Текст книги "Лечебное дело zyablikova"
Автор книги: Дмитрий Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Дмитрий Соколов
Лечебное дело zyablikova
Зачеркнуть бы всю жизнь и с начала начать,
Ни за что в медицинский не поступать.
От профессии этой держаться бы надобно
Дальше гораздо, чем чёрту от ладана.
(zyablikov)
Was ist das «лечебное дело?»
zyablikov, когда получал заветный диплом, думал, что там будет написано «специальность – врач» или «профессия – доктор»… но его специальностью оказалось «лечебное дело». Вот те на! «Что же это за „дело“-то такое»,– спрашивал zyablikov себя, выходя из деканата с заветным дипломом… Он, вроде, «на врача» учиться поступал, а это «лечебное дело» оказалось для него полным сюрпризом, о котором zyablikov узнал, только раскрыв диплом…
– Это точно, что я теперь врач? – спрашивал он у всех.
– Точно, точно! – отвечали все.
Как говорится, есть такая профессия – родину защищать «лечебное дело»!
Что это за зверь, zyablikovy предстояло постичь на собственной шкуре на практике.
Оказалось – несложно и даже примитивно. Как и в любом деле, в нём надо было брать больше, кидать дальше, а награда сама найдёт!
Тем не менее, лечебное дело имело много гитик массу нюансов – как приятных, так и не очень. Неприятных нюансов, как оказывалось с годами, в деле таилось намного больше. Если солдату, чтобы «понять службу», достаточно года-полутора, то врачу, чтобы понять лечебное дело, нужно лет 20, как минимум. Желающему ознакомиться с этой специальностью и её нюансами, не тратя 6 лет на учёбу в мединституте и десятилетия на постижение тонкостей, zyablikov и адресует эту книгу. Конечно, сейчас и без него полно мемуаристов, медликбезовцев-медпросветителей – практикующих и непрактикующих врачей разных специальностей. Многие из их книжек даже познавательны, гуманистичны, высокоморальны, но вот представления о собственно «лечебном деле», которым занимается врач, ни одна из них не даёт! Например, собирается человек стать врачом, читает Углова, Амосова и им подобных авторов. А в их книжках ничего про «лечебное дело» нет! Лишь написано, как бескорыстные авторы спасали безнадёжных пациентов, делали сложнейшие операции, как мало им платили за это, или не платили вообще… но в итоге авторы чего-то добились, стали уважаемыми людьми, и даже книжку написали в назидание.
Или начитается их обыватель, решит, что наша медицина теперь всё вылечивает одной левой, что все врачи – первоклассные специалисты, чуткие, добрые, отзывчивые… что с них и бутылки шампанского хватит на всю ординаторскую, отблагодарить при выписке… и столкнётся, неподготовленный, с лечебным делом во всей красе! И поймет, бедняга, что не то он читал, не о том всю жизнь читал, не про то совсем.
Да и нет в этих книгах ни слова о бедном гусаре о том, чем же она пахнет, собственно медицина, для врача… каково приходится тому, кто пожертвовал ей жизнь, что это значит – быть в его шкуре.
zyablikov же, простая русская душа, приводит здесь некоторые показательные истории из своей жизни, переданные почти документально. Конечно, никаких совпадений имен, фамилий и отчеств с жившими, живущими и теми, кто станет жить в будущем, нет, а если и есть, то они случайны и непреднамеренны.
Лечебное дело живёт и побеждает!
Моя карьера на «скорой помощи»
Спасибо большое сотрудникам скорой помощи, которые выезжали вчера по адресу Корнейчука 41. Вежливые, все спросили, все узнали. Внимательно послушали. Редко такие попадаются. Хотя молодой человек был, но очень тоже грамотный парень.
с медфорума
Тема «Скорой помощи» вдохновляла таких титанов пера, как Маврин, Звонков, Розенбаум и др. Я тоже вот решил испробовать свои скромные силы, ибо в самой ранней медицинской юности мне довелось немного поработать фельдшером линейной бригады. Тема безусловно волнующая, но работа там довольно грязная и весьма специфическая, поэтому я заранее прошу прощения у прекрасных читательниц, если некоторые вещи покажутся им не очень аппетитными.
Москва, апрель 1986 года. Весна в самом разгаре. Примерно Пасха, но никто точно не знает, ибо все граждане Великой Страны – ещё либо пионеры, либо комсомольцы, либо вообще кандидаты в/члены КПСС.
Но в Москве второй день стоит совершенно умопомрачительная погода!
Хочется заорать во весь голос: "Весна! Весна-а!! ВЕЕЕСНААА!!!"
Несмотря на непримиримую борьбу с пьянством и алкоголизмом, все москвичи и гости столицы пьяным-пьяны от этой – как первые 100 грамм после долгого перерыва – этой весны!
Этой столь ошалело – внезапно ворвавшейся в огромный город весны!!
А те, кто взаправду выпил – совсем потеряли голову!
Столицу накрыло не только теплом и солнцем, но и массовой эпидемией весеннего безумия…
К тому же, в стране начиналась Перестройка!!
Я – zyablikov, студент V курса мединститута, как и многие мои сокурсники подрабатывающий к "стипешке" фельдшером на "скорой помощи". Всего месяц прошёл, как меня взяли туда на 0.5 ставки. Я уже успешно закончил обязательную стажировку, ездя на вызова только с врачом, и теперь меня выпускают на самостоятельные вызовы в составе "фельдшерской бригады", которая состоит из одного меня.
Карьера скоропомощника у меня как-то сразу не задалась. Первый самостоятельный выезд был куда-то в лабиринт Мосфильмовских улиц. Водитель плохо знал этот район, а я в нем вообще был в первый раз, поэтому мы порядком проколесили в поисках нужного дома. К моменту моего прибытия виновница вызова, женщина 76 лет, уже была биологически мертва минут 15… мне оставалось только принести искренние соболезнования родственникам и засвидетельствовать этот прискорбный факт.
С ужасом думаю, чтобы я тогда делал, если бы застал её ещё живой.
На втором “самостийном” дежурстве меня вызвали в огромный дом на Кутузова, 26, в котором совсем недавно жили Брежнев и Андропов, о чём говорили две большие мемориальные доски на стене дома. Вызывал 80– летний пациент, военный пенсионер, которому стало "плохо с сердцем". С виду пенсионер выглядел браво и бодро, не внушал никаких опасений, гемодинамика была стабильной, и я бодро порекомендовал ему нитраты per os. Через несколько часов он вызвал снова, и в этот раз диспетчера к нему уже отправили “кардиобригаду” в составе рыжего сухого кардиолога Ефимовича, по кличке “Ефимоза”. Последний прибыл уже тогда, когда несчастный пенсионер тоже биологически скончался, установил “ОИМ” как причину смерти, и по возвращении на подстанцию прочёл мне небольшую ликбезовскую лекцию о линейной тактике в таких случаях.
Как в старом еврейском анекдоте: “мама, Ви будете смеяться, но Розочка тоже таки умерла…”
Это было моё третье самостоятельное дежурство, и уж сегодня, как мне казалось, всё пройдёт без сучка, без задоринки, хватит этих досадных ошибок, пора, наконец, показать всем, кто такой фельдшер zyablikov…
Оптимизму мне добавила и разгулявшаяся погода с температурой воздуха +20 и более. Те 10 минут, что я шёл от площади Киевского вокзала до 4-й подстанции во 2-м Брянском переулке, наполнили мои лёгкие такой лёгкостью, что я готов был взлететь, воспарить, взмыть, встрепенуться, воспрянуть, и даже вознестись… хотя последнее было как-то не по-комсомольски.
* * *
На подстанции царила такая же радостная обстановка. Все свободные водители высыпали из душных и сальных водилен на 1-м этаже, и все они теперь толпились на стоянке возле своих машин, курили, лениво пинали по шинам и обменивались солёными шофёрскими шуточками. “Свободные” фельдшера в расстёгнутых халатах курили у крыльца, блаженно щурясь на налившееся солнце. Между ними безбоязненно прыгали ошалевшие воробьи и суетливо семенили исхудавшие голуби, стуча клювами по тёплому пахучему асфальту.
Окна диспетчерской на втором этаже были распахнуты настежь. Там, как всегда, сидели два или три старших фельдшера, принимающие и распределяющие вызова. Это были суровые курящие тётки лет 35-40, совершенные неандерталки на мой взгляд, всегда намазанные и накрашенные сверх меры, хрипло-сиплые, с “сиськами” и “ляжками”, которые, по высказыванию Фридриха Энгельса, были “не только органом труда, но и продуктом его”. Опытнее, прожженнее и вульгарнее особ, чем эти, я больше нигде не встречал. Они разговаривали по телефону и перебрасывались с водителями солёными линейными шуточками, которые по солёности намного превосходили шофёрские.
Атмосфера этого невероятного праздника жизни оглушила меня совершенно. Я остановился поздороваться с курившими фельдшерами, среди которых были два или три моих однокурсника, заговорив с ними о чем-то, поэтому не сразу услышал, как диспетчерша сипло орёт на меня сверху:
– zyablikov, з…@л ты там трепаться! Пришёл работать, так работай, б… – вызов уже тебе! Женщина, 27 лет, острые боли в животе, с улицы – Смоленская площадь, напротив Гастронома, на нашей стороне Садового…
Таким образом, на раскачку времени не было. Усилием воли обломав себе спровоцированные острым приступом весны крылья, я ринулся на 2-й этаж, мигом переоделся, получил под роспись наркотики, рацию и тонометр, схватил ближайшую дежурную укладку и побежал отыскивать своего водителя.
Напротив Гастронома на Смоленке, в равнодушной толпе, от острых болей в животе мучилась молодая женщина, и только я, я – zyablikov, мог ей помочь!!
– Куда едем? Где? Смоленка? Уличная? – осклабился водитель Аскарсаидов, по кличке “Аскарида”. – Понятно… ща вылечим! Садись, студент!
“Какая она тебе “уличная”? – возмущённо подумал я, садясь рядом с этим примитивным, всегда пахнущим бензином существом. – Уличные – там, в мире капитала!”
Где-то в Лос-Анджелесе! в фильме “Новые центурионы”, который я смотрел в глубоком детстве. Там двое полицейских, старый и молодой, патрулируют ночной город, по пути сгребая с центральных улиц циничных чернокожих проституток и набивая ими свой “воронок”.
Я смотрел этот фильм “Дети до 16 не допускаются” в очень нежном возрасте, тайком от родителей, и полицейская машина, полная пьяных чернокожих проституток, глубоко тогда поразила моё пионерское сознание…
Аскарида резко тронул наш белоснежный храм здоровья с места, и погнал вверх по Большой Дорогомиловской. Перестройка ещё толком не началась, но ветер перемен дул тогда изо всех щелей, и публика на улицах столицы начала резко меняться. В двух шагах находился Арбат, который только что превратили в пешеходное непонятно что, сплошное гулялово хрен пойми, кого – сугубый паноптикум “неформалов” и провинциалов. Оттуда этот паноптикум растекался по прилежащим улицам.
Что ж, суматоха и бред весенней Москвы за окнами сразу же пришпорили моего водителя, и мы в мгновение ока миновали остаток Большой Дорогомиловской, пулей проскочили Бородинский мост, словно вдоль по Питерской-Питерской промчались сквозь Смоленский проезд, у МИДа резко, пронзительно скрипнув, повернули налево и оказались на месте.
* * *
Там, у телефонной будки стояли три девушки, необыкновенно и нарядно одетые. Кто они были, так и осталось неизвестным, но выглядели они как провинциалки, впервые вышедшие на московские улицы. Тогда как раз в разгаре была первая, ещё советская волна миграции “по лимиту”, и тысячи девушек устремились в столицу из своих постылых урюпинсков. Презренная каста “лимитА” становилась в Москве всё многочисленнее с каждым днём, берясь за выполнение самых презренных и малооплачиваемых работ, живя в многочисленных “общагах типа притонов”, многие из которых располагались теперь в арбатских переулках.
Так и пели тогда на мотив знаменитой “Феличиты”:
Я– лимитА!
Я приехал в столицу,
Работать в милиции!
Я– лимитА!!
Дайте машину,
Дайте квартиру,
Я– лимита!!!
Общее состояние у этих троих ярких представительниц “лимитЫ”, похоже, было удовлетворительным, никто не лежал распростёртым на тротуаре, никого не рвало “кофейной гущей”, и даже просто не рвало, нигде не было следов мелены, и мне стало немного досадно, что я так торопился – в любом случае, ситуация была “не скоропомощная”.
Я спросил, что случилось, кто вызывал “бригаду”. Оказалось, что “вот той девушке” “вдруг скрутило желудок” на фоне полного здоровья, поэтому остальные две тут же позвонили в “03” прямо из этого автомата. “Вот та девушка” оказалась высокой, заметной гражданкой в зелёной приталенной блузе с ремнём и жабо, с огромным отложным воротником и в чёрной обтягивающей юбке. Из-под низко уложенной “химии” высотой со здание МИДа на меня сверкали большие чёрные глаза “с поволокой”, которую я по неопытности расценил, как страдание. На её широких скулах и полных щеках ярко горели румяна, которые для медицинского студента выглядели вполне себе “лихорадочным румянцем”.
Мимо нас взад и вперёд валил жизнерадостные москвичи и гости столицы, по проезжей части потоком шуршали машины, поэтому я попросил интересную пациентку взойти в салон “скорой”, что она и выполнила несколько атактично. Я влез следом и ощутил запах алкоголя из-под дешёвого парфюма – э, да вся эта расфуфыренная компания была пьяна, хотя шёл всего пятый час вечера. Аскарида открыл окно и обратился к двум другим девушкам – откуда такие красивые нарисовались.
Красивыми они были разве что на шофёрский вкус, поэтому я приступил к оказанию “скорой” помощи:
– Что болит? Где? – спросил я как можно строже.
Пациентка показала на область эпигастрия. Я тут же уложил её на носилки, без разговоров расстегнул зелёный, как крокодил, лакированный ремень с огромной фигурной пряжкой, довольно бесцеремонно задрал блузку и пропальпировал колышащийся живот. От моей пальпации “блузка” задышала чаще и глубже, закатив свои прекрасные чёрные глаза, но я остался бесчувствен, как полено. Убедившись, что передняя брюшная стенка мягкая во всех отделах и активно участвует в акте дыхания, разве что имеется локальная боль в правом мезогастрии при глубокой пальпации последнего, я объявил, что ничего страшного, имеются спазмы тонкого кишечника на почве погрешности в диете, сейчас сделаю спазмолитический укол, и всё пройдёт…
– В попу? В попу будет укол? – больная, получив утвердительный ответ, немедленно расстегнула юбку, повернулась на живот и с готовностью обнажила пышные белые ягодицы гораздо больше, чем полагалось для внутримышечной инъекции. Я сосредоточенно открыл укладку, нашёл ампулу но-шпы и ампулу папаверина, полез в отделение для шприцов – и похолодел от ужаса.
Стерильных шприцов в крафт-пакетах не было!
Шприцы нужно было получать отдельно в стерилизационной, и лично укладывать их в укладку. Торопясь спасать женщину, 27 лет, я совершенно забыл захватить средства производства!!
Можно было, конечно, набить самому себе морду, но ситуацию бы это точно не исправило, а решать на “скорой” надо быстро. В чём, в чём, а в быстроте принятия решений в 21 год со мной было трудно сравниться, поэтому я убрал ампулы, закрыл укладку и обратился к пациентке, которая так и лежала кверху ягодицами в предвкушении целительного укола:
– Слышь… тут такое дело – я шприцы на подстанции забыл. Ты лежи, мы быстро съездим, я возьму шприцы, сделаю тебе укол прямо тут, в машине, и всё, свободна. Тут рядом совсем, вон, за Киевским, до метро два шага…
Разомлевшая пациентка нехотя подняла голову и снова обожгла меня своим глубоким, полным скрытой муки, взглядом.
– Так будет мне укол, или нет?
– Будет, будет, через пять минут. Слышь, Вася, – это водителю, я шприцы забыл на подстанции. Давай сейчас быстро вези нас обратно – эта подруга полежит в машине, я сбегаю, принесу шприцы, сделаю ей укол, и всё, все свободны и занимаются своими делами!
Аскарида был полностью поглощён разговором с двумя другими девушками, поэтому не сразу понял, о чём я. Я было начал выбираться из душного нагретого салона “скорой”, чтобы занять своё место рядом с ним, но меня остановила “блузка”, или, точнее, “глазки”. Этот мучительный прямой взгляд начал действовать мне на нервы.
“Мужчина ты или дерьмо на палочке?!” – спрашивал этот взгляд.
Игнорировать его было совершенно невозможно.
– Так мы что, в больницу поедем?
Я задержался обьяснить, что не в больницу, а на подстанцию, так как там остались шприцы, я их быстренько возьму, пока она полежит в машине, и сделаю укол, и всё, она свободна! А подстанция тут рядом совсем, через Москва-реку, возле Киевского вокзала!!
Гипнотизируемый взглядом своей пациентки, я совсем забыл про “группу поддержки” из двух её подруг, которые вовсю флиртовали с моим водителем, под парами алкоголя и проникающей радиацией московской весны.
Пока я объяснял этой глазастой немосквичке свой план, до Аскариды дошёл мой приказ, и он усадил рядом с собой на моё место самую расфуфыренную герлуху из этой троицы, а третья залезла к нам в салон и шлепнулась задом на ближайшее к шофёру сиденье. Она тут же открыла форточку в кабину и влезла туда по плечи, не желая оставлять подругу наедине с Аскаридой. Мне ничего не оставалось, как сесть на заднее и сохранять спокойствие – через пять минут я избавлюсь от этой шумной и пьяной компании непонятных девиц под 30…
Поехали обратно. До меня вдруг дошло, что машина “Скорой помощи” в центре Москвы с разодетой и накрашенной девкой на переднем сидении, к тому же пьяной, выглядит, по меньшей мере, диковинно. Но тут было совсем рядом, пара километров от силы – доедем, никто и не заметит!
Аскарида, сволочь, ехал на подстанцию гораздо медленнее, чем на вызов, больная продолжала с упорством, закусив нижнюю губу, мучительно смотреть на меня с носилок, я старался смотреть вперёд, но спереди я видел только увесистый зад третьей девицы, влезшей в кабину уже с локтями. Душный салон нашей “скорой” наполнился винными парами и их дурацким парфюмом. Мне становилось всё тоскливее и неуютнее, и я сидел, как на углях.
* * *
Наконец, приехали. Оставив Аскариду и девушек в машине, я стремглав бросился на второй этаж, в стерилизационную, взять, наконец, эти проклятые шприцы, всадить поглубже но-шпу в эту колышащуюся толстую ягодицу, и избавиться, чёрт побери, от назойливых пассажирок.
Не обращая ни на кого внимания, я жадно схватил с лотка несколько бумажных пакетов со шприцами и побежал назад, но у диспетчерской был властно остановлен одной из диспетчерш.
– zyablikov!!! Это что такое, ты, б…ь, совсем ох…л, твою мать?!
– Да вот, шприцы забыл, – с неудовольствием ответил я. – Торопился сильно… больше не буду, пустите, мне укол ей надо сделать!!
– Ты кого сюда привёз, дебил?! Мы тебя за блядьми посылали, или на вызов?!
– Каких ещё блядей? – не понял я. – Там у девушки кишечная колика, я ей сейчас спазмолитик сделаю, и поеду на следующий вызов… шприцы забыл взять с собой, виноват, больше не буду! ну дайте же пройти…
Прорвавшись мимо этой пышущей гневом особы, я сыпанул вниз по лестнице, едва не сбив с ног только что приехавшую с вызова бригаду, и хотел броситься к своей машине, но внезапно остановился в довольно густой толпе “свободных” врачей и фельдшеров, скопившихся у крыльца. Все они жадно наблюдали развернувшуюся сцену.
Как я уже писал, окна диспетчерской в этот оглушительно – весенний день были настежь распахнуты, и весь двор подстанции лежал под орлиным взором сих вульгарно-прожжённых тёток, как на ладони. Узрев две “химические” головы в кабине вернувшейся с вызова машины, тётки тут же негодующе заорали хором, приняв тех за девушек лёгкого поведения.
– Аскарсаидов!! Вы что с zyablikovым творите?! Немедленно убери этих поблядушек с подстанции!!!
Аскарида, струсив объясняться с начальством, малодушно покинул кабину транспортного средства и смешался с толпой водителей; оттуда раздался мужской животный хохот. Зато на раскрашенных лицах пассажирок немедленно появилось выражение смертельно оскорблённого человеческого достоинства.
– Как… как вы нас сейчас назвали?!
Обе моментально выбрались из машины, и подбоченившись, стали напротив окна диспетчерской.
– Кто тебе тут “поблядушки”… э, слышь, коза драная?
– На себя, н…, посмотри! В таком виде по улицам ходишь!
– Это ты, старая п… на кого похожа? Расселась тут!
– Понаехали хрен знает откуда и ещё права качают!
– Повыступай мне тут! Не к тебе домой понаехали!
– Что понапялили на себя? Думаете, что вас, таких, кто-нибудь е…ь станет?!
– Это тебя, пенсионерка, е…ть некому! А мы найдём себе, как два пальца обоссать!
Перепалка между двором и диспетчерской шла пока “две на две”, и по принципу “слово за слово”. Но тут из салона машины показалась моя глазастая пациентка. Услышав, что происходит, она торопливо привела свои одежды в порядок и поспешила на подмогу к товаркам. Из всех трёх девушек она была самая рослая и внушительная, к тому же на каблуках, и обладала не только гипнотизирующим взглядом, но и могучим голосом. Такого отборного мат-перемата на нашей видавшей виды подстанции слышать ещё не приходилось!
Я спохватился, подбежал, схватил глазастую за руку и потащил в машину – пошли, сделаю тебе укол в попу – но она посмотрела на меня, как будто в первый раз увидела, вырвала руку и продолжила поливать наших диспетчерш. К ним поспешила третья, которая останавливала меня в коридоре, и теперь силы уравнялись. Шесть базарных баб громко лаялись насмерть, и только расстояние мешало им вцепиться друг дружке в волосы…
Вызова никто не принимал, работа подстанции была парализована, все свободные от вызовов сбежались на зрелище. Я в отчаянии столбом стоял со шприцами, и со всех сторон меня спрашивали:
– Откуда привёз таких, zyablikov?
– Ну даёшь! Мужик!
– А что же только троих? На всех надо было привозить!
– Этих троих нам на всех, кажись, хватит…
Наконец, решительно вмешался старший врач Ефимович по кличке Ефимоза, он решительно захлопнул окно и тем отрезал диспетчерш от их обидчиц. Те остались во дворе победительницами, и вскоре смешались с шоферюгами – уходить из такого лакомого места, как подстанция “скорой помощи”, никто из них не собирался…
Меня вызвали “на ковёр” к старшему врачу. Я призвал на помощь всю свою комсомольскую искренность, объясняя ситуацию ему и этим троим злющим мегерам – диспетчершам. На мою бедную голову посыпались проклятия:
– Скотина!
– Лучше бы ты, идя к бабе, свой х… дома забыл!
– Какой н…й укол, надо было дать попить новокаина, и хватит!
– Так, сам их привёз, сам и увози!
Я стоял с таким невинно-убитым видом, что от меня вскоре отстали – что с дурака возьмёшь, кроме анализов…
Подстанция весело гудела, обсуждая случившееся.
От Ефимозы потребовались титанические усилия, чтобы вернуть коллектив в рабочее состояние.
За время суматохи накопились непринятые вызова, и теперь подстанция заработала в аварийном режиме. Очень скоро почти никого не осталось – все бригады разъехались, имея по два и даже три вызова. Нас с Аскаридой услали на нон-стоп, чтоб “ноги нашей тут до утра не было!” Несколько часов подряд мы возили исключительно пьяных – пьяных в коме, пьяных блюющих, пьяных буянящих, пьяных обоссанных, пьяных битых… несмотря на продолжающуюся уже год борьбу с пьянством, этот порок только усиливался, приобретая самые злокачественные и фантастические формы.
Мегеры-диспетчерши садистски знали своё дело…
Уже давно стемнело, когда мы, наконец, вернулись на подстанцию. Я надеялся, что треклятая троица ушла, но их пригрели водители в своих водильнях при гаражах на первом этаже. Что именно там происходило, так и осталось неизвестным, надо думать, что вечер у троих гостий Москвы удался, как нельзя лучше.
Я сделался героем дня и вообще героем подстанции, как в известной одесской песне:
там были девочки – Маруся, Тоня, Рая,
и с ними вместе – Васька-шмаровоз!
Слава обо мне ещё долго гремела, обрастая всё новыми подробностями, и через две недели я превратился в человека – легенду, способного достать самых лучших блядей в неограниченном количестве в любое время суток…
* * *
Виновата в случившемся была, конечно, эта сумасшедшая весна 1986 года. Она лишала советских людей разума не только в Москве – всего через несколько дней грохнул реактор на Чернобыльской АЭС, положив начало отсчёта до краха СССР.
Я довольно часто, несколько раз в году, бываю возле 4-й подстанции. Там внешне всё выглядит так же, как и 30 лет назад – все так же стоят машины “скорой помощи”, всё так же водители лениво перебрасываются солёными шофёрскими шуточками и пинают скаты, всё так же курят у крыльца фельдшера, а в окне диспетчерской сидят перезрелые тётки. Изменились марки и цвета амбулансов, на стафе теперь синие дутые комбинезоны с серебряными полосками. Зайти на территорию я, конечно, не решаюсь, просто стою, нюхая незабываемый запах той далёкой весны, и слышу истошную женскую ругань…
