Текст книги "Герой не нашего времени. Эпизод II"

Автор книги: Дмитрий Полковников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Майя сердито топнула ногой. Никакого внимания. В этот миг она начала раскаиваться за грубую фразу. Да при чём тут он?! Сегодняшний день вывел её из себя.

Большевики опять неизвестно куда вывозят людей.

Над поляками давно перестали смеяться. Наоборот, жалели.

Частушку «Гоп, мои гречанки, все жиды[101]101
  По многим воспоминаниям, в Западной Белоруссии до присоединения слово «еврей» в обиходе редко когда употребляли.


[Закрыть] – начальники, белорусов мы в колхоз, а поляков на вывоз» давно не пели. Забирали всех по каким-то непонятным спискам. В чём они виноваты? А какая страшная картина на вокзале! Людей грузят в вагоны, а они плачут. Даже мужчины рыдают, как дети.

Ещё эти страшные слухи о неминуемой войне с немцами. В магазинах давно ничего не купить. Хорошо, Максим помогает продуктами. И слова «потом заплатите» Майя понимала: не хочет унижать.

О пенсии мама, как жена польского офицера, может забыть навсегда. Всем бывшим большевики их отменили особым указом. Хватит, попили крови у народа. Хорошо, что она может ещё поесть на кухне в ресторане.

Лишь в день, когда у Советов выборы, наступал праздник. В прицепном магазине устраивали распродажу по удивительно низким ценам, и повсюду звучала музыка.

Проклятое место. Проклятое время, где бесконечно умножается число несчастий.

Остатки гордости не позволяли подойти к капитану.

Да, выразилась резко, но хотелось, чтобы первый шаг к примирению сделал Максим. Он же мужчина! А ещё повторил те слова, сказанные ночью. Если мужчина лжёт, то женщина всегда чувствует. Или она совсем потеряла голову?

Жаль, лодочную базу, где прошло их первое настоящее свидание, заняла русская погранохрана. Говорят, на воскресном празднике будут катать всех желающих по реке. Но какие там маленькие катера!

Ожидание стало невыносимым. Нет, он определённо насмехается над ней. Так что же с ним?

Волнуясь, Майя подошла и посмотрела Ненашеву в глаза. Максим сейчас не здесь. Несколько минут назад ещё торопился и вновь неожиданно впал в какой-то ступор. Такое один раз уже было. Его постоянно что-то гнетёт. Как хотелось бы знать и, может, хоть в чём-то помочь!

Майя осторожно зашла сбоку и потрясла капитана за плечо, вспоминая прошлую реакцию. Приятно, конечно, когда тебя защищают. Но если вдобавок желают раздавить, то совсем не смешно. Впрочем, если мужчина слышит всё, что говорит женщина, значит, она не красавица.

Он очнулся.

– Извини, я, наверное, погорячилась, – с трудом выговорила девушка.

– Да нет, всё правильно. Мы чужие для вас. Как варвары, пришли и разрушили спокойную мирную жизнь, – грустно усмехнулся Ненашев, – а ещё отняли у тебя надежду. Всё правильно?

Чесновицкая изумлённо посмотрела на него:

– Да, это так. Только когда началась война, я поняла, как уютно было жить в нашей Варшаве. Потом нас предали, и та Польша погибла. Но почему вы забираете людей? В чём их вина?

– В том, что они хотят жить как раньше и не любят нашу власть.

«Ну, хотя бы честно», – подумала девушка. Так откровенно никто из русских не говорил.

Ненашев не кривил душой, зная, что такое война.

Жила-была девочка, о чём-то мечтала, верила в будущее. А потом пришли чужие люди, дом сожгли или выгнали хозяев на улицу, мечты испоганили, а будущее навсегда убили. Так в чём же она виновата? В том, что родилась в неудачное время?

– А разве такую власть можно любить? Ты хоть знаешь, как мы жили до вас и немцев?

– Хорошо знаю.

Капитан вспомнил фотографии. Польша ещё не раздавлена войной. Джентльмены и леди улыбаются друг другу. В магазинах изобилие еды и одежды. Шопинг в Германию. Везде галантная публика, молодые и не очень, но счастливые лица. В летних кафе ни одного свободного столика.

«Он был сторонником гуманных идей, он жил, не зная, что в мире есть столько ужасно одетых людей», – прозвучал в голове Панова знакомый мотив. И у него была своя прекрасная страна и очень правдивая история. То дело не только польское – понимать после эпохи перемен, в какое прекрасное время ты когда-то жил.

Майя посмотрела на Максима. Первый парень, с которым даже поругаться нормально нельзя.

Но то, что ответит капитан, важнее её жизни. Тому, что Россия всегда унижала Польшу, учили в школе, а отец лишь смеялся над учебниками. Почему он не гнушался служить великой империи? Да не захвати Советы власть, ещё неизвестно, где бы жила их семья – в Киеве, Москве или в том, бывшем блистательном Санкт-Петербурге. Даже офицерам с польским происхождением империя всегда гарантировала карьеру[102]102
  Как пример: в 1841 г. в Варшаве был торжественно открыт монумент в честь погибших польских офицеров, не нарушивших своей верноподданнической клятвы русскому государю. По повелению Николая I надпись на монументе гласила: «Полякам, погибшим в 1830 году за верность своему Монарху». Снесён в 1917 г.


[Закрыть].

– А где тогда теперь моя страна?

Саша, глядя в её наполненные слезами глаза, сразу вспомнил счастливые лица девушек-повстанцев, идущих на смерть ради родины-Польши в том безумном и бессмысленном восстании. Но люди там сражались по-настоящему, и даже дети умирали за свою страну.

– Она в тебе самой. Не забывай про неё никогда.

– Ты что, знаешь всё на свете?

– Я так однажды свою страну потерял. И себя тоже.

– Так как ты тогда можешь им служить?

Девушка запнулась, вспоминая их первую встречу. Она тоже служит тем, кого ненавидит. И какое теперь может быть утешение в гордости, если миром всегда правят обстоятельства? Ты потихоньку привыкаешь к неверному выбору, надеясь, что завтра обязательно взойдёт знакомое с детства солнце и тебя к завтраку обязательно разбудит мама. Но не бежать же к немцам, они убили папу.

Капитан задумчиво потёр рукой подбородок. Для него-то всё решено, но как вопрос похож на сомнения общечеловека: стоит ли беззаветно отдавать жизнь за родину, какой бы она ни была? Стоит! Иначе останешься без неё или, того хуже, начнёшь жить в «привычной среде обитания»[103]103
  Вопрос проворовавшемуся министру финансов правительства Московской области А. Кузнецову, заданный в Париже: «Скучаете ли вы по России?». Ответ: «Да, мне не хватает привычной среды обитания».


[Закрыть].

– Большевикам? – усмехнулся Максим и покачал головой. – Я служу только стране. И давай прекратим ненужный разговор. Скоро всё изменится.

– Что, и Польша возродится? – Ой, как язвительно прозвучал её вопрос.

– Да, но не сразу, и не Речь Посполитая от можа до можа. О ней начнут грустить лишь безумцы.

Чесновицкая в изумлении опустилась рядом с ним.

– Значит, я права. Ты не тот, за кого себя выдаешь!

– Ну, скажем так, я ещё и готовлю, – усмехнулся Максим, подбирая подходящую фразу. – А мы завтра идём в Дом Красной армии, где будут и москвичи. Как бы мягче и деликатнее выразиться… Они там начнут разогреваться перед концертом.

Майя понимающе улыбнулась. Банкеты богемы для неё не новость. Но чтобы так обстояли дела и у русских? Поймав её взгляд, капитан фыркнул, но не обидно, зная, что давно с этим делом знаком.

– Как меня туда пустят? – Попасть в красивый дом, что недалеко от вокзала, с её происхождением – проблема неразрешимая. Туда пускают командиров Красной армии, офицеров вермахта и советских работников. Ну и особ женского пола – жён, или кого благородные доны соблаговолят с собой пригласить. – Ты пойдёшь со мной?

Ненашев хотел развести руками, мол, куда он денется с подводной лодки, но опомнился:

– Сначала скажи, ты твёрдо решила покинуть Брест?

– Разве ты сможешь мне помочь? В Германию меня не пустят, да и я не хочу их видеть. Меня не пустят и через старую границу.

– Слишком много вопросов, а решение одно. Или да, или нет.

– Да. Но ты мне не жених. Даже если об этом грезит мама.

– Поздно! – Ненашев показал ей новенький паспорт. Ох, как улыбался Елизаров. Мол, ты теперь у меня в долгу и даже на крючке.

«Вот он какой! – Майя скрестила руки на груди. – Все за меня решил! Надо дать ему пощечину, резко встать и уйти. Но это единственный способ покинуть Брест в пассажирском, а не в товарном вагоне».

– Почему это для тебя так важно?

– Не будем говорить обо мне, хорошо?

– Я должна уехать одна?

– Нет, вместе с мамой. Завтра.

– А ты?

– Я остаюсь. Если предложение тебя смущает, отдай мне паспорт. Его надо сжечь, иначе подставим хорошего человека. – Панов поймал себя на том, что ни капли не фальшивит. Он даёт ей билет в будущее.

– Неужели тебя зацепило? С такими словами здесь ловить нечего.

– Да, зацепило! Не согласишься, тебя вывезут в теплушке. Поселение лучше, чем смерть. Чёрт, что можно будет назвать правильным решением?

– Ты не оставил мне выбора. Но на что мы будем жить? И если это предложение, зачем так спешить?

Уф! Уже нормально. Вариант «я подарю тебе эту звезду» с умной девушкой не катит.

– Денежный аттестат едет вместе с тобой. Мне он тут не нужен. Ордер на комнату тоже. Хоть какой город, но далеко от границы. Только в дороге не пугайся и не обзывай русских варварами. Билеты до Москвы. Вас там встретят, но чтобы помогли, надо говорить только правду. Хорошо? – Максим взял девушку за плечи и немного потряс.

– Да. – Майя не представляла, что свадьба может быть именно такой. Заочной. Без романтики. Где её белое платье, кольца, цветы и гости? Она никогда не хотела быть чьей-то девушкой и вдруг сразу стала женой. На глаза навернулись слёзы, руки безвольно опустились.

Но нет, она не сломалась. Панна внимательно посмотрела на Ненашева и, как обычно, прикоснулась к волосам. Максим перевёл дух. Критическая точка пройдена, и капитан подал ей небольшую коробочку.

«Хоть что-то». Чесновицкая немного успокоилась.

– Завтра будет слишком поздно. Остальное обещаю потом.

Да, странная штука жизнь: вместо удара по лицу ты получаешь поцелуй.

– Почему завтра уже поздно?

– Потому что я знаю всё наперёд. Мне можно верить. Ну, я пошёл. Скоро твоя мама вернётся. Сможешь по-женски ей всё объяснить? Я и так чуть не сошел с ума.

Максиму неожиданно захотелось уйти и не причинять ей боль.

«Почему он убегает, боится остаться?» Слёзы почти сразу высохли.

Майя раздраженно посмотрела на разложенное перед русским оружие. Похожий пистолет перед войной выдали отцу. И как Максим в своей решимости похож на него! Она не заметила, что первый раз поставила кого-то вровень с отцом.

Так вот почему он торопится! Представлять, как Ненашев лихо рубит головы немцам, она давно не могла. Хватило тех картинок на плакатах в Варшаве. Иллюзии исчезли в прошлый раз. Он, как и отец, хочет отправить её подальше от границы. Будто именно её Гитлер гонит на восток.

«Навстречу восходящему солнцу, – подумалось ей. – Нет, я не хочу больше никого терять».

Сердце защемило, но она взяла себя в руки и постаралась улыбнуться. Каким-то чудом ей это удалось.

– Ты встретишь бошей прямо здесь?

– Давай не будем рыдать, плакать или стонать. Это мои люди и мой батальон.

– Тогда если ты теперь мой муж, то будь ласков хотя бы погулять со мной на свадьбе. Или ты собираешься поберечь силы? Так что прошу пана!

Одинокий рыцарь, вышедший со своим отрядом биться против огромного дракона. Но в глазах Максима не было одержимости, лишь холодный расчёт. Он обязательно выживет или, по крайней мере, знает, как это сделать.

Чесновицкая, впрочем, теперь уже Ненашева, постепенно успокоилась.

В ответ её капитан шутливо, двумя пальцами отдал честь. Хорошо, что так закончилось. Повиснет на шее женщина – и сразу легче. Всё же есть в этом времени что-то прекрасное. Во всяком случае, эта девушка первой протянула ему руку ладонью вниз.

Глава 26,
или «Новенький кубик блестит на петлице»

21 июня 1941 года, суббота.

До войны 20 часов 15 минут

Утром Максима окончательно разбудило щебетание птиц. Погода стояла тёплая, солнечная, безоблачная и безветренная.

Капитан Ненашев застегнул последнюю пуговицу на гимнастерке. С сожалением посмотрел на девушку, посапывающую на хрустящей простыне, на минуту задержав взгляд на её выступающих грудях и впалом животе. Улыбнулся. Доставлю ей ещё одно удовольствие, оставлю одну, пусть напоследок сладко выспится.

Та, будто слыша мысли мужа, так в истоме изогнулась, что Максиму пришлось несколько минут восстанавливать дыхание. «Ну, мы ночью и раскочегарились! Чуть кровать не сломали».

Наваждение исчезло окончательно, когда подруга выполнила такой поворот на кровати, что бóльшая часть одеяла накрыла её. Теперь она лежала, уткнувшись носом в подушку Максима, обхватив её руками и прижав к себе, будто желая вобрать в себя весь оставшийся после него запах, растворить его в себе. Её спящее лицо излучало покой и абсолютное довольство жизнью.

Панов вздохнул: ему пора, война у него начнётся немного раньше.

Тёща встала спозаранку и успела оторвать лист на календаре, где в стихах «За честь, за свободу» шагали куда-то в 21 июня красноармейцы[104]104
  Сомкнём же плотнее ряды боевые, / За честь, за свободу – вперёд! / Над нами алеют знамена родные, / Нас доблестный Сталин ведёт!» (стихи Якуба Колоса).


[Закрыть]. И обретённым родственникам предстояла дорога, вот почему Максим быстро уехал в батальон, не желая присутствовать при женских сборах.

Палаточный лагерь встретил капитана тишиной. Даже главный утренний злодей – чёрный раструб-репродуктор – молчал, обесточенный накануне. Отдых, спокойствие и благодать.

Умаялись люди за последние дни. Ещё вчера они лихорадочно расставляли пушки, буквально чувствуя, как над ними нависает зловещая чёрная туча. Справились к девяти вечера, но в одном из дотов до сих пор работает на износ бригада оружейников, обещая дополнительно впихнуть-таки одну пушку внутрь артиллерийского полукапонира.

Подъём сегодня на три часа позже обычного – пусть наконец выспятся, а часов в десять подтянутся на завтрак. Потом – баня. В два часа обед, куда пойдут все заначки из местных деликатесов. Дальше можно бездельничать или до десяти вечера отправиться в увольнение.

Как компенсация за испорченный вечер, приедет кинопередвижка. Фильм обещан не новый, но давно любимый, жаль, редко попадавший в последние два года на экран. По просьбе комбата замполит ездил в политотдел и всеми правдами и неправдами долго выбивал коробки с кинолентой из каких-то закрытых фондов. Слухи, что именно покажут, дошли и до пограничников, решивших обязательно прийти на картину.

Панов сознательно ослабил пружину. Пусть и на короткое время, заранее зная, что бойцы батальона уже записали субботу как самый неудачный день. Ни для кого не секрет – завтра первый официальный выходной у многих в Брестском гарнизоне. Неудачники, отправленные на показные учения, не в счёт. Так почему, товарищ капитан, не разрешить погулять своим бойцам в городе до двух-трёх часов ночи?

Ненашев аккуратным шепотком по «солдатскому телеграфу» пояснил, «почему» и что сам не виноват.

Какая несправедливость! Проверку они сдали на «отлично», но по чьей-то злой прихоти в эту ночь вновь придётся хватать оружие, каски, противогазы и сломя голову нестись в давно опостылевший каждому дот.

Приняв короткий рапорт, что «ничего не случилось, не произошло», Ненашев полез в «скворечник», шугнул наблюдателя и развернул артиллерийскую стереотрубу. Этим утром немецкий берег Максима уже не интересовал, больше хотелось видеть движение на двух дорогах, идущих из Бреста на юг, в сторону полигона.

Спустя десять минут началось! На шоссе стала клубиться пыль, поднятая колёсами бронемашин и гусеницами танков. Максим насчитал до двух рот Т-26, а потом сбился, дорогу окончательно закрыла бело-серая завеса. А из ворот крепости вместо трёх стрелковых батальонов вышло четыре. Половина бойцов с винтовками СВТ и пулемёты тащат ДС-39, а не «Максимы».

Дальше на конной и машинной тяге на полигон проследовала полковая и дивизионная артиллерия. Как-то многовато в сравнении с прошлым разом, не менее трёх-четырёх батарей.

Панов не сомневался, на учение вышли самые опытные и грамотные бойцы. Вся техника исправна. Где-то что-то заранее подкрутили, смазали или просто закрасили.

Нельзя ударить в грязь лицом перед армией, армии – перед округом, а округу – перед могучим Наркоматом обороны. Люди будут суетиться весь день, пока не лягут в сумерках спать в палатках.

– Товарищ капитан, вас к телефону.

Кто это ещё? Максим спустился вниз.

– Доброе утро, Ненашев, – послышался радостный и возбуждённый голос кадровика.

– Кому как. Здравствуй.

– Нет, товарищ майор, оно доброе именно для тебя. Командарм подписал представление.

– Какое представление? – Комбат оторопел.

– Ещё неделю назад отправил. Генерал и Реута распорядились. Но помни, первый поздравил тебя именно я!

– С меня причитается. – Максим невольно улыбнулся.

– Приятно иметь с тобой дело. Ну, пока!

Ненашев хмыкнул, прикидывая, сколько ему при таких темпах до маршала. Подсчёт обнадёжил. Впрочем, генерал-майор Пазырев всегда был щедр на награды[105]105
  Так характеризует своего начальника Палий П. Н. в книге «Записки пленного офицера» (militera.lib.ru).


[Закрыть].

– Поздравляю, товарищ майор!

– Тихо! Людей разбудишь! Но спасибо!

– Служу трудовому народу!

«Ой подхалим!» – начал расплываться в улыбке Максим и сразу зло осёкся. Мать моя армия! Сейчас посмотрим, кто из предков точно так же, как потомки, свято хранит военную тайну, сидя на коммутаторе.

Дав могучего заслуженного леща заметно погрустневшему связисту, Панов ещё быстрее засобирался в город. Аккуратно сунул в командирскую сумку два запечатанных сургучными печатями пакета, закинул за плечо вещевой мешок и прихватил чемодан, едва не оторвав от него ручку.

Остановившись у палатки дежурного, комбат демонстративно сдал ТТ. Если есть приказ по гарнизону – его надо выполнять. Штатная пушка останется в батальоне. Ему же сунул пачку незаполненных, но заранее подписанных увольнительных для красноармейцев.

Дежурный лейтенант не задумывался, куда едет комбат. Верно, решил отвезти вещи подруге, не вечно же жить в лагере. Большинство командиров, кто не устроился жить в домах комсостава, снимали квартиры в городе и его окрестностях. Так комфортнее.

Шум разрезаемой катером воды под монотонный звук мотора навевал сонливость и лень. Будто и не существовало никогда немцев, недавно несущихся, как по большой нужде, в прибрежные кусты, чтобы блестеть оттуда оптикой. Не каждый поворот реки просматривался с наблюдательных вышек, а им очень хотелось знать, что делают на Буге эти большевики[106]106
  21.06.1941 г. такая рекогносцировка действительно состоялась. См. воспоминания Г. Ф. Кузьмина, тогда лейтенанта Пинской военной флотилии, приведённые в статье К. Б. Стрельбицкого «Июнь 1941-го: Моряки в обороне Бреста» // Морской сборник. 2011. № 6.


[Закрыть]. Они не знали, что Пинская военная флотилия сейчас выполняет на реке гидрографические работы, осваивая незнакомый фарватер.

Лейтенант Кузин, помня обычную реакцию немцев, искренне недоумевал, а сидевший рядом пограничник почему-то расслабленно щурился на солнце, высматривая что-то особенное на советском берегу.

Елизаров проверял маскировку. Пограничники рыли окопы ночью, тайком, в мешках унося землю, выдвигая к реке наряды с пулемётами ДП. Если что, они, как боевое охранение, встретят там врага.

А ещё Михаил не решался начать разговор с незнакомым человеком. Если моряк лейтенант Кузин так нужен Ненашеву, то пусть комбат сам с ним общается.

Утро для пограничника тоже началось интересно. Зам по разведке стал начальником погранотряда. Правда, временным, до возвращения майора Ковалёва. Так решил высокий гость из Москвы, а Баданов не возражал.

Катер дополз почти до Бреста, когда командарм Коборков начал подниматься на Тереспольскую башню. Он уже побывал на полигоне, осмотрел войска, проверил, как идёт подготовка к учению, и, разругавшись вдрызг с комдивом Азаренко, поехал в крепость.

Тревожно было как-то на душе. Непонятное беспокойство почему-то усиливалось с каждой минутой. Тогда он решил сам осмотреть немецкий берег, узнать, есть ли правда в этих слухах.

Вот и второй этаж, где живут командирские семьи. Успели-таки предупредить, все попрятались, не желая попасть на глаза генерала. Только совсем молоденькая девушка с сильно выпирающим животом встретила его на лестнице и в панике убежала в комнату. Дверной крючок лязгнул, как затвор винтовки, затем послышался тихий и пронзительный плач.

Коборков изумлённо оглянулся, кроме него никого нет. Те, кто сопровождал его, отстали. Почему она испугалась? Что такого страшного в нём увидела? Раздражение усилилось настолько, что перешло в ярость. Некрасивая малолетняя дура с психозом перед первыми родами!

Учащенно дыша, генерал миновал ярус с водонапорными баками и наконец вышел на смотровую площадку башни Тереспольских ворот. Часть нагнавших его людей стремительно посыпалось обратно вниз, не желая попасть под горячую руку.

Командарм, несколько раз приложив бинокль к глазам, постепенно успокоился и облегчённо выдохнул. Далее последовал язвительный вопрос:

– Ну и где тут ваши готовые напасть немцы?

Командир 28-го стрелкового корпуса Попов лишь сокрушенно развёл руками. Странно, но сегодня суетились лишь на советском берегу. На стройке, где возводили очередной дот, шумно разгружали очередную машину с цементом. А граница излучала спокойствие и какую-то умиротворённость.

Рядом с башней не спеша течёт вода. Куда-то медленно по реке шлёпает катер. На другом берегу, среди деревьев, мелькнул пограничный патруль немцев, спокойно переставляющий ноги по давно протоптанной тропинке. Командарм машинально отметил, как немцы сентиментальны: один из солдат плёл на ходу венок из ромашек, часто примеривая его себе на голову.

Смущала лишь одна деталь. Высокий зелёный забор[107]107
  Забор предназначен для маскировки выхода на позиции частей 45-й ПД вермахта с юго-запада от цитадели. Подробности см.: Алиев Р. Штурм Брестской крепости. М.: Эксмо; Яуза, 2012.


[Закрыть], пару дней назад неожиданно возведённый сапёрами вермахта в белых рабочих мундирах. Но и там ничего подозрительного он не увидел.

У Коборкова гора упала с плеч, он свободно вздохнул и сердито высказал комкору:

– Думать вам всем надо лучше и соображать! Неужели непонятно, что у Азаренко и Шатко откровенная немцебоязнь? Будешь и дальше ходить у них на поводу, сам прослывёшь паникёром!

Попов вздохнул, не зная, что сказать в ответ или как возразить. За последние дни его отношения с комдивами испортились окончательно. Мало того, особые отделы дивизий вдруг начали постоянно бомбардировать штаб корпуса депешами, требуя вывести полки в летние лагеря, пусть даже за внешними валами крепости.

Тайный визит «немца-антифашиста» не прошёл даром. Особые отделы дивизий начали получать информацию от пограничников напрямую, а не из спущенной сверху сводки. Пусть неофициально, зато мгновенно и без обязательного искажения текста после прохождения ряда инстанций.

– Случись что, из цитадели быстро не выйти, – в оправдание пробормотал комкор.

– Какое к чёрту «случись что»?! Ты что, не видишь, как долго провоцировали нас немцы, а теперь успокоились?! Да и сам должен знать: без приказа Генштаба двигать дивизии на границе даже на метр нельзя!

Коборков всегда, до последней буквы выполнял любой приказ, чем и сделал карьеру. Отступить от этих принципов он не мог, имея к тому же чёткое и ясное указание – избегать любых действий, провоцирующих немцев.

Но Азаренко! Что делать с ним?!

Командарму ещё пару дней назад доложили, что вместо образцовых парков, где аккуратными рядами недавно стояла техника, теперь пустота. Нет, ничего из крепости не вывели, не нарушив приказа. Пушки, миномёты и бронемашины распихали по укромным местам, основательно замаскировав. На гневный вопрос, как на это посмотрит комиссия из округа, Азаренко невозмутимо пожал плечами. Поступила же директива Генштаба о маскировке, так к чему несправедливые упрёки?[108]108
  См. Приказ о маскировке аэродромов, войсковых частей и важных военных объектов округов № 0042 от 19 июня 1941 г. // Русский архив: Великая Отечественная: Приказы НКО СССР. Т. 13. М.: ТЕРРА, 1994.


[Закрыть]

– Вы слишком поторопились её выполнить! Забыли, что в воскресенье смотр?! Что будет, если комиссия из округа нагрянет к вам?

– Если вы против указаний из Москвы, то дайте мне приказ, но не на словах, а на бумаге!

– Значит, вас не беспокоит, что мы можем провалить проверку?!

– Меня больше беспокоит ваше беспечное настроение! Неужели не ясно – немцы могут начать в любой момент?

Коборков ничего не мог предпринять. Чтобы отстранить Азаренко от командования, нет оснований. Если не считать эту фразу про нападение.

– И что же, по-вашему, я должен делать?

– Вывести дивизии в летние лагеря за валы крепости.

– Вы не мальчик и знаете, что это может разрешить только Генштаб! А там наверняка обстановку не только знают, но и видят сверху всё гораздо лучше. И умерьте пыл. Как бы чего не случилось при таких настроениях.

Азаренко замолчал. Тому были примеры.

– И с дополнительными выходами из крепости ничего не выйдет. – Коборков думал, что уже успокоил комдива. – Мы это недавно обсуждали. Пробить крепостные стены – полдела. Ещё надо построить мосты через каналы и крепостные рвы. Но у нас нет свободного сапёрного батальона, а снять что-то со строительства укрепрайона мне никто даст[109]109
  Те же аргументы он привёл Л. М. Сандалову. См.: Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1961.


[Закрыть].

Комдив вновь зло посмотрел на генерал-майора. Нет, командующей 4-й армией его не убедил!

– В отличие от вас я знаю, что такое современная война!

Лицо Коборкова залилось краской. Зачем попрекать его тем, что он не участвовал в боях с белофиннами! Это верх наглости!

– Вы плохо читали заявление ТАСС от 13 июня. Нападения Германии не будет! Скажу по секрету, наши дипломаты договорились с немцами смягчить обстановку и отвести пехоту с двух сторон в тыл на пятьдесят километров.

«Комдива это должно остудить, – похвалил себя за выдумку Коборков. – Что-то часто рядом с Бугом люди стали сходить с ума. Узнать бы, кто на самом деле воду мутит».

«Да он же врёт!» – упёр в него гневный взгляд Азаренко.

«Ну что же, – подумал командарм, – тогда поступим, как поступал в подобных случаях командующий округом. В конце концов, тут армия, а не дешёвый балаган!»

– Вашу мать! Один нашёлся такой умный! Думаешь, будет война? Никакой войны не будет! Не прекратите разговорчики, построю дивизию и тебя впереди да прогоню строем до Минска и обратно! Идите, готовьтесь к показным учениям и приведите парки с техникой в порядок, стыдно будет перед округом!

Словно соглашаясь с ним, на германской стороне приветливо махнули рукой: наблюдатели заметили на башне советского генерала. Коборков сразу очнулся и взглянул на циферблат.

Задержался дольше планируемых пятнадцати минут, а его время расписано вперёд больше чем на неделю. Коборков работал, крутился, решая одновременно сотни дел и не доверяя никому. Любая мелочь требовала его личного участия.

Он понимал, что это неправильно. Но штаб во главе с этим Санталовым просто погряз во фрондёрстве. Жаль, не получается быстро сменить старую команду, всюду поставить своих людей.

Если бы спустя час на восточном берегу на минуту утихла стройка, то люди, может, и услышали бы далёкий гул моторов. Моторизированные и танковые части немцев получили сигнал «Дортмунд», означавший, что кампания начнётся, как и запланировано, 22 июня, и начали выходить на исходные рубежи для атаки русских позиций[110]110
  «21 июня 1941 года. 13.00–17.00 Немецкие танковые соединения получают приказ о выдвижении к границе на исходные позиции для наступления на СССР». См.: Драбкин А., Исаев А. 22 июня. Чёрный день календаря. М.: Яуза; Эксмо, 2008.


[Закрыть].

Эрих Кон завершал совещание офицеров разведбатальона[111]111
  Эпизод написан по мотивам кадров любительской кинохроники 23-й ПД вермахта.


[Закрыть].

Приказ о начале операции привёз курьер из штаба дивизии, и они вместе с семьёй, временно выселенной из будущей прифронтовой зоны, собрались на лужайке, соседствующей с яблоневым садом и добротным домом какого-то хозяйственного поляка.

Офицеры в серо-голубой форме уютно устроились в разнокалиберных деревянных креслах, собранных по всей деревне, прячась от солнца в тени деревьев. Естественно, самое мягкое и глубокое сиденье приберегли для командира.

Перед началом чуть подурачились, не переходя рамки разумного. Впрочем, солдат рядом нет, а денщики и водители удалены на такое расстояние, где не могут ничего подслушать.

Они дружески погоняли мяч, потолкались, похлопали друг друга по плечу. Достали из хозяйской клетки полуголодного кролика и подразнили им овчарку начальника штаба. Под хохот они смотрели, как кролик, спасая свою жизнь, метался из стороны в сторону, пока, к общему разочарованию, не стукнул лапой по носу собаки и, пока та приходила в себя, успел забиться в какую-то норку.

– Итак, начнём. – И гауптман представил инструктора из отдела пропаганды.

– Господа, окончательной и полной ориентировки по поведению германских войск в Советском Союзе в настоящий момент нет[112]112
  См. Директиву начальника штаба ОКВ Германии «По вопросам пропаганды в период нападения на Советский Союз» от 6 июня 1941 г. // Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы. Т. 2. М.: Наука, 1973.


[Закрыть].

Во втором ряду кто-то многозначительно присвистнул: надо же, во время Французской кампании было иначе. Далеко не безразлично, с каким настроением их встретит население очередной страны, где вермахту обязательно вновь предстоит блеснуть победами.

– Не надо скепсиса. Я сообщу вам основные указания, которые могут быть дополнены. Всё решает командование, – недовольно проворчал лектор и углубился в белый лист с грифом «секретно». – «Первое: следует разъяснить солдатам и местному населению, что противником Германии является исключительно еврейско-большевистское советское правительство со всеми подчинёнными ему сотрудниками и коммунистическая партия, предпринимающая усилия, чтобы добиться мировой революции. Второе: по отношению к своему населению Советы проводят политику неограниченного насилия. Ссылаясь на этот факт, надо подчёркивать, что вермахт пришёл в страну не как враг, а как освободитель. Но все факты сопротивления со стороны небольшевистских элементов не должны оставаться безнаказанными. Третье: мы по всей строгости законов военного времени будем карать шпионов, диверсантов и тех лиц, кто нанесёт ущерб германским войскам. – Офицер пропаганды подождал, пока все запишут слова документа, „по поручению” подписанные начальником оперативного управления ОКВ. – Господа, а теперь уберите ручки и блокноты. Фюрер желает расчленить Советский Союз на отдельные государства, но ничто не должно преждевременно привести население к подобной мысли. Надо избегать выражений „Россия”, „русские”, „русские вооружённые силы”, меняя их на слова, показывающие нашу борьбу только против большевизма: „Советский Союз”, „народы Советского Союза” и „Красная армия”». Это всё, и, как видите, господа, я как всегда краток.

– Так что станет в будущем с этими зверями?

– Примерно так: Советский Союз, как государство, подлежит ликвидации. Часть территории включат в рейх, на остальной будут созданы дружественные для цивилизованного мира государства: Белоруссия, Украина и Кавказия. Русские будут оттеснены за Урал. Есть ещё вопросы? Нет? Тогда я вас покидаю.

Теперь пришла пора Кону оглашать доведённые до него инструкции.

– «…Большевистский солдат потерял право на обращение с ним, как с истинным солдатом, по Женевскому соглашению. Он не будет воевать по-рыцарски и сразу готов убивать наших товарищей в спину», – закончил читать инструкцию гауптман.

– Беккер, что вы морщитесь?

– Может, объясните прямо и без метафор?

– Выражайтесь подробнее, – улыбнулся Эрих.

– Господин гауптман, – ехидно продолжил доктор-ветеринар, заставший ещё Первую мировую войну, – вот была у нас раньше книжечка «Преступления русских войск»[113]113
  «Greueltaten russischer Truppen gegen deutsche Zivil-personen und deutsche Kriegsgefangene». Немецкий сборник, выпущенный в марте 1915 г. См. в блоге Андрея Резяпкина.


[Закрыть], так там слова на любой кровожадный вкус – «изнасилования», «грабежи», «живые щиты из немецких пленных». Выражались бы просто: большевикам сдаваться нам ни к чему.

– Да, именно так, – улыбнулся гауптман, – надо разъяснить солдатам, что этот противник состоит не из людей, а сплошь из животных и извергов. Вермахт выполняет долг перед Германией, предупреждая вторжение варваров с востока. Но требую избегать эксцессов без приказа. Насилие и другой ненужный садизм будут наказываться.

– А после боя?

– Как обычно, господа. Мне странно слышать подобный вопрос от вас. Ничто не помешает солдатам потратить избыток ярости на врагов в случае их сопротивления. А тех, кто выживет, пусть отправят в лагерь. Однако русских офицеров чином от капитана и выше предварительно надо допросить.

– Даже евреев комиссаров?

– Да, если имеет высокий чин или сдался без боя. Можете даже отправить их в тыл, всё равно селекцию в пересыльном лагере они не переживут. А против зачинщиков азиатских методов борьбы, оказывающих сопротивление, действуйте незамедлительно и без рассуждений!