Текст книги "Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)"

Автор книги: Дмитрий Вощинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

В молодости Коке пришлось пережить пожар, правда, не очень разрушительный: в основном огонь больше напугал ее и всех домочадцев. Но его неожиданность и непреодолимый страх уничтожения оставил тревожный след.

Еще в раннем Надином детстве она показала внучке, как развесить с вечера на стуле вещи, чтобы можно было быстро одеться даже в темноте. Для этого перед сном одежда складывалась в определенной последовательности, чтобы процесс одевания после этого проходил легко, он как бы незаметно переходил ото сна к бодрствованию. Надя настолько привыкла к этому, что сохранила эту привычку почти до конца жизни.

Кока объясняла, как важно быстро и хорошо одеваться:

– Ведь пожар может случиться и зимой, – говорила она.

И жизнь заставила Надю в который раз проникнуться благоговением к своей мудрой бабушке.

Зима 1919 года была очень холодной. Третьего января Надя, как и все в доме, проснулась от ужасного крика: «Пожар! Горим»! Это был крик няньки, которая встала к маленькой шестимесячной Вере, и вдруг увидела из окна лижущее дом пламя и услышала треск стекол.

Дом горел шапкой – второй этаж, чердак, крыша. А живущую на первом этаже семью никто и не думал будить.

Пожарные лили воду в огонь, вокруг уже собралось немало народу. Сильно горела половина верха, выходящая на улицу.

Со стороны двора еще можно было проникнуть на второй этаж.

Из детей крик няньки Надя услышала сама и тут же оделась и довольно хорошо. Остальных детей надо было будить и срочно одевать. Надя как старшая помогала младшим. Всех их вытащили и вывели из дома в сад и оставили с нянькой в беседке. Мороз был более 20 градусов.

Ужас разрушения в глазах взрослых, бедных родителей и бабушки, был неописуем. Нужно было уберечь шестеро детей и попытаться что-то спасти из имущества. Они с измученными лицами кидались в дом и выносили в амбар и в погреб то, что попадало под руку: постели, одежду, белье, посуду. Через какое-то время пришли на помощь родственники. Пожар не унимался: к этому времени лопнули почти все стекла. Под видом спасения имущества во всю шуровали и мародеры.

Дети почти совсем замерзли и их отправили к ближайшим родственникам. Сидя в беседке, дети с тревогой наблюдали искры и головешки, летящие в снег, а когда шли через сад и по двору, то картина горящего дома была такой страшной и впечатляющей, что отчетливо осталась в глазах каждого до конца жизни.

Несмотря на активную деятельность пожарных, всем казалось, что дом сгорел до тола. Однако к утру пожар потушили, и первый этаж дома остался почти целым.

Родители и Кока не уходили со двора с момента начала пожара. Утром с помощью родственников они собирали оставшееся от огня и осматривали комнаты. Исчезло много всякого добра: из вещей, одежд, кухонных принадлежностей и посуды…

Пропали даже ложки, чашки, большие и малые кадушки. В суматохе кому-то удалось проникнуть в подпол, на крышке которого стоял тяжелый буфет, и украсть спрятанный там серебряный кофейный сервиз и еще много дорогих вещей. Исчезло красивое мамино пальто, несколько платьев, белье. Разорение было большое.

Но все-таки жилые комнаты внизу не пострадали, обгорели только оконные рамы. В кухне уцелела печь: ее можно было топить. Нужно было забить окна досками и сохранить то, что осталось.

Сгорело две трети верхнего этажа и вся крыша. Все было залито водой. Для жизни дом был совершенно не пригоден, но родители остались жить на кухне, около печи.

Детей роздали по родственникам.

До самого лета Надя с бабушкой жили у ее брата, Дмитрия Константиновича, Леня и Шура у бабушки Гладковой, Коля и Митя у дяди Валентина, Вера с нянькой – у дяди Георгия.

Детям было неплохо, во всех семьях были дети, их двоюродные братья, но то, что испытывали папа, мама и Кока понимала по-настоящему только Надя, которая была рядом с бабушкой и слышала все разговоры взрослых о постигшем их несчастии.

Скоро выяснилось, что дом был подожжен начальником учреждения, который в ожидании ревизии пытался уничтожить компрометирующие его служебные злоупотребления.

Этот начальник был привлечен к суду, но о возмещении ущерба потерпевшей семье речи не шло.

С наступлением тепла вся семья вернулась в свое разоренное гнездо.

Дом имел очень жалкий вид. Без крыши, с обгорелыми закопченными стенами и пустыми проемами вместо окон со стороны улицы. Со двора окна уцелели.

Надя сидела и плакала, глядя на дом с улицы. Он казался ей присевшим на задние лапы страшным медведем.

Починили кое-то, как могли и поселились, но настоящей крыши в доме не было около двух лет. Дождь проникал сквозь потолок, и в комнатах приходилось расставлять все имеющиеся тазы и корыта.

Мама и Кока ходили с тряпками, ежеминутно выжимая их.

Потолки пропитались сыростью, штукатурка местами отвалилась, и стены по углам зазеленели. Зимой было очень холодно.

А мама тогда ждала седьмого ребенка. В декабре 1919 года родился здоровый крупный мальчик Миша.

Сложное время в стране продолжалось. Ремонту дома даже своими силами мешали нелепые препятствия. Дело в том, что дом после национализации перешел на баланс Горкомхоза, и по его расценкам семья Петра Александровича исправно платила за свое проживание.

После пожара Горкомхоз обязан был отремонтировать дом или предоставить семье новую квартиру. Но ни того, ни другого он не мог сделать из-за отсутствия средств и свободного жилья.

Прошение Петра Александровича с предложением отремонтировать дом своими силами, используя стройматериалы из надворных построек, власти нашли подозрительным, и последовал отказ. Не очень решительно, но папа продолжал писать прошения о ремонте хотя бы крыши. И только года через два пришел ему официальный ответ такого содержания:

«Ввиду того, что Горкомхоз не имеет средств на ремонт дома, решено передать его в собственность прежнего хозяина с условием, что он самостоятельно его восстановит, только не за счет надворных построек».

К этому времени папа устроился работать счетоводом на толевый завод. Директор завода, узнав о полуразрушенном доме Петра Александровича, предложил ему восстановить за счет завода второй этаж и заселить его нуждающимися в жилплощади заводскими рабочими и служащими с условиями оплаты по расценкам Горкомхоза.

Папа согласился, да и мог ли он не согласиться со своим доверчивым характером: в конце концов, это было доброе дело… Через некоторое время дом наполнился новыми жильцами и стал похож на муравейник.

Наверху было семь комнат и в каждой жила отдельная семья. Никто, конечно, ему за жилье не платил.

О ремонте нижней части дома Петр Александрович попросить директора постеснялся.

Может показаться парадоксальным, но его порядочность и скромность оберегла семью от многих еще больших несчастий.

При финансовой проверке завода директора уличили в нецелевом использовании государственных средств, которые были безвозмездно переданы «частнику» на восстановление дома.

Директора, проявившего смелую социальную инициативу, сняли с работы и упекли в тюрьму. Жильцов оставили в доме. Претензий же к Петру Александровичу со стороны властей не было.

Несмотря на многие черты его слабости, простую одежду, чрезмерную доброту и неприспособленность к жизни, какая-то неведомая сила справедливости оберегала его и семью.

Еще до 17-го года при дальних поездках «по делам» за город, когда он останавливался на ночевки или просто покормить лошадь, у Петра Александровича появлялись случайные приятели, которые всегда просили «чаевые» или в долг без отдачи. Когда настали трудные времена, их число не уменьшилось. Его любили за доброту, но и считали чудаком. Простые люди мало верят в искренность.

Когда начались обыски, папа решил отвезти в деревню на сохранение часть своего имущества одному мужику – «приятелю»: три костюма, два пальто, ковры и еще какие-то свои красивые вещи. Он любил красиво одеваться: было ему тогда 33 года. Прошло около года, стало трудно жить, и папа решил обменять кое-что из отданного на сохранение. Но «приятель» сказал ему:

«Прости, Петр Александрович, дети не отдают».

Папа переживал свои неудачи, но больше жалел обманувших его людей. Бабушка никогда его не корила за это, как бы внутренне понимая и сочувствуя.

После пожара мама однажды увидела свое красивое пальто на какой-то женщине в городе. Было очень неприятно, она даже всхлипнула, но так и не решилась обратиться к властям.

Значительно реже, но были и примеры искренней благодарности.

Еще в молодости папа на военных сборах познакомился с крестьянским пареньком, который, как он рассказывал, очень помог ему обрести самостоятельность. Они подружились. Паренек признался ему, что мечтает построить собственную мельницу. Папа посоветовался с родителями и дал ему сто золотых рублей. Мельница была построена и начала исправно работать. Когда его друг принес долг, папа отказался, сказав ему: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»!

И в голодные 20-тые годы, когда нередко приходилось часами перебирать и очищать сорную пшеницу, чтобы испечь несколько лепешек, этот уже взрослый мужик, привозя на городской базар картошку, всегда останавливался около дома Петра Александровича и весело с шутками и прибаутками сгружал несколько мешков отборных клубней для семьи. Никаких денег он никогда не брал, только с радостью обнимал папу, а когда его не было дома, крестился с поклоном и желал всем здоровья.

Время шло. Город жил натуральным хозяйством. Во многих домах, где были большие семьи, держали коров, кур, пользовались собственными садами огородами. Улицы города стали похожи на деревенские прогоны: теперь по ним гоняли в поле стадо коров, овец и коз.

В семье Петра Александровича тоже была корова, куры, была волшебная яблоня в саду, которая обильно плодоносила каждый год, еще несколько кустов смородины и терновника. Овощами кормил приусадебный огород. Подросли еще пять яблонь, но в первый год, когда на них появились яблоки, однажды утром в сад пробрались с улицы козы и обгрызли на них кору.

Надя помнила горькие слезы мамы, когда пришлось рубить загубленные деревья.

В 1922 году случилось несчастье с Георгием Александровичем.

По возвращению в новый отстроенный и со вкусом обставленный его женой дом ему после национализации удалось совсем немного пожить в трех его небольших комнатах.

Жили они дружно: оба образованные современные люди. Александра Ивановна увлеченно работала в городской школе, вела факультативы по многим предметам. Они задались целью вырастить и поставить на ноги сына.

Но Георгий Александрович не мог найти работы в городе. Он был «лишенец» и это имело значение. Тем более, что он – бывший офицер царской армии и сын купца. Через какое-то время ему все-таки удалось устроиться на работу в Елатьме в местном суде. Там он благополучно и честно работал два года. Но однажды, как потом выяснилось, по гнусному и лживому доносу суд в полном составе был арестован и посажен в местную тюрьму. Через неделю власти разобрались и всех выпустили. Но в тюрьме Георгий Александрович заболел сыпным тифом и скоропостижно скончался. Перед смертью через товарища оставил несколько просьб матери, своим братьям и жене.

Это было страшное горе для всех родных: все они очень любили Георгия Александровича.

В нем оставалась какая-то сила, надежда…

Невероятно подавлена была Кока, она почти весь год не находила себе места. Надя видела ее горе лучше других, она не ходила в гости и сама редко принимала своих подруг.

Надя знала последнюю просьбу дяди Георгия к папе: – «Если родится еще один сын, непременно назвать его в честь деда Александром».

Через четыре года в семье Петра Александровича родился последний восьмой ребенок, мальчик, который и был назван этим именем.

Остальные последние просьбы дяди Георгия остались для Нади неведомы.

Зимой в начале 1923 года Кока неожиданно заболела воспалением легких. Болезнь была скоротечной и буквально через неделю она умерла.

Для Наденьки это было горе страшное и безутешное. Вся ее жизнь прошла рядом с бабушкой: с раннего детства она жила с ней бок о бок. Надя всегда чувствовала ее заботу, необъяснимую горячую привязанность и искренне платила ей ответной любовью детского сердца.

Она проводила много времени с больной и почти каждый день до позднего вечера сидела на кровати бабушки, держала ее руки в своих. И она первая вдруг каким-то непонятным чувством ощутила, что душа бабушки отлетела в потусторонний мир, где, как сказано в заупокойной молитве, «нет ни печалей, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». При этом она испытала необычное состояние спокойствия за свою любимую бабушку. Страха не было и тем более испуга. От этого необычного состояния Надя глубоко вздохнула, и этот вздох был похож на негромкое всхлипывание, которые только спустя некоторое время перешло в горькое чувство безвозвратной утраты. Потом она, как в тумане, слышала крики и причитания прислуги, а затем всех близких и домочадцев. Надя побежала к маме и горько расплакалась и, когда они с папой ушли к усопшей, долго не выходила из маминой комнаты.

Это была ее первый воочию виденный и пережитый уход в иной мир близкого и любимого человека.

Гроб с бабушкиным телом стоял три дня в ее комнате, и Наде было тоскливо и жутко. Бабушка лежала в неестественной для нее неподвижной позе: строгое незнакомое бледное лицо с кажущейся едва заметной улыбкой. Надя внимательно смотрела на свою любимую Коку. Больше всего поражал ее прямой орлиный и похожий на треугольник нос, который при жизни был не такой большой и острый.

Каждый из этих дней приходили священник с причтом и они служили панихиду при большом стечении родственников и знакомых.

Похоронили Коку на Воскресенском кладбище рядом с мужем Александром Ивановичем. Несмотря на холодный и сырой день, были многие из бывших городских властей, священнослужители и простой народ.

Гроб несли на руках через весь город в сопровождении священника и небольшого хора монашек.

Потом были поминки, пришло много народу, и все родственники и даже прислуга сразу ощутили, как тяжело принять людей в доме без бывшей хозяйки. Особенно тяжело пришлось Надиной маме, которая до этого совсем не занималась хозяйством. Надя, проявляя всю свою сноровку и полученные навыки от бабушки, помогала ей изо всех сил и видела, как мама очень устала.

Смертью своей матери был подавлен и папа. Он, как выяснилось, совсем не был готов к неожиданной обрушившейся на него роли хозяина дома. Он в большей степени, чем остальные, много молился за упокой души усопшей, стал рассеянным от нахлынувшего горя. На следующий день после похорон, возвращаясь с церковной службы, папа привел домой несколько странников, которых стало тогда множество – живших при монастырях или вовсе не имеющих места жительства.

По православным обычаям их надо было накормить, оставить переночевать и дать кое-что из одежды. Папина доброта этим не ограничилась: это стало повторяться очень часто.

Один из таких странников остался жить в кухне на печке сначала на недельку, потом еще на несколько недель. Звали его Алексей Гаврилович, у него была семья в другом городе, но он говорил, что дома его хотят отравить. Он производил впечатление ненормального человека, и папа его жалел и стеснялся попросить уехать. Надя его возненавидела, глядя, как он много и жадно ест, и беспрестанно мусорит. Более того, он заразил весь дом блохами и вшами, от которых долгое время не могли отделаться.

К великой радости всех домочадцев только через год его нашла и забрала домой приехавшая дочь.

Надя тогда поняла, что без Коки впереди их ждут большие трудности.

Новая жизнь

В природе любого организма, кроме человека, нет имущественных накоплений. Из собственности только территория, которая кормит, и которую надо охранять.

Единственно, что передают родители своему потомству…интеллект…способности…характер.

И даже та нора или гнездо, где он родился, не его собственная… Надо создавать свое. Любые биологические накопления в большом количестве также мешают жизни.

В природе все равны и открыты окружающему миру, и все без исключения работают и борются за себя и потомство.

Дерзай… добивайся… совершенствуй мир и себя.

Не это ли истина независимого существования?

То, что было сделано в России в 20-тые годы прошлого столетия, было проявлением мечты и надежды. Это было похоже на раннюю весну природы и поистине казалось уникальным, когда собственность стала общенародной, равенство стало таким близким и большие частные накопления исключены из жизни людей. Казалось исторический процесс шагнул на несколько столетий вперед.

Каждый честный человек и даже ранее униженный и угнетенный почувствовал свои реальные силы и возможности. И то, что в это поверили русские, не было случайным. Рождение этих идей в России даже закономерно. Русский народ – романтик, наполненный неистребимым талантом, он никогда жизненные блага не ставил выше духовности.

Но надо было строить новое государство, а построить всегда сложнее, чем осознать идею и разрушить старое. Невозможно шагнуть вперед, не учитывая опыта прошлого.

Основа новой жизни была проста и понятна – предоставить всем без исключения людям возможность реализовать себя в полной мере. Многие нации в царской России были ограничены в правах. Среди них была еврейская диаспора. Более того, чувствуя большие положительные перемены в стране, после февральской революции со всего мира в эти годы евреи хлынули в Россию. Надеясь, что они займутся хлебопашеством или ремесленничеством, им даже были выделены специальные районы для проживания, но они в основном осели в более удобных: на Украине – в Одессе и Киеве, в Центральной России – в большей степени в Москве и Петербурге. Большинство целеустремленных, кротких, трудолюбивых и талантливых евреев в равной, а может быть, и большей степени разделили с русскими все тяготы и страдания жестоких перемен.

Но, к сожалению, среди них оказались плененные неумеренным тщеславием люди, которые, видя некоторую медлительность, ленивость и консерватизм русских, никогда до конца не понимали глубины души их оседлого менталитета, считая их сначала «лапотными», потом уже позднее выдумали новое слово «совки» и в дальнейшем обозвали бестолковыми «лохами».

Они-то хотели, как раз все быстро и по-своему. Не внимали они, что русский мужик при всей его внешней забитости всегда отделялся от власти своей неординарностью, самостоятельностью и верой в справедливость.

Это непонимание было не очень страшно, самое опасное оказалось то, что во главе движения большевиков, которые строили новую жизнь, в основном стояли именно эти чуждые русскому человеку люди. Они использовали для своих целей самые низменные черты толпы: зависть и агрессию. Сами же применили нечеловеческие методы – устрашение и террор.

Когда приехавшему, как и Ленину, из длительной эмиграции Троцкому, проявившему себя с «архи жестокостью» в гражданской войне русских против русских, пришла в голову «яркая» мысль использовать православных священнослужителей в качестве пропагандистов коммунистических идей, это говорило об абсолютном непонимании России, и было очень жестоко, нагло и агрессивно. Церковь выстояла, но имела серьезные имущественные разрушения и людские потери, включая почитаемого патриарха Тихона. Уничтожить церковь было очень выгодно: она была одним из богатых структур России и не только материальных, но и духовных. Строить свою идеологию на разрушаемой духовности церкви было тоже удобно.

А ведь Троцкий мог стать во главе государства. Опуская известные яркие и явно ложные лозунги, вспомним не очень броские:

«Да здравствуют коммуны!» и «Долой семью»! Пытались насадить эти мысли простым русским людям и опыты были в этой области немалые и не только по коммунам: рекламировали свободную любовь и воспитание детей в отрыве от родителей. Примером этих «реформ» может служить интимная жизнь знаменитых женщин нового времени: Коллонтай, Арманд…

Да и сам Лев Давидович не сожалел о том, что в 1902 году покинул навсегда свою первую жену и двоих малолетних детей.

Не знали… и не хотели знать вожди Россию. Ведь лозунг-то самый главный был далек от чаяний живущих в ней людей:

«Да здравствует мировая революция»! Этих честных и трудолюбивых людей хотели использовать как точку опоры, для того, чтобы перевернуть мир.

И понял это, как и самого русского человека, имеющий немалый жизненный опыт молодой начинающий революционер-грузин, получивший свое образование в семинарии.

Произошло это не сразу. Он впоследствии глубоко изучил русские истоки, и сам после этого стал считать себя только русским.

Он не был завораживающим оратором и поначалу держался в стороне от прогнозов на будущее. В тридцатые годы твердо понял, что нельзя строить новую страну, не опираясь на ее духовные корни. Отсюда непонимание многих историков о его жесткости пересмотра принципиальной идеологии и резкий отказ от Коминтерновских идей. А борьба за нее оставалась жесточайшей. И именно он понял, что за лозунгами старых вождей не было ничего конкретного для простого человека.

И как это не странно сегодня звучит, но именно на него, простого русского человека, он делал ставку в своей политической жизни.

Не раз видел он в лицах некоторых «преобразователей» страны скрытую преданность Иуды. Трудно было объяснить свои наблюдения окружающим при интернациональной политике государства. Внимательно оценивал патриотизм каждого и не раз видел во взгляде алчность и развращенность иных руководителей. Потому требовал и проверял их делом, не любил пустых слов.

Он не был творцом «ослепляющих идей» своих предшественников, а лишь убежденным их исполнителем. Методы же «борьбы» своих учителей не забыл: другим его просто никто не учил.

Только в трудные годы Отечественной войны востребованы были многовековой русский патриотизм и его неотъемлемая часть – Православная церковь.

Понял он, что невозможно создавать историю Россию без глубокого понимания русского православия.

Возможно, понял он и Екатерину Великую с ее знаменитым указом: не допускать их к власти. Не без его участия было создано государство Израиль. Думается, не случайно и прозорливо: пора возвратить центр иудейских идей из России на землю обетованную.

Сейчас кажется почти неправдоподобным утверждение, что не будь российского народа, от еврейской нации в Европе остались бы осколки.

И не будем спешить поддаваться «единому» мнению о принесенном вреде этим человеком российскому народу.

Этот человек был жесток, но в равной степени и к самому себе.

Да и учителя у него были чистые дьяволы…

Он не создавал иллюзий, а строил… и очень не плохо. И народная кличка «хозяин» не родилась на пустом месте.

Сейчас принято его осуждать за многие противоправные действия, но давайте приглядимся поглубже, что его заставило это сделать.

А ответ очень простой – на международной арене – это слабость и трусливость европейских политиков в 40-вые годы, в национальной политике – проявление массового предательства среди некоторых народов Советского Союза и – по большому счету нежелание ряда людей в стране самоотверженно работать на ее благо.

В самые тяжелые времена ошибиться и разрушить страну – всегда просто. Мы то теперь это прекрасно знаем. А для того, чтобы преодолеть трудности и выстоять – нужна воля, решительность и талант руководителя.

Сейчас многие доморощенные писатели все до мелочей описали и «поняли» в его жизни: даже как встал…как сказал… закурил… Но не один из них не побывал в его шкуре… Давайте лучше помолчим и вспомним… только хорошее…

За 29 лет правления, включая тяжелые годы войны, была создана лучшая в мире разведка, победоносная армия, неподкупная милиция, прекрасная дипломатия, национальная фундаментальная наука, одна из лучших в мире бесплатная система образования, патриотическая идеология… И не он раздавал кредиты иностранцам и исконные русские земли под юрисдикцию Украины, Казахстана… Не увлекался бредовыми сельскохозяйственными идеями и построением коммунизма за 20 лет. При нем современные политические деятели не смогли бы преуспеть в политике.

Ведь почитаемые Петр Первый и Иван Грозный тоже по головке не гладили. Видимо, причиненное во время смут зло, только злом и можно было выжечь.

Хотя и пострадали в России в прошлом веке многие простые невинные люди, в большей степени душевные опустошения получили те, кто всецело поддался лживой позиции: «добиться цели…любым путем… любыми методами…»

И это будет всегда… И если кому-то и сейчас достаточны личные в основном имущественные победы, душа-то в конце пути пострадает изрядно…

Власть на Руси без высокой морали имела место, но держалась всегда не долго.

И сегодня у «реформаторов» блестит в глазах пленительная и туманная заря минутных благ и тщеславия от награбленного обманом в суматохе. Горстка посредственных прихлебателей, захватившая энергетические ресурсы и недра страны, продолжает важно говорить и призывать. Ошибки признают, но…если бы были настоящими людьми и понимали, что… пострадали от них только простые люди, опустили бы «воодушевленные» глаза и ушли бы со сцены…

Для власти необходимо государственное мышление, патриотизм и самопожертвование. Сегодняшняя власть, сделавшая ставку на олигархический капитализм, где процветают корпоративные интересы, которые далеко не совпадают с интересами народа, далека от этих понятий: она просто хочет быть «на службе». В результате эта власть превратила страну в коррумпированную бандитскую кормушку.

* * *

Надя всегда задумывалась, особенно, когда становилась старше, почему она, будучи религиозной в детстве, уже в юности и в зрелые годы совершенно забыла о религии и даже, как ей казалось, пересмотрела свои взгляды.

Возможно, в новых условиях подвиг Христа и предательство Иуды не имело того глубокого смысла, потому, что не было уже вокруг власть имущих.

Вопрос это не простой. Человек живет своими внутренними образами. Видимо, образы православия не достаточно осмысленно созрели в ее душе.

Даже великий Толстой, которого церковь преследовала за смелые мысли, до конца жизни терзался в сомнениях и все-таки остался глубоко верующим человеком, когда накануне смерти паломником пошел в мир из Ясной Поляны.

Всю свою жизнь терзался и певец революции Горький: он со своими поисками всех ближе был к «творцам счастья». Из его последнего и неоконченного романа ясно, что в каждом дремлет подобие Иуды и ждет своего часа.

Его обвиняют сегодня в неискренности, но он инстинктивно радовался позитивным переменам в стране, помогал молодым писателям, среди которых было не много равных его таланту.

Для новой жизни нужны были образы, которые совпадали с идеями вождей и привлекали бы в первую очередь молодежь.

Неуверенная в своих поисках власть всегда надеется, что память стариков уйдет вместе с их ворчанием о былой жизни.

И не случайно новая власть большое значение придавала новому искусству, новым бесшабашно смелым и ярким героям. Причем они могли быть не обязательно образованными или духовно сильными, главное чтоб верили, что героем может быть каждый…

Никто не хотел героических страданий, наоборот…геройство…стало заменяться… популярностью. Несомненно, привлекательная и необходимая героика труда…

Но… с тачкой и кайлом… Это было похоже на сатиру изображения труда в современном ХХ-ом веке.

Скорее…пахнуло каменным веком…

Среди способов популяризации, конечно, кино самый удобный: здесь художник – не главное лицо и человеку совсем не дают думать самому. Средства здесь далеко не глубоко художественные: крупный план, нужная интонация или песня – все подчинено главной задаче. Вы не смотрите сами, а вам позволяют смотреть то, что считают нужным.

И это кино уже поет гимн Эйзенштейну, надуманно жестокие кинематографические находки которого в «Броненосце Потемкине» напоминают методы запевал революции, потом уже его сценарии правит «хозяин». И не случайно. Потому что хочется угодить, и замахнулся на крупное, а России… не знает. «Хозяина» все считают несмышленышем в делах искусства, и он приглядывается внимательно, наследие-то получил не простое…

И на первых порах он не отступает от главного сценария. Оркестр, созданный предыдущими смелыми вождями, давно уже играет, персонажи на сцене поют взахлеб и увертюры никто уже не помнит. Появляется Александров с его стерильными героями. Потом кинокомедии, мягко высмеивающие новую жизнь.

Правда, печально смотрятся мордобои и приход стада к столу в «Веселых ребятах» с далеко не простым Утесовым. И что-то это напоминает…все так похоже… Ушла куда-то былая культура тонкого восприятия жизни, зато, властям нравится. И толпа ликует.

Вслушайтесь в тревожную музыку Дунаевского к фильму «Дети капитана Гранта». Все тогда были похожи на этих воспитанных умненьких детей и верили в счастливый конец действия.

Только в тюремной камере Меерхольд понял, чего от него ждали власти. Хотел сразить их своим новаторством в «Мистерии Буфф». Видно, что талантливо увлекся, но тогда нужна была только полногрудая конкретика. Например, весло – движение вперед и более конкретно, чем сама девушка.

В старой России мало кто из родителей отдал бы своего сына или дочь учиться лицедейству. Русский мужик мудр: блудлив и горек хлебушек на почве этой нивы… Во все времена настоящих-то художников были единицы.

Менделеев искренне переживал и винил себя, что вовремя не удержал любимую дочь от желания работать на сцене. Да и сама Любовь Дмитриевна позднее поняла, что принесла этим решением глубокие страдания себе и своим близким. Муж ее, Александр Блок писал: «Не люблю я актеров, милая, постоянно мне больно, что ты хочешь играть…тут стыдное что-то. Спасает только гений… Нет гения – стыдно, скучно,… не нужно…»

И про искусство сказал Блок прямо в точку: «Убивай душу, и станешь поэтом»!

Не сразу, но становится ясно, почему не тронул «хозяин» Шолохова или Булгакова. Шолохов сообразил, что могут быть неприятности, и в «Поднятой целине» был более конкретен, но художественность уже страдала от этого страха. Думаете, не читал он «Собачье сердце» или «Мастера и Маргариту»? Наверняка, раньше всех. Если бы не «он», не поставили бы на сцене «Дни Турбинных». Значит, понимал и ценил истинное.

Поддерживал и доверял талантливым артистам, таким как Игорь Моисеев, Рина Зеленая, Фаина Раневская, Аркадий Райкин. Это сейчас сатириков пруд пруди, а тогда было позволено одному неповторимому Райкину. Но здесь в первую очередь…глубокая культура Райкина, и его артистический гений развивался не просто: он многое мог не показать и не включить в программу особенно на первых порах, если бы не пользовался «его» покровительством.

Восхищаемый «всех нас» сейчас Жванецкий писал и для Райкина, но мы слышали тогда художника, который работал с текстом, а сейчас… отдает ремесленничеством – что вынул из портфеля, то и прочитал. Заходить с обтрепанной сумкой в любую забегаловку…значительно проще…и больше заработки…