Текст книги "Кластер"
Автор книги: Дмитрий Захаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
3
Любовница Марии Стюарт
Это был её апарт. Она всегда жила тут, когда останавливалась в Новом Сити – инновационном кластере, если по телевизионному. Правда, куда чаще район зовут «зубами» из-за плотно притиснутых друг к другу многоэтажек «Микрона», «Мекома» и Росастро. И плевать, что челюсть кривая – крайний левый «зуб» торчит как коронка, плохо подогнанная по размеру, а второй справа подпилен и заляпан разноцветными пломбами гигантских штендеров.
Важно, что апарт отличный – его делали по Алисиному заказу. Он похож на детскую, которая была у неё когда-то – далеко-далеко и давно-давно отсюда. В эту квартиру никого больше не селили – администрация «Музыкального города» сделала Алисе такой комплимент. Комплимент от шефа.
Её личный пряничный домик с привкусом детства. Кругом разложены большие мягкие игрушки, за стеклом серванта сидит плюшевое облако из «Времени приключений» с нахально высунутым языком. А на синих обоях проглядывают контуры маленьких жёлтых звёздочек. Если погасить люстру и бра, звёздные пятнышки какое-то время будут светиться, а в комнате станет уютно и приятно одиноко. Как будто это такая маленькая тайна, которую больше уже никто никогда не узнает.
– Ты же здесь спала с Алишером? – спросила Юлька, которая, оказывается, уже просочилась из коридора.
Алиса неопределённо повела головой.
– Да ладно, Лис, это все знают, – подхихикнула Юлька.
Алиса ничего говорить не стала. Она прошлась вдоль серванта, щёлкнула по носу облако и остановилась у зачем-то поставленной на полку собственной фотографии. На ней Алиса стояла с закрытыми глазами и, хотя видно её было только по пояс, почему-то казалось – на цыпочках. Вроде бы это был концерт в Риге. А может, в Таллине, размылось уже…
– Выключи свет, – сказала Алиса Юльке.
– Для интима ещё рано.
– Вот дура. Выключи.
Юлька показала язык и, демонстративно отвернувшись, ушла из комнаты. Можно, конечно, и самой дойти до выключателя, но это же надо поднимать и переставлять ноги. А они вдруг стали тяжёлыми и неудобными. В них как будто желе накачали. Алиса резко почувствовала, что силы кончились, и земля кружится, даже когда стоишь на месте. Заныла шея, и закололо слева в районе поясницы. Опять почка, наверное.
Нет, никуда она не пойдёт. Она упадёт на синий диван и уже не будет подниматься. Подниматься нет никакого смысла. И необходимости тоже нет. Юлька, конечно же, вернулась и хлопнула ладонью по выключателю. После чего подошла и, взяв Алису за плечи, довела её до дивана. Аккуратно уложила, заглянула в лицо и притворно погрозила пальцем.
– С тобой посидеть? – спросила она негромко.
Алиса отрицательно помотала головой и закрыла глаза.
– Иди давай.
– Баю-бай, – сказала Юлька. – Ты только недолго медитируй. А я в душ.
Она снова ускользнула в свою комнату, но, судя по звукам, бар заинтересовал её гораздо больше, чем водные процедуры. Было слышно, как Юлька открывает бутылку – скорее всего, земляничного ликёра, она всегда его в райдер включает, – как сыпет в бокал лёд и звенит какими-то железяками.
– Говно, – услышала Алиса Юлькину оценку.
Она закрыла глаза. А потом снова открыла. Её окутало дежавю: показалось, что она абсолютно всё знает про ближайшие секунды. Про этот сумрак и ломтик луны в окне. Про дребезжащую в коридоре тележку, про льющуюся в ванной воду и про то, как будут выглядеть пальцы, если на них смотреть в темноте.
Алиса поводила рукой перед лицом, стараясь эти самые пальцы разглядеть. Чего-то не хватало. Чего-то неуловимо важного. Настолько важного, что даже сердце ёкнуло. Она попробовала удержать это ощущение – как удерживала иногда отпечатки только что закончившихся снов. Но уже всё. Дежавю растворяется, и его, похоже, не поймать.
– Ты видела этих, на танцполе-то? – спросила она Юльку.
Та не ответила – наверное, действительно пошла в душ.
На столике у дивана стоит бутылка белого Массандровского портвейна. Такая же, как обычно. Такого же вкусного. Алиса, не глядя, пошарила рукой по стеклянной крышке стола, но штопора не обнаружила. Можно, конечно, включить свет, но это снова идти…
Алиса подтянула под себя ноги и свернулась калачиком. Она только обняла колени руками, как глаза сами собой закрылись, и она плавно соскользнула в сон. Вокруг плыло что-то розовое и тонко-прозрачное. Сверкали точки золотистых искр. Казалось, мир задёрнут от взгляда занавесками, отдёргивать которые нет никакого желания – там всё равно ничего интересного. Хочется закрыть глаза и уснуть уже во сне…
В дверь постучали.
Алиса открыла глаза и несколько секунд соображала, давно ли она отключилась. Вроде бы не очень. Потянулась – и тут же застонала, почувствовав ноги. Даже двигать больно.
Мимо босяком прошлёпала полуголая Юлька. Выглянула в глазок и сонно поинтересовалась, кто там.
– Юля, это Максим, – сказали из коридора. – Алиса уже спит?
Юлька зевнула.
– Куда там, – пробормотала она себе под нос, – спит она. Любит и ждёт.
Алиса вздохнула.
– Минуту не входи, – предупредила Юлька и, щёлкнув замком, поскакала к себе.
Ещё до Макса в комнате оказался аромат его kenzo. Яркий сандаловый запах, очень приятный, если в гомеопатических дозах. По крайней мере, Алисе когда-то нравился.
Макс сделал несколько аккуратных шагов и остановился.
– Лис? – тихо позвал он. – Ты как?
Алиса тряхнула головой и приподнялась.
– Плыви уже сюда, – позвала она в ответ, – выпьем.
Он не сразу привык к темноте. Он и так почти не видит, а тут – темень. И всё же Макс как-то прокрался. Обхватил её за плечи, затем провёл рукой по волосам и скользнул губами к кончику уха. Сейчас укусит…
– Это дурная привычка – спать в одиночку, – шепнул он.
Алиса хмыкнула. Она вдохнула kenzo и почувствовала, как ей становится спокойнее. С ним всегда так. Алиса тронула Макса за руку: какая эта рука горячая! У неё самой – вечно замёрзшие ладони. На концертах так вообще лёд. Лёд…
– Будешь Массандру? – спросила она, бодая Макса в щетинистую щёку. Макс вместо ответа снова напал на её ухо.
– Какое свинство, что сейчас нужно идти, – в какой-то момент тихо сказал он.
– Идти? – Алиса встрепенулась. – Куда идти?
Макс вздохнул. Он попробовал Алису приобнять, но она тут же отстранилась.
– Максим, куда нужно идти? – уже в полный голос повторила Алиса.
Тот нерешительно поёрзал и всё же отсел чуть в сторону.
– Лис, из местной безопасности приходили, – сказал он, слегка похлопывая себя по ноге, – следак должен с тобой поговорить. Народ же пострадал.
– Ты с ума сошёл? – тихо спросила Алиса. – Нас после всего полтора часа заставляли подписывать дикие бумажки. А теперь ещё и допрос среди ночи?!
Макс поднял вверх руки, будто сдаваясь.
– Солнце, ты же знаешь, что мы никогда не ходим к ментам. Ты не ходишь. Никогда. Но тут случай уж больно… – Макс помолчал, подбирая слова. – Случай ни на что не похожий. И там не из КВНа ребята, совсем. Я уже общался.
– Не из КВНа… – повторила Алиса. – И когда?
– Ну, ты же понимаешь, раньше сядем – раньше выйдем.
– Ох, – скривилась Алиса, – избавь меня от этих пошлых шуточек. Я тебе тысячу раз говорила, что терпеть их не могу.
Она встала и подошла к окну. Резко отдёрнула штору и прижалась лбом к стеклу. Внизу, где-то на дне пропасти между корпусами госкорпораций, вспыхивали и гасли огоньки. Это, наверное, новогодняя ёлка, которую они видели, когда подъезжали. Большая такая и очень иностранная – с белыми ангелами.
– Выйди, – сказала Алиса поднявшемуся вслед за ней Максиму, – я одеваться буду.
* * *
Из-за резкого спуска в скоростном лифте у неё разболелась голова. Макс хотел, чтобы их добросили по транспортному этажу «Микрона» на машине, но Алиса отказалась – идти пешком минуты три, а объезжать можно и все десять. На входе в управление безопасности, ещё до турникета, пришлось уже в который раз прикладывать палец к какой-то пыльной подушечке. Затем ждать, пока у охраны что-то с чем-то соединится и отпечаток опозна́ют. А потом всё равно расписываться в журнале посещений.
На 34-м этаже они вышли одни, Максим – чуть впереди. Алиса отметила, что он по-прежнему прихрамывает на левую ногу. Сломал её, когда катались на лыжах в Австрии. Уже год прошёл, а он так и не восстановился. И затылок стал совсем седым. Или он и был седой? Нет, кажется, ещё в прошлом году не был.
Не надо, наверное, было на него набрасываться. Из-за стрельбы и впрямь могли всех поставить на уши даже ночью. Иначе бы побоялись дёргать. А вот на эти долбанные здешние корпоративы больше ни ногой. Автоматы, допросы, пафосные мудаки какие-то лезут руки целовать…
Макс остановился, ожидая Алису.
– Вон туда, – сказал он, показывая на одну из дверей справа. – И Лис, я тебя прошу, без заведённости, окей?
Алиса кивнула. Она на секунду задержала взгляд на табличке «ОСИ “Микрон”. Зам. начальника Петрушевский Алексей Альбертович», и толкнула дверь.
Внутри было тесно, с потолка сквозь тёмный плафон еле проглядывала лампочка. Бо́льшую часть пространства занимал стол, погребённый под ворохом неопрятных папок. На другом сидел хозяин кабинета, отсутствующий взгляд которого упирался в стену. Хозяйский палец гладил верхнюю страницу расшнурованного «дела».
Петрушевский перевёл взгляд на вошедшую Алису, и его глаза мгновенно поменяли выражение. На хозяйском лице проступила радость от неожиданного, но приятного сюрприза.
– Алиса Юрьевна! – воскликнул он, суетливо привставая и зачем-то двигая с места на место папки. – Ну как хорошо, что вы всё же смогли зайти!
Он выбрался из своего низкого кресла и обеими руками указал Алисе на свободный стул. Алиса в ответ смерила Алексея Альбертовича оценивающим взглядом.
Высокий худой субъект с красным лицом не то гипертоника, не то изрядно пьющего человека. Широкую плешь на макушке обрамляют редкие сальные побеги. Маленькие глаза с поволокой смотрят искательно. Костюм вполне официально-тёмный, а вот ослабленный галстук – какой-то нелепой красно-зелёной расцветки, да ещё с машинками.
Она кивнула и прошла к стулу. Петрушевский же по-прежнему стоял в позе указующего гостеприимства и лучезарно улыбался.
– Представляться нет нужды? – спросила Алиса, когда они оба всё же уселись. Петрушевский покачал головой. – Это хорошо. Ваше имя, Алексей Альбертович, я тоже уже прочитала. У вас курят?
– Безусловно, – воскликнул хозяин кабинета. Он открыл дверку стенного шкафа и вытащил из него внушительную пепельницу в виде пузатого дракона; протянул и сигареты, но Алиса отказалась.
– Спасибо, у меня свои.
Она вытащила из сумки пачку и прикурила от любезно протянутой Петрушевским зажигалки.
– У вас ко мне остались ещё вопросы? – спросила она. – Мне казалось, что я всё уже рассказала вашим сотрудникам.
Петрушевский понимающе покивал.
– Вы понимаете, такое дело. Жаль, конечно, что приходится вас беспокоить. Моё начальство сожалеет… – Он вздохнул и сделал движение плечами, из которого можно было заключить, что Алексей Альбертович хотел бы развести руками, но стеснённые жилищные условия не позволяют. – Но надо, – неожиданно обрубил он.
– Хорошо. Про что будем разговаривать?
– Про Второй фронт.
– Про что? – удивилась Алиса.
– Про Второй фронт, Алиса Юрьевна. Во всех подробностях про него.
Алиса снова пристально посмотрела на Петрушевского. Он был весь внимание и предупредительность. Протянул ей пепельницу.
– Я не понимаю, о чём вы, – призналась Алиса, – это что-то про плакат, который держали… Как вы их называете? Мне же ваши говорили…
– Доарсеники.
– Да, – Алиса усмехнулась, – нелепое слово.
– Нелепое, – повторил за ней Петрушевский. – Так кто держал плакат?
– Они и держали. Кукла, по-моему, и такой… робот, наверное.
Петрушевский выхватил из ближайшей папки голубой квадратик бумаги и что-то на нём чиркнул. Затем бросил его обратно и снова уставился на Алису.
– Ну-ну, – сказал он, – и что же?
– Ничего. Что-то там было про «второй фронт». Но я не успела понять – стрелять же начали.
Петрушевский задумчиво закачался в своем кресле. Ничего не понимающая Алиса молча разглядывала плакат, красочно иллюстрирующий план эвакуации из здания. На нём схематичные человечки давили друг друга и выпрыгивали из окон. Наверное, это была такая профессиональная шутка.
– Так я жду, – неожиданно сообщил Алексей Альбертович.
– Чего ждёте?
– Ну как чего? Рассказа о том, когда вы решили пропагандировать идеи Второго фронта.
– Подождите, – сказала Алиса, нахмурившись, – кто пропагандирует идеи? Какого фронта? Вы вообще для начала бы объяснили, о чём вы.
И Алексей Альбертович объяснил. Скучным голосом, будто читая по бумажке, он сообщил, что Алиса давно находится на особом контроле у служб безопасности «Микрона». И, конечно, не только «Микрона» – на Старой площади тоже в курсе. И что даже удивительно, что ей был разрешён концерт на таком важном государственном мероприятии, на территории кластера. И что не стоило, конечно. Но, очевидно, разные влиятельные друзья, – тут Петрушевский гадко улыбнулся, – продавили решение. И вот теперь самое время в подробностях рассказать. Особенно о подготовленном покушении.
– Извращённый бред, – сказала Алиса холодно.
Алексей Альбертович будто и не заметил её реакции. Он добавил, что Алиса Юрьевна, безусловно, может сейчас уйти, но лучше бы ей этого не делать. Потому что у него есть все полномочия задержать её как минимум на трое суток. Случай серьёзный, два человека погибли, более сорока пострадали. Никто не считает, будто Алиса Юрьевна сама всё это спланировала, и, если она расскажет про организаторов…
Всё время, пока Петрушевский говорил, в голове у Алисы крутилась одна мысль. Она вдруг вспомнила свою старую песню – десятилетней что ли давности, которая в самом деле называлась «Второй фронт». А ещё был мутный разговор в ресторане, кажется, с бывшими одногруппниками, где эту песню упоминали. Алиса удивилась, что у неё и подозрения не возникло, будто плакат на танцполе может быть с этим связан, и решила, что надо бы всё же затребовать у Макса видеосъёмку концерта.
Впрочем, все эти соображения промелькнули, уступив место сначала ощущению запредельной нереальности происходящего, а потом накатывающей волне злости.
– Вы закончили? – поинтересовалась Алиса, когда Петрушевский сделал очередную паузу. – Если это чья-то шутка, то уже пора выкрикивать: «Розыгрыш!», – я оценила. А если нет, то потрудитесь всё же без этих ваших подъёбок объяснить, что такое «второй фронт», что произошло на концерте и в чём, собственно, меня обвиняют. Иначе дальнейший разговор не имеет смысла.
Алексей Альбертович не ответил; он вдруг увлёкся перекатыванием карандаша по крышке стола. Его настолько захватил этот процесс, что он наклонил голову, чтобы лучше оценить траекторию, и даже начал производить какие-то измерения пальцами.
– Вы издеваетесь? – поинтересовалась Алиса через пару минут карандашного ожидания.
Петрушевский поднял на неё удивлённый взгляд.
– Алиса Юрьевна, теперь ваша очередь говорить, – заметил он. – Чем быстрее сядете…
– О боже! – выдохнула Алиса, резко встала со стула и отпихнула его от себя. – Паясничать совершенно не обязательно!
– А никто с вами не паясничает, – совершенно другим голосом ответил Алексей Альбертович. – Сядьте и прекратите ваши звёздные закидоны. Не у себя в будуаре. Да и ваш… э-э… старший друг Максим Сергеевич такое поведение не одобрит.
Алиса почувствовала, что у неё от ярости сводит скулы.
– А не пошёл бы ты в жопу! – разделяя слова, медленно протянула она.
Петрушевский пожал плечами.
– Зря вы так эмоционально, Алиса Юрьевна, – он снова смотрел на неё лучезарным взглядом хрустального идиота. – Да вы, конечно, идите, никто вас не задерживает. Только я ведь всё равно доложу по инстанции, так что нет смысла отпираться… – тут Петрушевский выдержал паузу. – Больнее будет.
Алиса хлопнула дверью.
4
Профзаболевания
Дополнительных отгулов, на которые он надеялся, к больничному так и не дали. Сказали, пять дней во второй «травме», и всё, на выход. Молодой врач, года на два, наверное, младше Андрея, похлопал его по плечу и веско сообщил:
– Повезло тебе. Оттяпали бы руку за нефиг-нафиг.
Руку не оттяпали, просто подвесили к шее на скрутке из бинтов. Ещё пострадал бок: его не то пинали, не то ходили по нему ногами. Сплошной синяк и что-то там внутри отбили. Но вроде бы поправимо.
Сначала забросили в общую палату, но потом прискакал приятель Серёга Шаранов – он в здешней клинике профзаболеваний зам главного, – и Андрея тут же перекатили в отдельную. «С видом», – сказал Шаранов. Может, и с видом, ходить пока всё равно не получается. Хотя, конечно, надо будет выглянуть потом – на тридцать шестом, говорят, не то же самое, что на четырнадцатом. Иначе бы и карабкаться не стоило. Только вот на что тут смотрят? Видно ли отсюда, как рубят головы в Роснове? А как сбрасывают в нижний ад вороватых строителей аэродрома Росастро? Вот за потрошением Костыля кому-нибудь из соседских топов наверняка ведь позволили наблюдать. А если не позволили – то очень зря. Такими штуками нужно премировать. Десять лет выслуги – и можешь лично посмотреть, как будут плевать в твоего начальника. Пятнадцать – и можешь сам плюнуть. А после и оторвать кусочек на память. Топ-менеджерам тоже что-нибудь приятное разрешать. Обращать своё стадо на две недели в веру иудейскую – с обязательным соблюдением галахи. Строить пирамиду из всех записавшихся на ежегодную спартакиаду. Отдавать друг другу департаменты в ренту…
На второй день Шаранов притащил главного врача «профзаболеваний», сухощавого длинного субъекта, похожего на нацистского преступника. Во время визита тот ни разу не вынул рук из карманов халата и не отвёл от Андрея тяжёлого угрожающего взгляда. Несколько дежурных вопросов про «как вам у нас», несколько дежурных уверений в своей готовности помочь. Под конец странноватое пожелание «подольше нас не покидать» – видимо, шутка.
Андрей заметил, что после прихода начальства медсёстры начали натягивать на лица доброжелательные улыбки и то и дело осведомляться о чём-нибудь ненужном. Главврача они, похоже, не только боялись, но и ненавидели.
Ещё приходили двое молодых из безопасности. Интересовались. Записывали.
– С Константином Сычёвым вы познакомились ещё до прошлой зимы? – спросил тот из них, что в форме.
– Первый раз про такого слышу.
– Ну, вы подумайте. Может, просто забылось?
– У меня хорошая память на имена, – сказал Андрей, – по работе приходится.
– Ну, память штука такая, – безопасник покачал ладонью, отчего та завибрировала, как медуза, – лучше её перепроверить.
Они довольно быстро ушли. На вопрос, кто начал стрельбу, неуклюже отшутились. Предупредили, что посторонних, а значит и родственников, до конца расследования в палату пускать не будут. Андрей на это насупил брови, хотя на самом деле никого не ждал. Мать, слава богу, не знает, а Ленка, наверное, и так бы не пришла.
В палате было душно и пахло чем-то прелым, от этого Андрею всё время хотелось помыться или хотя бы протереть лицо водой. Он нарвал апельсиновых корок – остатков от Шарановских гостинцев – и высыпал оранжевый мусор на тумбочку. Не то чтобы уж совсем спасало от запаха, но хотя бы не так противно.
Читать не хотелось. Андрей периодически щёлкал телевизионным пультом, включая новостной канал, но очень быстро утомлялся от интонаций и снова гасил экран. А вроде бы должен уже и привыкнуть.
В дверь два раза стукнули, и она тут же открылась.
– Здорово, Дрюха! Вот, блин, дожили, где встречаемся.
Это был Санька. Санька Ростовцев. Очкастый пацан, которого Андрей таскал до туалета на выпускном. Сдвинутый на своей медицине вечно насупленный ботаник, который даже за обеденным столом говорил о последствиях лучевой болезни. Александр Николаевич – зав торакальной хирургией кластера.
Андрей резко приподнялся, но тут же согнулся от боли в левом боку.
– А ну сидеть! – гаркнул Санька, подскакивая к кровати. Он несильно толкнул Андрея в плечо, прислонив его к безразмерной подушке. Сам же растёкся по приставленному к изголовью стулу. Заматерел Санька-то: стул аж заскулил жалобно.
Ростовцев и Андрей долго жали друг другу руки.
– Ростовцев, ты даже не представляешь, как я тебя рад видеть!
– Да ладно, Дрюха, – отмахнулся довольный Санька, – не лебези. Я тоже рад.
Десять минут выясняли, почему они, сволочи, 11 лет не могли найти пару дней на встретиться-поболтать.
– Одиннадцать же лет, Санька… – ужаснулся Андрей.
– Рассказывай, – хмыкнул Ростовцев, – у меня дочери уже семь.
Андрей ещё раз внимательно посмотрел на Саньку. Закабанел, конечно: морда раздалась, живот. Ну, очки снял. Но ведь тот же пацан на самом деле. Вон даже губу так же оттопыривает.
– Блять, Ростовцев, дочь семи лет…
– Ага.
Поговорили про общих знакомых. Кто где, какие новости.
– Как у вас с Ленкой? – спросил Санька.
Андрей скривился.
– А чего такое? Я не в курсе что ли? Пару месяцев назад с нею во «Вконтакте» переписывался…
– Ты какого хрена не интересуешься, как моё самочувствие?! – вместо ответа заявил Андрей.
– Ха. Нужен ты мне. Я уже карту и так посмотрел. Кости – это жопа, конечно. Но жить будешь. Нечего лазить по… как у вас эта тусня называлась?
– Корпоративный вечер.
– Корпоративчик, – хохотнул Санька, запрокинув назад голову, – песец волосатый! Корпоративчик, Дрюша, это в углах поблевать и чужих девок потискать. А у вас ёбань какая-то с переломами.
Андрей только улыбнулся.
– У меня жена по ящику смотрела передачку, – продолжал Ростовцев, – ну, и я слышал что-то с кухни. Типа террористы что ли? Рвануло ведь?
– Да кто бы понимал. Ко мне приходил лейтенант – спрашивал, что да как. Да не видел же я ни черта.
– Это поди из-за той нанохерни, которую у вас делать будут? Что это вообще такое?
– Ты про арсенид?
– Наверное.
Андрей помотал головой.
– Это долго.
– А ты в общих чертах. У меня, в отличие от тебя, и по химии, и по физике «пять» было. Так что не выдрючивайся.
Андрей принялся задумчиво водить ладонью по волосам.
– Если совсем от печки, Санька, арсенид голландия – полупроводник нового типа. Вроде кремния или германия, которые в электронике используются, но, наши говорят, революционный прямо, на порядки мощнее. Росастро, Роснова и «Микрон» параллельно занимались разработкой. Ну, и вот в субботу мы должны были открывать установку для материала солнечного качества.
– Слушай, так её же уже открывали, по-моему?
Андрей грустно хмыкнул.
– Да я её, Саня, третий раз запускаю. С каждым новым директором. И каждый запуск, как ты понимаешь, «первый».
Ростовцев вдруг внимательно посмотрел на Андрея: глаза сощурены, нижняя губа искривилась. Взгляд злой и какой-то даже отчаянный.
– Вот суки, – тихо сказал Санька, – вот же суки…
Дальнейший разговор не склеился абсолютно. Санька отвечал односложно, а чаще просто неопределённо пожимал плечами.
– Ладно, Дрюха, – сказал он, взглянув на часы, – надо уже бежать. Ты тут ешь свои ананасы, а я ещё загляну как-нибудь.
Было понятно, что он уже не зайдёт.
– Санька, – беспомощно пробормотал Андрей, – ты скажи, что случилось-то?
Ростовцев вместо ответа подмигнул, на выходе из палаты надсадно улыбнулся и поднял руку в этаком «но пасаран». Всё.
Андрей закрыл глаза. На него снова, в который уже раз за эти полгода, накатило чувство непонимания и беспомощности. Встретились-поговорили, твою мать. Что происходит? Почему человек напротив теперь смотрит на тебя как на говно? Какое слово его зацепило? Какой жест? Что, мать вашу, случилось-то?! Почему же нельзя объяснить по-человечески…
Вспомнилась школа. Санька Ростовцев что-то читает на сцене актового зала. Санька Ростовцев в нелепом чёрном костюме играет на рояле. Они вместе с Санькой бредут ночью к дому Людки Осиповой. И ещё чей-то день рождения, и они играют на трёх гитарах. И вместе на выставке моделей – самолётики такие клеить надо было…
И куда вообще все пропали-то?..
Вот Анька. Их когда-то даже любовниками считали. Четыре года работали вместе. Она его вытащила из той дерьмовой истории с капитаном безопасности, и они очень смешно упились красным полусладким. Потом ещё был Новый год с дикими танцами. Но вот Анька уехала в свой Питер – и сгинула. То есть не то чтобы потерялась – есть и телефон записанный, и какой-то старый, наверное, адрес, а попытаешься – и не вспомнишь, когда виделись или по скайпу разговаривали.
А вот Санька Лебедев – университетский приятель, они вместе списывали конспекты у Ленки. Он теперь в Ханты-Мансийске, что ли. Как и полагается, обещали звонить и ездить в гости.
Другие ещё: Серёга Сухов, Танька Васнецова, Егор… Чёрт, как у него была фамилия?
Появляются, машут рукой, обнимают за плечи. А потом – уже никого. Только пейзажи. Окукливаешься постепенно: привычки, взгляды, удобства. И никто новый через этот фейс-контроль не пробивается.
В какой-то момент ты включаешь на компьютере мессенджер, чтобы набрать кого-нибудь из зелёного списка. Кажется, столько всего произошло, – а сядешь перед камерой, и не знаешь, о чём говорить. Копаешься в ворохе мелочей, который накопился за два месяца, что вы не общались, но там или какие-то обрывки, или копеечные сериалы из жизни новых знакомых; ерунда, в общем. Даже неловко с таким лезть к людям. Сидишь и пялишься в экран как дурак.
Хорошо, что Валька Савельев остался. Валька – он, как и Ростовцев, со школьных ещё лет.
Андрей крикнул сестру и попросил телефон. Набрал Валькин номер.
– Валь, ты спишь поди? Извини. Да нет, ничего срочного. Да честно, всё нормально у меня тут. Давай завтра. Конечно.
Вот и поговорили.
Картинки со старыми друзьями ещё долго кружились в голове, и всё же постепенно мысли переползали на неизвестного Сычёва. Андрей теперь пожалел, что даже не спросил, кто это, собственно, такой. Зимой познакомились? Ну, может, мельком где-нибудь, у Светки Чадовой на посиделках или когда Илья приезжал. Народу в «Самогоне» много было, но вот именно Сычёва… нет, не было вроде бы.
На планшет ловилась только внутренняя сеть. Сычёвых в «Микроне» числилось семь человек, из них ни одного Константина. Некий К. Сычёв встречался в выдаче только раз – как соавтор доклада «От полупроводника к Проводнику. Экономические перспективы Кукольного проекта». Текста не было. Вот и гадай – тот или не тот. И что такое «Кукольный проект» опять же.
Андрей несколько раз пробовал в хронологическом порядке листать в памяти встречи, разговоры на улицах, мероприятия. Полный ноль. Ладно, пока проехали. Тогда попробуем с другого конца – от того, что вообще случилось.
История с терактом (безопасники не сказали «теракт», но телевизор кричит, не переставая) на концерте выглядит нелепо. Был бы запуск, можно было бы искать, кто плеснул хамством. А так – никакого смысла, да и уровень исполнения – школьная самодеятельность. Несчастный случай на производстве был бы куда логичней. Или даже уголовное дело, тем более, что за ним и бегать никуда не надо – Костыль как родной. Чуть-чуть добавить жару в СМИ, ещё налёт синих, – и опа, снова отложили.
Но у нас-то отложили и так!
Ещё аккуратно кивают на сам «Микрон» – мол, могли добавить драматизма. Но это уж совсем чепуха. У нас, да ещё тайно, такое организовать не смогут, даже если сильно захотят. Да и стрельба в качестве песенного аккомпанемента – это совсем другие мозги нужны.
Андрей вспомнил Алису Сикорскую: как она, закрыв глаза, стоит на цыпочках перед самым краем сцены. Мурашки просто…
Дверь без стука распахнулась, и возникла дежурная вахтёрша второй «травмы» – суровая бесцветная тётка. Ни слова не говоря, она метнула трубку с длинной телескопической антенной в ноги Андрею и молча удалилась.
– Слушаю, – сказал Андрей.
Звонила Ирка. Готовится совещание по противодействию терроризму, и прислали бумаги. Как водится, секретные. Надо срочно расписаться, а никому, кроме Андрея, вскрывать конверт нельзя. Потому что обязанности начальника ни на кого не возложены.
– Я тут ещё не очень хожу, – сказал Андрей, – может, сюда привезёте?
– Их нельзя с этажа выносить, меня эта дикая женщина из секретки специально предупреждала. Давай я попробую кого-нибудь за тобой прислать? Чтобы туда-обратно свозили.
– Нормально, – согласился Андрей, – заодно у тебя записи новостей заберу, посмотрю на досуге.
За Андреем притопали два стажёра. У обоих глаза – совсем пацанячьи, восторженно-самоуверенные. А ведь внутри уже должна быть личинка, что выест их изнутри, оставив только надутый живот и второй подбородок… Может, предложить им глистогонного, пока не поздно?
Андрей попросил одного из парней помочь одеться, и тот полез в платяной шкаф. Смешно. Смешно, когда тебе помогают натягивать штаны.
Стажёры прикатили инвалидную коляску, и Андрей не без труда в неё переполз. Поехали.
От быстрого спуска в лифте закружилась голова – всё вокруг начало резко тускнеть и расслаиваться. Опять откуда-то всплыли картинки с концерта. Сикорская сидит на краю сцены, свесив ноги, и шепчет в микрофон, – а получается пугающий, будто высосанный из детских страхов туземный плач.
– Андрей Сергеевич, – позвали над самым ухом.
Андрей открыл глаза – напротив маячило лицо стажёра.
– Андрей Сергеевич, вы дальше сами, наверное. Тут с доступом проблемы могут быть…
– Да-да, – сказал Андрей, – спасибо.
* * *
Прокатившись по знакомым коридорам, ткнулся в свой кабинет, но тот оказался заперт. Ирка выбежала из соседней двери – в чём-то сиреневом и трепыхающемся. Она наклонилась, чтобы чмокнуть Андрея в щёку, и выронила большой жёлтый конверт. Тут же бросилась его поднимать – и чуть не рухнула, не удержавшись на каблуках. Затем все трое – Андрей, Ирка и конверт – переместились в её кабинет, и Андрей расписался в форме для секретной переписки.
– Тебя шеф просил заглянуть, – сказала Ирка полушёпотом.
– А зачем, не знаешь?
Та вытаращила глаза и замотала головой.
– А шёпотом почему?
– Да не знаю что-то…
Андрей хмыкнул. Он сунул конверт в карман каталки, решив, что почитает содержимое в палате. Туда же сгрузил записанные в день концерта диски с теленовостями.
– Что у вас про потасовку-то говорят?
– В компьютерном болтают, что это «ответка» генеральному от финуправления. Девчонки слышали, что кого-то из кремниевого ловят. А вообще, Андрей Сергеевич, кто нам будет говорить-то?
* * *
Увидев Андрея на коляске, секретарша начдепа испуганно метнулась в кабинет к шефу. Моментально выскочила обратно и махнула рукой: мол, можно заходить.
Андрей проехал предбанник с кофе-машиной и пустой барной стойкой и оказался в квадратной комнатке. Почти половину её занимал приземистый стеклянный стол, вдоль которого растянулся Г-образный диван. Рядом с ним примостились несколько стульев и личное кресло начдепа. На столе стояли чайные приборы, коньяк и кондитерская мелочь.
Кроме Рябова, присутствовали ещё двое. На низком кожаном диване, практически полностью в него провалившись, сидел управделами департамента Арутюнов. Невысокий, с оттопыренными ушками и редкими чёрными волосами, зачёсанными наверх чуть ли не из подмышек, а-ля батька Лукашенко. А один из стульев занимал главный промышленный контрразведчик Власов – неопрятный человек-колобок с вечно грязными манжетами рубашек. Оба кивнули Андрею, после чего Власов стал выжидательно на него смотреть, а Арутюнов напротив, казалось, не испытывал ни малейшего интереса к прибывшему – он возился с конфетницей.
