Текст книги "Сладкие объятья мадмуазель луизетты (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворожцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

СЛАДКИЕ ОБЪЯТЬЯ МАДМУАЗЕЛЬ ЛУИЗЕТТЫ

   Воздух с запредельной концентрацией озона обжигал легкие при каждом вдохе. Бешеные раскаты грома истязали барабанные перепонки, лишь чудом их не разрывая. Перед глазами хмурились выкрашенные черными чернилами небеса. Они рыдали, обрушивая на земную твердь крупные капли, создающие непроницаемую стену. Это была самая ужасная гроза, какую мне доводилось видеть в жизни.

   Я стоял по щиколотку в ледяной воде, потому что земля уже захлебнулась от переизбытка влаги. Ужасный ветер, уподобившись урагану, сносил на пути все, что плохо лежит или худо приколочено. Вполне возможно, что он мог сбить с ног и меня, но вокруг была какая-то черная злобная масса. Она удерживала тело, словно болотная трясина, заставляя оставаться на месте.

   Очередная вспышка. Яркая молния разорвала темноту зловещих мазутных туч, давящих грузом печали, и устремила ветвистое щупальце к стонущей от боли планете. Раздался ошеломляющий сознание гром... Неподалеку упало бездыханным высоченное дерево.

   Всего лишь на мгновенье свет победил тьму, но вполне достаточно для того, чтобы осознать, где я нахожусь. Впереди помост эшафота, сколоченный из толстых дубовых досок. Гильотина возвышалась над ним, сжимая в клешнях вертикальных направляющих скошенное лезвие революционного правосудия. Заточенное, как опасная бритва, и пока сверкающее стальным блеском. Еще не запятнанное кровью убиенных.

   «Луизеттка» никогда не изменяла принципам и, как всегда, была обаятельна и смертельно красива. С недосягаемой высоты она взирала на меня, ухмыляясь надменным оскалом. Всем видом двуногая машина смерти показывала, что скучает и ждет меня в крепкие объятья, чтобы слиться в последнем экстазе.

   Вокруг собрались хищники, жаждущие крови, но не ради еды, а для безумного развлечения. Голодное немытое отребье со зловонным дыханием. Отбросы, наряженные в ветхую одежду, изодранную на развевающиеся на ветру лоскуты. Они похожи на трухлявые бинты мумий. Зомби с гнилыми остатками зубов во рту. С мертвыми лицами, серая кожа на которых изъедена язвами смрадных болезней. Нелюди без пола и возраста. С руками, вымазанными въевшейся грязью и кровью. Изгои жизни с абсолютно пустыми глазами. Однако страшнее не измученные тела, а истерзанные души, чернее грозового неба.

   Сброд досыта напичкали эфемерной свободой, забыв его просто накормить. Они превратились в кровожадных монстров. Страх смерти уничтожил в них чувства и парализовал волю. Он лишил их навсегда возможности владеть собственными мыслями. Забрал у них право мечтать.

   С каждой секундой, с каждым новым ударом молнии они становились яростнее и агрессивнее, теряя над собой контроль. А во мне зарождался ужас...

   Нет, я не боялся их. Если придется, буду в одиночку драться до последней капли крови. Пока они не сожрут меня заживо или я не убью их. Не раздумывая и ни о чем не жалея. Пугало то, что нелюди счастливы. Искренне и безгранично...

   Как несведущие дети или блаженные, они радовались в предвкушении апофеоза смерти. Им неважно, какое преступление совершили приговоренные. Безразлично, почему те так поступили. Начхать на виновность или невиновность. Им наплевать на то, кто упадет в распростертые объятья «веселой вдовы». Безжалостные бойни с умерщвлением людей стали для них уже даже не праздником, как в былые времена, а повседневностью.

   Этот мир сошел с ума. Он захлебывался в людской крови и уже давно не видел искренних слез...

   Нестерпимо хотелось уйти, но я обязан остаться. Я должен увидеть казнь. Я закрыл глаза и терпеливо ждал. Секунда за секундой... Минуту за минутой...

   Крики и дикий хохот смолкали и вместе с ними утихали раскаты грома. Дождь прекратился. Воздух стал обжигающе-душным и одновременно сырым.

   Я знал, что она уже рядом...

   Вновь открыл глаза, и меня ослепило яркое вечернее солнце. Как будто и не было грозы. Небо – чистейше синее. Обвел взглядом толпу, но при дневном свете они казались обычными людьми. Тогда я приподнялся на цыпочки и поверх голов увидел силуэт...

   Раздолбаная жалкая повозка продвигалась по мостовой, продираясь сквозь бесчисленную цепь жандармов. Многотысячная толпа, еще недавно размеренно гудевшая, замерла, не издавая более ни единого звука. На площади образовалась мертвецкая тишина, подобная безмолвию в вакууме открытого космоса. Она прерывалась лишь истошным скрежетом колес, тоскующих по смазке, и редким цоканьем лошадиных копыт по брусчатке.

   Казалось, время течет подобно загустевшему овсяному киселю. Телега почти не двигалась, проезжая за минуты жалкие метры.

   На повозке гордо стояла барышня. Твердая, словно кремень. За весь путь от тюрьмы до места казни она ни разу не опустила головы. Девушка впитывала, как губка, ненависть и злобу толпы. Каждый пришедший на зрелище мог ее рассмотреть, кинуть проклятье, осыпать упреками или оскорбить непристойными выходками. Садисты знают толк в грязных делах.

   Становилось нестерпимо жарко. Пот уже ручьем лился по лицу, но мне нельзя снимать с головы опротивевший капюшон, воняющий гнилью, плесенью и конским навозом. Это я знал наверняка... Многие в трусливом человеческом стаде ненавидели мою персону. Большая часть из них желала видеть меня не зрителем, а главным действующим лицом в этом публичном спектакле.

   Наконец, телега подъехала вплотную к эшафоту, давая шанс тщательнее рассмотреть обреченного пассажира. Сердце остановилось в то же мгновенье. Плотина в голове, удерживающая поток мыслей из подсознания, разлетелась на куски...

   Да, это действительно она...

   Темно-русые волосы девушки торчали рваными клочками, не доставая до изящной шеи в свежих царапинах. А ведь недавно они свисали ниже плеч. Она была облачена в промокшую до нитки кроваво-алую рубаху необъятной ширины, из-под которой выглядывали босые ноги. Руки связаны за спиной, но даже рукава не могли спрятать жестокие побои и следы от грубых веревок, разодравших нежную кожу до иссиня-черных кровоподтеков.

   Но даже в таком виде она оставалась идеально красива... Ангел, у которого отняли шанс расправить крылья, с чистым благородным ликом, отрешенный от мирской суеты. Невозмутимое лицо без малейших признаков протеста, на котором отражалось лишь сострадание к проклинающему ее народу.

   Прекрасные большие глаза, в которых не было боли, упрека, и ужаса предстоящей смерти. Взор, светящийся ярче лазурного неба над головой. Он устремлялся в бесконечную даль, сквозь враждебно настроенную толпу. Взгляд, в котором пылает вечный огонь бессмертия... Он способен расплавить даже омертвевшее, каменное сердце, проникнув в самую его глубину и пробудив неведомые до этих пор чувства.

   Она спустилась без чьей-либо помощи с повозки и двинулась к лестнице эшафота. Внезапно хрупкая ножка скользнула по склизкой грязи, земля ушла из-под ног, и девушка с хлюпаньем рухнула в жижу спиной. Попыталась подняться, но безуспешно. Стесненное тело не подчинялось командам и падало раз разом, но она не издала ни звука. Ни одной эмоции не появилось на белом лице... Лишь губы все сильнее сжимались...

   В ход пошли грубые ругательства отдельных нелюдей из толпы, но этим дело не закончилось. В сторону эшафота полетели гнилые фрукты.

   – Кончай бездушную тварь!

   Нестерпимо хотелось вырвать их поганые языки из глоток и скормить бродячим псам. Вспороть брюхо и вывалить зловонные кишки на площадь.

   – Что разлеглась, подстилка? Не на работу пришла!

   Загнать в лицо булыжник, чтобы подавились словами и собственными окровавленными зубами.

   – Поднимите эту французскую шлюшку! Ведьма, не тяни время, тебя уже заждались в аду!

   Но разум, как всегда, торжествовал. Он одержал очередную победу над слепыми инстинктами и ураганом необузданных чувств. Я промолчал в ответ... Лишь всматривался в противные морды, чтобы запомнить мелкие детали их сволочного облика.

   – Обещаю, мы обязательно встретимся... И я покажу вам короткую дорогу в ад. Это единственное, что я хорошо умею делать в жизни. Я прирожденный убийца... Даже не буду скрывать, это доставит мне истинное удовольствие, – шептал я, давая кровавую клятву. – Небо мне свидетель! Но если вдруг вам неслыханно повезет, и я отдам концы раньше, чем вас найду... Знайте... Я буду ждать вас с нетерпением у ворот в тартарары!

   Девушка продолжала барахтаться в грязи, взбивая ее ногами, словно масло, и по-прежнему не могла встать самостоятельно. Лицо палача, стоящего у эшафота, дрогнуло и обезобразилось тенью жалости. Но лишь на доли секунды, почти незаметно для большинства.

   Конечно, я знал этого человека... В последнее время он стал самой известной и узнаваемой персоной на улицах столицы мира, объятой пламенем революции. Это имя вселяло неподдельный ужас в людские сердца. Оно заставляло их биться как можно реже, чтобы этот звук не привлек внимание палача и его испепеляющий взгляд не сжег их дотла. Шевалье Шарль-Анри Сансон де Лонваль – знаменитый живодер Парижа, вершитель судеб, полноправный бог Революции и единоличный властелин «малышки Луизон».

   Никогда не думал, что бездушные палачи способны на человеческие чувства. А особенно если это ремесло передавалось из поколения в поколение. Когда убийство становится уже не работой, а жизнью.

   Смерть с младенчества перед глазами. С самого детства учишься лишь искусству умерщвления. Смерть вокруг тебя, она живет в твоем доме, она в тебе самом, в твоем сердце... Да что там, ты сам и есть смерть... Какие могут быть чувства, когда ты умер, не успев родиться?

   Обстановка накалялась. Толпа уже гудела от нетерпения и негодования, словно осиротевший рой пчел. Сказочный подарок от доктора Гильотена уже почти покрылся плесенью от скуки, но продолжал со стальным терпением ожидать нового свидания...

   Я растолкал толпу и подобрался поближе к эшафоту, чуть ли не уперся грудью в штыки охраны. Хотелось заглянуть в ее глаза, чтобы она видела – я здесь...

   Палач потянулся рукой к кожаному ремню на поясе. На его лице мелькнула растерянность. За поясом не было красного колпака с прорезями для глаз. Новое время – новые правила. С некоторых пор исполнители приговора в них не облачались, ведь освобожденный народ должен знать своих «героев» в лицо...

   Подавив чуждые ему эмоции, он сгреб в охапку осужденный материал и двинулся по ступеням эшафота. В его могучих мускулистых руках девушка казалась хрупким ребенком, ведь Сансон был действительно гигантом.

   Он был невероятно высок, превосходя своих ассистентов минимум на три головы. Широк в плечах, никак не меньше косой сажени, и чудовищно силен. Наверняка палач с трудом проходил в обычные двери. Горы мышц не скрывала никакая одежда. С таким же успехом можно было нарядить каменную глыбу. Он завалит разъяренного быка одним ударом, разломив на куски череп. Что уж говорить про головы людишек! Ему и гильотина не нужна.

   И в то же время меня не покидало чувство, что он на самом деле чудовищно добр. Среди этого фарша из ополоумевших выродков, на выходе из революционной мясорубки Сансон казался единственным человеком, сохранившим разум. Он сумел воздвигнуть в голове несокрушимую стену. Она защищала его от влияния угнетающей реальности и одновременно сдерживала бушующий внутри шторм эмоций.

   Он взлетел на помост, аккуратно поставил девушку на обозрение публики и развязал веревки на руках. По-видимому, во время акробатических этюдов она подвернула ногу. Теперь осужденная стояла, словно растерянная цапля посреди болота, опираясь лишь на здоровую ногу. Уверен, что изнутри ее раздирала ужасная боль, но лицо по-прежнему оставалось спокойным. Она, как всегда, беспощадна. Даже к самой себе...

   Голова приговоренной повернулась на пол-оборота влево, и взгляд ее наткнулся на гильотину. Девушка вздрогнула и побелела, как снег, но лишь на несколько секунд. Вскоре она совладала с собой, и на лице появился румянец.

   Палач, заметив перемены в ее внешности, среагировал незамедлительно. Переместился на один шаг вперед и заслонил гипнотизирующую души «мадам Ги». Он скрыл ее от глаз впечатлительной девушки, совершив на редкость джентльменский поступок.

   – Месье Сансон, будьте так любезны, не заслоняйте гильотину. Меня очень интересует это шедевр инженерной мысли. Я никогда прежде не видела ничего подобного, – произнесла любопытная девушка нежнейшим голоском и улыбнулась.

   Как будто она пришла не на казнь, а в лавку за продуктами.

   – Гражданин Сансон, – поправил палач, взглянув с недоумением, но тут же отошел в сторону.

   Он больше не озвучил ни одной своей мысли. Думаю, он удивился такой просьбе и утратил дар речи.

   По моему телу пробежала невольная дрожь. Сколько мужества в таком юном создании!

   Девушка подошла ближе. Внимательно все осмотрела и попыталась сама уложить голову в выемку для шеи. Прямо на доску, открывающую для нее «дверь к бессмертию». Помощники заплечных дел мастера заметили попытки и подбежали к ней.

   – Сама справлюсь... Извольте мне не мешать, – с обидой промолвила она и продолжила задуманное.

   – Мадмуазель, мы сделаем все сами. Подойдите к платформе. Сначала нужно связать вам руки и ноги.

   – Я не собираюсь бежать от своей судьбы, в этом нет необходимости, – парировала она. – Я безумно люблю свою страну и готова за нее умереть...

   – Милостивая госпожа, – вмешался в разговор Сансон. – Мы не сомневаемся в вашем мужестве. Не осуждаем ваш выбор. И никак не хотели оскорбить. Но связать вам руки и ноги необходимо. Таковы правила... Без этого нам будет трудно выполнить свою работу хорошо. Непривязанное тело без головы, содрогающееся в предсмертной агонии – неприятное зрелище...

   – О, простите меня, месье Сансон, – извинилась она, – я вас неправильно поняла... Не хотела вам мешать. Делайте все, как того требует закон. Это действительно важно для меня.

   – Это мы... Вы нас... Мы ви... – не договорив, палач отошел к рычагу судьбы.

   Верные подмастерья подхватили девушку под руки и подвели к поворотной доске со свисающими с обеих сторон кожаными ремнями. Пока доска стояла перпендикулярно помосту.

   Ловкие руки помощников, словно безжалостные пауки, опутывающие жертву липкой сетью, начали кропотливо затягивать узкие ремешки. Путы с остервенением вгрызались в юное тело. Совсем немного времени – и работа закончена... Доска опрокидывается... И сразу глухой стук...

   Пока это лишь удар доски об основание дьявольского станка.

   Еще одно уверенное движение ассистента и все встает на свои места... Голова несчастной девушки уже зависла по ту сторону жизни. Как раз над плетеной корзиной, в которую она, лишившись тела, скоро упадет. Деревянный ошейник с продольным пазом для прохода лезвия опускается на шею. Щелчок. Фраза: «Готово!» – и кивок палача...

   Но даже это ничего не изменило. Полное самообладание отражается на стальном лице богини. Девушка несгибаема до самого конца!

   Толпа гудит в нетерпении. Ряды раскачиваются под напором. Рука начальника конвоя поднимается. Свирепый рык стервятников приглушается. Они алчут кровопролития...

   Вновь воцаряется бездыханная тишина. Ни криков, ни вздохов, ни даже шорохов... Теперь слышно лишь мое бешеное сердце. Оно выпрыгивает из груди, набирая с каждой секундой обороты.

   – Она будет обезглавлена на площади... во имя... французского народа... – слышится крик главного распорядителя казни, и голос его понесся над тысячами голов.

   – Еще не слишком поздно... Еще можно ее спасти... Вытащить джокера из колоды... – подбадривает сердце, настаивая на героическом подвиге, а рука под накидкой сжимается до белых костяшек на рукоятке метательного ножа.

   – Слишком много жандармов с обнаженными тесаками защищают место казни от буйства толпы, – предостерегает прагматичный рассудок.

   – Один шанс из миллиона, но он все-таки есть... Они все пьяны и расслаблены... Никто не позволял себе пока такой дерзости, как атака на стражу... Ты сможешь... Они этого не ждут... – не сдается сердце.

   – Их меньше вокруг эшафота, но это совсем не значит, что они менее опасны. В их руках сверкают карабины, а указательные пальцы подрагивают от напряжения. Они готовы в любой момент завершить движение...

   – Тебе всегда везло, твоя сила не знает границ, а скорость подобна полету света. Ты растопчешь их одним ударом ноги, как кучку рыжих тараканов... – теперь едва слышно шептало в растерянности сердце.

   – Ты не сможешь... Фортуна изменчива, и все в этом мире имеет предел... Ты упадешь замертво, нашпигованный свинцом, раньше чем приблизишься к ней, – трубил в голове циничный здравый смысл.

   Начальник стражи вновь вскидывает руку. Раздается громыхание тугих барабанов. Толпа отвечает гулом облегчения и вскоре смолкает. Последний отсчет...

   – Один, два...

   – Ты должен рискнуть!

   – Никто никому ничего не должен...

   – Ты обязан ее спасти!

   – Никто никому ничем не обязан...

   – Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь...

   – А как же твое обещание не вмешиваться? Что, сердчишко, нечего больше сказать?

   В ответ молчание...

   Да, я клялся, что не стану ничего предпринимать несмотря ни на что. Она умела убеждать...

   – Пять... Шесть...

   Принцесса разрешила мне только посмотреть на казнь... Это был осознанный выбор. Она всем сердцем жаждала умереть во имя благих целей, понятных лишь ей одной.

   – Семь...

   Палач опустился на колено, что-то шепнул девушке на ухо и получил взамен милую улыбку.

   – Как она прекрасна... Какая искренняя улыбка... – слились в синхронном порыве эмоций разум и сердце.

   Чувства бушевали с новой силой, подобно недавней грозе. Нет, не сомнения меня терзали. И не жалость... И не тоска... И не горе... Меня терзали чувства, в которых трудно признаться даже самому себе.

   – Девять, десять!

   Рука внешне бесчувственного Самсона надавила на отвратительный рычаг. Защелка отстегнула фиксатор. Бездушный нож ухнул вниз...

   Полоумное чудовище, вожделеющее крови долгие часы, наконец-то получило долгожданную свободу и разорвало тишину рычанием.

   – Шарлотта, я люблю тебя... – вырвался отчаянный шепот с одеревеневших губ.

   Глухой удар... И какой-то необычный шум... похожий на звук чмокающих влажных губ... Поцелуй... смерти...

   Фонтан насыщенно-алой крови со свистом извергся из артерии в перерубленной шее, заливая все вокруг. Эшафот, гильотину, красные мундиры сопровождения.

   Хотя уже трудно было назвать шеей обрубок мяса с торчащей в центре белой костью.

   Все кончено. Список обновлен. Голова в ненасытной глотке корзины. Жуткая боль в бредящей голове. И пустота в душе...

   Толпа взрывается страшным ликующим воплем, словно потерявшее разум раненое животное.

   Люди снова могли дышать. Они могли кричать. Словно разрушив колдовские чары, алая кровь смыла ужас в их глазах. Стадо визжало и танцевало в порыве коллективной экзальтации, требуя увидеть голову.

   Сборище ублюдков заводилось все сильней, но Самсон продолжал смиренно смотреть сквозь толпу. Ничто и никто в этом мире не заставило бы его вытащить голову несчастной.

   Мы были с ним сейчас похожи как две капли воды. В наших глазах не кипел гнев и не нарастала злость. Там обитало презрение. Мы оставались единственными людьми среди них. Убийцы... Один поневоле, второй по призванию.

   Внезапно из-за кулис эшафота выскочил невзрачный старикашка с пепельной от седины головой. Он быстро нырнул рукой в «лукошко душ». Самсон не видел этого, он сейчас мыслями находился далеко отсюда. Одной рукой «тварь» вытащила за волосы отрубленную голову, а второй с размаху залепила ей пощечину.

   В ответ толпа взорвалась, словно атомная бомба. Истерические вопли, визги, стоны, проклятия, гогот и свист. Безумие продолжалось...

   Ее сахарные уста зашевелились. Лицо залилось краской. Открылись глаза. Чистые и неестественно голубые, как бездонное морозное небо.

   Скопище в ужасе подалось назад. И вновь воцарилась тишина. Пронзительная, до рези в ушах...

   Лишь на мгновенье наши взгляды встретились, но это значило больше тысячи сказанных слов. В ее глазах не было печали, страданий, ненависти... Лишь всеохватывающая любовь. Любовь к своей стране. Любовь к предавшему ее народу. И чуть-чуть любви, в пучине которой можно утонуть... для меня.

   – Прости... Но это все, что я могу для тебя сделать, – прошептал я с болью в сердце, отдернул накидку, выхватил нож и метнул в сторону гильотины.

   Не мог я поступить по-другому... Мгновенье, и я растворился, словно капля, в человеческом море.

   Мне не нужно было на это смотреть, я никогда не промахиваюсь. Я знал, что клинок пронзил сердце этого сумасшедшего, и оно остановилось.

   – Прощай, Мари Анна Шарлотта! Пусть земля будет тебе пухом. Твоя сокровенная мечта сбылась...