Текст книги "С чем вы смешиваете свои краски? (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Соловей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18

Наличие у меня своей мастерской неимоверно понравилось маман. Она даже стала строить планы, как будет устраивать в ней тематические вечеринки, попутно хвастаясь моими картинами. Мы с Алексеем почти всё, что было дома, перевезли в мастерскую. Вторая комната мастерской идеально подходила для хранения работ. Здесь же установили стеллаж, перевезённый из моей спальни. При желании я и коридор с кухней могу захватить под свои полотна, но места пока хватало.

На мой взгляд, у Алексея образовалось свободное время. Не нужно возить меня в институт и присматривать, а он отчего-то продолжал находиться рядом. Отсортировал мои старые работы, сделал подобие каталога, разложил по годам, подписал и в своей тетрадке добросовестно заполнил данные в виде таблицы. Позже он поговорил с отцом, а тот уже разъяснил маман, как она не права. В мою мастерскую в ближайшее время никого из посторонних не пустят во избежание появления эпигонов (Алексей запомнил умное слово). Комитет желал, чтобы я произвёл на западе фурор не только своим возрастом и умениями, но и необычной коллекцией полотен. По этой причине любым зрителям вход в студию был закрыт.

Разве что для бабушки и деда не было ограничений. Они меня ещё перед Новым годом навестили в мастерской, похвалили, пожелали творческих успехов. И не формально, а искренне. Бабушка правда волновалась, что у меня добавились тренировки по самбо. В прошлом году получить в школу знающего тренера не получилось, и полноценные занятия у нас начались лишь в пятом классе. Пришлось подробно рассказывать и успокаивать бабушку, не скрывая, что получение травм на тренировке возможны, но из-за специфики самбо в большинстве случаев это будет в области коленей, локтей и плеч. По идее, рисовать я смогу. Дед же привычно сказал своё «нехай». Частенько он высказывал бабушке насчёт неправильного воспитания дочери. За время его отсутствия (четыре года на войне и год в Европе) супруга избаловала ребёнка и сейчас пожинает плоды. По этой причине дед приглядывал за мной и ничего не имел против спорта.

Конечно же, я пообещал избегать травм, тем более что всю осень и зиму мы занимались основами самостраховки, гимнастикой и акробатикой. Много было всевозможных растяжек межрёберных мышц, мышц спины (это я как художник отметил), кувырков и всеми ненавистных «маятников». Во второй половине года обещали уже основные приёмы показать. Пацаны ждали спаррингов с нетерпением. Отчего-то они решили, что это будет легче, чем делать на тренировках тридцать-сорок мостов через голову туда и обратно – те самые «маятники» или «промокашки».

В своём прошлом я делал эти упражнения. И многие мои сверстники не понимали слова «промокашка». Вернее, знали, что это листок бумаги, но не помнили, что когда-то поголовно все чиновники использовали этакую «лодочку»-промокашку, промокая свежий текст, написанный перьевой ручкой. Сейчас таких вопросов у мальчишек не возникает, но делать на тренировках «промокашку» и они не любили.

Мне же наш тренер по самбо Иван Ильич нравился своей жизненной философией:

– Молча иди к своей цели, никому ничего не доказывай, – поощрял он нас, и пусть это касалось акробатики, я применял его советы во всех областях.

Занятия спортом при моём образе жизни бесспорно требовались. Тело окрепло, стоять часами за мольбертом становилось легче. Возможно, дзюдо или новомодное карате были бы полезнее в плане самообороны, но для детей были только секции самбо. Не исключено, что лет через пять появится возможность заняться дзюдо, пока же у меня на первом плане живопись, живопись, живопись.

Не совсем, конечно. Половина дня была посвящена школе. Мишу я также не оставлял без внимания. Занимался с ним математикой, особо не надеясь на скорый результат. Не знаю, как оно получится, но я искренне верил, что здесь главное дать хороший толчок, а дальше человек сам будет совершенствоваться. При желании, конечно. У моего друга оно имелось, и я его всячески поощрял в этом стремлении.

Даже сходил к Мишке домой и познакомился с ну просто шикарной мамой! Мне бы такую!

– Миша, слушай маму и привыкай соображать. Твой друг Саша имеет-таки чего тебе сказать, – заявила она, подслушав нашу беседу о математике.

– Мадам Левинсон, вы желаете для своего сына научной карьеры или больших денег?

– Меня волнует друг моего сына и его наставники.

– Тётя Роза, не берите себе в голову. Так что насчёт Миши?

– Пусть будет математиком, но не меньше чем профессором.

– Миша, ты понял? – обратился я к другу. – Человеку должно повезти три раза: от кого родиться, у кого учиться и на ком жениться. По последнему пункту мы с тобой ещё подумаем, но учиться ты начнёшь уже сейчас.

У дяди Вовы через Алексея я попросил учебник о двоичной системе исчисления. Не знаю, какова была реакция полковника, но Алексей конкретно офигел. Занятия с Мишей назначил на утро воскресенья. Сразу сообщил, что я в этом совершенно не секу и разбираться будем вместе. Алексей от такого сомнительного удовольствия хотел отвертеться, но я был непреклонен. Не знаю, «толкну» ли я нашу науку куда-то или нет, но попробовать стоило. Как говорится, «попытка не пытка». Буду экспериментировать на подопытных «кроликах». Учебник «Алгебра и начала анализа» нам вскоре тоже принесли. На вопрос Алексея, зачем мне это все, наплёл, как мозги от избытка живописи отдыхают на логике цифр.

Воскресные дни стали самыми насыщенными. Бабушка ещё прошлой осенью решила, что ребёнок развивается однобоко. Она сводила меня на спектакль «Гроза» по Островскому и вообще считала, что в моем возрасте нужно обязательно посещать театры. Ту «Грозу» я посмотрел с удовольствием. Большую радость доставило то, что увидел в спектакле давно полюбившихся актёров. Весной же в планах у бабушки был цирк. На мои заверения, что мне некогда, она не велась.

Но я тоже парень смышлёный. Организовал это как поход класса, поставив очередную галочку себе в плане мероприятий. А цирк нам всем очень понравился. Мне так особенно клоуны – знаменитый Карандаш и Никулин. Никулин в это время уже гастролировал по стране со своей группой клоунов. В моем первом далёком детстве я искренне считал, что слова «никулин» и «клоун» – это синонимы. Помню, как меня в возрасте шести лет мама привела в цирк. И как только вышли клоуны на манеж (Никулин в том числе), я громко и радостно сообщил всем сидящим рядом: «Никулины!» Народ захохотал громче, чем от шуток клоунов.

В общем, в цирк я класс сводил. Затем решил устроить подшефную работу в детском саду. Таких садов и яслей строилось и открывалось много, а ещё всевозможных кафе и фабрик-кухонь. Хрущёву пришла в голову мысль освободить женщин от домашнего хозяйства. Стране требовались рабочие руки, и сидящая дома мамаша с ребёнком не устраивала руководство страны. Кстати, в эти же годы в проектах квартир появились те самые крошечные кухни. Подразумевалось, что советской семье не нужна большая кухня. Работающая женщина приобретёт полуфабрикаты или готовую еду по пути домой.

Также много появилось круглосуточных яслей и детских садов, куда отводили детей в понедельник и забирали в субботу. Ничто не должно отвлекать работающих родителей, а воспитанием типа займутся профессионалы. Один из таких детских садов располагался неподалёку, и я предложил классу сшить в подарок малышам мягкие игрушки. Пацаны возмутились, но я им пообещал дать конечный этап – набивание игрушек ватой, а не само шитьё. Зато попросил всех принести из дома ненужные обрезки ткани, кожи, пуговички и прочую мелочовку.

Выкройки мягких игрушек придумывал и опробовал не сам, а с маминой портнихой. Наконец подобрав пять оптимальных вариантов, я изобразил гуашью на планшете забавных зверюшек – собачек с ушками в клеточку, милых зайчиков и разноцветных мишек.

Одноклассники всё равно от такого занятия попытались отказаться. Этот номер у них прошёл бы с кем угодно, но не о мной.

– Романова, подготовь список тех, кто отказывается помогать маленьким детям, – выдал я. «Отказников» сразу убавилось. – Я завтра директору занесу.

Всё! Класс стопроцентно пожелал заниматься этой фигнёй. На самом деле, когда они увидели мои эскизы, глаза засверкали даже у мальчишек. Не так уж и много игрушек в это время. А ведь если я это прилично оформлю и пристрою, то… Можно и дядю Вову спросить под предлогом, что советская промышленность не обеспечивает красивыми игрушками детей.

После я все наши поделки сфотографировал и, так сказать, «запротоколировал». Алексей в ванной моей мастерской неплохую фотолабораторию устроил. Я теперь сам всё проявлял и печатал. Игрушки получились необычными и привлекательными. Почти все девочки перерисовали выкройки, чтобы дома повторить уже для себя.

Отличительная особенность детских игрушек этих годов в том, что на комбинатах старались повторить образ настоящих мишек и зайчиков. Я обратил внимание, что даже в мультипликации СССР этого времени у персонажей вполне себе нормальные по размеру глаза и прочие пропорции тела. В США и на Западе уже появился «мультяшный» стиль, а наши ещё не применяли его. Я далёк от этой «кухни», но предполагаю, что какие-то комиссии следили, чтобы детишки и зверюшки в мультфильмах были именно такими. Удивительное дело, почему взрослые дяди и тёти решают, что понравится детям? Отчего не обратиться к тем, для кого это создаётся?

Мои мягкие игрушки выглядели на порядок привлекательнее как раз из-за преувеличенных размеров голов, глаз и показной «няшности». Главное, что детям очень понравилось. Нет ещё покемонов и даже Успенский своего «Чебурашку» не написал. Дождусь, когда книжка выйдет в печать, и обязательно сотворю Чебурашку в мягком варианте. Пока же малышня довольствовалась моими придумками.

Вообще-то с игрушками в это время совсем беда. И вероятно, не только в СССР. Нерентабельное это производство. Рассвет полимерной индустрии в стране только-только начался. Целлулоидные игрушки дорогие. У «Красного треугольника», выпускающего игрушки, массовость преобладала над художественным качеством.

Про качество резиновых и деревянных игрушек говорить не буду. О наборах кукол «Детский сад на прогулке с воспитателем», «Пионеры» даже не стоит упоминать. Это были какие-то болванки, раскрашенные вручную. Всё условно, без детализации. Сходил я пару раз в отделы игрушек (Светке искали подарок на день рождения) и ужаснулся. Машинок и прочего транспорта, правда, было много. Среди них троллейбусы, автобусы, грузовички с жестяными кузовами. А для девочек чего-то симпатичного не нашлось.

Купили мы тогда Светке настольную игру в коробочке. «Юный пожарник» называлась, и это было самое лучшее из предложенного ассортимента. Ну не кукурузу же резиновую ей покупать? Очень, знаете ли, двусмысленно выглядела такая игрушка. Неудивительно, что мои мягкие зверюшки пришлись всем по душе.

И всё это происходило на фоне моей ежедневной работы над холстами для выставки. В конце апреля дядя Вова окончательно успокоился. Он уже понял, что имеющегося у меня числа работ хватает для выставки, а я ещё продолжаю творить. Хотя в большей степени это напоминало конвейер. К примеру, в понедельник я работал над холстом №1, во вторник над холстом №2 и так далее. К пятнице возвращался к первому, где уже просох очередной слой красок.

Последняя из написанных картина «Земля с поверхности Марса» отлично получилась. Земли, считай, и не видно, но Марс я подал в таком виде, который помнил из своего прошлого-будущего, используя умбру для передачи глинисто-красноватого оттенка. В своё время читал на тему того, что NASA перекрашивает снимки и на самом деле поверхность Марса другая. Но мне-то сейчас какая разница? Мои картины отображают фантастику, а не реальность. Серьёзно, мне понравилось работать по этой тематике. Гораздо проще, чем с портретами возиться.

Школа и внешкольная работа, конечно, много времени забирали, но с учёбой и выполнением домашних заданий проблем не было. Не тот ещё уровень, чтобы вызвать у меня затруднения. На истории иногда хотелось завыть, но я мужественно терпел и придерживал своё мнение при себе.

Кружков в школе тоже было много. Ходить в них не заставляли, хотя считалось, что ребёнок должен в обязательном порядке чем-то увлекаться. Я в основном налегал на спорт. У нас начались некие подвижки в самбо. Мы теперь занимались спаррингом. Ну… как бы им. Выглядело это ещё неумело и по-детски. Примерно как два пацана пришли подраться и при этом пытаются вспомнить какие-то движения и кувырки.

Однако хотелось продемонстрировать наши успехи и подбодрить мальчишек. Именно я стал инициатором того, что в конце года у нас прошло школьное соревнование по самбо. Мои родители никак не отреагировали и не пришли (дед тоже был на работе), зато мадам Левинсон это зрелище не пропустила.

Выглядело это примерно так:

– Миша, не бей так сильно Сашу: вспотеешь и простудишься!

Мишка вообще молодец. Если он и дальше так будет налегать на математику, точно толк будет. Главное, что у мальчишки были желание и стимул. Стимулом служил я, доказавший как дважды два, что неважно, в чём ты решил проявить себя – в музыке, живописи или математике – делай это качественно, и успех к тебе придёт.

Перед каникулами Мишка мне клятвенно пообещал заниматься летом, и я порекомендовал ему заняться шахматами. Светочка Романова в последний учебный день уточнила, не нужны ли мне на лето натурщики. Огорчил её тем, что у меня другие планы. Какие именно, говорить не стал, после сами узнают. Мне и самому на дачу хотелось съездить, но продолжал работать и писать картины на тему космоса. Весь июнь, считай, не отрывался. И с облегчением вздохнул, когда пришёл дядя Вова с известием, что пора паковаться.

Картины на выставку повезут морем. Отправят их заранее, чтобы не получилось каких-то накладок и проблем на таможне. Я в составе делегации полечу самолётом во второй половине июля. Пока же мне разрешили отдохнуть. Тут и бабушка с дедом подсуетились со своим отпуском, и мы дружной компанией поехали на дачу. У родителей в этом году тоже был летний отпуск, но большую его часть они проведут в доме отдыха на море, а после уже на даче.

Меня это ничуть не расстроило. У нас с дедом имелись планы на рыбалку и вообще я привык быть независимым от мнения родителей, а маман обязательно стала бы ставить свои условия. Уже на третий день дед организовал утреннюю рыбалку, и не на Клязьме, а на озёрах. Рыбы наловили пусть и мелкой, но много. Бабушка часть на уху отобрала, а остальное вернула нам со словами, кто это ловил, тот пусть и чистит. Мне чистить было лень и я предложил засолить. Снова столкнулся с непониманием со стороны бабушки, она мне соль не дала, заявив, что не будет её расходовать на подобное баловство.

– Сам куплю соль и засолю, – пообещал я и, взяв деньги и сетку, отправился в магазин.

Иду себе весь такой в печали, что наш улов не был оценён, свернул за угол и чуть не сбил с ног мужчину.

– Ишь ты! Шустрый какой! – перехватил он меня, чтобы я по инерции не улетел в крапиву.

Поднимаю голову и узнаю Аниськина! Потом сообразил, что это никакой не Аниськин, да и фильма ещё такого нет. На самом деле это артист Жаров Михаил Иванович.

– Ой, здрасте, – всё же отреагировал я, чем насмешил мужчину.

– Здравствуй, здравствуй, ты у нас чей?

– Свой собственный, – ответил я фразой из «дяди Фёдора». – Во-о-он зелёная калитка, это наша дача. Приходите вечером на бабушкины пироги, а я вас за это нарисую.

Жаров расхохотался до слёз.

– Подумаю, – не стал он ничего обещать, и я двинулся дальше в сторону магазина за солью.

На самом деле я не ожидал, что он зайдёт в гости, слишком уж сумбурным было моё приглашение. Даже бабушке ничего не стал рассказывать о встрече. А Жаров возьми и приди.

– Эй, хозяева! – поклацал он калиткой. – Есть кто дома?

– Есть-есть! – обрадовался я. – Бабушка, к нам гости. Дед, сиди, я сам встречу.

– Да это же… – первым узнал артиста дед и поспешил представиться.

Михаил Иванович меня сразу сдал.

– Вот малец обещал нарисовать, если приду на пироги.

– Он такой, намалюет, – подтвердил дед мои слова.

– Как же человек кушать будет, если ты его своими глупостями станешь отвлекать? – немного повозмущалась бабушка.

– Ничего, как-нибудь.

Вечернее чаепитие перенесли на веранду. Пока стол накрывали, я свои художественные принадлежности принёс. Набросок карандашом сделаю быстро, а о полноценном портрете с Жаровым придётся договариваться отдельно. Надеюсь, он согласится.

Взрослые за столом затеяли беседу на тему того, как кто долго здесь на даче живёт. Михаил Иванович быстро выяснил, что наша семья к театральному обществу отношения не имеет, дачу приобрели пять лет назад, но толком ни с кем из соседей не знакомы. Зато мой рисунок Жарова сильно удивил.

– Хорошо мальчик рисует, – заметил он. – Будешь дальше учиться?

– Он уже отучился, – отмахнулась бабушка. – Картины в Манеже выставляли.

Не знаю, поверил ли ей артист, зато пригласил нас к себе через день отобедать, когда жена с дочерьми приедет.

– Федя, ты не помнишь, как жену Михаила Ивановича зовут? – пристала бабушка к деду, как только Жаров ушёл. – Красивая такая артистка.

– Не помню.

– Ну как же, они ещё с Михаилом Ивановичем в фильме «Воздушный извозчик» играли.

– Людмила Целиковская, – вспомнил я.

– Правильно, – похвалила меня бабушка. – А отчество какое?

Про отчество я ответить не смог. Зато решил, что можно начать делать коллекцию портретов актёров и на встречу с соседями взять свой рисовальный альбом. Хотя наличие детей, вернее, двух девочек, меня немного смущало. Старшая, по словам Михаила Ивановича, моего возраста, а младшей Елизавете почти десять. Дадут ли они мне художеством заниматься?

В назначенный день мы, нарядные, с полной корзиной пирожков со сладкой начинкой, отправились в гости к Жаровым. Их дача располагалась на параллельной улице, неудивительно, что раньше мы не пересекались.

– Добрый день, – первой поприветствовала бабушка тех, кто высыпал нас встречать.

– Это Майя, – представил Жаров супругу и дальше дочерей: – Аня, Лиза.

Мы тоже назвали имена и переглянулись между собой. Зря имя Целиковской вспоминали, у Жарова другая супруга. Женщина, безусловно, симпатичная, но я бы предположил, что она младше супруга вдвое. Примерно как мои родители. Уже за столом Михаил Иванович обмолвился, что Майя Гельштейн его четвёртая супруга. И разница в возрасте у них действительно большая. Жаров был на несколько лет старше моего деда.

У нас сразу возникли доверительные отношения с этим семейством. Майя Элиазаровна была художницей. Моё творчество она сразу оценила. И общие темы для разговоров у нас нашлись. Собственно, и у деда с Жаровым, и у бабушки с дочерьми этого семейства.

Теперь каждый вечер мы проводили совместно. То они у нас, то мы у них гостили. Днём, если была хорошая погода, могли дружной толпой выдвинуться на Клязьму. Это были искренние и открытые люди. Майя супруга любила и уважала. Он же в «своих девочках» души не чаял. Позже, когда ему пришлось уехать по делам театра, Майя рассказала бабушке, я случайно услышал (ну хорошо, да, подслушивал) про то, как много Михаил Иванович сделал для их семьи.

Когда началось следствие по знаменитому «делу врачей», родителей Майи в 1953 году арестовали. Тогда-то Жаров и проявил себя как человек с большой буквы. Каяться, что не проявил бдительности, он не стал. Когда члены партбюро проголосовали за то, чтобы его освободить от обязанностей секретаря, Жаров просто молча покинул комнату. Об этом стало известно в театре. Многие перестали здороваться с Михаилом Ивановичем, а какие-то хулиганы изводили их телефонными звонками.

– Сейчас эти приятели к нему лезут, руки тянут, – с горечью в голосе произнесла Майя. – Но нам лучше здесь, на даче, подальше от тех лицемеров.

А потом приехал Алексей и мои каникулы закончились.

Глава 19

До вылета оставалось три дня, дядя Вова лично проверял, что и как готово. Мне заранее пошили костюм. Я его ещё раз примерил, показал, что всё в норме, брюки не короткие, рукава тоже. Белых рубашек с длинными и короткими рукавами я взял четыре штуки и ещё повседневных разной расцветки и запасные брюки. Маман, между прочим, долго возмущалась тому, что «ребёнок летит один». Никого из родителей со мной не отправляли. Полковник считал, что я парень вполне самостоятельный и мне хватит сопровождающего переводчика. Подозреваю, что он из КГБ, поскольку все в курсе, что мой английский безукоризненный и переводчик как таковой не нужен.

Закончив проверку личных вещей, пакуемых в чемодан, полковник извлёк из папки мой загранпаспорт, я расписался и документ был снова убран. Подозреваю, это был первый и последний раз, когда мне дали его подержать в руках.

Кроме вещей, я брал с собой этюдник (специально новенький купили) с полным комплектом красок и к нему коробку грунтованных картонок разных форматов.

Показательное выступление того, как я рисую космос, устроил отдельно для дядя Вовы чуть позже, в мастерской. Активно используя мастихин и сухую кисть, минут за пятнадцать я изобразил некое подобие луны или другой планеты с кратерами на фоне космоса. После побрызгал кистью с белилами, обозначая скопления звёзд, и показал работу.

– Годится, – одобрил комитетчик. – Так и будешь демонстрировать посетителям выставки.

Последний разговор состоялся за день до вылета.

– Сашка, не исключены провокации. Будь готов к чему угодно и не подведи меня.

– Не подведу, – пообещал я.

– Даже если начнут кидать помидорами и тухлыми яйцами в картины, не реагируй.

Представил себе, как кто-то заходит в галерею с тухлым яйцом в кармане, и еле сдержал смешок.

– Далее. Три дня ты находишься на выставке. Предположительно, будут журналисты, возможно телевизионщики. Но не обещаю, смотря как публика заинтересуется твоей выставкой.

Угукнул, не возражая.

– На четвёртый день придёт англичанин и предложит тебе посмотреть столицу.

Мои брови поползли вверх. Чё, серьёзно?

– Ты соглашаешься и в сопровождении Сергея Дмитриевича идёшь смотреть город, – полковник замолк.

– А дальше? – не понял я сути своего задания.

– Все инструкции по месту.

– И как я пойму, что это тот англичанина, а не другой? – не догонял я. Где пароль про «славянский шкаф» и прочее?

– Никакой больше информации, всё узнаешь на месте, – категорично отказался что-то пояснять дядя Вова.

Ох и провалю я им все явки и пароли с такими исходными данными. Вообще-то не верилось, что КГБ на полном серьёзе поручит что-то делать двенадцатилетнему пацану. Оставалось надеяться, что прикреплённый ко мне переводчик знает больше. С ним я познакомился уже в аэропорту. Маман провожать не поехала. А отец довёз на машине, инструктируя по пути не хуже комитетчиков. Мол, там сплошные капиталисты и угнетатели человека человеком. Я как пионер должен нести высоко знамя… бла-бла… Пообещал, что понесу и не опозорю.

После отец передал меня полковнику. А тот уже Сергею Дмитриевичу. Переводчик чисто внешне мне не понравился – снулый как рыба. Костюмчик серенький, волосёнки редкие, росточка среднего, черты лица за крупными роговыми очками не рассмотреть. Наверное, это удобный образ. Мимо такого пройдёшь, не заметишь, не запомнишь. Мне он что-то пробормотал приветственное и предупредил: «Не шали, а то знаю я вас».

Членов делегации всего было десять человек во главе с Фурцевой. Невольно я возгордился, как меня одного столько уважаемых людей сопровождает. На самом деле я никого из них не знал, но это было неважно. Главное, что это они со мной, а не я с ними. Фурцева так и не подошла, ни о чём не спросила. Впрочем, Сергей Дмитриевич также к моим нуждам отнёсся без интереса. Но сидеть нам в самолёте пришлось вместе на спаренных креслах. Я выпросил себе место «у окошка», хотя обычно предпочитаю у прохода, и почти сразу уснул, тоже давняя привычка.

Настырные стюардессы толком поспать не дали. То конфеты «Взлётные» принесли (рейс наш, советский), то бутерброды. Проснулся я окончательно, когда уже летели над островом. В иллюминатор посмотрел, отметил про себя левостороннее движение на дорогах, значит, мы почти на месте.

Сканирующих рамок в это время в аэропортах не было. Мой этюдник проверяли вручную. Двое таможенников дотошно исследовали саму коробку, посветили фонариками на крепление ножек, перебрали все краски. Для поездки были куплены новые тюбики. Всё чистенькое и аккуратно сложенное. Каждый тюбик был осмотрен отдельно. Их простучали (на кой?) и даже взвесили. Мне эта канитель стала надоедать. Зачем вообще обязали тащить этюдник с собой? Не проще ли было на месте всё купить? Спустя час осмотр завершился и меня пропустили. Фурцева к тому времени только что по потолку от беспокойства не бегала. Сергей Дмитриевич кратко пояснил ей суть претензий таможни, и мы двинулись на выход.

Для доставки делегации в гостиницу подогнали целый автобус, нас встречал представитель посольства. Всё по-деловому, без лишних эмоций и расшаркиваний. Спросил, где мальчик, я выглянул из-за спины одного из мужчин и больше моя персона никого не заинтересовала. Далее погрузили багаж, расселись сами и поехали куда-то на север Лондона. Чтобы не выходить из образа ребёнка, впервые увидевшего капиталистическую страну, приходилось не отлипать от окна и засыпать Сергея Дмитриевича глупыми вопросами.

Вскоре места стали вполне узнаваемыми. Мы подъезжали к вокзалу King's Cross и позже притормозили у гостиницы Great Northern. Понятно, для Savoy я рылом не вышел. Прогуляться потом на вокзал, поискать проход на экспресс в Хогвартс, что ли? К слову, на съёмках фильма Гарри Поттера герои проходили сквозь колонну между четвёртой и пятой платформами. На самом деле между девятой и десятой платформами нет сквозных проходов. Позже администрация вокзала установила часть тележки с чемоданами на том месте, где якобы находится проход в волшебный мир. Пока об этом знаю только я.

Great Northern Hotel в моё время был трёхзвёздочным отелем. А сейчас это полный шик! Жаль, номер был на двоих и пришлось делить его с Сергеем Дмитриевичем. Как оказалось, он курил. Тут я встал в позу и заявил, что не переношу табачный дым ни в каком виде. При мне ни в комнате, ни в ванной пусть не курит. Кто не согласен, идёт утрясать вопрос к Фурцевой.

После расселения и комплексного обеда в ресторане гостиницы нас повезли по городу. Автобус, закреплённый за советским посольством в Лондоне, никто не отпускал и он ждал нас. С интересом я поглазел на старый-новый для меня Лондон. Не слишком он и изменился. Транспорта меньше. Впрочем, как и туристов. Китайцев среди них точно нет.

Мы добросовестно пофотографировались на фоне известных памятников культуры и вернулись в гостиницу. После ужина Екатерина Михайловна вызвала меня к себе и впервые за всё время поговорила о том, что будет на выставке. Экспозиция уже готова, но никто из нас её не видел. Никакие перестановки недопустимы, а свой этюдник я должен взять сразу. В первый день для меня форма одежды – брюки и белая рубашка с пионерским галстуком.

– От Сергея Дмитриевича не отходишь, – предупредила Фурцева напоследок.

Открытие выставки назначено было на десять утра, но прибыли мы за два часа до этого. Насколько я понял, четверо крепких мужчин из нашей делегации – это охрана. Они деловито и со знанием дела осмотрели все углы. После провели меня по помещениям, показали, где туалет, комната отдыха, и вернули обратно в зал.

Фурцева, как выяснилось, не видела мои космические картины. Их упаковали и отправили морем. Представители посольства приняли и оформили. Смотрелось выставка и вправду достойно. Начиналась экспозиция с Гагарина и Титова. Далее в рамке под стеклом фотографии, как я их рисую. Следующая работа – вид Земли из космоса, и снова в рамке за стеклом «мой светлый образ», и так далее. Полотна чередовались с фотографиями и заканчивался тематический подбор картин на космическую тему моим триптихом.

Но больше всего меня порадовало то, что были подготовлены альбомы с моими репродукциями. Когда и где их распечатали, я так и не понял.

– Сергей Дмитриевич, переводите Саше по возможности всё, что станут говорить гости выставки, – попросила Фурцева. – Пусть он будет в курсе и готов к любым вопросам.

Мой переводчик пообещал делать это, а я задумался, кто из всей этой братии в курсе, что с английским у меня проблем нет? А говорил ли дядя Вова прикреплённому ко мне переводчику о том, что я с пяти лет на языке Шекспира разговариваю? Вот же жук! Мог и не сказать. Ладно, поиграем в эту забавную игру все вместе.

В первый день, собственно, ничего особенного не происходило. Фурцева ближе к обеду встретила двух корреспондентов. Через своего переводчика с ними обсудила, где и как меня сфотографируют. Я попозировал, поулыбался не хуже Гагарина. Посетителей в этот день пришло от силы десятка два. Судя по всему, рекламная работа была проведена из рук вон плохо. Плакат, извещающий, что здесь выставка работ художника из СССР, выглядел за оконным стеклом тускло и невыразительно. Послонявшись без дела весь день, я решил, что нужно менять тактику.

На следующее утро, воспользовавшись тем, что Фурцева удалилась, я вытащил этюдник на улицу и сел рядом со входом в галерею. Прохожие стали первым делом обращать внимание на невиданное здесь явление – советского пионера в красном галстуке. Позже заинтересовались тем, что я рисую. А я клепал картинки космоса на картонках чуть большего размера, чем открытка, и дарил их, предупреждая, что работа не просохла и нужно быть аккуратным.

К тому моменту, как подъехала Фурцева, у галереи вокруг меня стояла приличная толпа. Не менее внушительная была и внутри. Наш работник, торгующий полиграфией и сувенирами, паниковал. Он распродал всё, что было, а подвезти ещё открыток и альбомов с репродукциями из посольства не успевали.

Фурцева же застала тот момент, как я трепался с прохожими о перспективах развития космоса, прогнозируя, что на Марс человек не полетит ещё лет шестьдесят и чего ему там вообще делать? Для осмотра планеты хватит и роботов.

– Сергей Дмитриевич, – пробилась Екатерина Алексеевна к моему переводчику, – что здесь происходит?

– Пропаганда советской науки, – невнятно ответил он.

– Скажите этим всем, что мальчик идёт отдыхать и обедать.

Собравшийся народ дружелюбно покричал мне вслед: «Бай, бай, пионер» и разошёлся.

Фурцева же устроила мне выволочку. Послушав всё, что она пожелала сказать, я напомнил, что вообще-то брал этюдник для этих целей. Даже не так. Я бы его и брать не стал, если бы компетентные товарищи не настояли.

– Ты должен был рисовать внутри галереи.

– Помещение неудачно оформлено. Вы заметили, что с улицы даже плакат плохо видно.