Текст книги "Честь имею представить - Анна Каренина"

Автор книги: Дмитрий Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

От мягкого толчка Анна покачнулась, инстинктивно ухватилась за локоть какого-то молодого человека. Од обернулся, Анна сказала: "Простите" и, отвернувшись, взялась за никелированный столбик. Рядом две молодые женщины оживленно говорили о чем-то, одна из них вынула из кармана сколько-то монет, мельком взглянула на них, опустила в пластмассовый ящик со стеклянным верхом и оторвала от выползающей из ящика ленты кусочек бумаги. Анна поняла, что это плата. Машинально перенимая действия окружающих, она опустила руку в карман своего френча, но там, кроме носового платка, ничего не было. Троллейбус уже подходил к следующей остановке, и Анна вернулась к створчатой двери.

– У вас нет меди? – услышала она за спиной голос и обернулась. Молодой человек, за которого она ухватилась в момент толчка, смотрел на нее участливо и вежливо улыбался. Анна хотела отвести взгляд в сторону, но по современным понятиям это могло быть дурным тоном.

– Я не захватила с собой денег, – ответила Анна.

– Я уплачу за вас. – Молодой человек опустил монету в прорезь ящика.

– Благодарю вас, – ответила Анна, и ей стало стыдно.

Она не вышла на следующей остановке, хотя все время чувствовала неловкость. Ей хотелось преодолеть эту неловкость, которую она считала пережитком ее старого родного мира.

Не переставая наблюдать публику, Анна все время чему-нибудь удивлялась. Рядом с ней стояла влюбленная пара – мужчина и женщина, им было лет по двадцати. Мужчина обнимал женщину за шею, небрежно пальцами лаская ее подбородок, а женщина с непринужденным видом держала мужчину за талию, причем на их спокойных лицах не было и тени страсти. Пораженная, Анна с усилием приняла равнодушный вид и медленно отвернулась, будто каждый день наблюдала подобные сцены.

В троллейбусе набралось много народу, стало тесно. Анна подумала о том, как бы пробраться к выходу, но не решилась расталкивать пассажиров, как это делали другие. Она оказалась прижатой к молодому человеку, уплатившему за нее.

– Девушка, оторвите, пожалуйста, билет, – послышался чей-то голос, и мимо Анны протянулась рука с монетой. К изумлению Анны, монету взяла дама лет тридцати, ровесница Анны. Солидных дам незнакомые люди называли "девушками"! Анна повернула голову и неожиданно встретилась взглядом все с тем же молодым человеком. Он стоял рядом, и его подбородок приходился на уровне ее уха.

– Девушка, вы тоже в "Юбилейный"? – спросил он тихо.

Анна растерялась, услышав такое обращение непосредственно к себе, но, чтобы соблюсти современные приличия, ответила:

– Нет.

Вскоре стало еще теснее. А потом на какой-то остановке все стали выходить, и только немногие остались. Анна решила не отделяться от толпы и тоже вышла. Вместе со всеми она пересекла улицу и пошла по асфальтированной аллее. Ей подумалось, что при такой фантастической технике должен существовать способ увидеть любого человека, где бы он ни находился. Вот почему люди ведут себя так вольно. Даже самые интимные сцены могут происходить при посторонних, поскольку уединение потеряло смысл. "А может, и нет такого изобретения? – подумала Анна. – Иначе Вера давно бы вернула меня в клинику. А собственно, зачем я там нужна? Вероятно, я представляю для них научный интерес, как лягушка в прозекторской медика. Толстой написал роман, где вывел героиню – вымышленную женщину. И это – я. Они каким-то хитрым образом, называемым техническим достижением, оживили меня, воплотили реально. Может, я – не человек? Может, они построили машины, которые производят живое мясо, кости, жилы... как у живых людей. Впрочем, прогресс до этого еще не дошел. Но как знать? Тогда я – не человек. Я – робот. Но роботы, судя по их популярным журналам, должны быть железными или пластичномассовыми (нет, кажется, пластмассовыми). Но я же чувствую, вижу, понимаю! Это что-то бесчеловечное!"

Дойдя до стеклянного портала круглого здания, Анна остановилась. Толпа проходила через двери, предъявляя голубые билеты. Несколько мужчин в белых рубашках с серыми погончиками (полиция, или, как их теперь называют, – милиция) следили за порядком. Анна повернула назад и почти столкнулась с молодым человеком из троллейбуса. Он снова ей улыбнулся:

– У вас и тут нет билета?

– Нет, – ответила Анна, теряясь от его свободной манеры обращения.

– Чудесно! У меня как раз лишний. Мой приятель отказался. Могу вам продать.

– У меня нет денег, – призналась Анна, – совсем нет.

– Тогда разрешите вас пригласить.

– Нет, это уж слишком, – ответила она и подумалэ, что даже при современном этикете это было бы действительно слишком.

Анна поняла уже, что здесь какое-то зрелище. Ей даже стало любопытно, какое зрелище может прельстить современных людей.

– Вы что – боитесь? Или вы кого-нибудь ждете?

– Я никого не жду.

– Тогда пойдемте. Вы же хотите попасть на это выступление!

Анна, глядя в приветливое лицо молодого человека, подумала, что, может, и не следует отказываться. В ее положении не следовало пренебрегать таким дружеским участием.

– А это дорогой билет?

– Хорошие места.

– Я не знаю цен. Мне бы хотелось знать, насколько я буду вам обязанной.

– Нисколько. Я не люблю продавать билеты и сидеть рядом с незнакомым человеком. Но мне хотелось бы пойти с вами, поверьте!

Такая откровенность не понравилась Анне, она уже думала решительно отказаться, но молодой человек без улыбки сказал:

– Если хотите, я даже не буду к вам обращаться, будем сидеть рядом, как посторонние.

– Хорошо, – сказала Анна и неожиданно для себя с веселым отчаянием добавила: – Даже можете ко мне обращаться.

– Называйте меня Игорь, а как ваше имя?

– Анна.

– Будем знакомы.

Они стали подниматься по ступеням, ведущим к порталу. У стеклянных стен здания стояли садовые скамейки, занятые разнообразной публикой.

Вдруг какая-то пожилая дама поднялась со скамьи и подошла к Анне. Взглянув в лицо этой женщине, Анна невольно отступила – так страшно смотрели на нее холодные, ненавидящие глаза.

Девочка лет пяти подбежала к женщине, дернула ее за платье:

– Бабушка, пусть Вовка не берет мой мячик.

Женщина молча отвела от себя руку девочки и отошла куда-то в сторону.

– Вы ее знаете? – спросил Игорь.

– Нет, – ответила Анна растерянно.

– Какая-то сумасшедшая!

Они подошли к стеклянной двери, но дорогу им заступил милиционер.

– Прошу прощения, – обратился он к Анне и козырнул, предъявите, пожалуйста, ваши документы.

– У меня ничего нет.

Игорь тотчас вытащил из внутреннего кармана зеленую книжечку:

– Вот мое удостоверение.

– Я не у вас прошу, – сказал милиционер.

– Она со мной.

– Это не имеет значения. – И милиционер снова обратился к Анне: – Пройдите, пожалуйста, со мной.

Анна машинально повернула в сторону, указанную милиционером, и пошла рядом с ним. Мельком оглянувшись, она увидела ту пожилую женщину с ненавидящими глазами. Женщина держала в руке раскрытую картонку – вероятно, паспорт. "Как они любят демонстрировать свои документы", – подумала Анна не без иронии. Ей не было страшно, она видела себя со стороны, как будто читала роман Толстого и была слегка заинтригована сюжетной линией.

– Я этого требую, – сказала пожилая женщина, идя вслед за ними и все еще держа в руке свой паспорт.

Их догнал Игорь.

– Это недоразумение, – сказал он и взял Анну под руку. Сейчас все будет выяснено.

– А если это не недоразумение? – со скрытой насмешкой спросила Анна.

– Это недоразумение, – сказал Игорь серьезно, и его убежденность тронула Анну. Он был первый человек, отнесшийся к ней с искренней симпатией в этом чужом мире. Она сбоку посмотрела на Игоря. Сколько ему лет? Вероятно, еще нет тридцати. Лицо приятное, неглупое, а главное – располагающее к доверию.

Они пришли в участок, который, судя по голубой официальной вывеске, назывался отделением милиции. Дежурный отделения пригласил Анну к высокой деревянной стойке. Игорь и пожилая женщина сели поодаль на деревянную скамью.

– Ваша фамилия? – спросил дежурный.

– Каренина, – ответила она, потому что ей нечего больше было ответить.

– Имя-отчество?

– Анна Аркадьевна.

– Анна Каренина? – Дежурный поднял на Анну глаза, его перо застыло в воздухе.

– Да.

Дежурный снял трубку телефона:

– Кондратьев? Это я. По оповещению. Хорошо. – И обратился к Анне: – Пройдемте, пожалуйста.

Они прошли по коридору, пахнувшему свежей краской, и вошли в тесный кабинет, где за письменным столом сидел молодой лысый мужчина в статском. Когда дежурный вышел, статский спросил, в упор глядя на нее:

– Кто вы?

– Полистайте роман Толстого, и вы почерпнете в нем все сведения обо мне.

– А что вы сами об этом думаете?

– Я думаю, что на этот счет вы знаете больше моего и, надеюсь, прольете хоть какой-то свет на мою историю. Скажите, имею я какие-нибудь права de jure в современном обществе?

– Имеете. И в первую очередь юридическое право отвечать за свои поступки.

– Какие же я совершила поступки, за которые должна отвечать?

– Вот это я и собираюсь выяснить.

Анна пытливо рассматривала лысого мужчину, в ней созрело убеждение, что вот сейчас от этого человека она узнает все то непонятное, что тяготило ее последнее время. Но тут она услышала за спиной шум открывшейся двери и чьи-то шаги. Она обернулась и увидела низкорослого немолодого человека в милицейской форме с полковничьими погонами, а за ним невозмутимого Глухова и растерянную Веру.

– Вы не имеете права, – сказал Глухов.

Анна поднялась навстречу вошедшим. Глухов и Вера подхватили Анну под руки и повели из кабинета. Лысый вопросительно посмотрел на полковника, но тот ничего не говорил. Тогда лысый уже с явным раздражением сказал:

– Не забывайте, что вы тоже находитесь под следствием.

Анна обернулась и поняла, что последние слова относились к Глухсву. Когда они проходили через приемную, Анна увидела Игоря и пожилую женщину. Игорь посмотрел на Анну вопросительно, а женщина обратилась к дежурному:

– Почему вы не берете ее под арест? Она же совершила преступление!

Глухов и Вера увлекли Анну из отделения, усадили в машину.

Когда они приехали в клинику, Глухов подал Анне руку и повел ее по лестнице с висячими ступенями. Проходя мимо комнаты, где Анна видела собаку-англичанку, она услышала тоскливый вой, переходящий в жалобное повизгивание.

– Почему ее мучают? – спросила Анна.

– Она сегодня сдохнет, – сказал Глухов и резко обернулся к Вере: – Оставь нас.

Вера остановилась. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, потом Вера повернулась и пошла в противоположную сторону, а Глухов повел Анну дальше.

– Я видела, как эта собака делала переводы из английского.

– Это можно сделать не только с собакой.

– И с человеком?

– Да, так.

– И тогда человека постигнет участь этой собаки?

– Нет. Мозг животного не выдерживает нагрузки абстрактных понятий, а человек выдержит любой комплекс информации. Ведь не умер же Соллертинский, знавший двадцать шесть языков.

Они поднялись по узкой винтовой лестнице и очутились в зале со стеклянным потолком. По обе стороны были расположены низкие пластмассовые двери, а посреди зала в окружении кадок с комнатными растениями стоял стол с приборными досками, за которым сидел мужчина в белом халате. Глухов обратился к нему:

– Мне нужна зеленая комната.

– Я не могу без разрешения главного.

– Мне только на локальный импульс.

Мужчина колебался.

– Это очень нужно, – сказал Глухов.

– А какое напряжение?

– Минимальное.

Мужчина облегченно вздохнул:

– Это еще ничего.

Он нажал одну из клавиш пульта. Над одной дверью зажглось зеленое табло. Глухов провел Анну в довольно тесное помещение с низким пультом и вертящимся табуретом. Раздвижная дверь. А дальше – еще одна комната без окон, с темно-зелеными стенами и таким же потолком, посреди кожаное кресло, а перед креслом желтоватый экран.

– Сядьте, – сказал Глухов. Анна села в кресло. – Вы хорошо знаете элегию Шуберта?

– Я ее много раз слышала.

Глухов включил невидимый звуковоспроизводящий аппарат, и Анна услышала знакомую музыку.

– Вы знаете стихи Тютчева "О, этот юг, о, эта Ницца..."?

– Наизусть не знаю, но слышала.

– А вы были в Ницце?

– Нет.

– А теперь делайте то, что я вам скажу. Вы поймете то, что хотите понять. Только будьте внимательны.

Он повесил поверх экрана гравюру с изображением северного озера и печальных сосен.

– Смотрите на эту гравюру. Внимательно. И ни о чем не думайте. Слушайте музыку.

Он вышел, Анна слышала, как за ним задвинулась дверь, и ей показалось, что она навсегда останется в этой комнате, отрезанной от всего мира. Но она подавила в себе это чувство и стала внимательно разглядывать висящую перед ней гравюру. На какое-то мгновение Анне показалось, что свет в камере стал меркнуть. Стены и потолок стали невидимыми. Казалось, она засыпает, она не противилась этому ощущению, помня, что Глухов обещал ей разъяснение всего непонятного. А потом свет вдруг стал ярче, и музыка прекратилась. Кончилась элегия Шуберта. Анна подумала, что войдет Глухов и заведет какую-нибудь другую музыку, но Глухов вошел и сказал:

– Все. Теперь вы видели Ниццу?

И тут Анна вспомнила, что месяц или два назад она видела теплое Средиземное море, пальмы на набережной, аллею кипарисов и здание, похожее на Царскосельский вокзал.

– Я видела Ниццу, только не знаю, как это случилось.

– Вы помните, что жили в Москве и Петербурге, однако помните, что видели Ниццу.

– Да. И море. И пальмы. И дом, похожий на вокзал.

– Это уже не Ницца. Это Монте-Карло. Это видел я. И я передал свои впечатления вашему сознанию.

– Значит, любые впечатления можно передать другому человеку?

– Да. Если хорошо их помнить.

– Значит, при помощи этого устройства можно внушить человеку все что угодно?

– Все что угодно.

– И можно внушить любой женщине, что она Анна Каренина?

– Любой женщине.

– А кто я на самом деле?

– Я не хочу вам этого сейчас говорить.

– Вы обещали.

– Я обещал, что вы все поймете, и вы, я вижу, поняли.

– Кроме самого главного: кто я?

– Вы это узнаете. Вы понимаете, что вы – исключение? Вы первый человек в мире с полностью переделанной ассоциативной психикой.

– Кому я этим обязана?

– Узнаете позже. Вы должны предстать перед комиссией.

– Комиссией?

– Научной и следственной. И когда будет официально установлена ваша идентичность с героиней Толстого, вам можно будет узнать, кто вы на самом деле.

– При чем здесь комиссия? Как вы сказали? Научная и следственная? А зачем следствие?

– Вы это узнаете. До комиссии вы ничего не должны знать. Так будет лучше для всех нас. И в первую очередь для вас.

– Я хочу сейчас это узнать!

– Когда вы узнаете, вы сами скажете, что я был прав и что я не мог раньше времени ничего вам объяснить. Поверьте мне.

– Когда будет эта комиссия?

– Завтра. Вы должны подготовиться. Это все будет неприятно для вас, но это необходимо.

Председатель комиссии академик Туманский внушал своим видом почтение. Он живо напомнил Анне благообразных покровительственных высокопоставленных чиновников, и, хотя не носил бакенбардов, а был коротко острижен, что-то отдавало в нем милым девятнадцатым веком. В комиссии было человек тридцать. Здесь же были репортеры и несколько переводчиков.

– Как вы себя чувствуете, Анна Аркадьевна? – спросил Туманский.

– Хорошо, благодарю вас.

Все взоры были обращены на нее. Анна почувствовала неловкость и некоторую скованность. Она должна была утвердить себя, утвердить свой единственный мир, мир, созданный гением Толстого. Другого мира для нее не было.

– Вы хорошо помните свою жизнь? Можете ли вы утверждать, что пережили все то, что описано в этой книге? – И Туманский поднял со стола роман Толстого. – Мой вопрос может показаться нескромным, но это имеет огромное значение для вас и для всех присутствующих. И для всего мира. Вы понимаете? Для всего человечества.

– Да, понимаю. Я пережила все то, что написано в этой книге.

В большинстве своем комиссия состояла из мужчин. Глухов и Вера сидели отдельно в стороне. Анна понимала, что они волнуются, так как сами являются соучастниками ее странной судьбы. Самое же Анну больше всего беспокоило ожидание вопросов, касающихся интимной стороны ее жизни. Но вопросы, очевидно ранее составленные, ограничивались внешней стороной событий. Ее спрашивали о том, как выглядел в последний раз Степан Аркадьевич, при каких обстоятельствах она впервые увидела Кити и какое на ней было платье, чем были обиты стены гостиной княгини Бетси, какого цвета была обивка в ее коляске...

Потом пошли импровизированные вопросы. Присутствующие иностранные ученые задавали вопросы через переводчиков. Английские и немецкие переводы Анна на всякий случай выслушивала, а французам отвечала сразу же по-французски. Лысеющий француз спросил:

– Вы можете назвать тот день, когда вы почувствовали охлаждение Вронского?

Анна тотчас вспомнила тот день в спальне и папиросу, которую она раскурила от свечи. Алексей подал ей свечу, но она взяла у него подсвечник и сама прикурила. И все вдруг напряглось в Анне, она уже поновому увидела внимательно застывшие на ней взгляды и ответила по-французски:

– Я не буду отвечать на этот вопрос, – и машинально, тоже по-французски, обратилась к Туманскому: – Я могу требовать соблюдения приличий?

Академик Туманский наклонил голову к переводчику, бормочущему русский перевод. "Он не знает по-французски", – мелькнуло у нее в голове. Она вдруг осознала, что большинство русских ученых пользовались переводчиками. "Это не ученые, подумала она. – Это интриганы. Меня разыгрывают". Надо было незамедлительно разоблачить этот фарс, интуиция подсказала Анне тактику нападения, и она в упор сказала Туманскому:

– Вы не академик. Вы не ученый. Это не научная комиссия. Вы меня мистифицируете. Я не знаю, для чего эта инсценировка, но это мистификация.

– Почему вы так думаете? – спросил Туманский.

Анна вспомнила о пристрастии современных людей ко всевозможной документации и сказала:

– Покажите мне какой-нибудь документ, удостоверяющий ваше академические звание.

Туманский спокойно сунул руку в карман и протянул Анне продолговатую книжечку в коленкоровом переплете. Анна прочла:

"...выдано академику В. Г. Туманскому..." Она смущенно вернула коленкоровую картонку.

– Почему вы решили, Анна Аркадьевна, что мы – не ученые?

– Мне показалось... Вы же не знаете иностранных языков. Разве бывают ученые, которые не знают даже французского?

Многие рассмеялись. Анна посмотрела в сторону Глухова, он сдержанно улыбался, а Вера откровенно смеялась. Туманский был, кажется, немного смущен, его невозмутимое благообразное лицо чуть порозовело. Чернявый медик из московской медицинской академии (как его представили Анне) пояснил:

– В наше время, насыщенное переводной аппаратурой, знание языков необязательно даже для ученых.

– Это правда? – тихо проговорила Анна и совсем растерялась, потому что в зале смеялись. Туманский не смеялся.

Анне стало грустно и неловко. Она позволила провести себя в верхний зал, где ее снова заперли в зеленой комнате и стали предлагать варианты уже заданных вопросов, а толпа ученых и репортеров слушала ее ответы через передающие устройства.

Когда Анна наконец осталась наедине с Глуховым она спросила:

– Я что-нибудь не так говорила?

– Отчего же? Вы говорили то, что нужно.

– Но все почему-то смеялись.

– Именно тогда вы были на высоте.

– Но вы же знаете французский!

– Знаю. Но многие, даже гениальные ученые в этом отношении остаются невежественными – недостаток системы образования. И вы справедливо это подчеркнули. Может быть, хотите отдохнуть?

– Я бы прогулялась одна по саду.

– А вы не сбежите опять?

...Она шла по тенистой аллее, откуда не было видно плоского фасада института, были только высокие клены, осины, кусты ольхи и сирени да высокая трава, подступающая вплотную к дорожкам.

– Здравствуйте, – услышала она знакомый голос.

Из-за ствола старого клена вышел Игорь.

– Добрый вечер. Вы как сюда попали?

– Через забор.

– Я сама когда-то перелезала этот забор. Но с улицы он гладкий и неприступный.

– А я как-то целый год занимался альпинизмом.

– Вы сюда по делу?

– Я к вам.

Анна улыбнулась. Она верила этому человеку.

– А как вы знали, что я буду здесь?

– Должны же вас пускать на прогулку. Вот я и жду с утра.

Они пошли по аллее.

– Вы знаете о моем прошлом?

– Я это вчера узнал.

– Расскажите.

– А вы не знаете?

– Сегодня была научная комиссия, на которой меня признали Анной Карениной. А кто я на самом деле, еще не сказали.

– Я, наверное, не имею права ничего вам рассказывать.

– Наверное. Но вы же понимаете, что мне это нужно. Знаете, за мной могут следить. Сойдемте с аллеи.

Он раздвинул перед ней ветви ольхи, и они прошли на поляну. Здесь было как в лесу. Игорь шел впереди, и Анна обратила внимание, что у него стройная фигура. Он был, вероятно, ее ровесником, может, немного помладше, и Анна решила держаться с ним как можно проще, чтобы расположить к откровенности. Она спросила:

– Как называются ваши брюки? – и сама удивилась своей смелости.

– Джинсы.

Они уселись прямо на увядающей траве. Игорь закурил сигарету.

– Рассказывайте. Не бойтесь. Я вполне владею собой.

– Не знаю, как это и сделать...

– Ну скажите хотя бы, как мое настоящее имя?

– Анна Купцова.

И, как ни была подготовлена Анна, она вздрогнула, услышав эту, показавшуюся ей грубой, фамилию.

– Нет, ничего, рассказывайте все.

– Я еще мало что узнал. Только если в общих чертах...

И он рассказал.

Группа ученых нейрофизического НИИ работала над созданием уникальной установки, сообщающей информацию непосредственно человеческому мозгу.

Исследовательская группа состояла из четырех человек: руководитель, программист, нейрофизик и электронщик. Группе было предоставлено целое отделение института со сложнейшей аппаратурой. Поначалу это были безобидные опыты, но, когда пошли эксперименты по преобразованию психики (конечно, на животных), встал вопрос о передаче опыта более широкому кругу ученых. Руководитель группы обратился в Академию наук с планом расширения эксперимента.

Начались разногласия. Программист ни с кем не хотел делиться славой и настаивал на доведении опыта до мировой сенсации в рамках прежней группы. Он мотивировал это секретностью эксперимента. Когда руководителю потребовалась некоторая информация по биополям и он заперся в экранированной камере, программист подсунул ему другую программу. Это были субъективные обоснования оставить группу в прежнем составе. Хотя такая накладка на существующую психику допускалась и должна была совершиться безболезненно, тем не менее руководитель группы Федор Киян скончался от нервного шока.

Анна слегка побледнела.

– Я далеко не все поняла, но объясните – какова же степень моего участия в этом деле?

– Программистом была Анна Купцова.

– И я – эта женщина?

Игорь невольно схватил ее руку:

– Но вы же ненамеренно!

– А как я стала Анной Карениной?

– Анна Купцова... У нее были актерские данные. Она занималась вечерами в театральной студии.

– Многосторонняя женщина, – заметила Анна с усмешкой. Что же дальше?

– Дальше? Купцову как-то заметил кинорежиссер Ермолин. Он готовился к съемкам телевизионного фильма по "Анне Карениной" и, увидев Купцову на клубной сцене, пригласил ее на пробы. Ее утвердили на главную роль. Она изучила в совершенстве роман и записала на пленку все, что касалось Анны, чтобы лучше вжиться в образ. В ночь после трагической смерти Кияна нейрофизик Глухов отправил Купцову в экранированную камеру под видом внушения успокаивающих импульсов. На самом деле он снял биомагнитом старые логические связи и подключил кассеты с записью образа толстовской героини. Через два часа Анна Купцова стала Анной Карениной.

– Значит, Глухов сам стал соучастником ее преступления. И совершил преступление против нее, изменив ее психику. Она сама, наверное, не дала бы на это согласия.

– Он спас ее от ответственности.

– Зачем ему это было нужно?

– На его месте многие бы так поступили. Я, наверное, тоже.

– Но почему?

– Глухов – муж Купцовой.

– Это правда?

– Неужели вы и этого не знаете?

– Теперь знаю.

– И у вас не осталось никаких воспоминаний?

– Я впервые увидела Глухова два дня назад. А вы откуда все знаете?

– Со вчерашнего дня все газеты об этом пишут.

– Вы можете дать мне прочесть?

– У меня с собой французский журнал. Вы знаете французский?

– Анна Каренина знала. Дайте, пожалуйста.

– Мне бы не хотелось... Вам это может быть неприятно.

Анна с усилием улыбнулась:

– Конечно, это выглядит несколько комично. Аферистка. Совершила преступление. И вдруг она – героиня классического романа.

– Вам очень тяжело? – И он заглянул ей в глаза.

– Не знаю, кем же мне себя считать?

– Кем вы сейчас себя чувствуете?

– Карениной. Вам смешно?

– Нет.

У него были серьезные глаза.

На аллее послышались шаги. Анна вскочила на ноги, отодвинула ветку ольхи. Это была Вера.

– Наверное, за мной, – сказала шепотом Анна.

– Мы еще увидимся? – спросил Игорь тихо.

– Может быть.

Он протянул ей листок из записной книжки.

– Это мой телефон. Позвоните, если я буду нужен.

Анна вышла на аллею, оглянулась. Игорь стоял на прежнем месте, и в его глазах было изумление, будто он впервые увидел ее и чему-то удивился.

Сразу после обеда Глухов пришел к Анне, и она без промедления рассказала ему о встрече с Игорем и об их разговоре. Во время рассказа Глухов то и дело отводил глаза в сторону, а потом сказал:

– Ну что ж, раз вы все знаете...

– Неужели я была вашей женой?

– Мы и сейчас не разведены.

Анна смутилась, но тотчас спросила:

– Как же нам быть?

– Не знаю...

Анна вспомнила тягучий разговор с Алексеем Александровичем тогда, в спальне, после первого свидания с Вронским, и тут же оборвала себя: "Ведь этого же не было! Это Толстой!"

Она уже другими глазами посмотрела на Глухова: усталое лицо, печальные скучные глаза – светло-карие, тонкий нос, переходящий в широкую переносицу, волосы по нынешней моде спадают до бровей, только он, вероятно, никогда не причесывается. И костюм на нем висит неуклюже, а рубашка вовсе не глажена. "Кто им гладит белье? – подумала Анна. – Ведь они говорят, что у них теперь нет прислуги. Неужели ученые сами себе гладят белье? Или им техника гладит?"

– Вы любили Анну Купцову?

– Да.

– Жаль. Я ведь вас не знаю.

– Может быть, так и лучше.

– Если вам нетрудно, покажите мне еще какое-нибудь кино, – сказала она, поднимаясь с кресла.

Две недели, пока шло следствие, доступ к информационным установкам был закрыт. Анна изъявила желание изучать нейрофизику и электронику. С ней стали заниматься Глухов и Вера. Математика ей не давалась, и ей объясняли только сущность математических и физических законов. Ей втолковали принципы ньютоновских теорий, а затем и эйнштейновской концепции. Однако на квантовой механике дело застопорилось. Анна никак не могла понять, как это электроны мгновенно скачут с орбиты на орбиту. И хотя она шутливо оправдывалась тем, что Эйнштейну это тоже не совсем было ясно, все же перед ней встала задача – серьезно заняться физикой и математикой.

Анна жаждала знаний. Она хотела войти в этот мир полноправным гражданином. У нее был диплом об окончании электротехнического института, диплом с отличием на имя Анны Купцовой, и она поставила себе целью оправдать этот диплом. Для этого нужны были годы, но это не смущало ее.

– Почему умер Федор Киян? – спросила она как-то Веру.

– Нервный шок.

– А почему у меня не было такого шока?

– Вы целый месяц были без сознания.

Анна уже знала, что она долгое время находилась в полусознательном состоянии, двигалась как во сне, пугалась всего, что напоминало ей о двадцатом веке. Ей специально сшили платья времен Анны Карениной и время от времени давали наркоз. И только когда ее нейрограмма пришла в норму, ей дали допингирующее средство, чтобы она окончательно пришла в себя.

– Почему же он умер от шока, а я – нет?

– Перегрузка наложения. А у вас старые связи были сняты биомагнитами.

Анна уже знала всех сотрудников информационного отделения, однако не могла ни с кем подружиться, – всюду eй чудилась затаенная враждебность, хотя разговаривали с ней любезно и даже заботливо.

Спустя две недели следствие было закрыто. Ввиду необычности проступка Купцовой, который в некоторых фразах заключения именовался "несчастным случаем", следственная комиссия, куда входили также представители Академии наук, постановила дело прекратить "за непредусмотрением законом категории преступления". А Глухову дали год условно с возможностью продолжать работу в институте.

Глухов пришел к Анне:

– Ваш карантин кончился. Теперь вы можете жить у себя дома.

– В одной квартире с вами?

– Если хотите.

– Что ж, поедем. Вы меня довезете?

После работы Глухов зашел за Анной, и они отправились домой. В вестибюле они задержались у застекленной комнаты вахтера, где Глухов сдал ключ от своего кабинета. Вахтером была пожилая женщина в черной официальной форме. Простое лицо вахтерши выражало открытую неприязнь.

"Я ни в чем не виновата, – думала Анна, сидя в машине и глядя на бегущую навстречу улицу. – Я ничего не помню, не знаю – значит, я не причастна к совершенному Купцовой проступку. Я – Анна Каренина!"

Они поднялись в лифте на пятый этаж, вошли в переднюю, захлопнулась входная дверь, и Анна осталась наедине с этим чужим человеком, который, как ни странно, был ее мужем. Глухов провел ее по комнатам. Современная мебель ничего не говорила о вкусах хозяев, – все было гладко, чисто и безлико: в кухне все белое, в комнатах темная полированная мебель.

– В других квартирах такая же мебель? – спросила Анна, чтобы что-то спросить.

– Такая же. Это стандарт. – Голос его звучал сухо и ровно. Он прошел на крохотную кухню.

– Можно сделать яичницу и чай. Хотите вина?

– Вы... сами готовите?

– Приходится.

Она стояла и смотрела, как он зажег газовую плиту, поставил сковородку, разбил над ней яйца, достал из холодильника высокую бутылку вина. Ужинали молча.

Из комнаты доносилась музыка, это работал приемник. Вино было легкое, но с непривычки у Анны закружилась голова.

– Будете смотреть телевизор? – спросил он.

– Скажите, когда я была здесь в последний раз?

– В тот вечер. Я был дома, а вы там, в институте. Когда вы увидели, что Киян поражен шоком, вы позвали на помощь. Врачи поначалу не разобрались что к чему. Вы приехали сюда. У нас еще не было телефона, телефон поставили две недели назад. Вы приехали за мной, и мы оба отправились в институт. Киян уже умер. Его не смогли вывести из шока, а вы были в очень плохом состоянии. Я отвел вас в камеру. Из персонала почти никого не было, и я сам включил установку. Образ Анны был рассчитан на ассоциативное усвоение, а я включил информатор на полную мотцность.

– Зачем?

– Вам было плохо. Может быть, вы были готовы к самоубийству. Я усадил вас в кресло экранирующей камеры и включил на полную мощность биомагниты, снимающие информацию. Вы сразу ожили, даже стали улыбаться. Если бы я оставил вас такой, у вас оказалось бы сознание ребенка. И я поставил в генератор кассеты с вашими записями. Я тоже действовал с отчаяния...