Текст книги "Семь колодцев"

Автор книги: Дмитрий Стародубцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

24

Эпопея с «варенкой», то есть с джинсами, принесла мне одни лишь напряги. Мне угрожали «афганцы», с которыми я никак не хотел поделиться прибылью, меня доставали «студенты», обвиняя в срыве поставок. В черной подворотне на меня несколько раз набрасывались неизвестно кем нанятые мордовороты; первый раз я успел убежать – когда-то я даже выступал на легкоатлетических соревнованиях, а во второй раз со мной был мой друг, каратист с нунчаками, он жестоко отметелил нападавших. Потом угнали мой автомобиль. Через несколько дней я обнаружил его на заброшенной строительной площадке, в нескольких километрах от дома. Автомобиль сожгли, теперь это был лишь обгоревший железный остов.

Меня часто вызывали на допрос к следователю, который часами меня «колол», желая выудить все, что я знаю. Казалось, его мало беспокоит пожар в прачечной, по факту которого и было заведено уголовное дело, – ему подавай весь расклад о бизнесе и, главное, о полученных доходах. Я ему так ничего толком и не сказал, морочил его, что было сил, а потом случайно узнал, что этот капитан непосредственно связан с моими недругами. Он оказался отцом одного из подручных главного «афганца» – Игорька.

Долгое время за мной следили. Я вынужден был хитрить, изворачиваться. На улице, видя, что за мной увязался «хвост», я неожиданно вскакивал в уходящий автобус или останавливал такси. Постепенно у меня развилась мания преследования.

Потом один мент, майор Еременко, с которым я как-то познакомился в очереди за вином, пообещал мне помочь по дружбе, однако настоятельно рекомендовал на время исчезнуть. Я последовал его совету. Две недели я прожил у родителей, две – на даче у друга, а потом целый месяц пьянствовал у Костыля, в компании Вовочки, возложив на алтарь низменных пороков и пламенных страстей не одну зарплату академика.

Впрочем, мое долгое отсутствие не принесло результата…

Хотя уголовное дело, благодаря содействию Еременко, закрыли, часть денег, оставшихся у меня после пожара в прачечной я все-таки отдал Игорьку, с которым решил не связываться, вследствие чего он на радостях и в знак примирения пригласил меня в ресторан и после третьей бутылки водки обещал оставить в покое. Остальные деньги я поспешил беспечно растратить, в том числе купил взамен угнанного автомобиля новенький ВАЗ, шестую модель.

Прошел год. Долго рассказывать обо всех моих приключениях. Поверьте, каждое из них достойно отдельного повествования. В общем, через год я уже сидел в собственном кабинете и распоряжался сотней человек. У меня было два арендованных магазина, около пятнадцати палаток и две точки на Рижском рынке.

Работа кипела. Народ сметал с прилавков все, особенно к праздникам. Выручку мешками свозили в головную контору. Я круглые сутки проводил на работе. «Делать бизнес» оказалось настолько увлекательно, что мне и в голову не приходило провести вечер где-нибудь в театре или уехать на выходные за город. Только работа, без обеда, на полную выкладку.

Чуть позже я занялся внешнеэкономической деятельностью. Ездил то в Германию, то на Тайвань. Договаривался с таможенниками. Заграничные товары нескончаемым потоком хлынули в страну. Я обзавелся двумя сотнями постоянных оптовых покупателей, которые примерно раз в месяц выкладывали на бочку кругленькую сумму.

Постепенно стала поднимать голову конкуренция. Битва ожидалась жестокая. Но я был готов к ней, уже видя себя в недалеком будущем богатейшим человеком, сосредоточившим в своих руках необъятные капиталы.

Чувствуя себя хозяином жизни, я сильно изменился. Забросил родителей, совсем забыл о друзьях, стал наглым, циничным, заносчивым. Ездил на иномарке с водителем, одевался в дорогие костюмы, прикуривал от золотой зажигалки.

Однажды ко мне в кабинет, легко преодолев хилые заслоны, ввалились бандиты. Не те дешевые рэкетиры, типа «афганцев», или какие-нибудь залетные мудаки, которыми в то время кишела Москва и с которыми приходилось разбираться по три раза на дню, а самые настоящие члены известной преступной группировки. Их было трое молодых широкоплечих парней в золотых цепях и браслетах. Было видно невооруженным глазом, что за ними стоит реальная сила.

Главный представился Олегом. У него были повадки кобры, настигшей белого пушистого кролика. Он сверлил меня пронзительным взглядом, а его в общем-то чистая и логичная речь была нарочито разукрашена воровским жаргоном и похабной лексикой.

Я заметно расстроился.

– Не дрейфь! Дружи с нами, и все у тебя будет как у людей! – сказал Олег.

– Двадцать пять процентов доходов за крышу – это, по-моему, слишком много! – ответил я. – Неужели кто-то соглашается?

– С одной стороны, это, конечно, не мало, – кивнул Олег. – Но с другой стороны… э-э… мы ведь можем и просто все отнять. Возможностей у нас более чем достаточно, поверь мне. Ты думаешь, кто-нибудь сможет нам помешать? Ошибаешься! Нас очень много. Мы вооружены, как десантная часть. И у нас все схвачено. До самого верха! И менты и прокуратура. Даже депутаты. Так что выбора у тебя нет…

– Ты еще будешь торговаться с нами, фуфло?! – Один из сопровождающих Олега, с огромной квадратной головой, угрожающе вскочил, едва не упершись головой в потолок кабинета. – Тебе, кажется, сказали: двадцать пять процентов!

Олег придержал своего товарища, попытался успокоить его. Впрочем, тот еще долго нервничал, выражая желание немедленно разорвать в клочки несговорчивого предпринимателя.

Мне показалось, что они ломают комедию, которую уже играли много-много раз.

– И потом, – продолжил Олег, – на этих условиях с нами работают многие фирмы. – И он назвал два десятка известнейших московских кампаний и даже несколько банков…

– Ну, если двадцать пять процентов отдавать вам, то что же останется на налоги? – удивился я.

– А ты не плати налоги, – посоветовал Олег. – Мы тебя научим, как это сделать, а если чего – прикроем…

После двухчасового разговора я наконец сказал:

– Хорошо, я подумаю и с вами свяжусь…

– Подумай, – согласился Олег. – Мы тебя… э-э… не торопим. Две недели хватит?

– Только крепко подумай! – бандит с квадратной головой опять вскипел. – А то потом думать будет нечем! – И он приставил к своему виску палец: – Кых!

25

Когда Алексей приезжал в Москву, я лично встречал его на вокзале и сразу вез к себе домой. Чтобы скорее покончить с делами, он спешил передать мне тяжелый газетный сверток с деньгами.

– Какие ко мне вопросы? – серьезным тоном спрашивал он.

– Да нет у меня к тебе вопросов. Все и так ясно! – весело отвечал я, небрежно откладывая сверток с деньгами в сторону.

На этот раз Алексей был не в меру задумчив.

– Что с тобой? Опять Юля встала на твоем пути?

– Нет, с ней покончено раз и навсегда.

– Тогда что тебя тревожит?

– Да так, всякие мысли в голову лезут…

– Расскажи какие?

– Тебе вряд ли будет это интересно.

В личной беседе с моей подачи он теперь переходил на «ты», но в офисе, на совещании или при официальном разговоре всегда возвращался к Александру Владимировичу.

– Но все же, – настаиваю я.

Алеша шумно отхлебнул горячий чай. Обжегся, скорчил гримасу. Нацедил немного в блюдце. Опомнился, покосился на меня – я смотрел в другую сторону, снова наполнил чашку – решил подождать, пока остынет. Задумчиво разглядывает мои огромные китайские вазы, которые так поразили его в первый раз.

– Как быстро все исчезает в вечности! Мы, любая материя, память о нас! К чему же тогда вся эта борьба? Ведь нами движут совершенно примитивные мотивы. Мы более чем ничтожны в своей бренности, в своих глупых устремлениях. А как смехотворно наше тщеславие!

Похоже, это был камень в мой огород. Я давно привык к подобным разговорам с Алексеем. Живя в окружении пустых людей, утомившись от их скудоумия и жалких устремлений, измордованный всеобщим унынием бытия, я как глотка свежего воздуха жаждал встречи с Алексеем. Когда удавалось пообщаться, мой мозг просыпался, начинал радостно набирать обороты. Все быстрее, быстрее. Эти беседы заставляли меня думать, учили воспринимать происходящее с философским спокойствием, помогали жить!

– Мне кажется, ты несколько преувеличиваешь. – Я раскрыл створки шкафа, и перед гостем разверзся необъятных размеров алкогольный бар. – Будешь?

– Нет, спасибо. Я последнее время предпочитаю не употреблять.

– Похвально. Тогда я тоже не буду. – Я разочарованно закрыл бар и пододвинул к себе банку с кофе.

– Так вот, – продолжал мой собеседник, – наша бездумная жизнь вряд ли имеет смысл, не только для нас самих, но и для высшей истины. Мы дышим, ходим, мечтаем, страдаем, питаем надежды, наслаждаемся богатством и властью либо влачим жалкое существование – все равно. Для вечности мы – всего лишь мертвецы!

Против столь крепкого довода было довольно сложно возразить. И все же я ввязался в полемику:

– Все это субъективно. Зависит лишь от угла зрения. Вот допустим такое суждение… Каждая человеческая жизнь обладает высочайшей ценностью. Не только для нас самих, перефразируя тебя, и даже в меньшей степени для нас самих, но, прежде всего, для Вселенной. Вселенной, если хочешь, в значении Вечности.

Чай Алексея наконец остыл, и он принялся дробно прихлебывать из чашки. Я подумал, что он все-таки голоден, и предложил ему бараний шашлык, приготовленный моей домработницей. Он ограничился куском пирога.

– Для вечности не может быть ценной всего одна человеческая жизнь, – возразил Алексей. – Миллиарды миллиардов организмов населяют пространство. Живя мгновение, по меркам Вселенной, умирают, но и бесконечно воспроизводят себе подобных. Какой смысл в заботе высшего разума или высших структур всего лишь об одном биологическом объекте? И что этот объект может полезного сделать в масштабах бесконечности со всеми ее измерениями?

– Хм… Ты судишь о предмете категориями своего восприятия. То есть категориями низшего, с позиции иерархии мироздания, биологического, как ты говоришь, объекта. Восприятия довольно узкого, потому что не обладаешь всеобъемлющей информацией о материальном и нематериальном. Но ведь Высший разум наверняка в своих суждениях руководствуется иными отправными точками. Иными смыслами, которые неподвластны нашему пониманию. Да и количество – не аргумент. Думаю, для Высшего разума что десять, что миллиард миллиардов – одно и то же. Он в состоянии одновременно все осмыслить, все охватить… Что касается человека, то он просто еще не понял своего предназначения…

– И никогда не поймет. Это ему не дано!

Алексей уже расправился с пирогом, допил чай и теперь, разомлев от сытости, все же попросил налить ему бокал вина.

– Не уверен, – отвечал я. – Когда-нибудь перед человечеством откроется портал храма Истины!

– И это будет самый трагический день за всю историю существования нашей популяции. Может быть, даже последний день! Апокалипсис!

Я усмехнулся. Закурил.

– Мы с тобой, как в том анекдоте. Выпивают два человека: оптимист и пессимист. Оптимист говорит, что стакан наполовину полон, а пессимист – что наполовину пуст. Кто прав?..

– Правы оба. Этот спор относится не к математическим категориям, а эмоциональным. Следовательно, Истина заключается всецело в индивидуальном восприятии каждого…

Я знал, что Алеша прочитал огромное количество книг и продолжает запоем их читать. Те книги, в которых иной и слова не поймет. Он мог дискутировать на любую тему и ставить перед участниками диспута такие неожиданные вопросы, на которые – кто знает? – даже все живущие и жившие философы мира, объединившись, ответили бы с огромным трудом.

Я ничего такого не читал, да и задумывался о смысле жизни редко, но мне все это было понятно, легко и интересно. Это так ново и так захватывающе по сравнению со скукой бытового общения. Ведь люди в целом действительно страдают скудоумием. Их мозги давно уже заплыли жиром. У них чего-нибудь спросишь и слышишь железный скрежет с трудом проворачивающихся ржавых шестеренок. Это они думают…

– Хорошо. – Я затушил сигарету. – Давай начнем сначала. Как ты это сказал?

– Я сказал, что жизнь человеческая коротка, как миг. Что все наши усилия тщетны, тем более что в большинстве своем они направлены на добывание материальных и нематериальных благ и их последующее поглощение…

Мне думается, я понимаю состояние Алексея. Понимаю, что не дает ему покоя, что день и ночь точит его сердце. Ему за сорок – сложный, тяжелый возраст, когда человек считает, что почти все уже позади и больше ничего в его жизни не изменится. Все, о чем он раньше мечтал, будучи молодым, здоровым и жизнерадостным, оказалось лишь иллюзией. Вот она жизнь в своей голой откровенности! Почти все прошло, вся физическая и духовная энергия растрачена впустую, а из тех грез, которые когда-то так сладко тревожили юное сердце, ничего не осуществилось. Мир не перевернут, новые вселенные не открыты, тебя никто не знает и ты никому не нужен, кроме нескольких ненасытных баб. И теперь остается превратиться в стареющего нытика, сожалеющего о несовершенных деяниях и несделанных открытиях. Вот это его и терзает.

Впрочем, Алексей вполне уравновешенный человек, со здоровой психикой. И в целом – оптимист… А у меня свои проблемы – мне за тридцать…

После двух часов напряженных прений наш разговор заходит о дружбе. Об идеалах дружбы.

Мне кажется, что Алеша уже давно мой самый лучший друг. Как жаль, что наши отношения зиждутся на бизнесе и деньгах…

без номера

До тридцати кажется, что у тебя времени вагон и спешить совершенно некуда.

Ты еще все успеешь, еще всего достигнешь.

Большая-пребольшая ЖИЗНЬ еще впереди, и совсем не беда, что ничего не сделано, – не сделан ребенок, не посажено дерево, не построен дом, выражаясь восточным языком.

Можно посидеть в компании с друзьями и девчонками, выпить, можно поехать на дискотеку до утра, можно сыграть в футбольчик, в шахматишки или поджарить шашлычок в лесу.

В конце концов можно спать до полудня, объедаться до желчной отрыжки, смотреть все подряд сериалы…

Но вот однажды – бац!

Это бывает обычно на следующий день после тридцати.

Вдруг отчетливо понимаешь, что молодость безвозвратно прошла и больше никогда не повторится. Что время упущено. Что шансов вырваться уже нет.

Да и той энергии, которая раньше била из тебя ключом, тоже нет.

Что жизнь совсем не так длинна, как раньше казалось.

Что твои друзья – дерьмо, и на самом деле ты зверски одинок, что твоя работа – гетто для недоносков и твоя зарплата – унизительная подачка, что свою жену ты глубоко ненавидишь, и она тебя ненавидит, да ты и сам себя ненавидишь…

И тогда в твоей душе происходит окончательный слом.

Ты сдаешься, ты больше не способен сопротивляться. Ты превращаешься в тряпку и останешься ею до конца жизни…

26

Мне чуть за тридцать. Я не женат. Не сложилось. Дети есть. Я им помогаю.

Один раз я едва не женился. Тогда я работал инженером на рыбокомбинате и занимался в основном комсомолом, а вернее, комсомолками.

Девушки у нас работали особенные: очень красивые и смешливые. Почти все они были немосквичками и жили в многоэтажном общежитии квартирного типа. Попасть постороннему в это общежитие было совсем не просто, еще труднее проникнуть туда незамеченным. Ну а о том, чтобы остаться там на ночь, не стоило и мечтать.

Но моя святая обязанность была расковырять этот муравейник. Знаете, как в детстве: втыкаешь в муравьиную горку, в эту маленькую модель мира, толстую палку и проворачиваешь ее широкими кругами. Муравьи мечутся в панике, не могут понять, в чем дело: их славный город мастеров, который они возводили денно и нощно, не покладая, так сказать, рук или, точнее, лапок, рушится им на головы, а ты наслаждаешься всей этой агонией и своим божественным всемогуществом…

И так цели ясны, задачи определены.

Первый раз попал я в это общежитие под предлогом проведения комсомольского рейда. Я сошел с автобусной остановки и долго стоял на пригорке, глядя на одноподъ-ездное здание общежития. Я представил себя Наполеоном, собирающимся взять непокорную Москву и пленить ее жителей. (Главное, чтобы потом не пришлось уносить ноги!)

Перед штурмом нужно все тщательно разведать. Я вместе со своими заместителями обошел все квартиры, интересуясь, естественно, чистотой и порядком, и сделал один поразительный вывод. В непринужденной домашней обстановке, в легкой уютной одежде мои комсомолки оказались во много крат более привлекательными, чем я думал.

Особенно мне понравилась девушка N из Краснодарского края. В обтягивающем трико, улыбчивая, с искристыми, наполненными необычайным очарованием глазами, она показалась мне пределом мечтаний любого героя. В квартире, где она проживала вместе с подругой, я задержался дольше всего, проверяя все до последней мелочи. Даже в унитаз заглянул, белоснежный глянец которого позволил мне и моим активистам принять окончательное решение: я вручил милым хозяйкам переходящий вымпел «Лучшая квартира», а потом сам повесил его на внутренней стороне входной двери.

Прошло месяца два. К тому времени я уже сделал три зазубрины на прикладе своей винтовки. Три симпатичных комсомолки побывали в моих, хотя и недостаточно опытных, но весьма жарких объятиях. В то время я почти не вылезал из общежития рыбокомбината, но меня никто никогда там не видел. В связи с этим отдельное спасибо моему другу Рафику, который жил на втором этаже дома и в любое время дня и ночи впускал и выпускал меня через балконную дверь своей квартиры, не требуя ничего взамен. Взобраться же на балкон второго этажа не составляло для меня никакого труда. Таким образом, я, минуя все линии обороны, беспрепятственно проникал в самое сердце запретной зоны и находился там столько, сколько хотел.

После первого моего посещения общежития я все время помнил об N. Она работала в административном здании рыбокомбината, в бухгалтерии, и я часто, как бы по делу, заходил туда и обменивался с ней короткими репликами. Чем дальше, тем больше времени я проводил у ее стола. На это многие обратили внимание.

Узнав, что она учится в институте на заочном факультете и что ей предстоят экзамены, я тут же вызвался помочь ей по одному из предметов.

– Давай после работы сходим в кино, а потом пойдем к тебе и позанимаемся, – предложил я. – Эту тему я знаю как свои пять пальцев.

– В кино, конечно, можно сходить, – глаза N чудесно заискрились, – но насчет занятий…

– Не бойся, я не буду к тебе приставать, – заверил я. – Честное комсомольское! Ну, разве что чуть-чуть…

– Я тебя сразу предупреждаю, что у тебя ничего не получится! Если тебя интересует только ЭТО, лучше пригласи Тамару. Она давно тобой интересуется… (N не знала, что с Тамарой, одной из секретарш директора, уже давно покончено.) А позаниматься, конечно, было бы неплохо… Но только после семи тебя не пустят в общежитие. Да и потом слухи пойдут… Нет!

Я настаивал:

– Не бойся! Я не запятнаю твою честь. Предоставь это мне. Никто меня не заметит.

– Каким образом ты собираешься это сделать?

– Узнаешь…

Вечером мы сидели в кинотеатре и смотрели какой-то душещипательный фильм. N нервничала. Я взял ее кулачок, разжал и стал медленно перебирать ее пальцы. Я взволнованно мял ее кисть и касался своими пальцами самых чувствительных мест ее ладони. Это было очень эротично. Я почувствовал, что и она разнежилась.

– Какие у тебя ласковые руки! Мне было очень приятно! – призналась она, когда мы вышли на улицу.

– Мне было тоже очень приятно! – искренне ответил я.

Между нами что-то возникло.

В общежитие я попал через балкон Рафика. N восхитилась столь изощренной техникой проникновения в хорошо охраняемую цитадель, но при этом заподозрила, что я проделываю это далеко не в первый раз.

Мы поужинали. Я было начал приставать к своей новой подружке, но получил категорический отпор. Кроме этого, заявилась соседка N, и пришлось действительно заняться подготовкой к экзаменам. Тут выяснилось, что я не бельмеса не понимаю ни в том, ни в другом, ни в третьем…

Мы встречались довольно долго. Рафику дали от предприятия комнату в коммуналке, он покинул свой пост на втором этаже, и я перестал скрываться: шел в общежитие напролом, договаривался с вахтерами. По рыбокомбинату поползли слухи, что N от меня беременна. Это была неправда, но к тому времени мне было уже на все наплевать, и я даже не отрицал эти слухи. Я переживал такие чистые, такие искренние чувства, какие, наверное, больше никогда в своей жизни не испытывал.

А секса у нас по-прежнему не было: оказалось, что N была готова отдаться только законному мужу и все эти годы всеми силами блюла свою девственность. От горячей южанки я такого не ожидал! Впрочем, были поцелуи, объятия, раздевания и разные, в том числе изощренные, ласки. Иногда, когда я был уже не в силах совладать с собой, она помогала мне. Я кончал долго, бурно, выплескивая целые фонтаны брызг. Я был ей очень благодарен!

Она не такая, как все. Сказано, конечно, банально, но именно так я ее воспринимал. Если раньше я относился к женитьбе, как к абсолютной глупости, то теперь мои мировоззренческие устои дали глубокую трещину. Все чаще и чаще я подумывал о том, чтобы сделать ей предложение…

У нее был другой парень. Вадик. Он жил там… откуда она родом. Время от времени он к ней приезжал и звал замуж. Она ему говорила: «Подожди немного! Мне надо закончить институт!» Я не придавал этому серьезного значения: разве это конкурент? – а ведь именно это и сыграло роковую роль…

N закончила институт. Недели через две после этого мы сидели у нее на кухне и пили самогонку, которую ей прислала мать. Вернее, я пил самогонку, крепкую, настоянную на коре грецкого ореха, а она кокетливо, маленькими глотками потягивала мое сухое вино и терпеливо слушала мои бесконечные байки.

Я был уже пьян. Как-то совсем незаметно мы поссорились. Я хотел, чтобы она наконец-то мне отдалась, без всяких условий. N ответила, что я очень милый, но она считает наше знакомство бесперспективным. Мне нужно от нее только одно… Мол, я – москвич, и этим все сказано… А ей нужно заботиться о жизни…

Слово за слово, я вспылил и ушел, хлопнув дверью.

Я приехал домой и столкнулся на пороге с Леней. Старый друган. С этим парнем мы вместе служили в армии, и между нами было много общего. Леня жил в Харькове, но в Москве у него были кое-какие дела.

Леня был «мрачным философом». Так, по крайней мере, я его называл. Долгими ночами на боевых дежурствах мы любили с ним порассуждать о разных сложных материях.

Мы пили с ним три дня кряду и все три дня говорили о смысле жизни и о природе вещей. В конце концов его желудок не выдержал, и он заблевал мне всю квартиру.

(Два года спустя Леня повесился. В шкафу на ремне, подогнув колени. Настенные часы он остановил, а дверцу шкафа, с зеркалом на внутренней стенке, приоткрыл так, чтобы видеть свое лицо, когда смертельная петля сдавит его шею…. Философ, твою бога душу мать!..)

Проводив Леню рано утром на вокзал, я с ужасом вспомнил о ссоре с N. Мне попалась клумба у кинотеатра, я нарвал нарциссов, рискуя оказаться в отделении милиции, и бросился в общежитие.

«Сделаю ей предложение! Лучшей жены и не найти!» – твердо решил я.

Дверь открыла соседка N.

– А она уехала.

– Как уехала?! Куда?!

– Домой.

– ?!

– Пришел ее, этот Вадик, она собрала чемодан, и они уехали.

– А как же работа в бухгалтерии?

– А она уволилась.

Я никак не мог поверить.

– Зайди и сам посмотри! – Соседка пропустила меня в квартиру.

Я вошел. Действительно, ее вещей не было. Только на спинке кровати висел маленький кулончик на позолоченной цепочке, который я подарил ей на день рождения. То ли забыла, то ли нарочно оставила.

Я приблизился к соседке и сурово посмотрел ей в глаза. Она даже испугалась.

– Она ничего не просила мне передать?

– Нет. Честное слово! Я заплакал.