Текст книги "Выродок. Часть первая"

Автор книги: Дмитрий Рузанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

–Барна, прошу тебя скорее … успеть бы нам до них, – Грошик даже приплясывал от нетерпения. Прийти раньше означало, что в кашеварне есть постояльцы, числом аж целых два, и тогда Рыжеблуд мог и закрыть глаза на просрочку, а денег, что гостья заплатит за постой, да прибавить Касамову заначку, да его заработанную монетку – должно хватить до следующей платы. А за следующие десять седмиц может произойти что угодно – не вечно же вильет будет торчать при дворе!

Отверженная

Они не успели. На тропинке, ведущей от «Сивоусого Сома» к реке стояла телега, возле которой вольготно расположились двое из людей Рыжеблуда. Ещё один по-хозяйски расхаживал по скотнику, отмахиваясь от немого Фильта, хватавшего за рукава незваного гостя в беспомощных попытках вытолкать того за ограду. Судя по голосам, в доме тоже кто-то был. Не сумел видно договориться Касам и сейчас внутри спорили о том, что из имущества он передавал людям Рыжеблуда в зачет своего долга. Оставив гостью с ее пожитками на улице, Грошик, спотыкаясь, влетел на крыльцо, и сильно рванул шнур, привязанный к лодочному колокольцу, что висел перед входом в кашеварню. В доме замолчали, а затем послышались торопливые шаги и изумлённый Касам выглянул из-за двери, всё ещё не веря своим ушам.

–Тыыы!? – недоуменно протянул он. – Ты что тут делаешь?! Его взгляд потерянно скользил по руке Грошика все еще державшую колокольную веревку. – Постой уж не хочешь ли ты сказать… – осенило его.

–Да, да, барн Касам, я привел,… она пришла… мул…,-Грошик путался в словах, но хозяин прекрасно его понял.

–Ты привел постояльца, – уверенно сказал Касам. – Слышишь, он привел постояльца!– крикнул он себе за спину,– Иди, скажи старшему, он должен понять…

Бесцеремонно отодвинув хозяина в сторону, на порог вышел Лохмоть, доверенный Рыжеблуда во всех творящихся на пристани делах. Довольно высокий, поджарый, одетый с нарочитой небрежностью, он был примечательной личностью: появившись незнамо откуда, буквально за год обустроил дела в административно-преступной местной элите и стал правой рукой старшего. Лохмоть был жесток, себялюбив, и разжалобить его…ну никому ещё не удавалось. Он отличался острым умом, обладал дьявольским даром убеждения, а если его авторитета не хватало, в «беседу» вступала группа поддержки из трех прихлебателей, первых балбесов во всей округе, да и сам доверенный мог при случае серьёзно покалечить упрямца. Лохмоть держал в руке кулёк, наполненный сладкими орешками прихваченный им в кашеварне. Блаженно жмурясь, он поглощал содержимое, поплевывая кожурой на свежевымытое тёткиными стараниями крыльцо.

–Ну…? И где этот ваш спаситель? – насмешливо поинтересовался доверенный.

–Здесь! – уверенный голос чужачки, несколько сбил спесь с Лохмотя, а заодно и несколько успокоил варщика. – Эй, ты, – продолжила она, безошибочно угадав в немом Фильте дворового служку, – прими мула, только не вздумай пока распрягать! Я смотрю, здесь не слишком рады гостям…

– Отчего же? – засуетился Касам. – Добро пожаловать в дом… может вина с дороги? – варщик сиял как новенький толль, и было видно, что дороже новой постоялицы для него сейчас никого нет. Чужачка прошла за ним в придомную, откуда, миновав узкий коридор, они попали в главное помещение кашеварни-едовую. Здесь и заключал свои сделки Одноухий Касам. Большая комната была чистой и довольно светлой, в углу чернел обугленный зев очага, не нужного по причине жаркого времени. Напротив окна на стене, висела чудовищных размеров голова сома с открытой пастью. Длинные усы были вытянуты в разные стороны параллельно полу и закреплены гвоздями. Видимо от этого чучела кашеварня и получила своё название. Отодвинув увесистый табурет, Касам уселся за один из трех круглых обшарпанных столов. Лохмоть пристроился рядом, а Грошик, прошмыгнувший в последний момент, затаился под лестницей, ведущей к комнатам постояльцев на втором этаже. У этой лестницы остановилась и пришлая, всем своим видом выражая нетерпеливое ожидание.

–Значит, барна хочет здесь остановиться…,-сияя, бормотал Касам. – Ну что ж, условия у меня обычные, живи сколь угодно, плата, значит, положена будет такая-полтолля в седмицу вместе с содержанием твоего мула. Комната наверху, харчуемся мы три раза в день, воровства не боимся: вот уважаемый Лохмоть не даст соврать, – Касам важно кивнул в его сторону. – Если устраивает, милости просим…

Грошик ойкнул под лестницей и тут же зажал себе рот. Одноухий видимо за прошедшую ночь пропил все свои мозги, если решился назвать такую плату. В том же «Рыбном месте» цены были вдвое ниже и кормили там, кстати, не в пример посытнее. Старый варщик, небось, посчитал, что гостья не знает местных условий и ее можно дурить, как душе будет угодно. Ага,…не знает она, как же! У столба зазывального вела себя так, будто приходилось ей в Заводи останавливаться через две седмицы на третью, да не просто останавливаться, но еще и проживать какое-то время. Эх, не успел перемолвиться с Касамом, не обсказал ему про барну, а потому развернется она сейчас и поминай, как звали! Грошик был так огорчен, что чуть не пропустил дальнейшее.

Здесь два толля, варщик, – пришлая вертела монету между пальцами, – условия приняты.

–Э-э-э, постой, постой, – неожиданно протянул Лохмоть. – дорогой Касамчик, ну нет у меня убежденности, что эта…, скажем так, фигура действительно та, за кого себя выдает. Может ты нанял какого-нибудь показушку, а сейчас перед нами представление разыгрываешь? И денежки у нее из тех, что ты сам ей дал?! Мне уверенность нужна, что ты, Одноухий, не пытаешься от нас открутиться. Я надеюсь, ты не забыл, что показушки местные мне хорошо известны, может, поэтому лица то у неё и не увидеть,– и он решительным шагом направился к прибывшей.

Двухтоллевик сверкнул в воздухе, опустившись на стол прямо перед оторопевшим варщиком, и он машинально прихлопнул его ладонью. Одновременно с этим чужачка откинула наголовник и шагнула навстречу доверенному:

–Ну? – гостья нервно засмеялась. – Ты и теперь думаешь, что тебя разыграли?!

В комнате наступила мертвая тишина. Лохмоть попятился назад, забыв, о чём он только что говорил, а Касам так и остался сидеть с открытым ртом. Грошик же подскочил от неожиданности, при этом больно приложившись затылком о деревянную ступень. Но боли зазывала не почувствовал, во все глаза пялясь на открытое лицо пришлой. На нем не было следов болезни или синяков – лишь небольшой шрам в уголке лба – да и уродиной она не была. Все было гораздо хуже. Она была эльмой.

Не так уж много времени прошло с той поры, как гномий народ и эльфы, разбросанные судьбой по всем уголкам Обители, прекратили истребительную войну. Эта вражда передавалась в двух народах от отца сыну и от матери дочери. Первопричины уже никто не помнил, она потерялась далеко в столетиях кровавых боев, коварных вылазок и победительных пиров. Временами заключались перемирия, но мельчайший пустяк нарушал хрупкое равновесие и опять по всем заселенным землям эльфы драли гномьи бороды, а подгорцы гордо носили на поясах косы поверженных эльфов. В одну такую пору Орьенгорд-тогдашний владыка Нагорных пустошей – решил унизить своих врагов, покусившись на самое дорогое, что было у эльфов. Известно, что гордые жители лесов вели свой род от Великого дерева, и в каждом эльфийском селении было место, где стоял потомок святыни, взращённый из его семян. За ним ухаживали, делились радостями и горем, спрашивали совета в особо трудных делах. Но занимались этим лишь женщины. Мужчины же приходили в капище только после обряда взросления. Именно там совершалось таинство продолжения рода, и зачатый под деревом первенец считался его прямым наследником и являлся неприкосновенным. Если же ребенок из-за недогляда умирал, его родители становились безродными. Нет, их никто не изгонял, они продолжали жить в селении, могли ещё нарожать детей, участвовали, как и все, в походах и охоте. Но уже никогда «потерявшие веру» не могли воспользоваться защитой Рода и говорить наравне с другими на родовых советах.

Этим то и воспользовался Орьенгорд, решив опозорить святыню эльфийского народа и – тем самым – разобщить лесовиков. С гиканьем и уханьем, вспоминая всех своих святых, гномы хлынули из терпеливо прорытых ходов в те эльфийские деревни, что на свою беду стояли на покрытых лесами горных отрогах. Пока лесовики соображали, что к чему, пока собирались и давали отпор бородатым воителям, подвернувшихся под руку эльфиек за волосы тащили к священному дереву, где они попадали в крепкие объятья подгорцев. В этом и заключался изуверский план гномьего владыки. Он прекрасно понимал, что после произошедшего, эльфы будут долго и нудно судить и рядить, как быть дальше и к единому мнению, скорее всего не придут. У Орьенгорда даже была надежда на племенные стычки между лесовиками на этой почве, которые могли привести к ослаблению заклятого врага.

Но его желания сбылись лишь в самом начале. Набеги и изуверства подгорцев продолжались не долго. Поняв тактику врага, эльфы снимались с насиженных мест и уходили подальше в чащобные места, куда самому упрямому гному попросту было не пробраться ни под землей, ни по ней. Но память осталась, и она была горькой.

Не все опозоренные эльфийки были незамужними, не у всех плоды гномьих утех были первенцами. Поплакали, повытравливали последствия и продолжили жить дальше – как будто ничего и не случилось. Но были и такие, кому это было не под силу. Несчастные, они даже не могли покончить с собой, потому что, убив себя, они бы убили и первенца, живущего внутри. Время шло, Советы за Советами собирались в Родах, дети появлялись на свет, и долго еще бы ничего не решилось, пока одна из опозоренных просто не подкинула своё, ненавистное всем чадо, в первую же подвернувшуюся повозку на близлежащем торговище. Обычай был соблюден, первенец остался жив, а то, что он не в Роду, мало ли, может сам ушел. На том Родовые Советы и порешили.

Повозка с первым подкидышем принадлежала Светлой Семье, религиозной общине распространенной по всей Обители. Ничуть не удивившись появлению ребенка в телеге и возблагодарив за это Светлых Отца с Матерью, бродячие монахи приняли его к себе. Потом еще не раз они находили детей в своих повозках, в корзинах со стираным бельем, а порой и просто на лесной дороге. Детишек растили, кое-чему обучали, а когда подкидыши подрастали, ставили перед выбором: либо кочевать с членами общины, сея в заблудших душах великую любовь Светлой Семьи, либо тоже кочевать – но уже в одиночестве. Оставались немногие. Остальные разбрелись по всей Обители, пытаясь разузнать правду о своём происхождении – и кто знает, сколько их сгинуло в лесах и подземельях, куда они отправлялись на поиски своих нерадивых родителей. Так и появились по городам и деревням эльмы – проклятие двух народов. Отверженные эльфами, презираемые гномами, они и рады были бы влиться в круговорот повседневной жизни, но ничего не получалось – к тому времени унизительное отношение к ним распространилось повсеместно. И нельзя было сказать, что они были глупы, уродливы или обладали несносным нравом. Наоборот, к счастью, а может и на свою беду, эльмы впитали всё самое лучшее от не желающих знать их предков, отбросив ненужную шелуху взаимной неприязни. Они читали лес как открытую книгу, знали повадки зверей и птиц, обладая острым зрением, прекрасно видели в темноте, без ущерба для своего здоровья могли находиться в шахтах и подземельях. Эти качества пользовались большим спросом в каменоломнях и на лесорубках, куда эльмы, в конце концов, и попадали, хотя и там могли рассчитывать лишь на самую неблагодарную работу. Порой кому-то удавалось подняться до положения слуги при благородном господине или найти пристанище у бродячих показушек, но такое встречалось крайне редко.

И вот теперь одна из отверженных стояла в едовой «Сивоусого Сома», претендуя, страшно подумать, на гостеприимство со стороны его хозяина. Грошик никогда не видел эльму так близко и рассматривал ее с любопытством, позабыв на время о предрассудках.

Чего точно в ней не было, так это видимой хрупкости, присущей лесному народу. Невысокого роста, крепко сбитая, она уверенно смотрела большими, эльфийскими глазами на окружающих ее мужчин. На ее лице не было и того налета высокомерия, с которым эльфийские торговцы и прочие гости смотрят на окружающий мир, но и смеси угрюмости и показушности, свойственных гномам, Грошик тоже не увидел. Черты лица пришлой были четкими, а сейчас даже жёсткими. Освобожденные от наголовника прямые иссиня-черные волосы были заплетены в небольшую косичку. Тёмный плащ немного распахнулся, показывая простую солдатскую фаниту, – крепкую верхнюю одежду, носимую воинами в повседневной жизни. На поясе висел внушительных размеров кинжал, но эльма не стала хвататься за рукоять, а наоборот, подвинула его по поясу в сторону. Рот эльмы был упрямо сжат, и было видно, что она скорее ляжет костьми у двери едовой, чем уступит хоть немного, тем, кто смотрел на нее с нескрываемым презрением. Положа руку на сердце, Грошику она больше понравилась, чем вызывала отвращение, но кто бы сейчас в кашеварне учитывал его мнение?

–Выродок… этот маленький мерзавец притащил в мой дом выродка! – прохрипел опомнившийся Касам.

–Одноухий, не злись на мальчугана, – Лохмоть тоже пришел в себя,– Как он мог догадаться? Она ж спрятала свою бесчестную морду, вот он и попался на удочку. Доверился, а учитывая полную зад…полный застой с постояльцами в твоей кашеварне, слишком поторопился, боялся упустить гостя, ведь так?

Поняв, что обращаются к нему, Грошик неуверенно кивнул головой. Ведь подставила его эльма, ох и подставила, он же первую заповедь ей сказал, то есть п р и г л а с и л в свой дом. Касам, конечно, от нее избавится, но потом… потом вышвырнет их с тёткой на улицу и будет прав. Да еще слух пройдет по всей Заводи… не то, что зазывалой, на самую грязную работу ни в одну кашеварню не пристроишься! А он её ещё и барной величал! Вспомнив об этом, Грошику захотелось провалиться под землю, причем в буквальном смысле.

–Вон из этого дома, тварь! – продолжал тем временем хрипеть Касам. – Уходи сама, пока взашей не вытолкали!

–Остынь, варщик, глянь лучше, на то, что у тебя в руке, – эльма никак не отреагировала на оскорбления, да и большого внимания никому – кроме Касама – сейчас не уделяла.

Одноухий посмотрел на руки. В приступе гнева он сжал их в кулаки, и только теперь почувствовал в одном из них кругляшок. Раздвинув пальцы, он с недоумением уставился на двухтоллевую монету, лежавшую на ладони.

–Ты взял ее деньги! – весело резюмировал Лохмоть. Похоже, ситуация стала его забавлять, и он с невольным восхищением посмотрел в сторону неприятной гостьи.

Касам побагровел. Мало того, что эльма, можно сказать, обманом влезла в «Сивоусого Сома», она еще и показала, что обычаи кашеварни для нее не пустой звук. Варщик был побит на собственном поле и загнан в тупик, выхода из которого он не видел. Первая заповедь, которую чужаки выслушивали у зазывального столба, ещё ничего не значила. В ней просто говорилось о возможном представлении кашеварней нехитрых услуг, и заявлялись некие права на данного гостя. Все основное творилось уже внутри кашеварни, и главным здесь был торг. Ведь гость мог и не принять хозяйских условий, а мог и договориться об уступках со стороны владельца: предложить в качестве оплаты товар, или вообще попроситься пожить в долг, оставив в залог свою личную вещь. Тут уж сам хозяин решал – на какое время ему пустить пришлого, какую комнату ему предоставить и как кормить его и его живность, если она у того была. И лишь после того, как варщику в руки попадало то, чем чужак расплачивался за постой, уговор считался заключенным. Вот тогда-то и произносилась основная, вторая заповедь и гость мог чувствовать себя как дома под защитой права гостеприимства.

Конечно, и после этого владелец кашеварни мог указать гостю на дверь, но для этого ему нужно было либо вернуть залог в полуторном размере (в Касамовом случае, неподъемные для него при нынешних обстоятельствах, три толля), либо доказать, что гость нечист на руку. Бедняга варщик не мог сделать ни того ни другого. На выручку ему опять пришел Лохмоть, напряженно что-то обдумывающий в последние мгновения.

–Постой, дружище варщик не торопись, – Лохмоть быстро подошел к Грошику и, встряхнув, поднял последнего на ноги.

–Скажи мальчуган, а с чем сюда пожаловала эта… мм-м … путешественница? – Лохмоть смотрел серьезно, вся его веселость куда-то делась, и сейчас он больше напоминал хищника, учуявшего свежую кровь. – Мне почудилось, или я действительно слышал что-то про мула?

–Нет, барн Лохмоть, у неё,– Грошик кивнул головой в сторону эльмы,– с собой повозка, туда мул и запряжен…

–Отлично,– Лохмоть потер руки,– теперь твоё слово, Одноухий. Много ли на своем веку ты видел выродков, обладающих таким имуществом? Могу ответить за тебя – ни одного! Это касается и всех присутствующих, я думаю…

Лохмоть быстро прошел к окну: – Крючок, Детинушка, кликните Шкипера и гляньте что там в повозке у…нашей гостьи, – крикнул он своим людям.

–А теперь, если я ещё могу рассуждать здраво, а я могу, – Лохмоть шутливо поклонился присутствующим, – я расскажу, что же собой представляет это недоразумение, стоящее перед нами. Она из слуг, несомненно, служила в хорошем состоятельном доме – судя по ее внешнему виду. Барн или барна были добры к ней.… Даже слишком. Потому, что, когда случилась возможность (хозяева слишком стали доверять ей) эльмка отплатила им черной неблагодарностью и сбежала от них, не забыв прихватить кое-что из хозяйских вещей!

– Что говорит в пользу моих умозаключений? – Лохмоть расхаживал по едовой, периодически останавливаясь, то перед Касамом, то перед Грошиком, загибая при этом пальцы. – Первое, плащ на ней, хоть и поношенный, но из дорогой громадской материи, он ей по фигуре, а значит, для нее и покупался (что говорит о доброте ее хозяев). Второе, под ним простая фанита (чтобы не привлекать к себе внимания-сейчас на дорогах много бывших вояк), и третье, мул с повозкой принадлежать ей просто не могут (что говорит о незаконности их приобретения). Да и место для постоя было выбрано не случайно-мертвая пристань, посторонних глаз мало, а варщики будут готовы сапоги вылизать редкому гостю. Одноухий, пляши, мы поймали воришку!!!

Грошик шумно перевел дыхание. Действительно, если всё так, как говорил доверенный, можно было пуститься в пляс. Во-первых, ни о каком постое эльма не могла теперь даже и помыслить. Во-вторых, донесший на вора по местному обычаю получал половину того, что находили при мошеннике (Законы вильета, правда, толковали иное, но кто в Заводи собирался их соблюдать «от» и «до»?!) и, наконец, в-третьих, никакого позорища для кашеварни не будет! Грошик не з а з в а л гостя, он з а м а н и л в ловушку вора. И честное дело сделал и своему хозяину помог. А эльмка…жаль ее, конечно, все же у столба выручила его, но как говорит Лохмоть, все это она не просто так делала, ей надо было сюда попасть.

Он украдкой покосился на эльму. Странно, но грозящие неприятности, казалось, абсолютно её не волновали. Она просто игнорировала все россказни Лохмотя. Гораздо больше ее занимало что-то происходящее во дворе. Она внимательно прислушивалась и даже шикнула на Касама, неловко скрипнувшего табуретом. Видимо то, что творилось за окном, её вполне устроило и она, удовлетворенно кивнув, резко повернулась к подошедшему доверенному.

– А что, если ты ошибаешься, Лохмоть? – как-то слишком весело спросила она. Грошика поразил не только ее тон, но и прямое обращение к соратнику Рыжеблуда, высказанное без всякой боязни и уважения.

– Ну, уж нет, выродок, – Лохмоть отрицательно помотал головой,– видишь ли, в чём дело, я и сам вор, правда, наивысшего умения. Так что мелюзгу типа тебя вижу насквозь…

–Да что ты с ней треплешься? – Касам оперся на стол и продолжил: – Сдать ее стражам и дело с концом!

–Опять торопишься Одноухий, – Лохмоть досадливо повел плечом, – сдать ее мы всегда успеем. А вот ее шмотки надо прибрать сейчас…и отвезти всё добро к Рыжеблуду, да-да, Касамчик, всё, включая и твою долю. А если к твоей половине добавить то, чем ты с утра позвякиваешь в кошеле, думаю, твой долг перед нами будет закрыт. Жаль придется оставить что-то эльмке, мелочь какую-нибудь, для пущей стражьей убедительности, но не будем жадничать, сейчас ребята за….

Его речь была прервана грохотом тележных колёс на тропинке и топотом ног в коридоре. В едовую ворвался Детинушка, громила огромного роста, с силой захлопнул за собой дверь и, метнувшись к ближайшему столу, приставил его к входу. Сила у Детинушки была дурная: скоро у двери оказался второй стол, а также табурет, с верещавшим на нем Касамом. Одновременно с этим в окно впрыгнул Крючок, сухонький мужичонка, своей сгорбленной спиной и впрямь напоминавший этот необходимый предмет ловли, и стал судорожно закрывать ставни. Когда все приготовления к осаде были закончены, оба, как по команде, привалились к баррикаде, окончательно придавив к ней варщика и задыхаясь, стали говорить. Но поскольку говорили они одновременно, понять их не было никакой возможности.

– С кем воюем? – не потерявший присутствия духа Лохмоть вырос за их спинами и чувствительно пнул Крючка в мягкое место. – Вам же было велено заглянуть в её повозку, – он ткнул пальцем в сторону эльмы.

–Мы заглянули, – пробасил Детинушка, старательно вдавливая в ножку стола крывшего его, на чем свет стоит Одноухого.

–Сначала немой не отдавал нам поводья… – вмешался Крючок, обладавший наоборот писклявым голоском,– а потом….

–А потом он заговорил, чем и перепугал вас до смерти, – усмехнулся Лохмоть.

– Нет, он молчал, – ответил Детинушка, чье чувство юмора явно хромало.

– Ладно, шутки в сторону, – посерьезнел Лохмоть, – от кого же вы тогда драпали?

–Иди и сам посмотри, если тебе надо! – огрызнулся Детинушка.

–Только запасные штаны не забудь, – вторил ему Крючок, – а то вон у Детинушки одни отрепки на заднице остались.

Действительно Детинушкины штаны сзади представляли собой кучу ленточек, по ошибке напяленных на его чресла. Лохмоть бросил быстрый взгляд в сторону эльмы.

–Что там у тебя, говори, ну…? – внутри доверенного тихонько закипал гнев.

–Тебе же сказали… сам Лохмоть, са – ам,– с легкой издевкой в голосе произнесла эльма и добавила, – ты ж у нас « наивысшего умения…».

Выхода не было. Лохмоть потихоньку, вдоль стены прокрался к окну и, осторожно приоткрыв один из ставней, сделал щелку буквально в палец толщиной, через которую выглянул во двор. Там было тихо. Светило потихоньку сдавало свои позиции, клонясь к закату. Небольшой ветерок шевелил многочисленные кусты колючего бранника, создававшего возле двора кашеварни подобие живой изгороди. А посреди двора как полноправный хозяин расположился грайс-дикий кот северных лесов. Размером с каррорского песчаного волка, покрытый густой шерстью серого окраса с беловатыми пятнами он смирно сидел, поводя торчащими ушами из стороны в сторону. Лохмоть раньше видел таких. Через пристани порой вывозили этих зверюг, отправляя их в дар барнам и властелинам в разные концы населённых земель. Однажды деревянная клетка с тварью рухнула с телеги, дверь сломалась, и грайс выбрался наружу. Он покалечил четверых сопровождавших клетку стражей своими зубами и когтями, а пятому просто разорвал горло, прежде чем сдох, утыканный арбалетными болтами и копьями. Так что как не кипятился доверенный, а Крючок с Детинушкой еще легко отделались. «– А Шкипер? – спохватился Лохмоть. – Этот – то куда подевался? Может корчиться где-нибудь в кустах, зажимая распоротый живот.… И немого не видно…да того, если зверюга и приласкала, всё одно не услышишь, и позвать-то на помощь не сможет…»

Решив увериться в своих догадках, доверенный потихоньку стал расширять обзор, потихоньку толкая ставень. Но Касам, давно махнувший рукой на своё хозяйство, ставни не смазывал, и раздавшийся скрип выдал Лохмотя с головой.

Грайса будто подбросили. Резко развернувшись в сторону окна, он с интересом уставился круглыми зелеными глазами с узкой щелочкой зрачков прямо в лицо доверенному. Лохмоть нервно сглотнул, – интерес в глазах кота показался ему явно кулинарным. Оттолкнувшись от окна, он быстрым движением руки захлопнул ставень и опустился на пол у стены.

–Что там? – шепотом спросил Касам, наконец-то сумевший покинуть свое место на баррикадах. Отпечаток ножки вырисовывался прямо по центру его лба и Лохмоть нервно рассмеялся. Он продолжал хохотать и, постепенно, его смех заразил всех, находящихся в комнате. Трелью заливался Грошик, вытирал слёзы похрюкивающий Касам, даже Детинушка с Крючком, будто забыв о страхолюдинке во дворе, выдавали пискляво-басовитую смесь. Эльма смотрела на них с легкой улыбкой, но глаза ее туманились каким-то далеким воспоминанием: она словно раньше видела такую же пеструю компанию и слышала такой же заливистый смех. Всё ещё смеясь, Лохмоть шутливо погрозил ей пальцем. Истерика потихоньку сходила на «нет», спохватившиеся бродяги у дверей опять налегли на груду мебели, а недоумевающий Грошик повторил вопрос, не могущего отдышаться Касама:

– Что там, барн Лохмоть? – задрав вверх любопытную мордочку, мальчуган потянулся к окну, но доверенный резко оттолкнул его в сторону.

–А это пусть она нам ответит, – Лохмоть кивнул в сторону эльмы. – Непроста наша гостья, ох непроста. И чую, хлебнем мы с ней ещё … по самые ноздри! Убери киску, а? – Лохмоть странно кривил рот, стараясь не смотреть эльме в глаза. – Ведь всё одно тебе ответ держать! Шкипер, поди, уже со стражами сюда дорогу держит, а во дворе зверюга твоя и немой в кровище – это, считай, тебе сразу дорога в острог, по всем законам!

–Фильт ранен? – охнул варщик.

–Надеюсь, – абсолютно серьёзно произнёс Лохмоть. – Надеюсь, что ранен, а не….

– Глупости, – фыркнула эльма,– Гарлин никого не тронет без моего приказа!

–Да, а это? – Лохмоть показал на тыльную часть Детинушки.

–Это защита,– спокойно парировала гостья, – грайс защищал доверенное ему имущество.

–Доверенное кем? – ехидно спросил Лохмоть.

–Мной.

–А оно твоё? – доверенный прищурил глаза, будто собираясь увидеть эльму насквозь.

Немного поколебавшись, гостья отвернула полу плаща и, пошарив там, протянула Лохмотю потускневший жетон. Прищурясь, Лохмоть внимательно посмотрел в лицо эльмы. Его лоб прочертила задумчивая складка, но доверенный всё же осторожно взял вещицу. Он даже не взглянул на неё, так и не отрывая взгляда от стоящей напротив странницы. Наконец, словно приняв важное решение, он бросил жетон под ноги пришлой.

–Этого нам только не хватало…, -Лохмоть весь собрался, как будто приготовился к броску и крикнул: – Крючок, Детинушка разбирайте завал, вымётывайтесь за дверь и крепко удерживайте её с той стороны. Я постараюсь уйти через окно. Пусть меня лучше загрызет эта зверюга, чем я отдамся в руки Вольного Охотника!

«Сивоусый Сом»

Все сидели за столами за исключением Грошика. Его выдворили сразу после того, как сумели утихомирить Детинушку, понявшего приказ Лохмотя буквально, в связи с чем, он быстро расшвырял по углам всё, наваленное у двери, включая и Крючка, ударившегося головой о стену. Теперь оба тихонько сидели в уголке, осторожно ощупывая абсолютно противоположные места, которые – как ворчливо заметил Лохмоть – похоже, выполняли у них одни и те же функции. Вдалеке погромыхивал гром, на Вечную Бель откуда-то из Заречья шла гроза. Грайс так и пребывал во дворе, правда теперь он растянулся под бранником, прячась от еще не скрывшегося светила. Нашёлся и Фильт, который просто прятался в скотнике за кучами мусора, а затем, осмелев, пробрался в дом через заднюю дверь. Не было только Шкипера, но тот, как подозревал Лохмоть, давно проложил себе курс подальше от кашеварни и сейчас отсиживался где-нибудь в укромном месте. В таком же укромном уголке под лестницей, прятался якобы выгнанный Грошик. Он во все глаза смотрел на эльму, которая из презираемого изгоя, в одночасье превратилась в очень занимательную, и очень опасную для Лохмотя с друзьями личность. Хозяйку свирепого грайса (на которого Грошику дозволили посмотреть в оконную щелку) и Вольного Охотника.

Вольные Охотники появились в Обители давно-еще при деде нынешнего регента. Это было время расцвета государства: Властитель подавил восстание племенного союза тайрон, длившееся ни один год и, тем самым, объединил южные области с землями Севера. Слава шла впереди его армий – многие племена и Роды сами вставали под правящую длань. На новых землях властитель делал упор на местную знать, чем вызвал тихое недовольство Верхних, рассчитывающих урвать кусок от прибыльных южных угодий. Советники постоянно клянчили для откупа, хоть какой – нибудь городишко, не говоря уж о громадах вроде Абелина и, в конце концов, Властителю это надоело. Многие Верхние расстались тогда – кто со своим положением, а кто и со свободой, остальные притихли, но ненадолго. В недрах столицы стал тлеть заговор, к недовольным советникам примкнули и некоторые воеводы, тоже считавшие себя обделёнными государем. В Новые земли осторожно направляли злыдней, в чьи задачи входило сеять страх и недовольство среди простого люда и пытаться переманить на сторону заговорщиков местных вильетов и их Верхних. Но не все засланные просто распускали слухи и звенели монетами возле колеблющихся. Были среди них и те, кто просто отправлялся туда резать, жечь и грабить, что тоже было на руку заговорщикам. В скором времени путешествие по дорогам, что соединяли север с югом, вновь превратилось в рискованное предприятие. Стала угасать торговля, доходы казны заметно упали и, в этот решающий момент, заговор лопнул как мыльный пузырь – предатели решили вовлечь на свои планы посланника Призрачного архипелага при дворе Властителя. Призрачник внимательно выслушал их, со многим согласился и даже пообещал помощь, после чего тайно направил к владыке своего слугу с полной выкладкой целей изменников и именами тех из них, о ком он успел узнать.

Несколько седмиц в столице калёным железом выжигали даже малейшие признаки крамолы, причём выжигали в буквальном смысле. Заговорщикам накладывали на лоб клеймо раскалённым железом, урезали языки и за бесценок продавали в неволю тем же самым призрачникам. Постепенно порядок был наведён, но оставались злыдни, окопавшиеся в Новых землях. Кто-то из них вёл жизнь обыкновенных разбойников, а кто-то успел пробраться в близкое окружение Верхних, а то и самих вильетов некоторых городов. И вот тут-то рубить с плеча Властитель не мог: не так давно назначенные местные градовладельцы не поняли бы свалившихся на них репрессий. Необходимо было действовать тонко, но при этом и решительно. На охрану дорог были отправлены регулярные войска, разогнавшие крупные шайки грабителей. Движение по Большаку и прилегающим путям и тропам было налажено на какое-то время, одновременно с этим и была создана тайная гильдия Вольных Охотников. Отбор туда вёлся жесточайший, но желающих вступить в неё было много. Неплохое жалование из личной казны Властителя и огромная власть, дающаяся её ратникам, привлекали в гильдию люд из разных народов и сословий. Однако после всех пройденных испытаний гильдией было отобрано лишь несколько десятков рекрутов. Ведь помимо неплохого владения различным оружием, призванные должны были уметь выследить злыдня, какое бы положение он не занимал в обществе. А для этого, порой, сила и ловкость были абсолютно не нужны – требовались ум и знания.