Текст книги "Режим Путина. Постдемократия"

Автор книги: Дмитрий Юрьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ЗЕРКАЛО ОЖИДАНИЙ

Мужчина ли, женщина, ночной сторож или пилот ракеты – для каждого бегущая фигура была кемугодно. В ней воплощались для них любой знакомый, любой образ, любое имя… Сколько разных имен было произнесено за последние пять минут!.. Каждый срывался с места и спешил вдогонку, едва проносилось мимо – словно лик, отраженный десятком тысяч зеркал, десятком тысяч глаз, – бегущее видение, лицо, одно для тех, кто впереди, иное для тех, кто позади, и другое, новое, для тех, кто еще попадется ему на пути, кто еще не видел… Он менялся на глазах у всех… Он был словно мягкий воск, послушный их воображению.

Рей Брэдбери. «Марсианин»

Иногда проснешься в кресле президента

И плачешь: сам не знаю, как сюда попал…

Борис Гребенщиков

Почему граждане России поддержали Путина? – Президент понятного «завтра». – Что мы знаем о Путине точно? – Россия как страна победившего пиара. – Реформы и пропаганда (1991–1992). – Пиар эпохи финансовых пирамид (1993–1994). – Торжество медиакратии (1996–1999). – «Левая» болезнь «правизны»: кризис официальной идеологии (2000–2004). – Президентский рейтинг по версии «Эха Москвы». – Перспективы «путинского большинства».

То, что произошло в сентябре и октябре 1999 года, ошарашило и ошеломило многих. По скачкообразности, необратимости и масштабности рост рейтинга Путина напоминал какую-то эффектную химическую реакцию, в которой в качестве неожиданных реагентов выступили общественное сознание и образ нового главы правительства.[28]28
  9 августа 1999 г. Борис Ельцин своим указом отправил в отставку правительство Сергея Степашина и предложил кандидатуру Владимира Путина на пост главы нового правительства и на роль «преемника». В первые дни многочисленные комментаторы практически единогласно назвали решение Ельцина «фатальной ошибкой», а фраза «Путин – наш президент» стала очень смешной внутриэлитной шуткой.


[Закрыть] Но почему реакция оказалась именно такой?

Видимо, потому, что на уровне глубоком, ассоциативном Путин с самого начала воспринимался массовым сознанием как мощный «белый шум» – сочетание излучений на всех возможных частотах приема, как «активная пустота». И именно на этом уровне сработал феномен массового «приятия» Путина, феномен его превращения в «общенационального лидера на пустом месте».

В основе этого, по всей видимости, реакция массового сознания на разрывность и недостроенность общественно-политической реальности, на постоянные неудачи и провалы государственной политики. Лишенное в результате ломки прежней общественной формации своих привычных ниш и так и не получившее новых население было не просто вышиблено в зону апатии, подавленности и конформизма, но и испытывало нечто вроде коллективной идиосинкразии ко всему комплексу предлагавшихся на протяжении последних лет политических проектов. В условиях, когда любая из известных определенностей дискредитирована, альтернативой всему оказывается «ничего», а востребованной становится именно полная, принципиальная неопределенность, адекватно отвечающая «пустоте» массовых нигилистических ожиданий.

Вот почему только политик, сумевший воплотить в своем образе такую «пустоту», политик, на любой «частоте приема» посылающий обществу позитивный сигнал, «политик – белый шум», короче говоря, политик-зеркало, в котором каждый видит отражение своих ожиданий, – только такой политик мог совершенно неожиданно взорвать стену массового отторжения официальной власти.

ПРОВОДНИК В УТРАЧЕННОЕ БУДУЩЕЕ

Но «белый шум» Путина и сегодня вовсе не звучит в ушах потенциального избирателя бессмысленной какофонией – наоборот, он до сих пор гармонизирует общественное сознание.

Резко и заостренно обозначенная Путиным готовность «замочить террористов» во что бы то ни стало – неотвратимо, безвариантно – была интуитивно воспринята обществом несравнимо шире – как возврат людям права на завтра (террористов замочат, и утром все проснутся невзорванные). И принято это было измученным, невротическим массовым сознанием как символическая гарантия восстановления права на будущее в целом – и для каждого человека, и для страны. Впервые за долгие годы людям показали кирпичики, с которых начнется дорога, и вешки, по которым мы вместе пойдем. Внутренняя «линия времени», сжавшаяся было в точку в начале осени 1999 года, стала – причем именно с подачи Путина – раскручиваться по спирали и нащупывать дорогу в открытое будущее.

Становится достаточно очевидным парадоксальное: с одной стороны, только такой «неопределенный», «никакой» Путин и мог быть воспринят обществом как «президент понятного завтра», с другой стороны, ощущению «понятности» остро противостоит полное отсутствие ясного образа этого самого будущего. Ощущение понятности есть, самой понятности нет.

Причина в том, что Путин представляет собой набор вариантов будущего, присутствующих сегодня в нем одновременно, но с разной степенью вероятности. Какой из вариантов осуществится, уже определяется конкретикой состояния общества.

Что знаем мы о Путине, чего не знаем? Начнем с однозначных фактов. На самом деле мы имеем все основания знать, что к моменту своего президентского старта Путин обладал опытом, взглядами и намерениями типичного умеренно-прагматического политического деятеля постсоветской эпохи. Мы также знаем, что Путин – сдержанный, амбициозный, жесткий и при этом достаточно эмоциональный человек.

Но это только «стартовые условия», с которых началось развитие «путинского режима». Под воздействием каких факторов это развитие идет?

Прежде всего мы знаем, что Путин – человек, демонстрирующий достаточно серьезные управленческие амбиции, человек, действенно претендующий на роль жесткого и эффективного управляющего. Но так уж сложилось, что мы до сих пор не знаем (не имели случая убедиться), до какой степени заявленный масштаб управленческого мастерства Путина соответствует действительности, не видели, умеет ли он в полной мере «держать удар» в борьбе за власть.

Во-вторых, мы видим, что Путин – человек, владеющий мыслью и словом на достаточно высоком уровне, знаем, что он выступает как минимум соавтором своих спичрайтеров. Но возможно, что это – эффект «Горбачева в 1985 году», когда сам по себе факт по имени «генсек без бумажки» ошеломлял публику посильнее любых проявлений философической мудрости. Во всяком случае, мы не имели случая убедиться, обладает ли интеллект Путина, помимо гибкости и бойкости, глубиной и системностью.

В-третьих, мы знаем, что Путин – типичный представитель «разведсообщества». Это вполне определенный «политический фенотип» (кстати говоря, Путин в своем «стартовом интервью» 2000 года достаточно внятно и адекватно этот фенотип описал): человек, действующий в чужой среде и влияющий на нее в одиночку, человек, обладающий предельно жесткой системой ценностей, которую в конечном счете формирует (а под влиянием форсмажора сколь угодно резко меняет) только он сам.

В этом смысле психология разведчика совершенно не похожа на психологию военного: завязка военного на «своих» абсолютно конкретна и повседневна, завязка шпиона абстрактна, иллюзорна. В конце концов «своим» в полной мере для разведчика является исключительно он сам, и именно поэтому мемуары Суворова, Гордиевского или Кима Филби напрочь лишены сомнений и чувства вины: с их точки зрения, они никого не предавали, а если кто кого и предал, то только их.[29]29
  Виктор Суворов (Владимир Резун) – перебежчик, бывший агент ГРУ Генштаба СССР, автор популярных «документальных боевиков». Олег Гордиевский – бывший руководитель резидентуры КГБ и Лондоне, один из крупнейших перебежчиков в истории КГБ, нанесший огромный ущерб советской разведке, автор многочисленных книг об истории КГБ. Ким Филби – крупнейший советский агент в разведсообществе Великобритании, член «кембриджской пятерки», сумевший бежать в СССР, автор воспоминаний, переведенных на многие языки.


[Закрыть] Что следует из сказанного в отношении нашего героя? А ничего страшного, кроме того, что в конечном итоге в рамках «чекистской» своей сущности Путин может предстать перед нами в самых разных видах, но в одном (внешнем) к нам позиционировании. Он будет либо прогрессором доном Руматой, либо регрессором доном Рэбой. Но никогда – веселым аборигеном бароном Пампой. Талейраном, а не Наполеоном. Никсоном, а не Кеннеди. Сталиным, а не Троцким. Арамисом, а не Портосом.

Наконец, нам известно, что Путин – дзюдоист (а это не спорт, а целостная система воспитания). То есть человек, на уровне инстинкта приученный к реакционному стилю поведения – то есть к отслеживанию угроз и вызовов и ответу на внешнюю агрессию. Безынициативность, пассивность, умение уйти от того, чтобы напасть – на врага, проблему, цель – первым, – все это для дзюдоиста не недостатки, а душевная сущность.

В принципе, с первых же шагов Путина как главы государства определилась и та центральная проблема, затрагивающая все стороны жизни общества, все экономические и политические структуры, которая оказалась в центре активности Путина и в центре внимания общества – так же как, например, в 1989–1990 годах проблема «шестой статьи». Это проблема установления единообразных и общеизвестных правил поведения, проблема прекращения состояния той специфической неопределенности бытия, которая совершенно адекватно стала называться уголовным словом «беспредел».

В чем-то это проблема восстановления предсказуемости будущего, восстановления непрерывности «личных рейтингов» (как у теннисистов и шахматистов). При Ельцине индивидуальный рейтинг практически каждого российского человека обнулился вместе с вкладами в сберкассах в первый же постсоветский год и далее обнулялся после каждого очередного турнира по любому «виду спорта». Любой представитель экономически активной, ориентированной в будущее, «карьерной» части населения – политик, чиновник, бизнесмен, журналист, челночник – мог быть в любой момент, по любой случайной прихоти либо по стечению обстоятельств, лишен результатов всех своих предыдущих достижений. Именно практика постоянного и всеобщего «обнуления рейтингов» сделала на системном уровне невозможной осмысленную, стратегическую политику, именно она лишила людей ориентиров и принципиальной возможности действовать иначе как из соображений личной корысти, причем в ее наиболее приземленном варианте.

А значит, речь идет в первую очередь о способности Путина и сформировавшегося под его руководством режима к многоканальному эффективному взаимодействию с общественными настроениями, о создании системы взаимного влияния власти и общества. И вот в этой сфере с первых же шагов второго президента обозначились трудности принципиального характера, глубоко укорененные в предыстории взаимоотношений власти и общества в России, в самой природе действующей системы массовых коммуникаций.

СТРАНА ПОБЕДИВШЕГО ИМИДЖМЕЙКИНГА

Сегодня в информационном поле что-то неуловимо изменилось – как атмосфера в аэропорту Бангора из стивен-кинговских «Лангольеров», куда самолет прилетел через секунду после того, как настоящее стало сменяться прошлым. Вода льется, но не утоляет жажду, спички чиркают и дымят, но не зажигаются, еда выглядит как свежая, но уже протухла. В общем, елочные игрушки для нового русского: сверкают, но не радуют.

Тот, кто в минувшие годы легкомысленно сетовал на разгул «черного пиара» в новой России, наверное, успел подзабыть, что самый жесткий «черный пиар» в подметки не годился пиару красному – главному инструменту власти и общественной самоорганизации в СССР. Ни в одной мировой цивилизации роль системы по связям с общественностью не была столь масштабной, а главное, самодовлеющей, как в Советском Союзе.

Более того, именно в СССР воцарился тот удивительный тип связей с общественностью, который можно назвать «связями в отсутствие общественности». Поскольку и общественность, и все органы власти, и экономические структуры служили пиар-менеджерами грандиозного проекта продвижения имиджа «лучшей страны в мире».

Задачи проекта достигались чисто информационными средствами (если не считать прикладных методов «организации новостей», в том числе с привлечением спецмероприятий вроде массового террора или запуска Гагарина в космос). В результате огромная страна превратилась в коллективного маньяка-солипсиста, по своему усмотрению меняющего псевдореальность вокруг себя.

Абсолютный приоритет «информационного образа» над содержанием привел к появлению таких феноменов, как недоперевыполнение плана, засекречивание стихийных бедствий и культ распадающейся личности старого, послеинсультного генсека. Да и вся организация жизни в стране сводилась к стилистике очень большой, но не очень профессиональной пиар-конторы: печатная продукция от газетных статей до многотомных романов-эпопей – всего лишь разные жанры пресс-релиза, телепередачи и кинофильмы – имиджевые ролики. Ну и, разумеется, постоянные кризисы, разносы от клиента, борьба с утечками и брифинги, брифинги для всех (политинформации, закрытые выступления лекторов обкома, доклады на съезде партии с последующим перезахоронением)…

Вся «реальная» экономика, все события живой жизни были лишь сконструированными информационными поводами. Машины нужно было делать, чтобы сдать их к празднику,[30]30
  Над дверью много лет подряд ремонтируемого лифта в скандальном памфлете братьев Стругацких «Сказка о тройке» висел обшарпанный лозунг «Сдадим лифт к празднику!» Впрочем, в реальной жизни бывало и хуже. Как считали в СССР многие, Герой Советского Союза Владимир Комаров в апреле 1967 года был отправлен на верную смерть на борту недоделанного экспериментального космического корабля «Союз-1» для того, чтобы успеть к визиту товарища Брежнева в братскую Чехословакию.


[Закрыть] армию вооружать, чтобы показать (исключительно показать!) кузькину мать мировому империализму, а из журнала «Space flights» в библиотеке Института космических исследований АН СССР вырезать американские статьи о советской лунной программе, потому что секретность (см. адекватное описание этой космической реальности в повести Пелевина «Омон Ра»),

Абсолютного максимума пиар-эффективности советская система достигла в момент агонии, на рубеже 1990-х. Произошел тектонический сдвиг: в цепочке «советская власть – пропаганда – советский народ» перезамкнулись звенья. Связь между «властью» и «пропагандой» прервалась, между «пропагандой» и «народом» – на короткое время восстановилась. Возник удивительный феномен абсолютного могущества бесхозного механизма передачи пропагандистских сигналов, которым стали пользоваться все, кто оказался возле (журналисты, артисты, гости телепередач, авторы писем в толстые журналы и т. д.). В конце концов всю трагическую советскую историю стало возможным описывать в терминах «двухходовки»: сначала полная победа пиара власти над общественностью, затем окончательная победа пиара над оставшейся в одиночестве властью.

Давно стало общим местом, что российские недореформы 1990-х во многом остались муляжами преобразований, имитацией новой реальности. Вместо среднего класса – челноки, вместо крупного бизнеса – олигархи, вместо политических партий – 43 партийных списка, вместо приватизации – серия неокончательных и нелегитимных переделов «общенародной» собственности. И иногда начинает казаться, что единственным наследием советских времен, которое в полной мере было «реформировано» в соответствии с новыми рыночными принципами, стала приватизированная экс-коммунистическая пропаганда.

«Экс-коммунистическая» вовсе не значит «левая». Нет здесь и популярного намека на то, что Гайдар работал в журнале «Коммунист». Просто основное свойство пропаганды коммунистической – вовсе не ее идеологическое содержание, а ее, во-первых, безотносительность к объекту пропаганды и, во-вторых, неадекватное обожествление.

На самом деле миф о таинственном могуществе пиара начинается задолго до прихода Павловского в Кремль. Просто при Павловском «пиарократия» уже зашаталась, и пришлось вдувать новый воздух в старые мехи, в том числе через активную раскрутку «страшных рассказов» о могуществе черных политических технологий.

А в начале 1990-х об этом и рассуждать не требовалось – все казалось самоочевидным. Просто оставшийся бесхозным гигантский пропагандистский механизм использовали тогда все, кому он подворачивался под руку: журналисты-одиночки, политики-профессионалы (и депутаты-любители), министры печати и государственные секретари – и использовали действительно «по полной программе» (не чета Гусинскому в 1997 году). И в это совершенно не нужно было вкладывать денег: иногда, например, достаточно было увлечь журналиста «красивой идеей», иногда – разбросать на видных местах ксерокопию «аналитической записки». И начинались такие грандиозные проекты, как, например, кампания Александра Минкина, Андрея Караулова, Андрея Макарова и Дмитрия Якубовского против вице-президента Руцкого и генпрокурора Степанкова (с распечаткой подслушек, трастовыми договорами и проч.).[31]31
  Кампания была развернута летом 1993 года для дискредитации и политического ослабления вице-президента Александра Руцкого, перешедшего в непримиримую оппозицию к Ельцину. Действия Руцкого носили опасный, подрывной характер, создавали базу легитимизации антиельцинского переворота и логично завершились активным участием вице-президента в попытке октябрьского путча 1993 года. Вместе с тем следует отметить, что, не имея законных оснований для отстранения Руцкого от должности (на которую он попал в результате грубого политического просчета Ельцина и его окружения летом 1991 года), власть пошла на беспрецедентно грязную пиар-кампанию. «Факты», озвученные тогда и ставшие основанием для «временного отстранения» Руцкого от должности, впоследствии так и не получили юридического подтверждения.


[Закрыть] Кампания, между прочим, уникальная по масштабу и политическим последствиям, обеспеченным исключительно пиаровскими средствами.

Можно вспомнить о множестве других разномасштабных операций: от многолетней личной травли г-ном Минкиным Сергея Станкевича.[32]32
  Сергей Станкевич – в 1989–1992 годах влиятельный деятель «демдвижения», народный депутат СССР, заместитель председателя Моссовета (1990), советник президента РСФСР (1991). В 1993 году избран депутатом Госдумы по списку Партии российского единства и согласия (ПРЕС). Позже, после организованной в СМИ кампании и возбуждения уголовного дела, много лет скрывался в Польше.


[Закрыть] до одной-единственной, но дальнодействующей политической шутки «МК»: превращению блока «Явлинский – Болдырев – Лукин» в «Болдырев – Лукин – Явлинский» (1993 год)[33]33
  Не желая объединяться с гайдаровским «Выбором России», Григорий Явлинский и его сторонники в преддверии выборов 12 декабря 1993 года создали отдельный блок. При этом Явлинский обладает несомненным приоритетом в присвоении политическому объединению официального названия, связанного не с политической позицией, а с именами лидеров партийного списка: блок «Явлинский – Болдырев – Лукин». Впоследствии сокращение «ЯБЛ» журналисты иронически переиначили в «Яблоко», что было официально одобрено и утверждено явлинцами в качестве партийного бренда, утратившего после ухода из партии Юрия Болдырева всякое смысловое содержание.


[Закрыть] Следует, между прочим, упомянуть и о рекламном бизнесе (не тождественном, но родственном пиаровскому), о невероятной эффективности дешевых и совершенно неизощренных телереклам, после которых миллионы граждан понесли вкладывать свои деньги в зияющую пустоту чужих карманов.

Главной особенностью нового русского пиара времен финансовых пирамид была его не сразу осознанная специфическая эффективность. Последствия (политические, экономические, финансовые) предпринимаемых в информационном пространстве действий до такой степени несоразмерно превышали любые затраты, что информационно-рекламная деятельность просто не могла не стать в очень скором времени неформальным лидером всего нового русского бизнеса. Осознание этого факта наступило в рядах новорусской бизнес-элиты где-то накануне 1996 года – в преддверии президентских выборов, судьбоносных и заранее проигранных, выборов, незадолго до которых был впервые сформулирован тезис о том, что информационная политика – это единственный и последний ресурс победы Ельцина.

И когда реальность подтвердила правильность сделанной ставки, наступил «момент истины», наиболее внятно отрефлексированный в знаменитом интервью Бориса Березовского осенью 1996 года, после которого появился термин «семибанкирщина». Эйфория будущих олигархов была напрямую обусловлена тем, что им удалось приватизировать пропагандистский механизм, привычно казавшийся универсальным и позволяющим решать все вопросы. Приватизировать и поставить на службу личным (термин «частным» тут, думается, неприменим) интересам.

Наступило время абсолютной пиарократии (1996–1999).

С началом 1997 года начался информационный беспредел. В прайм-тайм по первому телевизионному каналу шли «чисто конкретные» информационные сюжеты, направленные против бизнес-конкурентов новоявленных медиамагнатов.[34]34
  Наиболее ярким примером подобных действий стала согласованная кампания против «Инкомбанка» и его владельцев летом 1997 года. Компромат выходил в прайм-тайм в программе «Время», публиковался в ведущих газетах.


[Закрыть]

Первое время информационно-коммерческие войны шли согласованно, потом в «семибанкирщине» наметились разногласия (конкурс по «Связьинвесту») и началась информационная война на взаимоуничтожение. В этой войне не было ничего постоянного (то «березовские» вместе с «гусинскими» топили «потанинских» вместе с «чубайсовскими», то пугались «примаковских» с «лужковскими» и топили друг друга), кроме одного – абсолютной социальной и этической безответственности. Ради смены правительства основоположник пиаровской публицистики г-н Минкин публиковал результаты нелегальной подслушки чужих телефонных переговоров, банкиры разглашали доверенную им банковскую тайну («книжное дело», конец 1997 года),[35]35
  Недовольные исходом приватизации «Связьинвеста» Борис Березовский (контролировавший ОРТ) и Владимир Гусинский (НТВ) вместе с их союзниками во власти (по некоторым утверждениям, таковым являлся Валентин Юмашев – руководитель администрации президента) начали информационную войну («наезд по полной программе» – слова Гусинского) против лидеров «правительства младореформаторов» – первых вице-премьеров Анатолия Чубайса и Бориса Немцова, ставших, по мнению Гусинского и Березовского, на сторону их бизнес-конкурента в деле «Связьинвеста» – Владимира Потанина. В ходе этой войны были обнародованы документы, известные финансовым структурам Гусинского в силу прежних доверительных отношений с «младореформаторами» и свидетельствующие о получении рядом членов правительства одиозных гонораров за «книгу о приватизации» (так называемое дело писателей). Одновременно публиковались подслушки телефонных переговоров Бориса Немцова и др. (публикатором подслушек стал Александр Минкин). В результате этих действий некоторые члены правительства, близкие к Чубайсу и Немцову, были отправлены в отставку, а позиции «младореформаторов» существенно ослаблены.


[Закрыть] а «первое независимое демократическое телевидение» в буквальном смысле слова «пиарило» социальный взрыв, имитируя и провоцируя шахтерские бунты (весна – лето 1998 года).

Организаторы информационных войн знали точно: если очень долго травить политика X, то после третьего заявления президента о том, что он «Икса не отдаст ни-ког-да!» сразу же последует указ об увольнении этого самого «никогда». Они имели положительный практический опыт фальсификации социальных потрясений: стоило в течение недели поперекидывать с телеканала на телеканал разговоры о грядущем русском бунте (для которого не было ни экономических, ни психологических оснований), как перепуганное интеллигентское общественное мнение начинало криком кричать в предчувствии выдуманной гражданской войны, и оглушенное этим криком правительство сворачивало программы реформ, отменяло уже принятые решения и откладывало «на потом» важнейшие новации. В общем, оказывалось, что можно существовать, практически не общаясь с реальностью, а лишь имитируя ее и получившимся муляжом прекрасно управляя.

Именно тогда, на подходе к августовскому кризису 1998 года, впервые появилось ощущение некоей глобальной мистификации. Мистификации из ряда очень простых психологических приемов вроде того, которым воспользовались герои «Голого короля» – эффектной, но совершенно неустойчивой.

Дело в том, что всемогущество пиара опиралось на некоторые очень важные, базовые вещи, глубоко укорененные в российской истории со времен «потемкинских деревень» и «фасадной империи». На социально-психологическую привычку российского общества к существованию в непересекающихся пространствах: в полностью контролируемом властью «опричном» и официозном, которому нет никакого дела до реальных обстоятельств человека, и в собственном, «земском», убогом или достаточном, но в любом случае как бы не признанном властью официально.

Именно такая социальная шизофрения позволяла советским людям в огромном большинстве всерьез считать «счастливой жизнью» нищенское выживание в 1930-1960-х годах, а постсоветским – «голосовать сердцем», отключив все остальные органы контроля реальности. И только в таком шизофреническом обществе возможно абсолютное господство торговцев воздухом, не опирающееся ни на государственную волю, ни на производственные мощности.

К сегодняшнему дню реальность «тотального пиара» никуда не делась – более того, иногда создается впечатление, что она стала более одиозной.

Начиная с 2003 года страна живет под знаком «дела ЮКОСа», которое началось вовсе не после печального поворота в жизни главы компании, а в последние месяцы 2002 года после резкой активизации СМИ и «говорящих голов», действовавших, скажем так, не без координации с информационно-политической линией Михаила Ходорковского. Предшествовал этой волне, между прочим, массированный вброс одновременно во многие московские СМИ скоординированных сюжетов об «активизации борьбы „питерских“ с „семейными“ в окружении Путина». На этом фоне несколько поблекли, но никуда не делись взаимные информационные наезды менее заметных участников рынка и иные чисто пиаровские акции, наиболее забавной из которых стала грандиозная закупка десятка яиц Фаберже в защиту доброго имени одного из олигархов, озаботившегося, по всей видимости, своим будущим в свете новой государственной политики в отношении олигархов.[36]36
  В 2004 году один из ведущих олигархов Виктор Вексельберг, позиции которого некоторые эксперты считали ослабленными из-за конфликта с близким к Путину руководством «Газпрома» и чрезмерно агрессивной политики поглощений бизнес-конкурентов, потратил, по данным СМИ, от 90 до 200 миллионов долларов собственных денег на покупку коллекции яиц Фаберже. СМИ оценили эту покупку как попытку «подкупить» власть на фоне усиления антиолигархической риторики в окружении президента.


[Закрыть]

Но несмотря на масштаб продолжающихся информационных войн (и, очевидно, на гигантский объем сопутствующих финансовых потоков), несмотря на сохраняющуюся веру в могущество «информационных технологий», реальность уже развивается по совершенно новым законам. Так, пиар-сопровождение президентской деятельности существует, и оно хорошо или плохо решает свои сугубо имиджевые проблемы. Но эти проблемы вовсе не представляются единственным содержанием политики власти. А вот все многомесячные пиар-мероприятия (публикации о близящейся отставке правительства, о том, какие решения надо бы принять для реструктуризации оборонной промышленности, о квотах и пошлинах на продукцию как дальне-, так и ближнезарубежного производства, о вступлении России в ВТО, о свободе слова и контроле над федеральными телеканалами) – остаются в каком-то совершенно виртуальном пространстве: ни по одной из перечисленных тем, равно как и по многим другим, решения под давлением заказных публикаций не принимаются. И куда, позволительно спросить, при этом уходят деньги заказчиков?

Тем временем экономическая структура российского бизнеса и социальная структура общества, как мы уже говорили, начала меняться. В обеих при сохранении роли «эксклюзивных олигархов» и традиционных патерналистских настроений все более заметными становятся новый, реальный бизнес (региональный, производящий) и новый социально активный слой – уже упомянутые «новые средние». Для этого бизнеса, для этого слоя и пиар, и реклама – это всего лишь эффективные методы сопровождения экономической активности и жизни, а вовсе не их эрзац. Деньги на подобную рекламно-информационную деятельность можно и нужно заранее запланировать, они должны составлять вменяемую долю от остальных расходов, а главное – доказательно окупаться. Но это неминуемо влечет за собой полную перемену формы и содержания информационно-рекламного бизнеса во всех его проявлениях. Прежде всего за счет профессионализации, диверсификации и превращения в прикладную, функциональную отрасль. В общем, с пиар-специалистами должно произойти что-то вроде того, что после 1996–1998 годов произошло с бесчисленными «менеджерами» и «брокерами», когда выяснилось, что просто «бизнесмен» – это не профессия и что надо еще и уметь что-то делать.

А пока что пиаровская сфера бизнеса осталась огромным отстойником, где практически в неприкосновенности сохранились самые уродливые осколки «экономических технологий переходного периода» – «серые» посредники, накрутка необоснованной маржи, имитация услуг, бесконтрольность и безответственность. В поддержание в неприкосновенности этого отстойника продолжают (по психологической инерции, по привычке) вкладываться огромные деньги старых олигархов и новых производственников, государственников и анархических экс-магнатов. И становящаяся все более очевидной абсолютная неэффективность «пиарократии» ничуть не препятствует всем им переводить огромные деньги на счета торговцев воздухом. Иногда кажется, что вложения в пиар превращаются в форму магического задабривания злых духов путем сожжения этих денег на жертвенном камне.