Критерием разграничения он сделал доброго героя. Он разбирает вашу повесть "Там вдали за рекой". И главный упрек – негуманность спасательных служб, которые долго размышляют об оплате за вызов, прежде чем придти на помощь. Ревич считает, что это – относительная гуманность. А если бы им не заплатили, – спрашивает он, – они бы что, не полетели?

– Не полетели бы. Видимо он просто не встречался с реально существующими спасателями.

– А вы согласны, что в произведении обязательно должен быть добрый герой?

– Не согласен. Это не признак хорошей литературы: Ревич, конечно, умный мужик, но литературовед.

О "ГИПЕРБОРЕЙСКОЙ ЧУМЕ" И ТВОРЧЕСКИХ ПЛАНАХ – Сразу после вашей первой совместной работы с Михаилом Успенским романа "Посмотри в глаза чудовищ" – последовало огромное количество отзывов, как простых читателей, так и коллег по цеху, надо признать, благожелательных было значительно больше. Вы сели писать продолжение, которое сначала называлось "Пролетарская машина времени", а потом сменило имя на "Гиперборейскую чуму". Что вы скажете об этой вещи?

– Всегда трудно писать продолжение. Хотя оно и не прямое: есть в этих двух книгах общие герои, но Гумилева уже нет.

– А кто-нибудь другой из известных личностей?

– Нет. Нельзя повторять такие вещи. Некрасиво просто. Да и книга теперь немножко о другом. Пусть даже используется тот же мир, а одно из основных действующих лиц – уже известный читателю великолепный ГРУ-шник Коломиец.

Во время работы мне казалось, что мы слишком подробно все продумали, мало импровизации. А работа – это одна сплошная импровизация. В идеале нужно абсолютно не знать, как закончишь свою вещь. Как бы на спор задается название и ты под него обязательно должен что-нибудь написать. А если добавить ограничение по времени, то это и получатся – идеальные условия творчества. Хотя я знаю и людей, которым нужно продумать все от начала до конца и только потом приступить к работе.

– А у вас с Успенским как?

– Успенский именно из таких людей.

– И что же у вас получается?

– Получается что-то среднее. Оба недовольны, конечно, но так и должно быть. Дуэт противоположностей.

– И напоследок вопрос о творческих планах. Увидим ли мы еще рассказы и небольшие повести Андрея Лазарчука? Продолжится ли ваша совместная работа с Михаилом Успенским?

– Недавно написан рассказ "Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени", а еще есть повесть "Семен по прозвищу Петр", которая мне пока не очень нравится... в общем, пусть еще полежит. С Успенским же на пару собираемся написать средних размеров произведение "Сага о Когане-варваре".

А потом приступлю к давно задуманному "готическому боевику" под названием "Штурмфогель":