Текст книги "Кладбищенские песни (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Аникин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

I. НА СМЕРТЬ Л.

1

Кто способен любить

больше часа в день,

телесами шутить

кому так не лень,

чья тугая плоть

так больна тобой,

чья дурная хоть

кровь темнит собой,

желчь кипит,

мозг смердит,

рот

какие проклятья, как нежно

выговаривает, кому говорит, –

пиздит!

2

Нечестиво твое колдовство

и власть твоя. И мое естество

не выдержит ничего

омерзительно твоего –

останется мокренько от него.

Чего

ждешь, бля?

Давай, клади

на меня заклинаний твоих сколько есть,

всади

в мозг, в печень!

И за что мне такому такая честь –

извиваться весь,

из кожи вон лезть?

3

Звезды ты с неба, блядь, своди,

покойников своих выводи

с могил их, а я те кто?

цель волхований?

гусь ауспиций?

жертва Трехлицей?

А так и так знобит –

выживу ли я, если еще не убит?

Ох и не любишь меня, больше кого еще,

ох, преследуешь, всяко берешь в расчет.

Кто я тебе, еще раз спрошу?

Знаю. И никуда я тебя не отпущу –

тут стою, свищу,

потому что так сам хочу.

4

Я добра не жду

и сам никогда, никому не платил добром,

я тих, пьян иду

в твой проклятый, постылый – он где тут? – дом,

на краю у забора.

А, так, значит, и ты мертва.

Ссохлась, свалялась, как пакля стала

на тебе мурава-трава.

……………………………….

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

5

Приготовляю плоть свою

для твоих затей,

брюхо мне вспороть,

от богов вестей

ждать, держать тепло

мое, жать в руках

будешь.

Я готов тебе

все сказать и так

и без врак дать знак.

Ты умна, черна,

а я вчетверо-то умней, черней,

слушай – на

од моих! – и от них бледней.

6

Будущее, прошлое – всё во мне,

правильное, неоплошное,

незаполошное гадани-е,

знание мое тошное,

последнее,

слово мое неложное –

о тебе,

слово мое последнее в ворожбе.

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

7

Будешь ты ворожить,

следы порошить,

отваживать, сколько сил есть,

смерть – а уже ей дала,

от нее понесла.

Я не жертва те,

ты не жертва ей –

будешь в темноте

ласковой, моей.

Осторожно тронь,

ишь, чисто огнь

мысли мои,

искры, рои –

а надо, так льда холодней.

8

Знаю путь твой долгий,

чуть ли не от амеб,

всякие кривотолки

судеб и кто как ёб,

кому ты чего рожала,

чтоб продолжать себя.

Ты миру не задолжала,

хватит ему тебя –

……………………………

……………………………

……………………………

……………………………

в живых, в мертвых

держать, портить.

9

Я колдую тоже,

но медленней и верней,

но тише и строже,

но то, что подвластно мне, –

все до конца подвластно,

не дернется никуда.

То, что дано поэту, то изначально так,

во всех отраженьях мира,

искаженьях его вполне

сохраняется, без урона.

Дар – неразменный рубль,

хорошеет только

от каждого оборота.

В жилу, в жилу идет работа.

10

Дрогнут стихии,

тебя отпустят,

челюсти могильи

с грохотом, хрустом

широко распахнутся –

вон ступай! Ворон, грай!

Заклинаю смерть твою:

сгинь, сгинь, сгинь,

с тела бела сойди прочь синь;

восстановись в прелести, в силе вся.

На смерть твою сонеты мои

так потряхивают кости твои,

что встаешь жива, бледна

со дна смерти, как с ложа сна.

11

Железо какое в золото,

корежа в огнях багровых,

перегоняем, а, с тобой?

Свинцовость какую, ртутность

насилуем, а, родная?

Все они поддаются,

куда им течь, жечь, деваться,

если за дело взЯлись

такие-сякие умники,

по-всякому расстарались?

Философский, бля, будет камень,

а не твой гранит надмогильный,

порченный двумя датами –

небытия, бытия утратами.

12

Всю вынуть смертность из тебя

сумею – погляди:

вот исчезают память, пол,

вот пусто впереди,

вот страха нет; взмахни крылом,

предивный андрогин, –

мелькнет тень в месте нежилом

под сению осин.

Предстань у ямины пустой,

в твоих чертах лица –

мои черты, ее черты

начала и конца.

О зверь, бог страшной красоты,

всеобщей полноты!

II

Будь сукой, всегда оставайся в живых,

предательницей, ни своих, ни чужих

не ставящей в грош, будь, не верящей в плен

слов трудных, обетных, в значенье измен.

Стань, всех пережившая (кто возразит

из тех, кто был твой, кто в могилах зарыт?),

стань чистой, безгрешной – угодно тебе,

стиль переменив, так предаться судьбе.

Что спросишь у зеркала – знаешь сама,

что в области духа ли, тела, ума

полным-полно равных и краше, умней,

но нет, к кому тянет подлей и сильней

страсть страшная. Жало в растленную плоть

принять мне забава – устанешь колоть,

я не из таковских, чтоб сдохнуть на раз

под взглядом раскосым прекраснейших глаз.

Я сам – клЕйма ставить куда? Здесь и здесь –

от хуя до темечка, дО ног – я весь

в отметинах, шанкрах, вот видишь, я – твой,

укрой же меня своей юбкой, укрой

от всякой судьбы, жизни-смерти, не дай

меня никому, в никакой ад их, рай.

Кто нужен? Подельник, любовник ли, муж? –

На все роли гож я, на все дела дюж.

III

1

Укрой, укрой, небо,

белым и легким –

белое затемни,

легкое отяжели.

Грянь!

Грянь!

В землю водою прянь!

2

Вода, вспыхни,

о вОздухи обожгись;

силой ихней,

вода, напоись;

грохни с ходу,

вода, об воду!

Рога зверя

светят в полнеба.

С грохотом, с хрустом,

ветром не пУстым

вода, воем воя,

упадает!

3

Вода водой набрякни,

вода водой намокни,

вода – ну-кась, капни,

вода – малость мокни,

вода – лить, лей ливмя,

вода – смой грех, стыд с мя!

Вода, раскинь-кинься,

вода, рассинь-синься,

земля, водой упейся,

вода, землей отогрейся!

4

Вода – стеной с неба,

вода – столбом в землю,

вода, цвет смой с неба,

серой стань и синей,

вода, землю вымой!

5

Землей, вода, стань, земля – водою,

смешайтесь, умножьтесь силою вы живою,

порастите, милые, былием-травою –

если не подо мной, то надо мною.

6

Синь, до край дошедшая,

расстелись!

Темная над доньями

станет высь,

загниет, -цветет она,

тяжек дух,

иссочится – ох, вокруг

мошек, мух! –

всё день жаркий выпарил –

слизь, следы –

душа, ряска нежная –

жир воды.

IV

Наши дела оказались не слишком сложными,

не слишком долгими, но не смерть

им положила конец, но чистое небытие

настает – привыкаем мы им дышать,

пить его, есть, спать, укрываясь им.

Это будет без боли, это будет вообще непонятно как,

это будет – не вспомнить, как по-другому, как

было до этого, было, когда не здесь,

было, когда во времени и пространстве

был хоть какой-то смысл.

Подсчитывая, как мало мы всяких с тобой утрат

понесли, как осторожно шло

обнищание, назови аскезой

душ наших, тел, скажи:

не это ли лучшее, что вообще могло с нами быть?

Кто мы с тобой такие, чтобы рай нам какой-то, ад…

Посмотри сквозь меня, пройди сквозь меня –

таких

легких, нежных объятий никогда не бывало нам.

V

Я тот, кто здесь остался. Никакого

пути не захотел. Вверх-вниз изгибы

не по моим ногам. Я сиднем сел.

Кого судьба ведет, того ведет,

да руки у ней коротки тащить

такую тушу тучную.

Сижу

удобно и живу удобно. Мудрость

мощнеет, матереет. Страха нет,

за давностью лет вышел. А надежд

и знать не знал. Я тот, кто здесь остался.

Я тот, кто здесь остался. Затруднюсь

спокойно сформулировать бессмертье

наставшее мое и как оно

во времени, не путаясь, идет

зигзагами своими. Прошлый год,

и нынешний, и следующий я

встречал, встречаю, сколько раз еще,

не путаясь в их цифрах, встречу, выпью

шампанского.

Податливые даты

мелькают, увлекают ум пытливый,

чтоб он ни с чем вернулся. Вот круги

обширные и узкие, вот время,

свернувшееся соразмерно в них,

течет, и любо плавать мне в теченьях

медлительных его.

Плохая память

усиливает ощущенье жизни

обычной, краткой, может, я здесь был,

вот с этой спал, вот это вот читал,

писал уже вот это…

VI

1

Я куда-то зашел, куда не надо,

как-то стежки-дорожки сговорились:

мы его в эту чащу, где деревья

красоты несказанной – инда страшно,

мы его в топь болот, где не утонет, –

сапоги промокнут, да, и весь сопреет, –

но грязн вылезет, сплюнет, чист утрется.

Мы его к потайным приучим лазам,

между сросшихся чащ пусть обдирает

по бокам кожу, лишнюю одёжу –

выйдет бос, выйдет наг, устал, полУмертв.

Я не худший ходок по этим дебрям,

но дыханье сбивается. Казалось б,

этой прорвой лесного кислорода

только легкие тешить, врачевать их

после воздуха-яда городского,

а того и гляди удушьем хватким

подавлюсь, посинеть в корнях устроюсь

того дуба, что в здешнем лесе держит

небеса – невеликая работа,

ибо небо тут низко, серовато,

будто даже не небо, потолок, высь,

а изнанка моста, навеса – ходят

сверху ангелы, гнутся половицы.

2

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

Вон:

пустошь совиная – ух да ух,

соснами, осинами – рух да рух –

к ней идти трясинами – мух-то, мух! –

тропами лосиными – плюх да плюх.

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

Семь верст – топ-топ правая нога,

семь верст – топ-топ левая нога,

до заячьей расщелины,

до кроличьей развилины,

до русаковой загогулины,

до беляковой провалины.

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

А как мозоли намнешь, так повороти нос

туда, где дуб шумит стоерос,

где под ним цвет кишмя медонос.

У дуба камень стоит, как поставил его камнетес,

а на камень кто-то знающий надпись таку нанес:

" Направо пойдешь – комонь сгинет,

налево пойдешь – ворон кости твои раскинет,

а прямо идти – так камень , и нет сквозь него пути,

а назад оглянись, где шел , – сюда не пройти ни в жизнь,

пролегла там теперь бездна вниз".

А ты – ни взад ни вперед,

ни сразу, ни в свой черед,

ни влевь, ни вправь,

ни жив, ни навь,

ни на запад какой, восток,

ни в какой промеж них искосок;

а иди куда хошь,

а как дойдешь,

так сразу поймешь,

что об этих путях-дорогах никак не соврешь.

А дороги-то ваши по расстояниям как понимать?

Если ползти ползком – так день с часком,

если идти пешком – то два с шажком,

если бежать бегом – все три с прыжком,

если на коне скоком – я и не знаю сколько,

а если сиднем засесть – так тут всё и есть.

3

Лес, средняя полоса,

не случаются чудеса,

исхожена грибниками

каждая пядь, слышится

лай собачий,

отовсюду запах жилья,

не заблудиться, – так что ж я

так заплутал,

хоть садись вой, плачь тут?

Спотыкаясь шел,

головой тяжел,

надышался чем

в этой гуще, мгле –

мысли спутаны,

тропы – тут они,

тошно, сердце вон

с горла просится,

комарье гудит,

рядом носится.

Вышел, места знакомые,

я здесь бывал когда-то.

Кто здесь? –

В деревьях шорох,

ветром ветвей ответствуют.

Кто здесь? –

"Какая те разница? –

слышится в ихнем шепоте. –

Зашедшему сюда все едино:

лес, пестрота деревьев, топь.

Думаешь, Подмосковье всё?"

Вижу – изба, я к ней давай,

в двери ломлюсь – шатаются,

хлипкие. "Есть живой тут кто?" –

в крик кричу. Слышу – шаркают

к двери, с замками возятся,

отворяют.

– Ты кто?

– Иван-дурак.

– А я здесь давно хозяйкою.

Аль не признал, любимый мой?

– Ты?

– А кому другому быть…

4

Здравствуй, Ваня, рада встрече,

сколь плутал твой путь далече!

Завела тебя сюда,

чай, удача, не беда.

А узнал, так не стесняйся,

разувайся, раздевайся.

Ну, обнимемся, мил друг,

я готова для услуг.

Расскажу, где меч булатный,

где в Россию путь обратный,

мертвых как расколдовать,

с волком бурым совладать.

Как с Кощеем-братцем сладить,

как тоску-тугу спровадить,

девку как приворожить,

милолику погубить.

Научу, как обратиться

птицей соколом, пуститься

лётом, ветром над землей,

Ужом ползть как под травой.

Ешь, пей, мой ходок усталый!

Я с тобою стопкой малой

водочку за здравье пью –

пей за красоту мою.

Ночка темная настала,

на двоих тоска напала –

полюбиться бы часок,

пока темен, глух восток.

5

Он

Вот и я, кровь темна – жижа холодная,

будто не человек. Кто? Сам не знаю кто –

тварь живая пока, принятый с почестью

всякою здешнею нечистью.

Она

Слова, клятвы твои скопом сбываются.

Помнишь, счастье свое чаял во мне найти?

Да и вечной любви не испугался ты.

Вот она – здесь, сейчас, со мной.

Он

Заклинаю тебя чувством оставшимся:

ворожить перестань – слишком сбываются

заклинанья твои, звезды, сведенные

с неба, слепят в упор меня.

Она

Я тебя, ты меня – что нам считаться-то,

темной, блудной чете, счастьем отмеченной?

Ты – мужчина мой, я – вот, твоя женщина.

Ведь пришел ради этого.

Он

И на что я тебе? Сказочка: битого

на загривке везет бивший, калечивший.

Отпусти, нет с меня толку, любви к тебе,

бесталанный я, конченый.

Не восставить меня к жизни – на кладбище

отправляйся, с могил требуй покойников,

оживи, если есть к делу опасному

редкий дар и охота есть.

Она

Все мы полуживем. Ты, что ль, один такой,

кто на каждом шагу, хром, спотыкается?

Вот так и мы с тобой вместе повалимся,

чтоб тепло, чтоб уютно нам.

6

Так и зажили с тобой счастливо и на славу,

отгородились тыном и лесом по всей округе,

стали страхом чащобным – обходят нас, не по нраву

другим любым то, что мы шли-нашли друг в друге.

Ты хоть ясно кто – но и я духом нерусским тут

весь насквозь пропах. – "Что, погубила молодца? –

смеется. – Ты что же, такой погубленный,

пьешь-ешь в три горла и всю ночь что со мною делаешь?"

VII. ЭКЛОГА ЗИМНЯЯ

1

Белым-бело на свете,

в сребристом серебре

пространство, не заметить

прибытков в декабре

невзрачных, осторожных,

пройдя солнцеворот,

времен – гляди – не ложных

нечаемый приплод.

Единственно возможный

идет событий ход.

И как ему поддаться,

поверить, что ему

не надо и стараться,

чтоб эту кутерьму

снегов, метелей белых

сжить со свету, никто

не помогает делу

подспудной теплотой?

Претерпевает тело

небытия простой

урок.

2

Осенняя неурядица заметена снегами,

решения лучше не было,

хоть так, на немного времени,

поуспокоить, выспаться,

укрыть, чтоб никто не видел и

мало кто помнил дикую бывшую здесь разруху.

Заметено снегами – значит, почти что кончено,

насколько-то разрешилось,

новым видом безумья стало,

тихим, спокойным, – можно так

жить. И не надо таянья,

не надо никакой весны-красны.

3

Вымерзни, боль моя,

до конца, до донца –

так, чтоб при свете солнца

растаяло в прах, в плеск,

разметалось в легкий блеск

весенний.

Где тут города городили,

ледяные дворцы? –

А вот там, где сейчас лужицы,

там и были.

Всё зима в себя вобрала,

ничего не отдала,

выел мороз язвины до конца,

свел с чего неприличного и с лица –

нов, чист выхожу из малой смерти в большую жизнь.

4

Опизденев от этой сутолоки на пороге

нового года, сам кое-как поддавшись, –

нет бы лежать, сопеть, словно зверь в берлоге, –

я хожу зачарованный, растерявшись.

Предполагаю, и я бы мог по-людски, с бутылкой,

встречать смену дат, но за границей года

так же мне невозможно свое представить

существование, как в местах адского, райского обихода.

Я честнее прочих живу с убытком

времени дня:

светает поздно, а темнеет так, сука, рано,

что не успеваю выспаться на свету, и, что есть в кармане,

едва-едва хватит купить лампочку, чтобы закончить пытку.

Я готов.

Как быть может готова жертва –

я готов.

С оттенком легкого превосходства

смотрю на всяких живых, здоровых:

что им всем до свежего моего сиротства,

что им всем до дел моих, как ни крути – хуёвых.

Я готов.

Но чувствую – отпустило.

С неприличною радостью

иду покупаю елку.

5

А я, тогда писавший эти строки,

не думал, что получится, что мне

не сдвинут мало – вовсе снимут сроки –

ходи, гуляй, скучай, трезвей, пьяней.

6

В постылом белом свете,

печальная моя,

мы это утро встретим,

как утро бытия.

Все ново в новом годе,

с больною головой,

но радостные ходим

по нови снеговой.

Все то, что получилось

из смерти в декабре,

с плеч в снег, в лед, в мрак свалилось –

не дОлжно умереть,

не можно…

VIII. СИВКА-БУРКА

1

А как пришло отцу

время помирать,

то собрал отец

нас всех трех братьёв,

к одру смертному –

говорить, шептать,

звать к себе на гроб,

на могилу звать:

"Как помру, сынки,

так три ночи мне

одному лежать –

скука смертная.

Приходите вы

посидеть со мной,

почитать молитв,

рассказать вестей,

помянуть меня

стопкой, рюмочкой,

песнь пропеть спьяна

тихо, жалостно".

Мы – чего, сказались

ночами быть.

А как помер он,

так и жуть берёт,

продирает до

кости белой, нет

нам, живым, пути

по мертвЫм словам,

по навьИм путям,

с кровью теплою.

2

А мне, дураку, что на печи сидеть,

что умет твой мять, отче-батюшка;

а мне, дураку, посули калач –

я и рад идти хоть чего топтать;

а меня, дурака, и смерть неймет –

на людей пойду поглядеть, кто мертв,

от тебя послушать, как там в аду.

А я с печи, я шапку в охапку взял,

за себя ходил, за того-сего;

средний брат полуштоф дал –

пей, малой,

старший брат расщедрился –

сунул целый штоф.

А я пьян – дурак, а я и трезв – дурак.

Влево – на погост, вправо – путь в кабак,

да копейки нет, нет гроша со мной,

потому налево я, на погост,

перелез забор, мимо церкви – шасть.

Здорово, батя!

Здорово, меньшой!

3

Ох, тяжело, сынок,

землицу эту на себе держать,

ох, холодна!

Ты разведи костерок,

ноги мне погрей-отогрей,

сослужи службу.

А мы, мертвые, помним к себе добро,

не вся наша власть под землей внизу,

есть что и поверх, в живых, –

есть кого, дурачина, к тебе послать,

есть кому, детина, ответ за тебя держать.

Травку зажги,

крест сними –

и явится пред тобой

помощник, посланник мой.

4

Встань передо мною, конь сивый, бурый,

вещий, встань, каурый, как лист встань тощий

перед муравою-травой, как вкопан!

Ветер гривой шелковой пусть вихрь полощет,

ветер-сивер за скачущим пусть не успевает.

Сделай, конь, услугу, в ушко запрыгну,

из ушка вон выйду, был страхолюден –

стал хорош, пригож, был в гуньке кабацкой –

стал в шелках, мехах, ал сафьян сапожки.

Прыгни, конь! Смотрю вниз – там лес стоячий;

облако ходячее меня по шапке;

синь мелькает, зелень – луга да реки;

воздух обжигает, обреет щеки.

Видишь, конь, светлицу, красу-девицу?

Понастроят ишь, не допрыгнуть будто.

Первый раз – примерясь, второй – вполсилы,

в третий раз – достигнем до девы милой.

Встань, конь вороной, сивый конь, конь ярый,

как вкопан на воздухе – я успею

целовать ее в уста, щеки, шею,

получу от ней драгоценным даром

перстенек прям в лоб – светит, инда слепит.

Я с нея ширинку, чтоб замотать блеск,

будет час, сниму, перед ней предстану

молодцем, что ах – и князей не надо.

Встань передо мною, конь сивый, бурый,

дар батянин, встань, чёрти чем оплачен,

из земли темнОй конь на волю пущен!

Возит меня конь, слушает приказы:

как уздою дерну, так он в бок скачет,

но придет час нужный – он сам дорогу

выберет себе, нам двоим прям в пекло.

5

А не я ли то, братцы, был,

кто высоко прыгал

на коне лихом,

на коняке рьяном,

будто князь верхом,

этажи брал лихо?

А не я ли, братцы,

был, кто царевну

целовал, кто мял ей шелка-одежды,

кто до ней допрянул,

достиг, уметил?

А не я ли, братцы,

стал ликом светел,

лишь меня царевна

по лбУ печаткой?

А не я ли, братцы,

какой заместо

веточки-лучины

и сквозь тряпицу

так свечу в избе,

что не надо солнца?

А не я ли, братцы,

кто вас покинет

ради лучшей доли,

кто вас, сермягу,

с пира, пьянки, свадьбы

вон гнать в три шеи

повелит холопам своим?

– Ты, братец!

6

Я тебя брал, суженая, всяческим колдовством,

всяческим ведовством изводил тебя.

Мертвые водили меня, естеством

я жив есть пока, но дУшу я не все зря губя,

выгадываю за нее тебя.

Мне в родне, в подельниках – мертвец и конь,

я на дальних кладбищах разводил огонь,

ноги грел покойникам, речи вел

с ними, с безъязыкими, к ним пьян шел.

Смерть меня изведала на зубок,

оттого крив-косенький я чуток;

так-то – барин, князь младой, а в воде

отражусь как есть, как был, ряб везде.

Мы пойдем, невестушка, не к кресту –

к зеленУ ракитову ко кусту,

мы пойдем вокруг него гнуть круги,

а пути прямые мне не с ноги.

Станем в недолгой страсти кожи когтить, скрести,

станем единым целым – не раздвинуть, не развести,

станем летать ночь-заполночь над – спит-лежит – страной,

станем охотой дикою, побежкою ветряной,

станем путями навьими звезды с небес гонять,

станем на сивке-бурке, вдвоем на одном, скакать.