Текст книги "Форс-мажор"

Автор книги: Дмитрий Новоселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Звони ему постоянно, – не теряя энтузиазма, сказал он. – Ты сейчас куда?

– В офис.

Серега достал из кармана портмоне, порылся в нем, поднял голову:

– Твоя доверенность у меня с собой, давай поменяемся машинами. Москвич загружен под завязку пивом, ты потихоньку на нем до своей фирмы доедешь, а мне быстренько порысачить надо. Кое-что предпринять.

– Мне в половине восьмого нужно быть около оперного театра, в своей машине. Меня по ней должны узнать.

– В семь я тебе ее пригоню.

Мы поменялись ключами.

– Я слышал, что Симоха – мастер спорта по боксу? – спросил я перед тем, как сесть в машину.

– Кандидат.

– А ты где драться научился?

– На улице.

– Как это?

– В начале вдвоем бьешь одного слабого, потом вдвоем мочишь двоих слабых, потом метелишь вдвоем одного сильного, потом двоих сильных. Закалившись таким образом в боях, начинаешь действовать в одиночку. И опять, начинаешь с одного слабого, и так далее, пока один не навешаешь двоим сильным. Опыт, брат, великая вещь.

– Ну и как? Симоха сильный или слабый?

– Симоха сильный, но он был один, – грустно улыбнулся Серега. – Ты послушай, что там у нас записалось, да перепиши на диск.

Мы разъехались.

Состояние, которое я испытывал по дороге в офис, бывает при автомобильной аварии, когда едешь, радуешься жизни, все у тебя отлично, и вдруг хлопок, удар, и сразу все плохо, и ничего назад уже не вернешь. И ты стоишь, чешешь в затылке, орешь на нарушителя или сам выслушиваешь претензии и думаешь, как было бы все хорошо, если бы ты поехал другой дорогой или переждал на светофоре. Невольно вспоминаются досужие рассуждения, в которые ты никогда не верил, о черных и белых полосах в жизни и о лавинообразном приходе неприятностей. Действительность, как разорванная на груди рубаха, обнажает всю немощность и мимолетность нашего благополучия, которое казалось таким рельефным и незыблемым. Как бы мне сейчас не помешал старик Хоттабыч или хотя бы Шурик с его машиной времени.

В проем железных ворот я въехал вслед за белоснежным «Лексусом» Ефимова. Интересно, как при такой грязи он умудряется сохранять машину почти в идеальной чистоте?

– Слышь, Коль, – улыбнулся Виктор при пожатии. – Не солидно директору большой фирмы ездить на такой машине.

– Да, ладно уж, мы как-нибудь по-босяцки, – я был рад его видеть. Он с такой легкостью относился к жизни, что его улыбка могла заразить оптимизмом самого конченого брюзгу. Немного радости мне бы сейчас совсем не помешало.

Пока мы поднимались по лестнице, он успел рассказать два анекдота, тупых и пошлых, но по настоящему смешных, так что я пошел на поправку, и когда мы вошли в офис, гримаса на моем лице уже отдаленно напоминала улыбку, лишь руки слегка дрожали.

– У тебя физиономия не в порядке, – насмешливо сказал Ефимов, когда мы зашли за ширму.

– Что такое? Сопли на щеках засохли или испачкался где?

– Озабоченная она у тебя какая-то.

– Да, уж, есть проблемы.

– Здесь?

– Нет, в рознице, в моем деле.

– Расскажи, может, помогу.

– Спасибо, Вить, не сможешь.

– А здесь как дела?

– Пока вникаю. Намечается кое-какой дефицит денег, а в целом, думаю, все будет в порядке.

– Я что зашел, – Ефимов крутил в руке карандаш, который взял с моего стола. – Мне водочка нужна, и рябина на коньяке. У тебя как, склады полные?

– Товар есть. Ты с отсрочкой работал?

– Да, вначале забирал из расчета на месяц торговли, потом постепенно рассчитывался.

– Без проблем. Только сейчас лучше будем работать маленькими партиями. Взял, продал, рассчитался, снова взял, – я еще вчера принял решение, что с отсрочкой платежей надо постепенно завязывать. – Ожидается повышение спроса на водку, поэтому нет смысла хранить ее в твоем магазине.

Ефимов с удивлением посмотрел на меня.

– А ты становишься хозяином, – сказал он, поправив очки. В голосе слышалась досада. – Ну ладно, мне все равно.

– По-моему, рябиновой настойки у нас сейчас нет.

– Зря. Ты отнесись к этому напитку посерьезней. Восьмое марта показало его высокую ликвидность.

Я написал на перекидном календаре на понедельник слово «рябина».

– Боишься забыть? Игорь никогда ничего не записывал, опасался налоговой инспекции, стукачей и конкурентов.

– Моя память оставляет желать лучшего, а я серьезно отношусь к советам умных людей.

– Говорят, ты что-то вспомнил из того вечера, когда убили Игоря? – осторожно спросил Ефимов.

– Кто говорит? – удивился я.

– Не помню, краем уха слышал, что ты даешь какие-то новые показания.

– То, что я вспомнил, вряд ли поможет.

Я видел, что Ефиму ужасно хочется поподробнее порасспросить меня об обстоятельствах того вечера, но он почему-то не решался, а мне не хотелось трепаться.

– Ладно, удачи, – попрощался Виктор. – Пойду к Алле, обычно она мной занималась. Если что, звони. Знаешь мой сотовый?

– Откуда?

– Вот, – он положил на стол визитку. – Ну, пока – пока.

На столе, поверх папок, которыми я занимался утром, лежал пропуск в банк с моей кривой физиономией и две платежки, каждая на пятьдесят тысяч, по этим платежкам мы покупали расходные материалы, которые потом продавали в «главспирт».

Я решил продолжить свои занятия с отчетами, но вдохновение не приходило. В окно заглядывало игривое светило, которое готовилось к закату, и на прощание целовало в глаза и щипало щеки. Цифры прыгали, а мысли возвращались к дневным событиям. Покопавшись в себе, я понял, что в настоящий момент я слишком растерян, испуган и зол, чтобы работать. Я подошел к окну, облокотился на подоконник и принялся смотреть, как наши клиенты набивают водкой москвичи, УАЗы и ГАЗели. Пару раз я позвонил подполковнику, но вместо него мне снова ответила девушка – робот. Надо будет уточнить у него, получали ли они дивиденды в этом году. И, вот вопрос, как бы помягче сообщить о том, что Игорь втихую от него пользовался кредитами? Интересно, какие еще вольности позволял себе Игорек без ведома партнера?

Я позвал Аркадия и попросил его объяснить мне, как со смартфона скачать информацию на компьютер и попросил приготовить мне к понедельнику всю кредитную историю предприятия. Для того, чтобы говорить с Нелей и подполковником, мне нужны были все факты.

Запись разговора я переписал на небольшой диск и положил его в стол.

Подступила знакомая тревога. У меня все болело: голова, руки и спина. Я понял, что соскучился по больнице, потому что вот уже месяца три не обследовался.

Оставшееся до семи время я грыз ногти, ерошил волосы и копался в своем телефоне, выбирая, кому из врачей позвонить. У меня на букву «В», под группой «врачи» – пятьдесят контактов. А когда увидел въезжающего во двор Серегу на моей десятке, так обрадовался, что чуть не забыл попрощаться с коллективом, потому что, во-первых, он не опоздал, а во-вторых, он мог привезти какие-нибудь утешающие известия.

– Сегодня обязательно напьюсь, – сказал Серега.

– Что, плохи дела? – с замиранием сердца спросил я.

– Да нет, просто устал, а мне еще пиво развозить.

– Сдвиги есть?

– Пока не густо. Но кое-какие рычаги воздействия на Симоху проклевываются. Все склоняются к мысли, что я оказался прав насчет общака. Мне обещали осторожно прощупать. Так же никто не сомневается, что на мокруху он и его бригада не пойдет. Это уже хорошо, но он элементарно может выиграть наши жизни в карты.

– Как это?

– Обыграет в карты какого-нибудь блатного, штук на сорок – пятьдесят, а у того денег нет. Он долг ему простит в обмен на наши трупы. И все шито-крыто, у всей бригады алиби, а как проигравший это сделает, не Симохины проблемы.

– Блин.

– По крайней мере, это произойдет не завтра. Точно не завтра. У нас есть время. Ты дозвонился до своего мента?

– Пока нет.

– Кстати, говорят, он хорошо крыши кроет. Готовит себе пенсию и не борзеет.

– Лично мне он не нравится.

– Эмоции в сторону. Деньги важнее.

– Ладно, мне пора.

Мы опять поменялись ключами, и я поехал в город.

Ровно в половине восьмого она села ко мне в машину. Она ни о чем не спросила, ничего не сказала, просто села и стала смотреть на меня. Мне тоже ничего другого не оставалось делать. Она была очень ухожена, хоть и не красавица. В ней чувствовалась порода. Возраст от двадцати четырех до тридцати. Черный кожаный плащ, воротник чернобурка. Длинные черные волосы. Нелька, конечно, красивей, но в ней нет такого шика.

– Вы иволга? – спросил я.

– А ты Николай?

– Можно Коля. Познакомимся?

– Лучше я останусь иволгой. Я, между прочим, замужем.

Я замолчал, потому что не знал, что сказать, она тоже не торопилась прервать затянувшуюся паузу.

– Как ты думаешь, зачем я сюда пришла? – поинтересовалась она.

– Не знаю.

– И я не знаю, – она достала тонкую женскую сигарету, без спроса закурила и опять надолго замолчала.

– О нас никто не знал, – наконец сказала она. – Ни мои подружки, ни его друзья. Только я и он. Теперь его нет, а мне не хочется расставаться с моей тайной. Хочется ей с кем-нибудь поделиться. Наверное, поэтому я здесь.

Она очень красиво курила. У нее были холеные длинные ногти.

– На самом деле, с его стороны это была всего лишь мимолетная интрижка, он бы уже давным-давно меня бросил, но я очень прилипчивая и настырная. Он был слишком мягким, чтобы в открытую послать меня, хотя в последнее время я его тяготила.

– По тебе этого не скажешь.

– Что я настырная?

– Нет, что тобой можно тяготиться.

– Я так понимаю, что это – комплимент, – усмехнулась она. – Я ездила отдыхать. Возвращалась с таким хорошим настроением, весна, тепло.… А тут такое. Расскажи, как это случилось.

Я рассказал.

– Сволочи. Разумеется, никого не поймали?

– Пока нет.

– И не поймают, – уверенно сказала она. – Когда ты мне сказал, я вся похолодела, подумала, мой что-то узнал и заказал Игорешку, но потом решила, что вряд ли. Во-первых, он не мог узнать, а во-вторых, он скорее меня бы убил.

– А кто у нас муж?

– Меньше знаешь, лучше спишь. Он очень важный дядя в определенных кругах.

– Ты такая таинственная.

– Это так нелепо и обидно умереть весной, – она сменила тему. – Я понимаю, осенью, в дождь, или зимой в метель, вроде как самое время для смерти. Но весной… Сволочи.

– Мы так и будем здесь сидеть? – спросил я. – Или куда-нибудь поедем?

– Поехали, – решительно сказала она.

– Куда?

– Ну, я не знаю, – произнесла она с вызовом. – К тебе, в гостиницу, на сеновал. Ты ведь мужчина, давай, решай.

– Ко мне, – сказал я.

Это было кстати. Я сегодня с утра был ужасно возбужден, события встряхнули мою нервную систему, и это так на меня подействовало, что сразу, как она села в машину, со мной случилась эрекция. Видимо, на моем лице отразились эти мысли, возможно, я слегка покраснел, потому что не ожидал такого поворота событий. Она поняла мое состояние, улыбнулась и сказала:

– Имей ввиду, я отдаюсь только вместе с розовым «мартини».

Мы заехали в магазин за вином и прочим провиантом. Всю дорогу до стоянки я молчал, потому что женщины – есть женщины, одно неловкое слово и можно спугнуть птицу.

Нашего «москвича» на месте еще не было, значит, Серега до сих пор развозит пиво. Я поднялся в будку, чтобы получить пропуск и заплатить за место, охранник уважительно поцокал языком по поводу сопровождавшей меня женщины. Когда мы шли через сквер, в сторону моего дома, я думал о том, как странно устроена жизнь. Вначале у меня ничего не было, но вот проходит неделя и мне достается богатое наследство. Работа моего друга, забота о его семье, его деньги, его бывшая любовница и целый ворох его проблем. Когда мы проходили по пустырю, ко мне подошел молодой парень и попросил сигаретку. Я уже было хотел ответить отказом, но узнал в нем одного из тех, которые били сегодня утром собаку, самого маленького и жестокого. Того самого, который нанес последний удар. В один миг все перевернулось. Глаза мои налились кровью, руки опять затряслись. Я внимательно оглядел сквер, убедившись, что он один, сказал:

– Секундочку, – передал пакет с продуктами иволге и со всей силы ударил парню кулаком между глаз.

Не дав ему опомниться, я еще раз засадил ему слева и, поняв, что особого сопротивления не будет, принялся вовсю метелить его, получая при этом высочайшее наслаждение. Парень повел себя самым позорным образом, он начал причитать, плакать, приседать и укрывать лицо от ударов тонкими и длинными руками. Он совсем не походил на утреннего храбреца.

– Ой, ой, ой! За что? – кричал он.

– За то, что ты куришь в кинотеатрах и бьешь собак, – приговаривал я.

– Я не курю в кинотеатрах, – всхлипывал он.

– Куришь, сука, куришь.

Наконец он упал, и я остановился. Теперь я прекрасно понимал Серегу.

– Ты псих, – испуганно вытаращила на меня глаза иволга. – Он всего лишь попросил закурить.

– Понимаешь… – начал я.

– Я ничего не хочу понимать. Он всего лишь попросил закурить.

В это время парень вскочил и очень быстро убежал.

– Я никуда с тобой не пойду, – сказала иволга, она поставила пакет на землю, попятилась, затем повернулась ко мне спиной и пошла в сторону шоссе.

Ну и скатертью дорога.

Только глупцы утверждают, что нет ничего прекрасней любви. Вот она, любовь, покидала меня, а я нисколько не жалел. Плевать мне на нее. Самое сладкое чувство – ненависть! Пора отдаться ему, наслаждаясь остротой ощущений.

До жилища целый квартал. Возбуждение почти улеглось, кулаки перестали приятно ныть. Я уже вошел в свой подъезд и поднял ногу на первую ступеньку. Я был уже почти в домике, тут уж по всем раскладам меня не замаять. Но, как оказалось, сезон драк еще не закончился. От батареи отделился человек, подскочил ко мне, ткнул в спину чем-то острым и сказал:

– Отдай герыча.

– Чего? – не понял я.

– Верни порошок. Даже стоя к Антону спиной, я чувствовал, как его колотит.

– У меня его нет, – произнес я спокойно. Только потом понял, что зря. Надо было сказать: – Пошли, он дома, – снять напряжение, а уж потом бить.

А этим самым «У меня его нет», я только вывел парня из себя. Антон надавил на нож, и в спине появилось ощущение лопнувшей кожи. Так ведь он меня точно зарежет. Жанна говорила, что он псих. Надо что-то делать.

– Отдай ширево! – заорал наркоман.

Правой ногой я сделал шаг вперед, а левой изо всех сил лягнул придурка. Он отлетел метра на три, причем нож упал и звякнул о бетон. Я повесил пакет на перила, благо время позволяло, и подошел к пытавшемуся подняться недоноску. Потом выволок его наружу, как мешок с опилками, и попытался поставить на ноги, но он поскользнулся и упал. На ногах музыканта красовались летние туфли. Падая этот отросток ухватил меня за штанину и я тоже рухнул головой об лед. Эта выходка меня разозлила. Я вскочил на ноги и стал его быть, удивляясь тому, откуда во мне взялось столько агрессии. Когда у парня потекла носом кровь, я остановился и спросил:

– Понял?

Антон плакал. Натурально, как ребенок. В свете фонаря я видел жалобную мину, но почему-то нисколько не сострадал.

– Они меня убьют, – запричитал он. – Это не мое. Я должен был отдать…

– А мне насрать, – заявил я. – Я спустил эту дурь в унитаз. И если тебя из-за этого грохнут, буду только рад! Пошел вон.

Он с трудом принял вертикальное положение, переставил грабли метра на три отсюда, и с безопасного расстояния, принялся поносить меня самыми последними словами:

– Ты говно! – утверждал он. – Ты подонок! Ты фашист!!! Ты не знаешь, с кем связался. Они тебя кончают. Они вспорют тебе брюхо и обдерут, как ондатру!

Мне достаточно было сделать всего один шаг в его сторону, чтобы он окончательно струхнул и побежал. Плавно и замедленно, сгорбившись и трясясь, как бегают все наркоманы в период ломки.

8.

Меня разбудила тревога. Было еще темно, фонарь почему-то не горел, и над крышей четырнадцатого дома, как прострелянная мишень, висел клочок чистого звездного неба. Думать о будущем не хотелось. Вспомнилось детство, когда мы с Мишкой Чуприным, накатавшись на коньках по бугристому катку, лежали на спине, положив под головы шубенки, побросав клюшки, замотанные медицинскими бинтами и эпоксидкой, и смотрели в пугающую и манящую бездну. Почему-то, глядя на звезды, нам хотелось скорее стать взрослыми. Мы мечтали вслух, но никто и предположить не мог, что один из нас станет конченым алкоголиком, а другой – держателем продуктовых ларьков.

Романтика и сентиментальность, лунный свет, чердачные окна и одиночество – все это раздражает как слезы в бразильских сериалах. Мало того, что я не выспался, с рассветом ко мне пришли головная боль и тоска. Телефон зазвонил, когда я брился.

– Коль, с Сергеем беда, – хрипло сказала Ольга. – Он в реанимации.

– Что стряслось? – испугался я.

– Перебрал с охранниками на стоянке и упал с путепровода на обратном пути. Я с часу ночи сидела с ним в больнице, он ни разу не пришел в сознание.

– Почему ты не разбудила меня? – рассердился я. – Господи, этого нам еще не хватало! Откуда ты знаешь, что он пил с охранниками?

– Приехал он на стоянку, разумеется, трезвым. Он за рулем не пьет, это всем известно. Упал по дороге домой, видимо, тачку поймать не смог, вот и отправился пешком. Ну, а на счет, почему не разбудила, я решила, что, просидев ночь, день уже не выдержу, и лучше бы ты сменил меня. Мало ли, что может случиться? Нужно, чтобы кто-нибудь обо всем позаботился. Я приехала домой, чтобы вздремнуть и устроить Маришку, а ты мог бы поехать в больницу, подежурить.

– А врачи? Нужны хорошие врачи!

– Я уже всех подняла на ноги. Там все наши.

– В каком он состоянии?

– Сильное сотрясение, кровоизлияние внутренних органов, переломы обеих ног, открытый перелом руки и множественные ушибы. Они говорят, что состояние тяжелое, но стабильное, – Ольга никогда не скажет просто. Ставить диагнозы – ее любимое занятие.

– Что мне делать? Купить что-нибудь? Может кровь сдать?

– Пока нет. Он в больнице скорой помощи на улице Крупской, подойдешь к заведующему отделением реанимации, его зовут Никита Прокопьевич, представишься, скажешь, где будешь сидеть, или оставишь номер сотового. Я часа три, четыре посплю, потом тоже приеду. Будет неправильно, если от меня потребуются действия, а я буду никакая.

– Ты звонила в Октябрьск его родителям?

– Если бы он был неживой, позвонила бы сразу. Но, если он выкарабкается, то потом будет меня упрекать, за то, что я его инфарктников зря побеспокоила.

– Я буду сидеть в его палате, – сказал я, поразившись Ольгиной рассудительности и хладнокровию, почти жестокости.

– В реанимацию тебя не пустят, там замки и охрана. Пускают только близких родственников, в самых редких случаях. Подождать придется в приемном покое. Я хотела поспать прямо там, в больнице, но у них нет ни одной свободной койки, ни одного топчана.

– Посмотрим, – решительно сказал я. – Интересно, как это все могло случиться?

– Его нашла милиция. Думали – алкаш, хотели увезти в вытрезвитель, но так как была кровь и одет он хорошо, вызвали скорую и уголовный розыск. У него в кармане нашли права и записную книжку, в которой записан домашний телефон и адрес. Он еще находился в состоянии шока, что-то бормотал, утверждал, что его сбросили.

– Дело возбудили?

– Я не знаю. Лишь бы живой остался.

– Раз состояние стабильное, значит угрозы для жизни нет.

– Ладно, ты давай езжай, я вырубаюсь, – сказала Оля. – Дай-ка мне твой сотовый, а то я в Сережкиной книжке что-то найти не могу.

Я продиктовал номер Игорехиного смартфона, потом минуту сидел и слушал короткие гудки. Что-то опять изменилось. Я смотрел на свою квартиру другими глазами. Она казалась чужой и неуютной. Опять захотелось домой, в поселок. Я почему-то совсем не боялся за Серегу, откуда-то появилась уверенность, что с ним все будет хорошо. Я неожиданно испугался за мать. А вдруг с ней что-нибудь случится? Если она вдруг умрет, то я останусь совсем один на всем белом свете. От этой мысли меня бросило в жар. Я представил себя в образе маленького мальчика в пустыне, в снегах, а потом в космосе. Ё – мое! Запершило в носу, а слезные железы набухли.

Предстояло целый день таскать ящики, поэтому я оделся в старье, как грузчик, но зато позавтракал бутербродами с маслом и красной икрой, которую купил вчера ради выпендрежа перед бабой, чай попил с шикарным шоколадом и с вожделением посмотрел на бутылку «мартини». Мне хотелось выпить. И не потому что это был «мартини», не для того чтобы почувствовать его вкус, а просто чтобы алкоголь теплом прокатился по жилам и ударил в голову. Мысль была неправильной, а желание пагубным. И то и другое я выбросил из головы и растоптал кроссовками, когда открыл дверь и вышел на лестничную площадку навстречу новому дню, который не сулил ничего хорошего.

На стоянке, в будке охранников сидел щербатый парень с желтой фиксой. Его звали то ли Витя, то ли Веня. После приветствия я спросил его, чья смена была сегодня ночью.

– Мы сменили Гришу и Лешу, они ушли минут пятнадцать назад, – сказал парень. – А что случилось?

– Кое-что забыл.

– Они ничего не передавали.

– Может, и не здесь, – схитрил я. – Если у них есть телефоны, скажи, пожалуйста.

Парень покопался в столе, нашел какую-то тетрадь, открыл ее на последней странице и продиктовал номера обоих. Я записал в смартфон.

Вначале хотел забрать «десятку», но, поразмыслив, решил, что теперь мне придется работать за двоих, и в этом случае «пирожок» сподручнее.

Серега поставил «москвич» в десять часов вечера, по крайней мере, именно это время было указано в журнале. Я расписался, оставил пропуск и уехал. Солнце пекло невыносимо, если ехать в машине с закрытыми окнами. На самом деле снаружи довольно холодно, и стоит лишь чуть-чуть приоткрыть маленькую щелку, как тут же закладывает ухо и забивается нос. По пути я надавил ногтем на портрет милиционера, надеясь услышать Спарыкина, но в который раз наткнулся на знакомый ласковый ответ. На светофоре попробовал набрать номер одного из охранников. Мне пока еще не очень удавалось манипулировать этим маленьким чудом одной рукой. Я создал пробку, неудачно тронувшись и заглушив двигатель, получил несколько возмущенных сигналов в спину и пару удивленных взглядов в лоб, когда водители встречных машин смотрели на меня, как на парадокс, ведь наличие такого аппарата никак не соответствовало ни моему внешнему виду, ни марке моей видавшей виды машины. Тем не менее, дозвониться мне все-таки удалось и до Гриши, и до Леши, но обоих все еще не было дома.

Вот уже вторая суббота подряд начинается с потрясения, если так пойдет и дальше, то мне придется менять выходной, хотя бы из простого суеверия. В регистратуре пахло лекарствами, хлоркой и свежими газетами. Мне нравились эти запахи, они напоминали о счастье и о детстве. Я стоял в очереди в гардероб за двумя студентками, которые с жаром обсасывали тему геморроя. В огромное окно слева от меня был виден наш «москвич», которому не хватило места на стоянке. Пришлось поставить прямо у дверей в приемный покой. Я сдал куртку и остался в довольно позорном джемпере, потертых джинсах и не самых дорогих кроссовках. Руководитель, блин.

В этой больнице, как и везде у меня было полно знакомых, поэтому я решил, что раз уж попал сюда, то заодно пройду ЭКГ и сдам кровь. Что-то в последнее время сильно кололо в боку, да и левая рука ныла в области предплечья. В реанимационном отделении у меня, естественно, знакомых не было. С этим делом я еще не сталкивался. Я позвонил Костику – заведующему нефрологией, он брал меньше всех – всего пятьсот рублей за посещение. Костик сказал, что сможет принять меня через час, я подумал, что пока суд да дело, час как раз протянется, и согласился.

Реанимация находилась на четвертом этаже. Железная дверь была украшена кодовым замком, который, как ни странно, работал. На одном уровне с замком находилась кнопка звонка, которую я тут же нажал.

Дверь открыл младший сержант. Он подозрительно посмотрел на меня и спросил:

– Кого?

Я достал из кармана бумажку и прочитал.

– Мне нужен Никита Прокопьевич.

– Кто? – спросил милиционер.

– Где?

– Ты кто?

– Чебоксаров Николай. Мне бы к Тихонову.

Дверь захлопнулась.

В следующий раз ее открыл настоящий Айболит в мятом колпаке, роговой оправе с усами и бородой.

– Кто искал Прокопенко? – глядя мне в глаза, спросил он.

– Мне нужен Никита Прокопьевич.

– Одно и то же лицо. Это я.

– Я хотел узнать, как дела у Тихонова.

– Он пришел в себя. У него все болит, – доктор, наконец, вышел на свет, закрыв за собой дверь. Ни какой он не Никита, и уж тем более, не Прокопьевич, больше всего он походил скорее на какого-нибудь Абрама Моисеевича. – Я думаю, что все будет нормально. Рефлексы конечностей правильные. Подозрение на трещину в позвоночнике, но окончательный диагноз поставят, после того как его переведут в травму.

– Куда? – не понял я.

– В палату, в травматологию.

– В чем он нуждается?

– Минеральная вода без газа, соки, фрукты. Но, больше всего ему нужен покой, – доктор взял меня за рукав. – Вы кем ему приходитесь?

– Я его компаньон и товарищ.

– Послушайте, товарищ. Меня сегодня подняли в четыре часа ночи. Кто-то попросил моих друзей, друзья попросили меня. Я не смог отказать своим друзьям. И вот я здесь, несмотря на то, что сегодня мой выходной. Я, конечно, понимаю, это такое несчастье. Но вы постарайтесь объяснить его жене, что у нас тут все врачи хорошие, и если я, старый пердун, буду крутиться у них под ногами, то толку от этого не будет никакого, а наоборот, скорее только вред.

– Я смогу к нему попасть? Задать пару вопросов.

– Нет, – ответил доктор, не задумываясь. – И еще, пусть она не пытается притащить сюда на консультацию врачей из правительственной спецбольницы. Если хотите знать, там хороших врачей уже не осталось. Одни блатные. А блатные, сами знаете, какие врачи. У нас очень сильная больница, к нам, между прочим, министры ложатся, например, в неврологию и пульмо. Если уж она нам так не доверяет, то пусть лучше обратится в военный госпиталь к Шестакову, у него огромный опыт по такого рода травмам.

– Доктор, вы на нее не сердитесь, – попробовал я успокоить его. – Она просто была в шоке. Может, вы пустите меня к нему, хотя бы на несколько секунд?

– Это исключено.

– А за деньги?

Он ответил не сразу, после паузы, показав таким образом, что к моему предложению отнесся серьезно.

– Нет.

– Даже в белом халате?

– Только в бессознательном состоянии, через приемный покой.

– Спасибо, доктор, – я понял, что просить его дальше бесполезно. – Возьмите, пожалуйста, номер моего сотового, если что случится, я буду поблизости, – я протянул ему заранее написанную бумажку. – Я пока схожу в магазин за водой и фруктами.

– Как вам будет угодно. Позвоните в дверь, скажете для кого, передадут. Меня вызывать необязательно, тем более что я уже ухожу домой. Ваш номер я отдам дежурному врачу.

Он повернулся ко мне спиной, таким образом, чтобы я не видел цифры на кнопочках кодового замка, которые он нажимает.

Я спустился в вестибюль, сел на скамейку, чтобы подумать. В голову ничего не лезло, я рассматривал бетонные полы, выложенные гранитной мозаикой, напевал песню о друге, потом достал смартфон и позвонил охраннику со стоянки, которого звали Гриша. Тот, наконец, оказался дома.

– Здравствуйте, – сказал я. – Моя фамилия Чебоксаров, я ставлю у вас на стоянке москвич-фургон и десятку.

– Ну, – сонным голосом сказал Гриша. Было ясно, что он меня не вспомнил.

– Я напарник Сереги Тихонова.

– А, ну, ну, ну.

– Слушай, вы много вчера выпили?

– А в чем дело?

– Серега вчера, когда от вас уходил, с моста свалился.

– Что с ним? – с сочувствием спросил Гриша.

– В больнице.

– Он был почти трезвый. Мы выпили литр на троих. Он пропускал. Потом еще заходил Максимка из универсама, ему налили грамм сто. Нет, Серега был почти трезвый. Он был просто очень уставшим. Он что, сломал что-нибудь?

– Да, кое-что.

– Вот непруха у него. То убили кого-то, то с киоском кинули, теперь вот с моста свалился. Нет, он точно не был пьяный. Все говорил, что охота напиться, а сил нет, да и завтра, в смысле сегодня, много работы.

– Он, что, рассказывает вам о своих делах? – удивленно спросил я.

– Он душевный парень, – непонятно ответил Гриша.

Вот козел! Вот трепло! Алкаш! Я очень разозлился на Серегу. Что за херня! Он рассказывает наши секреты каким-то охранникам. Я прервал разговор и набрал номер второго сторожа по имени Леша. Леша мне повторил все то же самое, что сказал Гриша, слово в слово. Ситуацию это не прояснило. Если Серега не был пьян, то какого ляда он свалился с этого чертова моста? Это ж надо было перегнуться через перила. Может, блевал? А с чего блевать-то, если трезвый?

Я позвонил подполковнику. На этот раз в динамике раздались длинные гудки, но трубку все равно никто не взял. Я выждал минуту и прекратил вызов.

Вначале я хотел отправиться в магазин на машине, даже сел в «москвич», но потом решил, что не мешало бы прогуляться и проветрить мозги. В сквере, где не спеша гуляли больные в убогих серых бушлатах, вовсю трещали сороки да пара заблудившихся снегирей теребила сережки на березах. Самое время собирать березовый сок. Я уже опять было вознамерился предаться воспоминаниям о своем деревенском детстве, но решил, что это будет явный перебор, поругал себя за сентиментальность и плюнул в душу природе, кинув веткой в щебечущих птах.

В гастрономе за углом я купил две литровых упаковки сока, две пластиковых бутылки минералки для Сереги, и пирожное «картошка» для себя. Пирожное я съел прямо у кассы, испачкав руки и рот, запил Серегиной водой, когда спускался по лестнице в промтоварный отдел. На выходе из магазина, около двери стоял не совсем трезвый грузчик.

– Слышь, – повинуясь внезапному наитию, хрипло сказал я. – В вашем магазине белые халаты есть?

– Дай закурить, – вместо ответа попросил пролетарий.

– Не курю.

Грузчик достал из кармана мятую «приму», блестящую китайскую зажигалку, закурил и уставился в небо.

– Ну, так как? – напомнил я о себе.

– Я думаю, – ответил он. И стал размышлять в слух. – Так, у продавцов, синие фартуки, у завскладом – синие, у Миши, мясника – белые. Где же, где же еще я видал белый? А! Вспомнил, – он гордо повернулся ко мне. – Есть, а что?

– Принеси, если чистый. На время. На бутылку получишь.

– Жди, – сказал он и умчался со скоростью бешеной собаки.

Через три минуты он принес довольно чистый белый халат с женским запахом, размера на четыре меньше моего.

– Давай залог, – сказал он. – Сотка бутылка, и пятьсот – халат. Итого – шестьсот.

– Где это ты видел халаты за пятьсот рублей? – удивился я. – Вот тебе, восемьдесят на пузырь. Не граф, выпьешь местную. И сотка в залог халата, через час приду, деньги вернешь, халат заберешь.

– Ладно, – охотно согласился он.

Я положил халат в пакет и пошел бродить вокруг больницы, потому что чутье мне подсказывало, что в реанимацию должен быть еще один вход, потому что больных туда доставляли, разумеется, не через ту дверь, у которой я разговаривал с Айболитом Моисеевичем, а через грузовые лифты, на носилках. И по правилам противопожарной безопасности запасной выход просто обязан где-то быть.