Текст книги "Милая"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Дмитрий Володихин
Милая

* * *

2108 год

Борт экстрим-корвета «Мармелад»

Мисс Ди, 24 года

Среди всех самцов, которых когда-либо видела бескомпромиссная анархистка Диана Шевчук, кэп Раскин оказался наиболее соблазнительным. Главным образом, по двум причинам: во-первых, он обладал чудесным голосом, низким, глубоким и хрипловатым. Если бы Диана была полной дурой, она бы назвала этот голос героическим. Во-вторых, Раскин не обращал на нее ни малейшего внимания.

Это было свежо и чертовски необычно.

Русская Венера, откуда она предательски сбежала, слыла миром нищим на все, кроме наркотиков и оружия. Люди там жили в страшной скученности, за убийство по закону взимали штраф в 10 минимальных окладов госслужащего, кровную месть разрешили еще в первый год республики, а гербом служил двуглавый орел: голова Бакунина плюс голова Маркузе.

На протяжении двадцати двух лет такая жизнь Диану полностью устраивала, кроме, разумеется, местных самцов, которых порошок и травка лишали того единственного, на что относительно годен самец. Просто она не знала другой жизни...

В двадцать три ей повстречалась Милли МакГрегор, второй пилот с нью-скотлендского лайнера. Одного вечера в портовом баре хватило, чтобы Диана и Милли сделались лучшими подругами. «Девочка моя, – говорила ей Милли – есть места, где можно жить себе в удовольствие. Я не говорю о такой ерунде, как дом на поверхности землеподобной планеты; пища, которую вырастили на огороде или, скажем, выдоили из настоящего живого вымени, а не то синтетическое дерьмо, которым ты меня сегодня угощала; личная амфибия... Ты не знаешь, что такое амфибия? О! Да вы тут все не знаете... вам оно и ни к чему при таком-то житье. Так вот, Ди, дороже всего стоит свобода. Она дает тебе возможность выбирать ту биографию, которая больше нравится... а не ту, которая досталась на распродаже трижды уцененных товаров. Просто нужно иметь немного денег. Поверь мне, не столь фантастическую сумму, как может показаться издалека...» Милли стала ее учительницей во всем, что есть важного в жизни. Умелой и страстной учительницей. Ничего лучшего Диана в этом мире не знала, не видела, не чувствовала...

– Жак, доложи обстановку!

Голос Раскина в один миг рассеял дымку воспоминаний. Где-то далеко от капитанской рубки, за вакуум-створом абордажного шлюза, дюжина головорезов прочесывала «Вольный Гений» – главную космическую базу астрофизиков Русской Венеры. Оттуда Раскину ответили:

– Босс, никакого сопротивления. Только один торчок спросил Мака, какого ляда он ходит в тяжелом скафе, ну, Мак ему и навернул.

– Где вы сейчас?

– Жилой отсек, босс.

– Живее, ребятки, вы что, плохо позавтракали? Живее!

– Да мы чо, босс, мы поторапливаемся, да.

Диана обратилась к главарю пиратов:

– Мистер, Раскин, простите, есть одно важное обстоятельство... Мало захватить ящик и принести его сюда, надо еще привести сюда мастер-оператора... живым.

– Зачем он нам, Ди? Ты же сама – оператор. А?

– У каждой машины индивидуальный ключ...

– Вроде пароля?

– Да. И только оператор его знает или большое начальство в Гильдии мастер-операторов...

Тут в капитанской рубке раздался недовольный голос Жака:

– Босс, два придурка затеяли пальбу... ну рожна ли им надо было? Тихо же мы работали, не резали никого, не жгли, цивильно так...

– Не отвлекайся.

– Да, босс. Эти козлы прикончили Зака, правда, Зак прикончил одного из этих козлов.

– А второй? Надеюсь, вы позаботились о нем?

– Да, босс. То есть, не совсем, босс.

– Что ты мелешь, дубина!

– Мак подранил второго козла, босс. И второй козел куда-то удрал, наверное, помирать от потери крови, босс. Не иначе.

– Нет времени разбираться. Ящик – сюда, живо! Шевелите ходулями!

– Да вот он, босс, Мак его уже нашел.

– И вот еще что... Там должен быть один шпак, оператор... – Раскин повернулся к Диане, – Как его отличить?

– У него вот такой значок, – ответила она, показав на медальон Гильдии.

– Короче, Жак, у него на шее цацка: алая звезда на зеленом фоне. Этого шпака – ко мне. Живым.

– Босс... а какая звезда? Может, пятиконечная?

– Верно. Откуда ты знаешь, придурок?

– Не хочу вас огорчать босс, но с такой как раз штукой был первый козел, которого пристрелил Зак.

Тут капитана вызвали из штурманской рубки. Диана с содроганием услышала, что проклятые научники все-таки ухитрились подать сигнал тревоги.

– Жак!

– Да, босс.

– Ноги в руки и сюда бего-ом! Отчаливаем.

– Да мы, босс, мы... скачем... как жеребцы... босс... изо всех сил...

– Смотрите, не стукните машинку, она стоит примерно как вы все помножить на десять.

– Да уж мы осторожно, босс...

Раскин вновь обратился к Диане:

– Что-то ты поздновато шепнула мне об операторе. Мы не сорвем все дело по твоей милости?

Она испугалась. Кэп не сказал ничего страшного, ничего угрожающего, но Диану пробрало легким морозцем. У Раскина был собственный форт на холодной маленькой планете Эльдорадо. Она прожила там пять суток, пока лохань Раскина не отправилась на охоту за «Вольным Гением». Обстановка в пиратской берлоге оказалась не намного комфортнее постылой жилой кубатуры на проржавелой орбитальной станции, вот уже сорок лет плававшей вокруг Венеры. Диана очень хорошо поняла: этот велосипед не падает, пока едет. Если Раскину изменит удача, то на воду, воздух, пищу и множество маленьких мелочей, без которых и жизнь не в жизнь, денег уже не будет. Все держится на ниточке и может быть потеряно из-за пары неудачных рейсов. А этот человек скорее перережет глотку десятку таких, как она, чем выпустит из когтей свое драгоценное хозяйство.

«Боже, не дай мне пропасть! Не дай мне ошибиться! Я всего лишь маленькая девочка, и мне надо самую малость на приличную жизнь...»

– Это немного осложняет задачу, но я справлюсь.

Кэп Раскин не стал тратить слова угрозы, он просто взглянул на нее внимательно.

– Вы можете быть уверены, мистер Раскин.

– Отлично.

В конце концов, она должна справиться. Она умеет. Она может. Не зря ведь натаскивали в течение трех лет. Все получится. Скорее всего...

И еще: присутствие Раскина заставляло трепетать ее... и ее желания. Кто бы мог подумать, что иногда это разгорается под влиянием страха!

Капитана опять вызвали из штурманской рубки. Легкий крейсер «Мария Спиридонова», чудо имперских лунных верфей, стремительно приближался к месту абордажной операции.

– Жак! Ты где?

– Все, босс. Мы в шлюзовой камере. С ящиком.

– Так. Штурманской рубке: старина Бо, задраивамеся и валим! Как ангелы с вечеринки сатанистов!

Корабль вздрогнул. Какие аттракционы крутились тут дальше, Диана помнила плохо, поскольку в течение получаса тошнота скручивала ее и выворачивала наизнанку с уверенной последовательностью серийного маньяка-убийцы.

* * *

Сознание с жалобным поскрипыванием вворачивалось в нарезку.

Над ней склонилась какая-то неопрятная образина. Или, вернее, склонился, потому что образина была бородатый.

– Пей.

– Что это? – рефлекторно отстранилась Диана.

– Пей.

Она подчинилась. Какая дрянь! Горькая и вонючая.

– Сколько пальцев?

– Два.

– А теперь?

– Три. Вы держите меня за сумасшедшую?

– А теперь?

– Два сжатых кулака. Кто вы такой?

– А вы кто такая?

– Я? Д-диана Ш-шевчук. Я тут не причем.

Образина уплыла куда-то вверх. Из точки, куда она уплыла, полышалось ржание. Так смеются самцы.

– Она в порядке, кэп.

– Я рад, док. Займись ребятами из абордажной команды. И позови-ка сюда Жака и Мака с ящиком.

Дина приподнялась на локтях, потом села. У нее перестала кружится голова. Оказывается, ей даже удалось блевать мимо одежды.

Та же капитанская рубка. Кэп Раскин. Штурман Добс – человек, внешность которого бескомпромиссно выдавала двухрежимный характер функционирования личности: запой/постзапой. Два шкафообразных монстра вносят контейнер с бионом. О!

Тут она, наконец-то окончательно включилась.

Раскин отвинчивает крышку кераморфового футляра.

– Мы спаслись? У нас... все в порядке?

– Абсолютно. – отвечает Добс, обнажая в улыбке две кроличьих лопаты.

– Да, – не прекращая возни с крышкой, вторит Раскин, – если не считать отсутствия твоего... пароля, внештатной дыры в заднице от излучателя «Марии Спиридоновой», сотрясения мозга у Бака и пары тому подобных мелочей, то все как в раю.

– Ушли, значит... – вяло констатировала Диана. – Кстати, лучше не открывать. Гадость еще та.

– Я не слабонервный, – ответил Раскин.

Наконец он откинул крышку. Секунду или две смотрел на содержимое контейнера и закрыл его. Процесс отвинчивания обернулся своей противоположностью, причем интенсивность действий капитана резко возросла. Добс накрепко запер рот ладонью.

– Убедились, мистер Раскин?

– Фу. Больше всего похоже на потрошеный труп. Кишки, легкие, сосуды, разъемы, провода, стекляшки, железяки, все в перемешку... жидкость бурая... но не кровь. Не кровь?

– Нет, мистер Раскин, не кровь. Простите, у биоэлектроники высокого статуса нутро всегда выглядит непрезентабельно.

Сладкая, сладкая Милли! Если бы ты знала, как близко сейчас твой цветочек от самого большого куша в жизни. Помнишь, как мы перебирали разные способы сделать меня богатой с моим-то нищенским жалованием мастер-оператора. И тогда я бы переехала к тебе, на Нью-Скотленд, и мы были бы счастливы... Впрочем, мы еще будем счастливы. Помнишь, я готова была даже торговать собой, но ты мне сказала: «Панель еще ни одну женщину не делала состоятельной». Помнишь? Всего три месяца назад... В конце концов, Милли сказала: «Знаешь, если ты возишься с бионами, так и продай бион...» – «Как это?» – «Нью-Скотленд – столица Ойкумены по части электроники. Может, там кого-нибудь заинтересует ваш бион...» – «Но это же... это же... предательство», – «Дурашка! Не ожидала от тебя. Кто из нас анархистка? Ты или я?» – «Я. Но...» – «Никаких но. Если ты анархистка, то у тебя где-то в глубине души должна быть такая маленькая штучка, такой маленький переключатель, который в нужный момент срабатывает, и ты понимаешь: это – их дела, а не твои; это – их проблемы; это – их законы, а я свободный человек, и никто не смеет стоять у меня на пути». В этом был смысл. Диана поспорила еще чуть-чуть, для порядка, а потом дала себя уговорить. Милли обещала потолковать с «серьезными людьми» на предмет инвестиций. Оказалось, желающие есть. «Цветочек! Все устроилось. Тебе придется немного помучиться, конечно... Побудешь в роли консультанта по бионам у людей криминального склада. Так о них говорят, но по сути своей они настоящие джентльмены... и потом, с ними есть твердая договоренность. Зато в финале – сто пятьдесят тысяч евродолларов. Этого, моя милая, более чем достаточно для нашего с тобой совместного счастья. Ты довольна?» Правда, потом выяснилось, что Милли не сможет быть рядом с ней, и весь путь до самого конца придется пройти одной. «Пойми, цветочек, у меня работа, и я не вольна...» – «Я понимаю. Ничего!» – «Я буду думать о тебе каждый день, каждую минуту...»

Теперь сто пятьдесят тысяч пребывали в нескольких шагах от нее. И пусть они выглядят как потрошеный труп, зато это – сто пятьдесят тысяч.

– Что особенного в ящике с несвежим мясом? – брезгливо осведомился Раскин.

– Вас интересует, почему бион столько стоит, или как он работает?

– Объясни последнее, и первое станем понятным само собой.

Она задумалась. Вот так шарада: можно, конечно, потребовать и теорию относительности изложить в три фразы... особенно если изложением будет заняться человек, знающий теорию относительности постольку-поскольку... Некоторые принципы устройства биона стали ей понятны только после года обучения, а некоторые непонятны до сих пор. Диана знала, как обращаться с этой штукой, но на роль корифея высокой теории не претендовала никогда. Ладно. Не боги горшки обжигают.

– Биоэлектроника от обычной отличается тем, что роль да/нет реле в ней играют органоиды живых клеток. Это не новость. Биоэлектронику разработали давно и успешно ею пользуются. Бион – новая ступень, и он предназначен для решения сверхсложных задач. Перемножать десять на десять он будет примерно столько же, сколько отнимет у него задача об изменении траектории движения астероида, под гравитационным воздействием более крупного тела...

– В чем фокус?

– Вы знаете, мистер Раскин, способ решения любой задачи оперделяется тем языком, на котором программируется машина. Она как единый электронный организм воспринимает задачу. И какова бы ни была эта задача, на техническим уровне она будет решаться путем разбивания одного большого алгоритма на ряд малых и пропускания этих алгоритмов через однородные цепи. Для биона любая задача выглядит как ряд самостоятельных, не связанных друг с другом логических проблем. Внутри контейнера, – она подошла к агрегату и выразительно постучала по крышке, – есть несколько тысяч неоднородных, то есть совершенно разных органов, или, если хотите, биоузлов, способных наилучшим образом справиться с определенным типом логических проблем. В каждом органе – особое устройство клеток, особый язык программирования, плюс особая тестовая матрица, отторгающая задачи неподходящего типа. Все эти органы – вроде сердца, печени, почек у человека, – строго специализированы. Сверх того, есть ИТЖ – информационно-транспортная жидкость...

– Та самая бурая дрянь?

– Она, мистер Раскин. Это... это... даже не знаю, как лучше выразить общий смысл... наверное, народ простейших, обитающий в питательной среде и способный к воспроизводству только в момент совершения информационных операций. Он разбивает большую задачу на кластер малых, разносит их по органам, собирает ответы и конструирует общий ответ. Проблема только в том, что у этого «народа» нет стимула к воспроизводству. Вернее, смысл есть, но он представляет собой вечное белое поле. Пробел, который следует заполнять в самом начале работы. Назвать смысл. Дать кодовое слово, фразу, символ, призыв, ценность... по-разному может быть. Это называют термином «ключ-стимул». Когда-то программист как бы заключил изначальный договор с народом простейших: «Вы – работаете, когда я даю вам смысл для размножения». Но каждый комплект ИТЖ, пусть она и готовится заводским способом, уникален, поскольку до закачки в бион активно запечатлевает условия окружающей среды: температуру, влажность, давление, игру электромагнитного поля, а особенно наличие микроорганизмов. Это разные народы. Поэтому и ключ-стимулы подбираются программистом индивидуально для каждой машины. Если ключ-стимул задан неправильно, ИТЖ-народ его просто не принимает, отторгает. Если он сформулирован небрежно, неточно, то и бион станет работать через пень-колоду.

– Ключ-стимул – штучка, которую ты берешься... э-э-э... определить?

– Да, мистер Раскин. – Диана решила оставить себе хоть маленькую тропинку для отступления. – Однако я опасаюсь, что ваши ребята слишком уж трясли и раскачивали агрегат. Это ему не на пользу. К тому же, весь корабль трясло, когда мы... когда мы...

– Когда мы улепетывали, мисс. Ты вообще-то уверена, что эта консервная банка с прокисшей тушенкой будет форцать?

– Одно связано с другим, мистер Раскин. Чтобы проверить, как он работает, нужен ключ-стимул, чтобы найти ключ-стимул, нужна задачка...

– Задачка тебе нужна... Навигационная подойдет?

– В самый раз, мистер Раскин.

Капитан обратился к навигатору Добсу:

– Бо, тебе как раз надо было посчитать маршрут до точки, где мы встретимся с заказчиком. Не возись. Отдай всю цифирь этому мясному корыту.

– Да... я... и сам... да. Навигационное устройство о’кэй... кэп. Чего это... я...

– Ты сам – в следующий раз, Бо. А сейчас сделай, как я сказал.

– Ну... да. Ладно. Отдам... мясному корыту.

Диане нравился сильный самец Раскин и совершенно не нравилось то, как он называет бион. Больше уважения к отечественной технике!

Тем временем капитан уже инструктировал монстров из абордажной команды.

– Жак, Мак, тащите эту живую гирю в восьмой трюм. Со всем барахлом. И поможете там мисс Шефчук, если она скажет.

– Да чо помогать-то там, босс? – заблекотал Жак.

– Да мы под бабой не того... – хотел возразить Мак.

– Вы еще здесь?

Видимо, в голосе Раскина послышались какие-то особенные ноты. Два бугая дружно взялись за ручки, небрежно, в русско-венерианском стиле приваренные к контейнеру, и без видимого усилия подняли агрегат.

– Да мы чо, босс?

– Мы просто хотели уточнить профиль работы, босс.

– Точно, босс... Жак, а что значит профиль?

– Не бери в голову, Мак, это вроде меню в кабаке.

– А чо ты тогда растрынделся? Сказал бы сразу: «Меню работы»...

– Да ты просто деревенщина неграмотная, Мак. Тупой, как андроид.

– А если в рожу?

– Кто? Ты? Да я...

Их голоса постепенно затихали, отдаляясь от капитанской рубки. Раскин повернулся к анархистке:

– И последнее... Зови меня Пат.

Она хотела послать его в задницу, но почему-то вместо этого ответила:

– Отлично, мистер... Пат.

* * *

Бион семь лет назад придумала команда академика Блинова – двадцать восемь человек, из которых четверо были администраторами, один счетоводом, дюжина находилась под кайфом постоянно и годилась только на то, чтобы высказывать бредовые идеи, впоследствии неизменно оказывавшиеся совершенно бесполезными, трое столь же постоянно накачивались крепкими напитками и выдавали идеи, иногда приносившие пользу, одна числилась секретаршей Блинова, еще одна – его любовницей, четверых позвали из-за их высоких должностей, и в работе они не принимали участия... в конечном итоге мотором всей деятельности оказалась пара: очень некрасивый мужчина Дима Порохов и очень несчастливая женщина Рита Реброва. Рита мыслила системами, излагала свои мысли системами, собирала нетрезвые мысли команды в системы и даже, кажется, шутила как-то системно... Порохов разрушал ее систематические построения, фонтанировал иронией и вдобавок издевался над самой Ритой. Реброва обижалась, злилась, пыталась доказать свою правоту, совершенствовала форты логических построений... Эта двоица заставила блиновскую команду создать то, ради чего она не была предназначена: в сущности, бион оказался синтезом неосторожной шутки Димы, очередной системы, придуманной Ритой, чтобы посадить Диму в лужу, коллективного похмелья трех алкоголиков и административной воли самого Блинова, сурово заметившего: «Мы далеко отошли от темы. Никакого толка от вас я не вижу. Скоро институт закроют, и будут правы. Единственная идея, в которой хоть что-то есть, это дребедень насчет биоэлектроники, которую я вчера случайно услышал... Копнем здесь».

В течение полугода Блинов получил государственную премию Русской Венеры, четверо эскортных авторитетов совершили скачок в карьере, Реброва вышла замуж за Порохова, а институт все-таки закрыли, поскольку градус раздолбайства превысил в нем критическую отметку.

Бионы оказались очень капризными штучками. Они иногда отказывались работать, сбоили по причинам, известным только Господу Богу, а некоторые мастер-операторы даже утверждали, будто биоэлектронные машины способны гадить тем, кто им не полюбился... Им все прощали, поскольку бионы могли решать задачи, ставившие в тупик любую другую технику и даже людей... Электроника изначально задумывалась человеком как серая рабочая скотинка, предельно исполнительная и дисциплинированная. Бионы оказались иной породы. Остряки пошучивали: «Хоть они всегда на службе, но то и дело опаздывают к началу рабочего дня, самовольно уходят в отпуск и дерзят начальству». Нервическая гениальность бионов искупала то, что они никогда не были ни серой, ни дисциплинированной, ни скотинкой...

Диана поняла, до чего ей не повезло, как только откинула крышку контейнера. Судя по клейму, это был старый бион. Один из первых, пошедших в серию. Все они, древнейшие, программировались на определенный стимул либо Ребровой, либо Пороховым, либо их первыми учениками – всего двумя или тремя. Если бы клеймо принадлежало одному из учеников, Диана знала бы ключ-стимул через четверть часа: либо «Слава труду!», либо «Познание превыше всего!», либо «Будьте порядочны – остальное приложится!». Если бы клеймо принадлежало Порохову, пришлось бы повозиться. Этот был затейником. Мог «заклясть» бион на жареную свинину, на полусладкое красное, на суфле, на полную брюнетку, на программу творческого отдыха «весь-месяц-на-диване», и даже на словосочетание «Блинов-дурак!». Но Дмитрий Прокофьевич был человеком открытым, из ключей своих тайны никогда не делал, и все они вошли в реестр «Начинающему мастер-оператору биона». Часа два-три работы, и Диана непременно вскрыла бы вшитую матрицу ключ-стимула... Но клеймо состояло из двух букв: М.Р.

Маргарита Реброва.

Какая неприятность!

Не то, чтобы госпожа Реброва хранила свои «настроечные заклятия» в тайне. Нет. Просто она всегда была человеком замкнутым, болтать не имела привычки и, более того, даже когда ей приходило в голову вволю поговорить на профессиональные темы, лишь двое из семи, примерно, собеседников обладали даром понимать ее...

И, следовательн, какую мотивацию она вкладывала в биоэлектронные мозги, знали только те, кому полагалось это знать по службе.

Диана заранее не любила доставшийся ей бион, хотя и следовало бы ей настроиться на доброту и ласку. Бион, в сущности, недоразум. Ласку и угрозу он воспринимает, как зверь, странным электронным инстинктом. Ни один мастер-оператор объяснить этого не мог, но чувствовали – все. Диана, разумеется, тоже. И она изо всех сил старалась успокоиться. Провела себя через каскад дыхательных упражнений. Помучила нервы аутотренингом. Затем тупо вколола успокоительное. Но в состояние доброжелательного покоя – а именно этого требовала ситуация – войти не смогла. Деньги. Ей были очень нужны призовые деньги. Будут они, тогда и вся жизнь состоится...

– К бесу! – Прикрикнула она на себя. – Третий сорт не брак.

И точно, сегодня она подготовилась на троечку с плюсом. Для опытного мастер-оператора – вполне рабочий статус.

Диана вывела бион из штатного положения 0, когда машина представляет собой груду плоти, потребляющей питательный раствор. Задержала дольше положенного в штатном состоянии 1, когда биоэлектронный механизм приводится в «раздраженное» состояние и группы клеток превращаются в сообщества, испытывающие «голодание» по работе с информацией. «Пусть поголодает, потом будет сговорчивее...» Наконец, штатное положение 3: можно подлючаться. Именно это и сделала Диана, использовав чип особой модификации, вмонтированный ей в голову. Когда-то, в самом начале, мастер-операторы подключались с помощью разъемов через порты, зияющие в черепной коробке, теперь в подобном варварстве нет необходимости...

Итак, она соединилась с бионом.

Первый момент всегда – самый неприятный. Чувствуешь себя куском мяса, кровь бежит через твой мозг по веревкам несуществующих артерий, перед глазами стоит розовая муть. У любого живого существа, являющегося недоразумом, есть и настроение, и самочувствие. И оно всегда заражает тебя и тем, и другим.

Это восприняло вторжение Дианы с равнодушной холодностью. О, да биону и впрямь холодно... надо будет отрегулировать температурный режим. Хорошо хоть живо, не растрясли до смерти. Теперь надо дать почувстсвовать: оно – часть тебя, а не наоборот.

Кажется, Диана установила лидерство чуть жестковато. Бион ответил волной холода. Очень неприятное чувство, когда кончики пальцев резко деревенеют... Как же тебя звать-величать? Прежде всего, программировала бион женщина, а значит, и сам агрегат – миссис, а не мистер.

– Ну-ну! Полегче, подруга...

Вышла промашка: на концептуальное поле «подруга» бион среагировал резко отрицательно. Бион не хотел работать.

– Хорошо, извини. Договорились. Не подруга. Но сотрудничать нам все-таки придется, и ты это знаешь.

Диана презирала мастер-операторов, которые цацкались со своими машинами. Нельзя позволить «мясу» влиять на ситуацию. Ее должен контролировать мастер-оператор. От и до.

Этот бион давал ей неведомо какими флюидами понять: знакомство нежелательно, общение нежелательно, лучше бы нам расцепиться. Диана постаралась взять себя в руки. Ей это почти удалось, но жутко мешали мысли о деньгах.

– Ну, душенька, приступим. Что тебе нравится? Может, творчество?

«Душенька» – очень неправильно. Диану била мелкая дрожь. Она ощутила ледяное дыхание машины. Но надо было работать.

– Творчество, а? Подумай, это ведь самостоятельность, это способность проявить лучшие свои качества, это... это... поэтично, в конце концов. Романтично, я хотела сказать. Высокий пламень творчества...

Холодно. Не тот стимул.

Для порядка Диана побродила еще немного вокруг концептуального поля «творчество». Совершенно безрезультатно.

– Хорошо. Попробуем логику. Может быть, логика? Точность. Выверенность. Порядок. Контроль. Ясность. Прозрачность. Твоя создательница была человеком, очень высоко ценившим логику и системный подход...

Опять не то. Похоже, Реброва сама не очень-то ценила всю эту чушь с логикой. А что она могла ценить? Полжизни провела в радикальных феминистках, потом так же радикально с борьбой за женские права завязала. Вся в науке. Так, ну, попробуем. Феминизм это...

– Независимость? Полная свобода. Никто ничего тебе не навязывает. Ты сам себе хозяин. То есть, конечно, хозяйка...

Пусто. Копнем глубже.

– Власть. Власть над самцами. Над самой собой. Над миром. Над эмоциами. Над желаниями. Власть поддаться им или совладать с ними...

Ле-егонькое покалывание. Не то. Нет, положительно, не то, но нечто сопоставимое. Только по какому параметру? По власти? По самцам? По эмоциям? По самоконтролю? Ладно, запомним, поедем дальше. Наука это...

– Открытие? Познание? Жажда нового? Нет? Ну, хотя бы честолюбие? Общение с умниками? Известность?

З-задница. В сторону от «тепло». Все дальше и дальше. Похоже, наука несколько утомила госпожу Реброву, и госпожа Реброва готова была послать науку подальше, только вот ничего другого она делать не умела... Зайти с другой стороны. Характер жесткий, решительный. Это...

– Смелость? Прямота? Честность? Наподдать кому-то? Пусть они знают, кто прав! Торжество справедливости? Традиционные ценности?

В последнем случае бион как будто откликнулся, но очень вяло. «Ерунда какая-то. Традиционные ценности и власть над самцами... Или самоконтроль... Или... или... Нет, не хватает информации».

Может, ерунда какая-нибудь?

– Мать? Родители? Добрые отношения с родителями? Хорошая бытовая техника? Личная амфибия? Отдых на самой Земле?

Тишина.

Диана едва сдерживала раздражение.

– Что ж тебе еще-то? Здоровье? Комфорт? Дети?

Концептуальное поле «дети» явно располагалось совсем недалеко от ключ-стимула. От биона повеяло теплом, хотя машина, вроде бы, замерзала... Дети? Что – дети? С чем их кушать? Дети мои дети, куда вас дети, где вас положити...

– Игрушки? Распашонки? Детская?

Хуже.

Она взъярилась:

– Издеваешься? Немытая посуда? Невытертые сопли? Фикус на окне? Занавесочки в горошек?

Оп-п!

Поле «занавесочек» выдало однозначно положительную реакцию. Диана оторопела. «Я же... пошутила...»

– Ну, не знаю... Может, свой дом?

Рядом.

– Уют?

Неплохо.

– Э-э-э... защищенность?

Хуже, но где-то там, что называется, «в составе кластера». Вообще, какой параметр объединяет дом, занавески, уют, детей, власть над самцами и традиционные ценности?

Тут только Диана почувствовала торжество. А как же иначе? Женщина женщину всегда поймет. Просто надо пробираться как можно глубже, к самым основам.

– Ританька, кисонька, молодец. Я тебя понимаю.

Конечно! Все вышеперечисленное всегда стоило очень недешево. Особенно дом и дети. Ну и, конечно, обстановочка. Мебелюшки-занавесочки. Так?

– Деньги. Верно?

Мощная реакция. Реакция – что надо. Странная какая-то, позитива в ней маловато, но... бион показывает: работать можем. Отлично. Отличненько. Превосходненько.

Диана связалась со штурманской рубкой и вышла на режим подключения к навигационному устройству. Бо Добс, хоть и пьянчуга, сформулировал задачку идеально. Сейчас бион расщелкает ее как орешек с трещинкой. На один зуб...

Чтобы бион адекватно решил задачу, ее итребовалось не только загрузить, но и кратко, в самых простых выражениях, пересказать общий ее смысл. Диана пересказала.

Бери, машинка, бери.

Волна обжигающего мороза. Словно удар ледяного кулака прямо по макушке. Произвольное отключение биона. Дурнота. Боль. Свет меркнет перед глазами.

Теряя сознание, Диана успела все же почувствовать: происходит нечто очень, очень плохое и совершенно непоправимое...

* * *

Когда ее откачали, Добс сообщил:

– Вот какие дела: навигационное устройство работать не хочет. Чего-то ты не больно уболтала ящичек. Одна от тебя вышла порча.

Кэп Раскин:

– Если не понимаешь, объясню кратко. Пункт первый: не будет работать НУ, на встречу к заказчику мы не попадем. Пункт второй: возможно, всем нам конец. Как раз сейчас мы с этим разбираемся.

Добс:

– Лучше б ты опять попробовала ящичек-то уболтать...

Диана хотела прикрикнуть на него, но получился у нее только сиплый клекот:

– Пойди-ка сам попробуй, умник!

* * *

– Ты знаешь, Пат, ведь это была шутка. И она может обернуться крупными неприятностями.

– Знаю, Ди... – откликнулся Раскин, деловито стягивая с нее блузку.

– То есть как?

– Не держи меня за идиота. Нашлись умники, которые объяснили мне, что к чему в операторской работенке еще до начала нашего покера. Либо с бионом работает спец, либо машинка здорово врежет парню по мозгам... – ответил кэп, разбираясь с вакуумными присосками на ее брюках.

– Так ты знал с самого... Что, хочешь сменить штурмана?

– Ты серьезно? Его ведь... не до такой степени? – переспросил он, лишая Диану тоненькой маечки. Оч-чень эротичной.

– Ну... не до такой... но тряхнет прилично. Это как нокаут или сильный электрический разряд.

– Отлично. Щенячий энтузиазм Бо нормальных людей раздражает. В тридцать пять пора уходить из скаутов. – отозвался главный пират, не прекращая возни с ее лифчиком.

– Ой... Щекотно. Ой! – На самом деле ей хотелось содрать проклятый лифчик. И, пожалуй, немного треска при этом не помешало бы.

– Срань Господня, сколько застежек... Это что, мода такая?

– Нет, просто у тебя давно не было бабы...

...Добс, не поняв шутки, выразил полное согласие. Если кэп расщедрится на стаканчик Бифитера, мол, он, Бо, не против. Он, Бо, попробует. Только объясните, на что жать и где красный сектор. Дурачина.

Диане было так худо, а штурман до того напоминал самодовольный кусок дерьма, что она решила: пускай попробует! Запомнит, скотина, чего стоит легкий хлеб мастер-оператора. Навсегда запомнит. Если ему будет столь же плохо, как и ей, то ей, наверное, полегчает.

Когда Диана поднялась, и ножками-ножками попыталась добраться до восьмого трюма, очередная неприятность встала перед ней во весь рост. Координация движений полетела к едреням...