Текст книги "Избранные письма"

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

14
В. Н. МАМИНУ
22 декабря 1882 г. Екатеринбург

Милый Володик, сего 22 декабря в первый раз прочел в № 49 «Огонька» объявление «Дела» на 1883 г., где в первую голову стоит: «Приваловские миллионы», большой роман из жизни сибирских золотопромышленников Д. Сибиряка. Понимаешь: мой роман, значит, принят (ответа редакции до сих пор не получал: или потерялось на почте, или милая небрежность редакции), и я имею получить около 3 000 руб. Это нам года на два хватит, и ты можешь быть спокоен за свою финансовую участь: деньги – сила, а право на труд – еще большая сила. Итак, я ликую, а вперед – увидим, что будет. Мое здоровье почти совсем поправилось; Марья Якимовна кланяется тебе

Твой брат Дмитрий.

24 декабря.

Завтра рождество – великий семейный и в особенности детский праздник, который особенно тяжело проводить вдали от родины, поэтому мы особенно часто вспоминаем тебя и жалеем о твоем одиночестве. Что делать – на людях и смерть красна, потерпи, как терпят тысячи других студентов. Это рождество для меня лично является праздником праздников, потому что труд десяти лет принят и принесет плод; мы гонимся не за большим: не честь, не имя, не известность нам нужны, а частица презренного металла, которая спасла бы нас от голода и холода и дала возможность поработать спокойно года два, не думая о завтрашнем дне. Ведь целых два года, Володя, – это я называю счастьем, о котором мечтал целых пятнадцать лет. Ты можешь давить свою науку с спокойной совестью за завтрашний день, а я буду давить законы и для отдыха пописывать кое-что из приготовленных статей. Я так счастлив, что и высказать тебе не умею, и если о чем думаю, так о тех бедных и несчастных, которые придавлены бедностью и для которых праздник является лишней тяжестью, иронией и насмешкой судьбы. Вот наша знакомая, Александра Ивановна, как бедствует: со старой квартиры ее выдворили через нотариуса, наняла за 19 р. новую в Колоб. ул., квартирантов нет, денег нет, а пить-есть нужно… Что с ними будет – и подумать страшно! Конечно, заботиться о деньгах – буржуазно, но без денег совсем скверно…

Ты жалуешься на свою квартиру, между тем есть меблированные комнаты напротив Румянцевского музея, из дверей в двери, и в Молчановке (около Поварской), где за 15–17 р. в месяц отдают студентам премиленькие комнатки. Это и ближе и удобнее Кокоревских номеров, и советую тебе посмотреть эти меблированные комнаты.

Екатеринбург, который так возлюбила душа твоя, стоит на старом месте и особенных новостей к празднику не приготовил.

Мама не пишет тебе потому, что завалена работой; вчера Лиза сама мыла полы вместе с мамой и стирали белье, ибо прачки и поломойки не могли найти. В театре я не бывал осенью и не знаю, когда буду; вообще из удовольствий допускаю одно: покурить папиросочку (четверка табаку – 15 к.). И все-таки я глубоко счастлив, особенно за тебя, а то эти маленькие посылки тебе денег для нас составляли крупную задачу, а теперь, когда начнут печатать роман, дело будет пустяковое: только учись, а там и стипендию получишь.

Поздравляю тебя с новым 1883 г., который желаю встретить и проводить счастливее прошлого 1882 г.

Все тебе кланяются.

Твой брат Дмитрий.

В № «Русских ведомостей» от 14 декабря напечатано мое Колченоговское дело, получай из редакции 8 р.; я писал в редакцию, чтобы тебе выдавали следующий мой гонорар.

Сейчас Никола получил письмо Николая Игнатьевича; благодарим его за поклоны, передай ему наш общий привет.

На Москву ты напрасно жалуешься; ты все пишешь о чуйках, а ничего об университете и своих занятиях, тогда как ты поехал в Москву учиться, а не рассматривать людей, которые тебе не нравятся.

Мама посылает тебе на всякий случай 10 р., сходи в театр, побалуйся сладким, но избегай горького.

15
В. Н. МАМИНУ
30 декабря 1882 г. Екатеринбург

Володька… ликуй!! Сейчас только получил письмо от самого Салтыкова о том, что мой очерк «Золотуха» «охотно» принят редакцией «Отечественных записок» и будет помещен в одной из ближайших книжек, с платой гонорара по 100 р. за печатный лист… Ликовствуй, прыгай и веселись!! Я большего никогда не желал и не желаю… Можешь быть совершенно спокоен за свою финансовую судьбу, только знай учись…

Из редакции «Русских ведомостей» можешь получить за мою корреспонденцию о Колченоговском деле (№ 342), придется рублей 8, да еще справься там же, будут ли помещены мои статьи: «Сторона добрых нравов» и «Уральские дельцы». Последняя – описание 2-го съезда уральских горнозаводчиков – имеет особенную важность, ибо вытянет рублев на 40… Тебе будет пока.

Ну, будь, мой милый, здоров и благоразумен на новый наступающий год. Все тебя поздравляют. Марья Якимовна кланяется тебе и тоже поздравляет. Если получишь из редакции деньги, пожалуйста, добудь записки Ключевского за 1883-й г.

Твой брат Дмитрий.

P. S.

Прилагаю письмо в «Детский отдых», только едва ли по нему скоро получишь, ибо когда еще напечатают статью. Только, пожалуйста, не подписывай мою статью «Д. Сибиряк» или моей полной фамилией, а просто: Петров, Сидоров – как угодно.

16
В. Н. МАМИНУ
6 марта 1883 г. Екатеринбург

Неделю назад я писал тебе, что пишу в последний раз. Но сегодня мама получила «Ниву», и поэтому спешу переменить гнев на милость. Извини за резкий тон последнего письма: это с нами иногда случается, и за сие мы обыкновенно платимся… Без сомнения, я виноват, но и[14]Note14
  ты


[Закрыть] тоже хорош… своим красноречивым молчанием.

Сегодня 6 марта, ergo тебе остается прожить в ненавистной для тебя Москве всего два месяца, да и те промелькнут, яко сонное видение. Уверен, что ты серьезно готовишься к экзаменам, чтобы загладить предшествовавшую измену истории, оправдать свою золотую медаль и земскую стипендию. Думаю, что университетские экзамены не представят для тебя особенных затруднений.

Мой печатающийся в «Деле» роман «Приваловские миллионы» встречен критикой холодно, и, думаю, ему не будет теплее и на конце. Впрочем, я и не рассчитывал на успех этого романа у рецензентов, как на незаслуженные похвалы моим маленьким рассказам. И то и другое одинаково несправедливо, и мне плевать на критику, которая ничего не смыслит.

Февраль для меня был сюрпризом: кроме романа и «Старателей» в «Русской мысли», напечатан в «Отечественных записках» мой очерк «Золотуха» и, кроме того, сюрпризом помещена в «Деле» же первая половина моей повести «Максим Бенелявдов». В августе этого года, когда еще не был написан и принят роман, редакция «Дела», принимая «Максима Бенелявдова», оговорилась, что, за обилием материалов, может напечатать мою повесть не ранее мая 83 г., а в случае принятия романа – повесть пойдет в 84-м году. А между тем пустили в феврале, рядом с романом, хотя и скрыли мой псевдоним под сокращенной моей фамилией: «М-н». Итак, видишь, как человеки мира сего склонны к обману и самообману, и посему доверять им или, другими словами, класть пальца в рот не следует. Для меня лично такая перемена в мыслях редакции «Дела» очень выгодна, ибо я раньше получу деньги за повесть, а 400 р. – не лишние при нашем бюджете. За февральскую книжку «Дела» я получил 542 р., сумма неслыханная в нашей семейной хронике; эти почтенные цифры повергли Николу даже в уныние, и он обругал меня «деревянным чертом».

Все здоровы, будь и ты здоров и лепись на гору мудрости.

Николаю Игнатьичу мой поклон.

Твой брат Дмитрий.

Ходил или нет к Лаврову с моим письмом?

Может быть, придется побывать в Москве в начале мая, если Марья Якимовна поедет за Олей.

Если нуждаешься в деньгах – пиши, хотя мы уверены, что ты не должен нуждаться.

17
В. Н. МАМИНУ
30 октября 1883 г. Екатеринбург

Сегодня, наконец, получил, Володя, твое второе письмо из Москвы, а то мы, по своему обыкновению, начинали серьезно считать тебя погибшим, а Александра Ивановна даже видела приличный такому настроению сон… От печального до смешного всего несколько вершков!..

Сначала о деле: свидетельство о бедности выдается консисторией раз, – по крайней мере так было в наше время, потому что у тебя не может появиться второго отца и т. д. Объясни это инспектору, а также и те трудности и расходы, с какими сопряжено ежегодное добывание такового свидетельства из консистории. Ну, конечно, если нельзя, тогда, по хохлацкой пословице, «скачи, враже, як пан каже»… то есть в переводе: добывай свидетельство из консистории, а я с своей стороны напишу «свату» Бельтюкову в Пермь.

Письма твоего мы ждали с особенным нетерпением целую неделю, а сегодня вместе с твоим я получил письмо от Салтыкова. Пишет, что ему весьма понравилась первая часть моего большого очерка «Горное гнездо» и что он ждет с нетерпением продолжения. Конец этой статьи послан мной 20 октября. Я рассчитывал, что Салтыков прямо начнет печатать с октября, но он пишет, что статья велика, – до 15 печатных листов, – в этом году не упечатается, а поэтому предполагает начать печатание ее с января 84 года. И то добре, – как говаривал папа. В постскриптуме дедушка Евграфыч прибавляет: «Позвольте один нескромный вопрос о Вашем возрасте и социальном положении. Впрочем, ежели Вы найдете ненужным отвечать, то не стесняйтесь». Ну, натурально, у меня целый день рот до ушей, и я сейчас же написал свое curriculum vitae,[15]Note15
  Жизнеописание (лат.).


[Закрыть] которое Марья Якимовна уничтожала два раза и нашла сносным только в третий раз. Меня лично письмо дедушки Евграфыча интересует больше с той стороны, которой оно касается «грошей»…

Теперь пишу большой рассказ для «Вестника Европы», под названием «Жилка», то есть самородок.

Мама здорова, Лиза тоже, Никола пропился и теперь гол, как Иов в дни своего несчастия. Марья Якимовна кланяется тебе и остается в ожидании твоего письма, которое надеется получить… к весне. Передаю ее собственные слова. Музыкальные вечера с «дядюшкой» у нас были только два раза после тебя, и то очень скучно, поелику не хватает нот. В театре еще не были ни разу.

Мои поручения: узнай имя и отчество Лаврова, только не от репортера, а лучше прямо из редакции «Русской мысли»; возьми из «Детского отдыха» мою статью «Наши инородцы»; узнай, какие и где существуют премии на беллетристику.

Будь же здоров душой, телом и мыслью

Мой поклон Колюте и Васе Знаменскому.

Костя Большаков пошел отлично, так что я за него постоянно радуюсь. Волянскому за три часа занятий – с 9 часов утра до 12 – назначено 40 р. в месяц. Кроме того, я отрекомендовал его к Андреевым, которые просили меня подыскать им репетитора для Пети.

Прощай.

Твой брат Дмитрий.

18
В.Н.МАМИНУ
3 марта 1884 г. Екатеринбург

На твое длинное литературно-критическое письмо, Володя, мне приходится отвечать только теперь, потому что раньше решительно было некогда, – кончил целых три статьи и, кроме того, каждый месяц приходится писать письма десятками. Если тебе трудно написать в месяц три-четыре письма, то можешь представить себе тот гигантский труд, когда приходится писать десятки таких писем…

Ну-с, переходим к делу.

В твоем громадном письме, «отрыгнутом» от чистого сердца, меня приятно порадовало главным образом твое серьезное отношение к литературе, хотя с твоими выводами в некоторых случаях я и не могу согласиться. Замечу еще в скобках одну особенность твоего рукописания – это авторитетность… Конечно, всякая юность самонадеянна, а юность мысли в особенности, но все-таки, хотя Александр Македонский и был великий герой, но зачем же литературные стулья ломать? Это между прочим, в виде вступления, а теперь обратимся к пунктам, именно, весь твой крестовый поход против «новых беллетристов» – одна из тех несправедливостей, которые делаются только в юности. Мы, русские, можем справедливо гордиться такими именами, как Глеб Успенский, Златовратский, Салов и т. д. Они отринули все лохмотья и декорации старинной выдохшейся эстетики и служат боевую службу, которая им в свое время зачтется. Важно то, что ни в одной европейской литературе ты не найдешь ничего подобного, например, «Власти земли» Успенского. Что вся эта школа слишком серьезно взялась за изучение народа и не хочет преклониться перед порнографически-эстетическими требованиями публики – в этом я полагаю особенную их заслугу. Ты метко выразился, хотя и чужой фразой, что народники «ввели мужика в салон», – совершенно верно и паки верно: время салонной эстетики миновало, да и салонные беллетристы тоже. Салоны теперь являются только для отрицательной стороны жизни – не больше. Итак, сиволапый беспортошный мужик торжествует в литературе к ужасу эстетической надушенной критики… Но это не так ужасно, как кажется на первый раз, потому что этот мужик является подавляющей девятидесятимиллионной массой сравнительно с тоненькой и ничтожной салонной пенкой. Обрати на сие особенное внимание, ибо здесь уже говорит арифметика.

Но вышесказанным я еще не думаю отрицать «художество», конечно за вычетом тех волчьих ям, которые вырыты нашей несчастной критикой. Только я расхожусь с тобой вот в чем: есть такие вопросы, лица и события, которые по-моему должны быть написаны в старохудожественной форме, а есть другой ряд явлений и вопросов, которым должна быть придана беллетристико-публицистическая форма. Именно так я и пишу: Кесарево Кесареви, а богово богови. Прогресс в том и заключается, что мы видим длинный ряд процессов дифференцирования, и литература переживает то же самое – чистое художество и художество прикладное, ибо довлеет дневи злоба его. Таким образом, громы и молнии твои против «Золотухи» разлетаются сами собой, тем более что серьезных статей никто не читает, а беллетристику читают все. Ты, например, глубоко ошибаешься, что «Золотуху» никто не читает, – напротив, ее все читают и все читают с большим удовольствием, чему могу представить десятки свидетелей. Специально в литературе «Золотуха» для меня сделала то, что называется «литературным именем». Посягая на «Золотуху», ты посягаешь на меня и на мое любимое детище. У меня будет ряд таких статей об Урале, и поверь, что мне скажут за них спасибо. Конечно, они имеют временный интерес, интерес минуты, с которой и умрут, но я за вечными истинами и не гонюсь, как не гонюсь и не желаю того, что называется «славой»… Мы – рядовые солдаты, и только.

В укор нашим новым беллетристам ты ставишь западных, в том числе натуральную школу с Золя во главе. Вот поистине детский взгляд… Именно, всякая литература есть создание известного народа и известного времени. Так? На одном конце, примерно, стоит Париж и Золя, а на другом Екатеринбург и Д. Сибиряк… Получается нечто вроде алгебраического уравнения, причем Д. Сибиряк никогда не будет дитей великой Франции, а Золя – екатеринбургским мещанином. Если бы Золя был русским, поверь, что он никогда бы не написал ничего вроде своей эпопеи «Ругон-Маккаров». Один человек стоит в центре европейской цивилизации, где учатся, ходя по улицам и дыша парижским воздухом, а другой – в стране гогов и магогов, где процветает «Екатеринбургская неделя». Естественно ли и справедливо ли требовать от нас того, чего мы не можем дать уже по условиям нашей жизни. То же самое заметь о Диккенсе и прочем большом европейском брате, причем припомни притчу Щедрина о мальчике в штанах и мальчике без штанов: русская изящная словесность и есть этот именно мальчик без штанов…

Но ничего нет хуже, Володя, наших эстетиков, взявших напрокат свои теории в западных Европах, да и то задним числом. Мы не можем захлебываться (и смаковать с эпическим спокойствием) разными психологическими эффектами и ювелирным дублением слога. Кругом слишком много зла, несправедливости и просто кромешной тьмы, с которыми мы и воюем по мере наших сил, а для этого выработалось свое литературное оружие.

В конце концов вопрос сводится вот к чему: по-твоему, наш брат, автор, должен писать такие статьи, которые мог бы читать с удовольствием только человек салона или той буржуазии, которая тянется за салоном. Другими словами, мы должны служить золотому тельцу, дворянству, чиновничеству, псевдоинтеллигенции и т. д. Но этим людям уже служат, даже слишком много служат, и ты можешь найти полное удовлетворение своим салонно-литературным требованиям в произведениях Маркевича, Сальяса, Авсеенко, в «Ниве» и т. д. Там мужика еще нет, а мы останемся с своим мужиком…

Впрочем, мы едва ли поймем друг друга. Вопрос слишком велик для такого короткого разъяснения. Твое заблуждение минует само собой по мере того, как ты из головастика превратишься в настоящую лягушку, а к тому времени мы, надеюсь, сойдемся «в мыслях». Пока достаточно и того, что ты серьезно интересуешься делом.

Твой совет изучить французский язык в месяц поимею в виду, тем более что французскую грамматику, которую ты рекомендуешь мне, я два раза прошел всю от доски до доски еще в 73 г. да, кроме того, Марго.

Мы все на старом положении, а вот бедная Паша опять после операции хворает – придется отнять ей правую руку до самого плеча… Скверно, а все-таки лучше жить без руки, чем умереть с обеими руками.

Марья Якимовна кланяется тебе и каждый день ждет обещанного письма.

Твой брат Дмитрий.

19
А. С. МАМИНОЙ
29 сентября[16]Note16
  18


[Закрыть]85 г. Москва

Милая мама,

Отвечаю на письмо, в котором ты пишешь о перестраховке дома. Все твои издержки я постараюсь оплатить при первой возможности, а сейчас не могу, потому что сам без денег – за «Новостями» около 100 р., написал им, а они выслали всего 32 р. Вероятно, перепутали счеты, и я написал необходимые объяснения.

Мои дела идут себе. Написал небольшой рассказ в «Русскую мысль» и получил уже ответ, что он принят и пойдет в ноябре, всего листа 1,5; просят еще. Теперь поправляю рассказ для «Вестника Европы», который пошлю в Петербург на этой неделе; пиэсу кончил и надеюсь совсем поправить к половине октября. В «Наблюдателе» лежат моих два рассказа без всякого движения вот уже скоро год, и я, кажется, их возьму обратно.

В редакции «Русской мысли» весь сентябрь не бывал, то есть только занес рукопись, а ответ узнал в театре Корша, где видел Бахметьева. У Златовратского был всего раз, да больше и не тянет – очень уж скучный человек, а я, как ты знаешь, переношу все, кроме скуки. Лучше сидеть дома, и писать, что я и делаю. Теперь, то есть эту неделю, каждый день у нас бывает Николай Яковлевич Андреев, который уедет на Урал послезавтра, и я пошлю с ним твою сумку, мама. Погода у нас стоит прелестная, ходят в летнем пальто и без калош. Сегодня мы идем слушать Славянского, который дает прощальный концерт пред своим отъездом за границу. Володя тоже идет с нами, он каждый день бывает у нас.

Мой поклон всем знакомым. Будьте здоровы.

Твой Дмитрий.

От Андрюши получил письмо из Казани. Мама, ты, кажется, забыла, что я тебе писал относительно Авдотьи Матвеевны?.. Спасибо Николе за письмо.

20
А. С. МАМИНОЙ
30 ноября 1885 г. Москва

Милая мама,

Письмо твое с деньгами 30 р. мы получили и можем только благодарить за внимание, – Володя все еще не получил земской стипендии, значит, деньги пришли кстати, и я боюсь только того, чтобы подобная посылка не отозвалась на твоем бюджете. Марье Якимовне я выплачиваю аккуратно квартирные деньги, которыми ты пользуешься, и на этот счет можешь быть совершенно спокойна.

Вчера я получил неприятный ответ из «Вестника Европы» – моя статья «Лётные» не будет напечатана, как я рассчитывал. Неприятно, но что будешь делать – значит, статья плоха и необходимо ее еще раз переделать, хотя я писал ее со всем тщанием и поэтому очень рассчитывал на нее. Такова бывает судьба, милая мама, авторских статей: авторы, как и родители, часто ошибаются в своих детищах… Видишь, как я благоразумно философствую и нисколько не горячусь, как это бывало прежде. Собственно говоря, и кровь портить не из чего – не напечатал в «Вестнике Европы», напечатаю в другом журнале, а в самом крайнем случае могу поместить в «Волжском вестнике», где заплатят вдвое меньше «Вестника Европы».

Неудачи нашего брата как-то всегда связаны с денежными расчетами, и это усугубляет неприятность. Но ты можешь смело не огорчаться моими литературными неудачами: Тургенев по 9 раз переделывал все свои статьи, а я едва успеваю написать черновую и, если переделаю два раза, то прихожу в некоторый ужас от такого барства работы. Собственно говоря, и я буду делать так же, только вот немножко заправиться финансами: напишу статью и положу – пусть вылежится, а потом переделаю ее и т. д. То же сделаю и с «Лётными».

Марья Якимовна здорова совсем и кланяется вам. Будьте здоровы.

Твой Дмитрий.