Текст книги "Клинки и карабины (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Манасыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Я могу… – Айна присела рядом, замолчала, глядя на кашу под руками охотника. – Могу, наверное, попробовать. Лис, я…

– Ай, ну тебя, манку! – Чихъ оскалился в ухмылке. – Еще заплачешь тут… Не жилец я, красавчик, ты же знаешь?

Освальд кивнул. Заражение началось прямо сейчас. Дико и страшно быстро, раскинув по крови деда свою отраву. Черно-лиловые сосуды, гонящие заразу в разные стороны, уже уловимый запах начавшей умирать плоти. Чихъ оказался обречен с первого же удара и, кто знает, не лучше бы было ему истечь кровью?

– Давай снимем флягу, – Айна взялась за ремни на плечах Чиха, – сейчас мы тебя поднимем.

Чихъ отпихнул ее.

– Я еще не сдох, манку, не зли меня!

Айна помогла ему встать. Чихъ прижимая повязку, долго отхаркивался, выплевывая кровь со слюной. Поднял свою рогатину, покрутил в руках и протянул Освальду:

– Держи, красавчик. Ты сейчас лучше справишься.

Тиллвег заглянула в проход, откуда пришла черная смерть. Поманила остальных и скрылась за свисающими бородами мха с лишайниками. Первой пошла в место, куда точнотак же вел огонек на игле «искателя», сумевшего выжить в Квисте.

Темная кишка, выложенная камнями, вела вперед. Светились сине-голубым пламенем уродливые наросты, прилепившиеся к стенам, бросая блеклые тени от идущих. Здесь не осталось ветвившихся корней, храм Стагга, стоящий в самом сердце леса, был рожден создателями в черных непроницаемых глыбах. Плиты, обтесанные строителями идеально ровно, превращались под ногами в сплошную гладь.

Впереди, потихоньку приближаясь, светился проем.

– Мы пришли. – Айна остановилась, смотря на него. – Не знаю, что там ждет. Будет сложно и страшно. Я пойду внутрь, тебе, охотник, можно уйти.

– Какой охотник? – кашлянул Чихъ. – Ты мне или этому, городскому выпендрежному красавчику?

– Ему.

– Тож мне, охотник… – Чихъ покосился на Освальда. – На бабенок тамошних если только.

Освальд, поправив ножи с топором, покосился на него. Ворчащий брюзга, ехидный старикан, последний из своего клана, идущий сейчас с ними по своей причине. Ему самому вопрос – идти внутрь или нет, казался ясным, как хорошая луна. Добраться в самое сердце Квиста и остановиться в паре шагов? Несерьезно.

Айна приложила палец к губам и почти заскользила над полом, осторожно приближаясь к месту, где все кончится… Так или иначе.

Освальд зашел последним, прикрывая спину заметно слабеющего Чиха, оглянулся на всякий случай. В проходе никого не оказалось, но чувство, такое же, как у Костяного леса, никуда не делось. Чьи-то внимательные глаза все видели. И всех.

Квист прятал в себя многое. Как сейчас, например, когда перед глазами, без всяких переходов через каморки с чуланами, живущие в большей части цервквей с храмами, возник огромный зал. Высокий, с двумя рядами колонн, изрезанных переплетенными змеями, пастями, глазами, перепончатыми крыльями и кричащими лицами. Длинный, залитый дневным тусклым светом, бившим через прорехи в округлом потолке, с саркофагами, неровно разместившимися в нем и с расставленными вдоль стен пожелтевшими черепами драконов. Ну или тех, кого считали за них долгие годы. Огромные глазницы, вытянутые морды, торчащие клинки зубов и рогов.

– Дошли?

Голос родился одновременно с хрустом из-за спины. Большая плита, покрытая такой же, как на колоннах, резьбой, мягко ушла вниз. Полностью закрыв выход в ход, приведший их сюда.

Вспыхнуло голубое ревущее пламя под длинной плитой алтаря, занялись, в ответ, старые закопченные жаровни, стоящий вдоль ступеней, ведущих к нему и убегающие в темноту у входа.

– Так должно быть? – Освальд не смотрел на Айну, застывшую со стрелой на тетиве.

Та кивнула.

– Здесь храм Стагга. В нем нет места хитростям, иначе Стагг уничтожит пройдоху сразу.

– Могла бы сказать.

– Тебя обвели вокруг пальца, охотник?

Тило вышел из-за колонны. Оперся на нее, привалившись плечом.

Высокий, худой, с длинными светлыми волосами и выбритыми висками. Бледный и уставший, явно больной и сутулящийся. Совершенно не выглядящий тем, кто поднимает и повелевает мервыми. Длинная кожаная куртка висела на нем мешком, как будто тот разом похудел. Белая дорогая сорочка, видневшаяся из-под нее, давно перестала быть белой.

Покрытая разводами грязи, следами от травы и засохшей кровью, обильно пролитой не так давно.

– Кто только не хотел меня поймать. – Малефик сел, не удержавшись на ногах. – Баба-альв, старый дикарь и удачливый пограничник добрались последними, опоздав. Эй, красотка, стреляй, чего ты ждешь?

Тиллвег усмехнулась, повернулась к алтарю, где, прямо за ним, густо колыхался мрак.

– Стагг, мы пришли бросить вызов твоему воину!

Тьма загустела, набухла густым комком, разрезанным голубыми молниями. Те били плетьми во все стороны, шипя и стреляя искрами, метались, разбегаясь странной паутиной. А та сложилась в лицо. Странное и совершенно не человеческое лицо, смотревшее на всех четверых с явной насмешкой. Оно подмигнуло и рассыпалось, разлетаясь тухнущими синими углями.

Айна выстрелила. Тило наклонил голову, шевельнул пальцами, складывая в фигуру и стрела истлела, осыпавшись прахом и ржой на середине полета. Следующую ей не дал выпустить Освальд, подбив локоть. Наконечник звякнул о колонны также яростно, как тиллвег взглянула на охотника.

– Эти храбрые лесные альвы, – Тило достал из-за сины флягу и отхлебнул. – Любят пользоваться слабостью старины Стагга к кровавым зрелищам. Древний обожает выпущенные кишки и грудины, смотрящие вскрытыми ребрами и требухой. Как только он с таким отношением к жизни смог протянуть так долго…

Тяжелый хохот прокатился по храму, отражаясь от стен.

– О чем и говорил. – Тило мешкал, не вставая, тянул время. – Наверное, придется охотнику идти и убивать меня. Или брать в плен, человек сложной судьбы и работы? Я еще удивился, увидев тебя. Обычно люди добираются только до Костяного леса, а ты оказался хитрее. Я слышал о легавых, спрятанных в кармане наместника. Что случится, зовут вас, убийц. Позволю предположить – тебе приказано привести меня живым?

Освальд не тратил времени на разговоры, да и, подождав, понял – Стагг не станет вмешиваться сейчас.

– Больше не стреляй, – попросил он Айну, – ты обещала.

– Не-не-не, – Тило встал, сложив пальцы странным узлом, а Освальда, с хрустом проломив пол, ухватили несколько черных рук. – Обожди-обожди, ведь трое против одного… ай-ай, нечестно. Вы убили мою Анне, пусть та и зацепила вашего дикаря. Ты скоро помрешь, знаешь?

– Я еще тебе глотку-то перегрызу, жопотрах! – Чихъ сплюнул.

Он сидел на полу, привалившись, совсем как сам Тило, к колонне. Бледнел, потел и хрипло дышал. Рана воспалилась, мешая глотать воздух, но Чихъ не хотел сдаваться.

– Ох уж мне эти стереотипы суровых лесных мужиков о горожанах. Да я родился и вырос в таком же глухом углу, как этот. – Тило смахнул пот. – Жаль, так же плохо как ты, не смогут умереть эти ваши Амра. Пытались устроить гадание, представляете, на моих собственных кишках… идиоты. Даже успели меня немного продырявить.

Он развел полы куртки. Его сорочку раскроили под ребрами, разорвали почти до самого низа. Голубой свет погладил вспученый свежий шрам, идущий до самого паха и Освальд вздохнул. Драка обещала быть очень серьезной.

– Но они все умерли. Потому что некромантия дает больше, чем берет. – Тило свистнул. – А вот теперь подеремся, потешим Древнего, прежде, чем он отдаст мне свои секреты и силу.

Хохот прокатился по храму еще раз, полный самого настоящего сарказма. Стагг явно веселился над полумертвым малефиком, думавшим, что он сам пришел сюда. Но почему-то Освальду не верилось в глупость человека, одним щелчком пальцев освободившего его от хватки мертвых, спавших под камнями.

Кого он позвал?!

– А я-то думал, что видел в своей сраной жизни все… – Чихъ ругнулся, сглотнув и пытаясь встать. – Страх-то какой!

Рассекаемая голубым светом темнота, убегавшая ко входу, зашевелилась. Лопнула, выпуская низкое, серое и длинное, тело. Огромного кота, с клыками, торчавшими ниже челюстей, как две сабли. И мертвого, если судить по правому боку, где, желтея и хрустя, двигались ничем не прикрытые ребра.

Освальд только покачал головой. Убивать мертвых странных кошек ему еще не приходилось. И пробовать вот так, с одной рогатиной и топором, ему не хотелось. Только выбора не оставалось.

– Мой друг очень хорош, – Тило разминал пальцы, – очень. Правда, тиллвег? Ты же знаешь ночносмерть Квиста, ты встречала таких? Он любил убивать детей леса при жизни и еще больше любит в посмертии. Но одних Амра, решивших покуситься на меня! На меня! Этих ублюдков ему недостаточно, хе… Ему подавай лесную девку посерьезнее. Убей!

Зверь шел неторопливо, как хвастаясь собственной силой. Мертвой, но явно ощутимой, делавшей движения зверя жесткими, без плавности и очень опасными. Не убирая когти, костяно стукающие и скрипящие на камне, серая смерть неумолимо двигалась к ним.

– Возьми Тило, – Айна быстро запалила стрелу на голубом огне ближайшей жаровни, – подберись к нему! Сделай нужное!

Стрела, оставляя светящийся след, воткнулась коту над плечом, уйдя в дохлое мясо почти полностью. Треснули, вспыхнув, грязные волоски. Кот, почти сломав шею, повернул туда голову, мелькнул черным языком, слизывая пламя.

Айна, сглотнув, метнулась в сторону. Зверь кинулся за ней.

– Ты остался один, наемник. – Тило усмехнулся. – Твой дикарь куда-то пропал.

Чихъ ушел, растворился в темноте. Бывает, Освальду не привыкать быть один на один с врагом. Пусть и не с таким.

Тило ухмыльнулся, сжав пальцы в кулаки, видимо окутавшиеся голубоватым мерцанием. Потянул на себя, как тянут сеть с рыбой, с вздувшимися жилами на лбу и крупными каплями пота. Освальд уже понял, приметил прямоугольники на полу и в стенах, выложенные по краям светлыми камнями. Храм был погостом, где когда-то в вечный сон уходили важные покойники.

Малефик не мог заставить двигаться кости, или мог, но как только что-то руки, схватившие охотника. Отвратительно, мерзко, но не очень опасно. Останки, лишившиеся плоти, почти не могли быть опасными. Почти.

Гробницы в стенах храмах разлетались, громко хлопая разрывающимися крышками. Белые облака каменной крошки растекались вокруг некроманта, окутывая его как туман. А из них, свистя от скорости, в Освальда летели останки упокоившихся в храмме Стагга. Руки, ноги, ребра, черепа, почти целые скелеты и даже зубы, превращенные волей Тило в снаряды.

Освальду пришлось нелегко, уклоняясь, катаясь по плитам и даже отступая, он добрался до алтаря. По дикой и странно-красивой резьбе градом застучали попадания черных от старости костей, разлетаюшихся в прах, но порой скалывающих куски зеленоватого пористого камня.

– Шлюха! – вдруг заревел Тило и град прекратился.

Освальд волчком выкатился из-за жертвенника, даже спустя столетия воняющего смертью и пролитой кровью, скользнул за боковые колонны и побежал к малефику.

Зверь, глухо рокоча внутри мертвой плоти, гонялся за Айной, уже начавшей уставать. Кот утомиться не мог, но и не мог поспорить скоростью с тиллвег. Пока не мог. Айна петляла между колоннами, перепрыгивала с черепа на череп, оставляя мертвую тварь с носом. Чиха Освальд не заметил. Зато увидел, как Айна смогла перехитрить малефика, посчитавшего себя почти победителем.

Распустившись серым цветком оперения, из его ноги дрожала стрела. Тиллвег, уворачиваясь от костяного града и убегая от оживленной саблезубой кошки, смогла сделать выстрел. Проникла через свистевшие в полете останки, не дала Тило уничтожить стрелу в полете. И поплатилась.

Нога Айны соскользнула с одного из рогов драконьей головы, где та замерла на миг, целясь. Женщина упала нехорошо, боком ударившись о торчавшее сломанным зубом надгробье. Вскрикнула, откатываясь и не давая коту зацепить ее.

Освальд примерился метнуть рогатину в Тило, надеясь убить сразу двух: хозяина и зверя. Думать о доставке малефика живым… стало глупо. Он опочти сделал задуманное, когда заметил блеснувший в его сторону темный глаз некроманта. За спиной, хрустко лопнув, разлетелась очередная плита, ударив между лопаток обломков и бросив на саркофаг из жадеита, почти вросший в пол.

Прижатая к голове рука не помогла, лишь хрустнула, ломаясь. Освальд зашипел, тряся головой, где вдруг лихо отплясывали черти. Замутило, рванулось наружу все съеденное и он упал опять, лицом в собственную блевотину.

Вставай!

Освальд шарил левой рукой, пытался нащупать опору, чтобы встать, опершись и не свалившись снова.

Вставай!

Айна закричала. Испуганно, кутаясь в свой страх, как в саван.

Вставай!

Пальцы нащупали древко, схватили, подтягивая к себе. Освальд встал на колено, сломанной рукой вытер лицо. Больно? Боль проходит, жизнь проходит, дело остается. Человек, поднимающий мертвых, должен умереть сам.

Вставай!

Стагг получал свое, начавшееся так глупо и превратившееся в праздник боли, ужаса и смерти. Заваленный осколками костей храм – малая цена за такой удовольствие. Голубые жаровни моргали, дрожали, начинали выстреливать столбами жидкого пламени, разлетавшегося каплями, дрожавшего лужами на плитах с колоннами. Утробный смех перекатывался камнями, такими же тяжелыми, как надгробия, разбиваемые силой малефика.

Вставай!

Айна успела лишь закатиться внутрь черепа, скинувшего с себя наездницу-тиллвег. Желто-серая кость трещала под лапами мертвого кота. Летели стружка и крошево из-под черных когтей, пористое нутро мертвой головы открывалось все больше, поддаваясь яростному напору оживленного, рвущегося к жертве.

– Убей! – Тило, сломав стрелу, ковылял к ним. – Убей ее!

Отлетел большой кусок челюсти. Мертвый кот, рыкнув рванулся внутрь, с хрустом втянувшись на половину. Ребра, торчавшие из голого бока, сломались выгнулись наружу, не пуская дальше. Айна, подтянувшись на руках, вскрикнула, выпала наружу через глазницу. Упала, громко застонав.

Кот, тупо рвущийся за ней, влез внутрь черепа почти полностью. Серая кожа, связки, грудина, натянулись, выбрасывая куски ссохшейся плоти. Чудовищу, тупому и сильному, осталось просто выбраться и добраться до тиллвег.

Чихъ упал на череп сверху. С крохотной галерейки, прячущейся в тени второго этажа. Упал, держа в зубах запаленный трут, а в руках два болта, как-то выхваченных у Освальда. Болты проткнули твари глаза, брызнувшие слизью.

Дед откатился в сторону, стараясь не остаться внутри черепа. Скинул флягу, сковырнув печать с горла, обливая кота жидким огнем. Встал, чтобы отпрыгнуть в сторону и вытащил трут. Свистнув, ему в спину врезались несколько костей. Чавкнули, хрустнули, входя в человека. Чихъ, изумленно поворачиваясь, упал. На кота.

– Нет! – крикнул Тило.

Огонь не ответил. Занялся сразу, могуче загудев и превращая в два огненных шара мертвую тварь, поднятую малефиком и старого следопыта клана Лиса.

Освальд, шатаясь, выпрямился, перехватывая рогатину Чиха посередке. Ноги тряслись, но он встал.

Тило оказался рядом со съежившейся от боли, плюющейся кровью тиллвег. Наклонился, вытащив из-за спины черный клинок, изъеденный временем. Освальд метнул рогатину.

Она вошла точно между его лопаток, пробив насквозь, разорвав и выбросив наружу половину сердца. Тило каркнул, падая и выпустив нож. Заскреб пальцами, не собираясь умирать и пытаясь уползти подальше.

Храм затих. Ровно на удар сердца. Взревел, бурля яростью неупокоенной души хозяина, потянулся к Тило голубым пламенем, на глазах превращаюшимся в тугие полупрозрачные щупальца. Настоящий хозяин мертвых, Древний по имени Стагг, торопился вернуть жизнь в тело некроманта, не успевшего стать его вместилищем из-за собственной глупости существа, считавшего себя богом.

Айна успела первой. Крича от боли, двигаясь ломаными рывками, тиллвег дотянулась до черного клинка, схватила и ударила, наполовину отрубив голову. Ударила еще раз, хрустя ломающимися позвонками. И еще, отделив голову, бешено ворочающую глазами, от тела.

Освальд успел дохромать к ней, несколькораз упав. Взял голову за волосы и бросил в не успокаивающееся пламя, пожравшее тварь Тило и Чиха. Туда же улетело сердце некроманта. Храм вокруг завыл, задрожал, пойдя трещинами от гнева Стагга. Темнота, вдруг ставшая плотной и живой, накатила со всех сторон, охватывая душащей пеленой человека и тиллвег, прижавшихся друг к другу.

Мир почернел, съеживаясь вокруг них, стягивая тугие змеиные петли. И, звонко хрустнув лопнувшим хрусталем, разорвался.

– Мы пришли. – Айна, накинув капюшон, показала на Зеленую заставу, видневшуюсю промеж кустов. – Я иду с тобой, Освальд. Увидеть своего родственника и поговорить с ним. Потом, думаю, мы с тобой отправимся к наместнику. Руки не протухли?

Руки Тило, засыпанные крупной солью, пахнуть не хотели. Стукались деревяшками в мешке за спиной Освальда. И не воняли.

– Думаешь, тебе поверят? – он покосился на родственников тиллвег, вблизи заставы ставших совершенно незаметными. – Не стоило отправить к Комраду кого-то, ну…

– Ты же не знаешь, человек, сколько мне лет, верно?

– Не знаю.

– Я не молодая тиллвег и мое слово что-то, да значит. Думаю, Комраду-полукровке его будет достаточно, чтобы поверить. Стагг проснулся, ты это видел.

Освальд не ответил.

Он видел? Что довелось ощутить на себе, когда темнота накрыла их полностью, когда внутрь, скользко и пробираясь неземным холодом повсюду, потянулись шепчущие щупальца… Он даже не видел.

Стагг чуть не забрал его себе. Вместо некроманта Тило. И только клан Айны, пробившийся к ним через западные тропы Квиста, смогли их спасти. И похоронить в лесу Костей оставшееся от двух старейшин, пожертвовавших собой, прикрывая уходящий отряд. Наместник должен был все узнать. И Гриф тоже. Возможно, что Гриф был бы даже лучше.

Показать руки, стоя за стрелой, воткнувшейся им под ноги. Пройти через всю заставу, вдыхая запах свежего хлеба, каши, жарящегося мяса, коров, недавно проведенных к лугу. Простучать по ступеням лестницы, ведущим в дом Комрада.

Сидеть и молчать, когда тот спросит о Чихе. Все это ждало впереди.

– Его браслет.

Освальд достал черную полосу металлу, закопченную и кое-где треснувшую от огня.

Комрад смотрел на знак воинской доблести. На все, оставшееся от ворчуна-проводника.

– Ты не могла его спасти?

Весь разговор он даже не смотрел на тиллвег, а тут повернулся, уставившись тяжелым взглядом таких же, как у нее, чуть раскосых длинных глаз.

– Он спас меня. Мои ребра проткнули мои же легкие.

– Три дня назад? – уточнил капитан.

– Да. Мы сутки плавали в родниках у Золотой рощи, сутки беспамятства. Потому и смогли добраться сюда своими ногами.

Все верно. Освальд не верил себе, но для руки не требовалась даже повязка. Кости срослись, оставив только странную щекотку внутри. Сутки в горячей воде, пахнущей травяными настоями и чем-то пряным. Сутки беспорядочного стука сердца, жара и видений. Сутки, как заново родившие его.

– Сами отдадите.

Комрад встал, странно дернув лицом. Старался не смотреть на черный тусклый металл.

– Кому? – Освальд не понял.

– Пойдемте.

Идти пришлось недалеко, небольшой дом стоял сразу за тыном, окружавшим жилище Комрада. На скрип отворившейся калитки из дома выскочили две девчушки, обогнавшие невысокую и худенькую женщину. Следом, блестя на солнце рыжим золотом непослушных вихров и настороженно кося лисьми глазами, вышел подросток.

Женщина, все поняв сразу, вздохнула, желая что-то спросить, но…

– А где отец, капитан? – спросил подросток, глядя на вошедших подозрительно и знакомо.

И, еще более знакомо, сплюнул почти на сапог Освальда.

Караван

Блас…

Коршун сидел на старом, нагретом солнцем обломке скалы, притулившемся у края ущелья. Он чистил клюв, чиркая им по куску сланца, валявшегося неподалёку, иногда отрываясь и оглядываясь вокруг. Крылатый хищник был уже стар и опытен. Понимал, где можно ожидать добычи, а также то, что до времени лучше не подниматься в воздух. Люди, передвигающиеся на железных повозках, давно поняли, что и коршуны, и грифы, и другие стервятники всегда знают, где их ждут враги. И то же самое поняли воины Шадтаха, теперь постоянно их истребляющие. Поэтому он и не торопился взлетать, видя, как на горизонте появляется тёмная, относимая ветром в сторону, ленточка …

Диски тяжёлого «Сида», с лязгом проворачивали траки, толкая танк вперёд, вздымали тучи мелких камней и серой дорожной пылюги. Мерно гудел двигатель, скрытый под толстыми пластинами металлокерамической брони, и приводимый в действие золотым шаром апейрона. Ствол спаренной пушки нахмуренно рыскал по сторонам. Позади танка мерно нарастали шум и скрежет.

Широкие, с глубокими протекторами, покрышки, сделанные из натурального каучука Ост-Индии, рубили крошево дороги, самим временем вырезанной в скалах. Машины шли тяжело покачиваясь из стороны в сторону, плавно неся в себе груз и людей. Проходили вытянутые, с четырьмя ведущими мостами, бронетранспортёры «Науро» и приземистые, устойчивые грузовики «Таука», работающие на апейроне. С шумом и пыхтеньем, выпуская излишки пара, важно катили угольные старики-транспортники «Мулы». По обочине, впритирку к идущим машинам, сновали юркие трёхколёсные «Мальдонадо». Важно, ворочая по сторонам всеми своими восемью крупнокалиберными пулемётами, проплыла громада двухбашенной установки «Орильяна».

Караван армии Великой Испании, везущий груз драгоценной бериллиево-иридиевой руды, двигался по заданному маршруту, от шахт Куш, что в Лемуре, до порта Сан-Кристобаль, на границу Хинда и Му.

На броне одного из «Науро», вместе с пятёркой рядовых, сидел сержант, с нашивками командира отделения. Из-под низко надвинутого шлема выбивались светлые волосы, выдающие истинного идальго. Ведь только так можно узнать кастильцев, что смогли сохранить благородные светлые волосы и голубые глаза настоящих идальго во время гибельной волны нашествия мавров.

По боку машины, изрядно вытертая, чернела волчья голова и надпись «Los Lobos». А уж эту эмблему, печально известную в местных краях, могли догадаться намалевать только настоящие кастильцы, славившиеся бесшабашной лихостью. И их-то в составе штурмового полка хватало.

Серые запылённые машины рвали горячее марево, разрезали тяжелый воздух острыми носами. Солдаты, укутав лица тканью, уставшие, с красными глазами, крутили головами. Проводка караванов с рудой для добывания апейрона давно стала рутиной. Работой, пусть и очень опасной, страшной и кровавой, но работой. Сколько людей и машин остались здесь, на старой пыльной дороге? Точно десятки, явно сотни, и, кто знает, может и тысячи.

Империя нуждалась в энергии, и потому, снова и снова, из ворот форта Диас выходили длинные ленты машин, шедших к морю. Сто лиг, что в Европе проходятся за три дня, здесь могли растянуться на неделю. И если из вышедших в путь транспортов доходила половина, это считалось нормальной ценой. Хорошей для Лемура и Му, через земли, где им приходилось идти.

Сержант Блас де Мендоса, сидевший с бойцами своего отделения, смотрел вокруг. Сжимал опухшие веки, исхлестанные жаром местного ветра и мириадами песчинок. В последний (крайний же, крайний) его караван, куда как меньший, их зажимали три раза. Они прошли почти все. Всего один «Сид» и три транспорта остались на изгибе серпантина.

– Эй, Васкес, – Мендоса повернулся к пулемётчику, баюкавшему на сгибе руки дисковый пулемёт «Амадис», – а ну не спать, собака похотливая! Тебя кто заставлял перед самым выходом к putas бегать? А?!! Приедем – отправлю тебя к медикам в наряд, вместо отдыха. Будешь там… альтернативку служить. Сам знаешь, чего и куда таскать, да?

Штурмовики, прислушивавшиеся к распеканию сослуживца, дружно грохнули смехом. Васкес, высокий и плечистый астуриец, покраснел:

– Да ладно, сеньор сержант, что вы, в самом деле? Я ж не сплю. Так, вполглазка…

– Васкес!!!

– Молчу, сержант, молчу.

Блас покачал головой. Этого вечно сонного астурийца ему перевели с месяц назад. Единственное, что не позволяло немедленно выкинуть того к угольщикам, идущим с запасом топлива в караване, было умение Васкеса стрелять. Этого у него не отнять, стрелок от Бога.

Мендоса отвернулся от солдат, посмотрев на мерно пылящего в голове колонны «Сида». Многотонный великан с кажущейся ленивой грацией легко одолевал любые преграды, наплевав на пыль. Но вот уж кому он не стал бы завидовать, так это его экипажу.

Блас помнил, как жирно чадил такой же танк, подожжённый ифритом на переходе от Джихангира к Сан-Кристобалю. Чёртовы демоны… Да поможет каждому благочестивому католику святой Яго, покровитель конкистадоров, в их борьбе с исчадиями Князя тьмы.

Мендоса поправил подсумки, поблагодарив про себя оружейников из Толедо и Рура. И пускай сделанное в земле алеманов оружие – дело рук подземных карликов. Они-то хотя бы не являются врагами рода человеческого. Именно их патроны с серебром, снаряжённые в магазины, били его по левому бедру. В своё время его, как и всех других новобранцев, наставники заставляли доводить до автоматизма перезарядку. Как это помогло потом здесь:

Против людей – правая сторона, сталь и свинец. Патроны с красными головками.

Против демонов – левая, серебро и ртуть. Патроны с крестом на чёрных головках.

А ведь спать хотелось и ему. Неудержимо клонило в сон, наваливалась тяжёлая усталость. Блас почти не вылезал из конвоев несколько последних месяцев. Он очень устал. Но отказаться идти в составе охранения каравана? Такая мысль даже не приходила в голову. Которую, тем не менее, всё ощутимее клонило вниз. Хотелось откинуться на башню и закрыть глаза. Совсем на чуть-чуть. Сомкнуть пыльные тяжелые ресницы и забыться. Но нельзя, потому что…

…. Пикировал, заходя от солнца и сбивая прицел наводчикам уцелевшей башни «Орильяны», серый в крапинку дракон, плюющийся сгустками кислоты. Рвались шары с бурлящим зелёным содержимым, летевшие откуда-то из-за холмов, рвались и заливали всё вокруг лавиной живых, копошащихся жирных червей. А те вгрызались своими жадными ртами во всё живое, что находилось рядом. Из всех щелей на машины лился поток огня и свинца, сметая всех не успевших укрыться. И подбирались всё ближе воины Шадтаха, не жалевшие ни себя, ни врагов, в своём стремлении уничтожить их. И вот совсем рядом с Бласом, вынырнув из-за горевшего грузовика, выскочила сгорбленная длиннорукая фигура, вооружённая шестопёром и кривым горским ножом. А у него заклинило затвор «Койота»…

Мендоса очнулся от воспоминаний, тряхнув головой и положив руку на роговую рукоять любимого ножа с кривым клинком. Трофей, дааа. Ох, и не зря же он взял из дома ещё дедовскую тяжёлую шпагу, тогда в первый раз спасшую ему жизнь.

– Сеньор сержант?! – бискаец Хоанес похлопал его по плечу, прикрытому бронещитком, с изображением креста Господня поверх ало-жёлтого геральдического щитка, – Сейчас поворот на подъём будет. Приготовиться нужно, больно уж тихо идём. Не к добру.

– Хоанес, отставить! Думай, что треплешь своим болтливым помелом. – прикрикнул Блас и повернулся к бойцам – Эй, кабальерос, смотрим бодрее! Ну-ка!

Хотя, как это не было бы неприятно, но Мендоса понимал, что бискаец прав. Караван прошёл уже треть пути, но никто даже не попытался их атаковать. А это… Ну, никак не было похоже на местных. Пропустить караван – да шайтан упаси, ни за что.

Он поправил ремень своего штурмового, двадцатизарядного «Койота», и, устроившись удобнее, достал из поясной сумки желтоватый листок бумаги.

«Здраствуй дядя Блас, это тибе пишет твой племяник Игнасио. У нас всё хорошо. Вчера бабушкина кошка, Лючита, родила пять котятков. Они маленькие и полосатые. Только один чёрненький. К нам приходил старый Педро, и сказал, что этого бегимота нужно утопить, потомушта он колдофской, и придёт падре Адриан и назовёт бабушку ведьмой и анафемой. И чего это Педро кота назвал бегимотом? А потом бабушка Анита налила ему из своей бутылки, которую она прячет в шкафу и думаит что никто не знает, а папа знаит и пастаяна туда лазиет. Педро выпил и ушёл. Бабушка хотела утопить котёнка, но я заплакал и папа ей не разрешил. Потом бабушка Анита ругалась и плакала. Говорила, что еслибы не ты, дядя Блас, давнобы быть нам всем в Саламанке за то чем папа занимаеца. И ещё бабушка молилась вечером за тебя и просила святой Яго спаси и защити равно как пресвятая и непорочная девабогородица. Дядя Блас, а ты привезёшь мне такую свистульку, какую ты привёз в прошлый раз, а то…»

Сержант кастилец 7-го штурмового «волчьего» полка Блас де Мендоса, ветеран взятия Джихангира и копей Куш, моргнул, сгоняя слезу. Он уже год не был дома. Не видел семью: маму, сестру, зятя и маленького шестилетнего племянника. И всё чаще думал про них по ночам, когда смотрел в высокие и яркие звёзды, горевшие в небе Лемура.

Гарсиа, длинный и тощий солдат, бывший снайпером отделения, удивлённо покосился на командира. «Пыль, наверное, – подумалось ему, – что бы Блас да … Нет, точно показалось». Положил штуцер «Кондор» на колени и отвернулся, приглядываясь к приближающимся скалам, нависающим над серпантином дороги.

Блас, которого мерно покачивало, когда «Науро» переезжал очередную кочку, опять вспоминал, возвращаясь назад. В оставленные семь лет назад юность, семью, любовь и родину:

…Ласковое и мягкое солнце, заливающее благодатную землю Испании своим золотистым теплом. Зелёные холмы виноградников, оливковых рощ, окружающих маленькие городки с белыми домиками, утопающими в садах. Жёлтые квадраты полей, засаженных пшеницей, из которой потом выпекают самый вкусный хлеб в мире. Бирюзовый простор моря, виднеющийся на горизонте, усыпанный белыми треугольниками парусов рыбацких лодок. Звонкие трели жаворонков, кувыркающихся в потоках лёгкого южного ветра, гоняющего по голубому небосклону белые хлопья облаков.

…Аннабель, его прекрасная Аннабель. Стройная, с узенькой талией, с открытыми полосками кофейной загорелой кожи на руках и плечах. Вся в вихре иссиня-чёрной бури вьющихся волос, перехваченных алой лентой. Бегущая в лёгком белом платьице навстречу ему, когда Блас возвращался домой после перегона стад. Как тогда верилось в то, что всё будет хорошо. И Бласу казалось, что совсем ещё немного, и он уйдёт из родительского дома, и скоро у них будет свой, пускай и небольшой домик. А потом Аннабель будет качать в колыбели маленького мальчишку или девчонку, то и без разницы. Но… Отец, потомок разорившихся идальго, умер неожиданно, не расплатившись с долгами. Весь скот продали для их погашения. А ему, чтобы помочь матери в содержании дома и семьи, пришлось наняться на службу в армию.

Аннабель… Аннабель прождала его год. Потом вышла за Диего, сына управляющего маслобойней. А ещё через десять месяцев скончалась в родильной горячке, так и не сумев родить ребёнка. С тех пор Блас де Мендоса был на родине всего два раза.