Текст книги "Повесть о потерянном времени"

Автор книги: Дмитрий Ненадович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Одну минуточку, товарищ старший лейтенант. Я начальник пожарной охраны гарнизона. Прапорщик Багров. Мне надо оценить противопожарное состояние бокса.

– Да-а-а, Ваш внешний вид и фамилия очень даже соответствуют занимаемой должности. А другого времени для этого ответственного мероприятия Вы не могли найти?

– Вы, наверное, не поняли. Меня лично Ахтунг прислал. Вызвал вчера вечером и наказал проверить боксы как, только туда заедет батальон. А то говорит, еще чего забудут, подлецы. Машины с полными баками. Проблем потом не оберешся.

– Прямо так и сказал: «подлецы»?

– Прямо так и сказал. Вы же его еще не знаете. А что? Он тут ведь самый главный и может себе позволить особенно не выбирать выражения.

– Вы действительно так считаете?

– Да, конечно.

– Очень жаль. Но это Ваше право. А вот транслировать мне оскорбительную чушь вашего зарвавшегося начальника в следующий раз я Вам очень сильно не советую. Могу ведь в запале перепутать истинный источник словесного поноса и ударить по телу ближнего из говорящих. Понимаю, что это идет вразрез с генеральной линией партии, но ничего с собой поделать не могу.

– Хм, чушь, говорите? Зарвавшийся начальник? Ну-ну. Так я осмотрю бокс? Не возражаете?

– Смотрите уже, коль пришли. Коль есть на это высочайшее повеление.

– Есть, есть. Даже не сомневайтесь.

Включив внутреннее освещение, прапорщик проворно исчез в глубоком чреве бокса. Из чрева бокса стали доноситься, постепенно удаляясь, звуки открываемых и закрываемых дверей кабин уже задремавших было автомобилей. Наконец из самой глубины бокса раздался радостный крик пожарного-прапорщика, видимо, нашедшего то, что доселе никому найти не удавалось. Видимо, обнаружил он, наконец сокровища древних инков, не известно какими путями в этот бокс попавшие. А может, удалось ему, наконец, отыскать пропавшую во время войны янтарную комнату? А что? Немцы ведь умудрились дойти в те далекие военные годы до этих краев. В Москву направлялись. А как по зубам получили, то все побросали и на юго-запад ретировались. Может, и янтарную комнату тогда бросили? Никто ее с войны разглядеть не мог в полутемном боксе, но нашелся-таки наконец особо глазастый прапорщик – и вот вам, пожалуйста. Извольте забрать все в музей, а внимательному прапорщику перечислить на его сберкассовский счет полагающиеся по закону 25 %. И все, можно уже больше не служить. Можно уже купаться в благоденствии, устроившись для отмазки на пол-ставки пожарным инспектором в стоящую рядом с домом и давно не работающую котельную. В те времена ведь по другому-то было никак нельзя. Вы думаете, ради чего работал подпольный миллионер Корейко? Ради грошового жалования бухгалтера? Конечно же, нет. Исключительно для того, чтобы не преследоваться по закону за тунеядство. Тунеядцев тогда очень сильно не любили. Это сейчас можно спокойненько, к примеру, сдавать квартиры, доставшиеся в наследство от почившей в бозе родни, и ни в одном списке трудового коллектива не числиться. Можно жить себе поживать без единой записи в трудовой книжке. Сейчас можно даже вообще этой книжки не заводить. А тогда – нет. Такого допустить было никак нельзя. Если отсутствует ваша фамилия в каких-либо списках, к вам сначала начнет захаживать участковый и просматривать соответствующие отметки в вашей трудовой книжке. После просмотра участковый будет всячески укорять вас и, если вы будете упорствовать, его визиты участятся, а глубина укоризны будет возрастать от визита к визиту. И если вы в скором времени не одумаетесь и не попадете в какой-нибудь список хотя бы как-то трудящихся граждан (пусть даже из рук вон плохо трудящихся), то вскоре за вами приедет целый наряд милиции, и отправят вас тогда валить сибирскую тайгу. А там не забалуешь. Народ очень строгий там. Не дадут сачкануть вам. А после того как вы там в Сибири исправитесь, в вашу трудовую книжку и паспорт поставят особые штампы. А с этими штампами вы, вроде бы окончательно полюбивший трудиться, уже не сможете этого сделать никогда. Только на своем огородном участке сможете вы теперь как следует поработать, проливая бальзам на исправленную в Сибири душу. Ни один трудовой коллектив Вас теперь не примет. И поделом. Надо было головой думать в свое время и не бузить попусту.

Как-то мы сильно отвлеклись от темы в своих размышлениях о возможной судьбе огненного прапорщика, связанной с его дорогостоящими находками. Что же все-таки нашел он там, в полутемном боксе? Может сокровища древних инков и янтарная комната – это дешевая бижутерия в сравнении с этим «что же»? Иначе, почему же так сильно возликовал он поздней ночью, граничащей с уже брезжащим на востоке утром? Сергей тут же поспешил на радостные вопли и обнаружил прапорщика, ликующе направляющего луч своего жужжащего ручным приводом фонарика внутрь кабины одного из горбатых в своей неукротимой мощи «УРАЛов». Это был тот самый злополучный «УРАЛ» «имени Заболонника» со свежепокрашенным бампером.

– Ну и чего же вы так верещите-то, товарищ главный пожарный прапорщик? Случилось что-то невероятное? Я – то уж было обрадовался, подумал, что Вы клад какой нашли. Вот, думаю, хоть кому-то в этой жизни сильно повезло. А Вы кабину зачем-то освещаете. Там единственно-то, что и было ценного, так это пирожки лейтенанта Захарука, но и их давно уже в запале сожрал его водитель Заболонник. А вы тут голосите на весь спящий гарнизон… Сейчас машины от Ваших воплей заведутся, возьмите себя в руки и дайте этим счастливцам еще немного поспать, – не скрывая своего устало-бессонного раздражения, разразился длинной тирадой старлей.

– Нет-нет. Вы подойдите-ка сюда, пожалуйста. Гляньте, в кабине «бычки» от сигарет!!!! – фуражка рыжего прапора от возмущения сползла на затылок.

– А-а-а! Курят в дороге, мерзавцы, а сил, чтобы выбросить бычок в окно, уже не хватает. А может им воспитание не позволяет? Гхм, мало вероятно. Ладно, завтра мы с ними разберемся по законам военного времени, – устало зевая, произнес старлей и уже было повернул к открытому выходу из бокса.

– Нет, Вы, наверное, не поняли. Там же «бычки»!!!!

– Слушай, прапор, ты мне уже надоел, – вскипая бешенством стал надвигаться на рыжую бестию старлей, – дались тебе эти «бычки». Они что, на концах своих горящие? Это же давно уже мертвые «бычки». Ты это-то хоть понимаешь?

– Да-да, конечно же, – испуганно лепетал прапор, пятясь и вжимаясь в кунг злополучного «УРАЛа», – только вот Ахтунг приказал: не единого «бычка»! Поэтому, надо бы убрать…

– Что?!!! – взревел старлей, хватая прапора за наглаженную шкирку и окуная его в кабину, – ты кому это предлагаешь, сволочь? Хватай свои «бычки» и бегом на помойку, гнида! Я тебя научу свой не поврежденный фейс любить! Пожарник несчастный! – Сергей занес руку над головой изрядно перетрусившего прапорщика.

– Я здесь главный пожарный, а не пожарник! – истошно вопил прапорюга, быстро собравший и уже сжимающий в потной ладони разом пожелтевшие «бычки».

– А какая, на хрен, разница? – ревел взбешенный старлей, вытаскивая за шкирку борзого прапора из дверей бокса, – на помойку! Бегом! По команде «бегом» руки сгибаются в локтях, товарищ прапорщик! Вот так! Бегом, марш!

– Вы еще за это ответите, – заскулил, медленно убегающий в сторону мусорного бака прапорщик.

– Отвечу-отвечу, – прохрипел, догнавший прапора старлей и добавил, придав ему пинком должное ускорение, – только поторопись-ка ты, рыжий хрен!

– Я Вам еще все это припомню. Вы мне еще ответите за оскорбление личности! – вопил уже достаточно быстро убегающий прапор.

– Отвечу-отвечу, – проговорил, постепенно успокаиваясь и опечатывая массивные ворота боксов, Просвиров, – вот же, шельмец. Прапор, а туда же. Личность, особо приближенная к императору. В этом гарнизоне, похоже, куда не плюнь, обязательно попадешь либо в какого-нибудь самодержца, или же в какого-либо влиятельного царедворца. Одним словом, придворный гарнизон. Правильно мне говорили мудрые люди: чем дальше от столицы, тем проще служить. Ну, ничего. Как говорит местный командир: побачимо.

Сергей уже подошел к своему общежитию с аппартаментами под лестницей, когда утро уже вступило алым рассветом в свои наследственные права. «Здравствуй, новый день, – мысленно проговорил Сергей, – принеси нам, сирым, хоть чего-нибудь похорошему яркого. Избави нас от серости повседневности!» Он знал, о чем мысленно просил, приветствуя наступающий день, потому как давно уже понял, что самое тяжелое в военной жизни мирного времени это не учения, марши и вводные, а серая, растлевающая душу военная повседневность. В особо заумных военно-научных трудах это уничтожающее личность явление часто называют не иначе как «повседневная деятельность войск».

Глава 3. Борьба за повседневщину

Дальнейший ход событий показал, что старлей очень даже преждевременно опасался наступления повседневности. В отличии от давно осевших в гарнизоне военных, ему еще много надо было сделать, чтобы эта повседневность наступила и, только потом уже постепенно обрыла до того состояния, чтобы пришлось с ней всеми силами бороться… Вскоре после возвращения с учений к Просвирову наконец-то прикатило его долгожданное семейство. Состоялась-таки воссоединение после почти двухгодичного перерыва. В обычно мягкие черты лица жены вкрались жесткие оттенки перенесенных переживаний и усталости от почти вдовьего бытия. Заметно постарел сын, превратившись из непрерывно ползающего, везде лазающего и пытающегося ходить годовалого пострела в степенного и философствующего трехлетнего мудреца. Мудрец любил подолгу сиживать на полу, погружаясь в глубокие размышления о бренности бытия. При этом он полусознательно строил различные комбинации из игрушек и частенько вздыхал, приговаривая: «Ох, как быстло безыт влемя!» «Вот и ну! – удивлялся Сергей, – откуда это у него? Папа, вроде бы, по-армейски психически здоров и, как полагается военному, слегка туповат. Все, как говорится, в соответствии с петровскими традициями: пред лицом начальствующим вид подчиненному необходимо иметь лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Может, мама страдает тайной склонностью к любомудрствованию? К созерцанию феноменов трансцидентального сознания? Не похоже. У мамы очень практический склад ума и полное отсутствие свободного времени. Надо срочно что-то с парнем делать. Больно уж все это не соответствует его возрасту. Так ненароком может и крышу у мальца снести. Нельзя же родителям сидеть сложа ручки и спокойно наблюдать за тем, как у родного чада «тихо шифером шурша, едет крыша не спеша».

Но приезд и связанные с ним приятные хлопоты были еще несколько впереди. Сейчас же Сергею предстояли многие битвы. Битвы за создание этой здоровой обыденности, а попросту говоря, за налаженный семейный быт. Собственно первая битва за эту обыденность у Сергея началась еще до приезда семьи и случилась она с батальонным замполитом, спесивым и циничным майором, носящим соответствующую его внутреннему содержанию фамилию – Хитрованов. Битва началась за кусочек гарнизонного жилья для своего немногочисленного семейства в тот момент, когда до майора дошел по инстанции поданный Серегеем рапорт с предложением этот самый кусочек ему каким-либо образом выделить.

– Какая это еще семья к Вам вздумала вдруг приехать? Что Вам спокойно не живется? Мы же выделили Вам койко-место в общежитии, вот и проживайте там себе в удовольствие. Не каждому такая удача в жизни выпадает. Так Вы нет, чтобы спасибо сказать, еще чего-то требуете. Семья какая-то надумала вдруг приехать к нему…

– А Вы, наверное, еще моего личного дела не успели прочитать и не знаете, что у меня, оказывается, она есть. Семья эта. Впрочем, при Вашей занятости это совсем неудивительно. Я уже и сам стал забывать об этом факте своей биографии. Проснешься, бывало, утром в одиночестве и начинаешь думать: а чего это я опять в кровати один очутился? На соседней койке храпит какой-то мужик, или же множество каких-то мужиков похрапывает, посапывает и временами даже попердывает на множестве соседних коек. Я же, вроде бы, когда-то женился и даже, если не изменяет память, успел дитем обзавестись. Где же это все? Куда делось? Может, мне все это только сегодня приснилось? Не поверите, аж потом иной раз прошибет. Приходится сразу же открывать Удостоверение своей личности и убеждаться в своей психической дееспособности – там черным по белому написано: семья есть. И даже некоторые данные приведены: жена – такая-то, сякая-то; сын – такой-то, сякой-то. Вот как только глянешь на эти документы, так сразу и успокаиваешься. Но не надолго. Потом другие мысли начинают в голову лезть: а жена не вышла ли ненароком еще раз замуж? На кой ей такой муж? А может давно уже пошла по рукам или превратилась в обычную проститутку после долгой разлуки-то? Что с сыном? Может, уже состоит он на учете в детской комнате милиции? Вы понимаете, о чем я?

– Вы меня за советскую власть не агитируйте – я коммунист с десятилетним стажем. Не надо забывать, что мы с Вами в армии находимся, а Вам командир еще по Вашему приезду сказал, что с семьей надо бы повременить, потому как нет свободного жилья в гарнизоне.

– В этом отношении мне как-то по-барабану, что и когда он там сказал. Нет жилья, давайте мы поселимся в штабе. Вон у Вас агиткомната какая большая. Вынесем из нее трибуну-кормушку для агитатора и сразу же можно будет туда две кровати и шкаф поставить. Туалет в коридоре имеется. Правда, только один. Но это не беда – повесим табличку для мальчиков и девочек и будем по расписанию переворачивать. А как по другому? Вы ведь как замполит никак не можете допустить развала советской семьи? Этой фундаментальной ячейки социалистического общества?

– А где же я, по-Вашему, буду политзанятия с прапорщиками проводить? Это ведь два раза в неделю и по четыре часа!

– Понятия не имею. Можно в том же туалете. Там места на всех прапорщиков хватит. А семья потерпит. Это же всего-то два раза в неделю.

– Немедленно перестаньте кощунствовать! Политзанятия – и в туалете! Это же надо было такое ляпнуть! Надо уже, наверное, выносить обсуждение Вашего поведения на партийное собрание! Даже представить страшно, что в этом заведении будут звучать такие имена: Ленин, Маркс, Энгельс…! – замполит с картинным благоговением закидывает голову и зажмуривает глаза.

– Дело Ваше, я предложил один из множества вариантов. И ничего кощунственного я тут не вижу. Вы что, всерьез думаете, что люди, имена которых Вы только что перечислили, были бесплотными существами и не знали, что такое сортир? – лицо старлея, не желающего становиться предметом внимания партсобрания, сразу же приобретает классическое в лихости и придурковатости своей удивленное выражение.

– Какое это еще «множество вариантов», – хитро прищурился заметно смягчившийся замполит, – предлагайте, может мы тут чего-то не знаем, а Вы только приехали, глянули вокруг и сразу что-то увидели.

– Например, можно подселить нас в квартиру Ахтунга. У него же четырехкомнатная, а живет вдвоем с женой. Зачем ему столько квадратных метров?

– ??????????????????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – глаза Хитрованова, выскочив из орбит, заскакали как теннисные мячики по громадной поверхности его обтянутого зеленой биллиардной тканью стола. Дыхание сделалось сдавленным и хриплым.

– Что с Вами? – деланно-обеспокоено спросил Сергей, делая заботливый полувыпад в сторону резной тумбочки, стоящей рядом со столом и поддерживающей запотевший граненый графин, взятый в плен окружавшими его граненными же стаканами, – может водички налить?

– Кх-м! Кха-кха-кху-кху-кху! – закашлялся посиневший лицом замполит и плеснул в стакан воды себе сам. – Вы в своем уме?! Представляю себе физиономию Ахтунга, услышавшего такое предложение! Он же нас всех сразу же в Читу сошлет!

– Это на каком же основании? Вы только представьте себе: на общем партийном собрании гарнизона не имеющий жилья коммунист Просвиров задает вполне обоснованный вопрос имеющему излишек жилплощади коммунисту Ахтунгу. Заметьте: не старший лейтенант Просвиров задает вопрос полковнику Ахтунгу, а коммунист Просвиров задает вопрос такому же, как и он коммунисту, но с другой фамилией. И фамилия эта – Ахтунг. Коммунист Ахтунг, конечно же, отвечает коммунисту и собранию что-то невнятно-невразумительное, потому как ответить собственно нечего: нарушено советское жилищное законодательство. Коммунисты внимательно слушают этот бред и бурно обсуждают ответ коммуниста Ахтунга. Затем, коммунисты ставят вопрос на голосование и выносят по-партийному справедливый вердикт: «Подселить на избыточную жилплощадь коммуниста Ахтунга обездоленную семью коммуниста Просвирова». И все. Делов-то. Когда у нас там очередное собрание? – лицо старлея вновь принимает стандартно-петрозаветное выражение.

– И думать про такое забудьте, – бессильно откидывается на спинку кресла пятнами побледневший замполит, – идите, служите. Мы подумаем, как лучше поступить, и дадим ответ по существу Вашего рапорта.

– Только прошу обратить внимание на дату приезда семьи, товарищ майор.

– Идите, идите. Ответ будет дан вовремя.

– Но если трибуну надо будет заранее в туалет перенести, так Вы…

– Я же сказал: идите!!! – досадливо замахал на Сергея руками озадаченный замполит.

В этот же день Сергей заступал в наряд дежурным по части. Выслушав инструктаж начальника штаба и посидев часок на спине, он провел краткий устрашающий («Враг не дремлет!», «Будьте бдительны!» и т. д.) инструктаж суточного наряда на плацу, сообщил «секретное слово» начальнику караула и развел наряд под гимн Советского Союза по местам несения службы. Пересчитав оружие, хранящееся в комнате дежурного по части, он быстро принял дежурство у своего однокашника Ильинского и приступил к выполнению хлопотных обязанностей. Ночь прошла относительно спокойно за исключением двух удививших старлея эпизодов. Оба эпизода были связаны с входившими в его обязанности посещениями расположения рот в ночное время с целью проверки бдительности несения службы дежурными и дневальными, а так же контроля выполнения «срочными» военными распорядка дня – второго по значимости «святого писания» для всех военных после «Библии» – Уставов. Первый эпизод случился при посещении расположения роты, в которой служил его однокашник. Посчитав спящих бойцов и убедившись в правильности всего в роте происходящего, Сергей хотел было уже покинуть этот храм дисциплины и уставного порядка, когда его слуховое внимание привлекли странные звуки, приглушенно доносившиеся из умывально-туалетного помещения. Если к этим звукам сильно не прислушиваться, то можно было подумать, что это шум капели из неплотно закрытого крана. Поначалу Сергей так и подумал, хотя капель была какая-то странная: как будто падающие капли тут же кем-то слизывались с поверхности металлических военных раковин. Сергей уже хотел было сделать замечание дежурному по роте и напомнить ему о необходимости экономить народное достояние, в состав коего входят и запасы пресной воды. Словом, хотел было сказать что-то вроде: «С таким вот подходом к экономии богатств нашей Родины, товарищ сержант, можно и Байкал за год просрать». Но, войдя в умывальную комнату, Сергей убедился в том, что все умывальные «крантики» добросовестно закручены, и чавкающая капель доносится из соседнего клозетного помещения. Старлей бесшумно проник в пропахшую смесью хлорки, карболки и естественных человеческих выделений комнату и по слуху определил, что звуки доносятся из-за дверей одного из очков. Старлей замер и прислушался. Звуки на какое-то время прекратились, но тут же возобновились с новой силой. К звукам добавилось уже явно различимое человеческое сопение сразу нескольких лиц. «Это еще что такое, – с ужасом подумал Сергей, – педерасты в советской армии?!» Он резко дернул ручку двери на себя, выломав хилый «очковый» шпингалет «с мясом». Негодующему взгляду старлея представилась следующая картина: на «очке», обычно с трудом вмещавшем среднего военного, каким-то образом разместились три здоровенных хохла, сидящих на корточках. На доске, покрывавшей фарфоровую чашу унитаза, ровненьким рядком розовело ополовиненным шматком тонко порезанное сало, рядом с салом леживало несколько откушенных луковиц и крупно нарезанный кирпич «столовского» черного хлеба. Бойцы-хохлы поначалу от неожиданности оторопели и уставились на старлея узкими от недавно полученного удовольствия глазками, но, разглядев дежурного, немедленно совершили каждый свою попытку принять вертикальное положение, при этом свинячий шматок неожиданно ожил и, подпрыгнув, соскочил на спасительную кафельную поверхность клозета. Его освободительному примеру тут же последовали надкусанные головы «цыбули», а завершил общую картину побега полет горбушки ноздреватого черного хлеба прямо в руки разгневанного старлея. Сергей некоторое время удивленно вертел в руках спасенную горбушку не в силах подобрать слова, соответствующие создавшейся ситуации. Наконец он пришел в себя и положил хлеб на переборку между «очками».

– Вы что, бойцы, совсем ох…и?! Понятно, что для яких гарных хлопцыв як вы, солдатская пайка – это как слону дробина. Но чтобы ночью, в вонючем сортире?!

– Та вот, мамка позавчора прывслала, дюже завготно. Як пахнэ! Нэ стерпелы, ызвыняйтэ, товарищу старшый лэйтэнант, – виновато запричитал один из сынов великого украинского народа.

– Да это, наверное, только вы можете различить аромат этого продукта среди военно-сортирных запахов. Как так можно? Почему по-людски не подойти к этому вопросу? Взять, к примеру, стратегический продукт с собой на ужин или же уничтожить его в свободное время. Ах, да, конечно, – это же с товарищами придется поделиться. А так, безусловно, экономней получается. Пусть по-свински, зато «всэ для сэбэ».

– Товарыщу старшый лэйтэнант, просымо ныкому про сало нэ говорыть. А мы зараз шматок Вам подаркуем.

– Что-что? Взятка должностному лицу…?

– Та кака-така взатка? Це ж сало…

– Так, понятно, значит поступим следующим образом, – старлей повернулся к дежурному по роте, – этих троих зажиточных взяткодателей в койку. Вас, товарищ сержант, я с наряда снимаю. За подлог, вранье и укрывательство. Это не официальная формулировка. Официальная: за халатное несение службы в наряде по роте. Кстати, что вы в кровати подложили вместо этих трех жлобов? Я, честно сказать, при этом блеклом дежурном освещении ничего подозрительного не обнаружил.

– Шинели там. Скрученные особым образом, – подавлено прогундосил халатный дежурный.

– Во как! Научились, значит, из шинелей чучела спящих хохлов делать. Молодцы! А вы, товарищ сержант, если это, конечно же, не самый главный в вашей жизни секрет, извините, за сало продались?

– Бес попутал.

– Вот-вот! Бес он ведь всегда в нюансах. Внешне Вы такой бравый и исполнительный, а копнуть поглубже – продажный плут. А это и есть нюансы Но не волнуйтесь – Ваши нюансы не замедлят вскоре трансформироваться в нюансы служебные. Множество нюансов. Поднимайте зама командира первого взвода. Пусть он теперь за Вас отдувается, а вы потом с ним продажным салом расплатитесь. У вас же здесь не рота, а притон взяточников какой-то вырисовывается. А утром сами все доложите командиру роты. Только правдиво все докладывайте! Не попадайте под дополнительные нюансы. С докладом о приеме-сдаче дежурства ходить никуда не надо, позвоните мне в дежурку. Выполняйте!

«Отстой какой-то, – думал Сергей, следуя к другому казарменному зданию, – сало, наверное, действительно обладает какими-то наркотическими свойствами. Во всяком случае, для хохлов. У них точно от сала крышу сносит. Это же надо до такого скотства дойти? Ладно, хорошо хоть не педерасты. Иначе-то ведь уголовное дело могло образоваться, а так, ну пожурят этих придурков, посмеются над жлобами да и скоро забудут. Лишь бы жлобы не забыли и сделали правильные выводы. Далее у Сергея согласно им же разработанному плану было посещение роты, недавно назначенной ему в родные. Здесь его тоже ждало разочарование. Бесшумным рывком открыв входную дверь, старлей подал дневальному жестом знак молчать и не звать дежурного, как этого требовал уставной порядок. Быстрым кошачьим шагом пройдя в спальное помещение, Сергей обнаружил какие-то странные людские силуэты, колеблющиеся вдоль освещенных уличными фонарями окон. Силуэты сжимали в силуэтах рук силуэты сапог. Силуэты издавали приглушенные звуки автоматных очередей и пушечных залпов: «Тра-та-та-та, ух-ух-ух». «Очень интересно, – подумал Сергей, встав за одну из поддерживающих потолок обширного спального помещения колонн, – тут какая-то война идет. А мы-то сидим у себя в дежурке и ничего не знаем. Ну, раз война, должны быть и потери. Посмотрим, посмотрим». Наконец один из силуэтов устало отпрянул от окна, поставил сапог на пол и, вытирая со лба боевой пот, доложил куда-то вглубь помещения: «Уважаемые сеньоры старики, танковая атака со стороны деревни Акунино успешно отбита! Разрешите «отбой»? «Какой, на хрен, тебе «отбой»? – раздался полусонный голос откуда-то из глубины помещения? А налеты вражеской авиации? Тебе новая вводная, «дух ракетный»: тебя атакуют сразу три бомбардировщика Б-52!» «Вот теперь все понятно, – подумал старлей, узнавший обладателей смутных силуэтов и полусонного голоса, при этом он разом нажал сразу на все включатели внутреннего освещения, – рота подъем! Строиться! Форма одежды номер четыре!» Ничего не понимающие спросонок бойцы, тем не менее молча и быстро построились. «Старшина Сонин, проверить наличие личного состава и доложить!» – отдал команду старлей и удалился в ротную канцелярию. Через некоторое время в помещение канцелярии вошел с докладом старшина. Оказалось, что весь личный состав на какое-то лицо и незаконно отсутствующих нет. «Ну что ж, это уже хорошо, – не по Уставу деланно обрадовался старлей и, потирая во мнимом удовольствия ладони вышел, хитро улыбаясь к смирно стоящему личному составу, – вольно! Уважаемые лично мной товарищи бойцы победоносной Красной Армии! Здороваться с вами пока не буду, повременю – еще не утро. Я поднял вас по одному важному делу, но прежде всего хотел сообщить вам пренеприятнейшее известие: в нашей строгой военной среде неизвестно каким образом завелись сеньоры! Да-да самые настоящие, даже, можно сказать, вполне взаправдашние сеньоры. У них, у этих уважаемых кем-то господ, уже даже есть свои вассалы. Я думаю, все здесь стоящие очень хорошо понимают, о чем я говорю. Хочу предупредить сеньоров и их преданных вассалов, что с моим приходом дедовщина в роте будет искоренена, выжжена каленым железом. Это я вам обещаю. Чего бы это мне ни стоило. Поэтому очень настойчиво рекомендую почтенным господам и их верным рабам глубоко над этим обещанием задуматься. Задуматься, а стоит ли возвращаться к этим средневековым отношениям? Да еще такой ценой, за которой я не постою. Задумываться можно начинать прямо сейчас, а пока о главном. Понимаете ли, какое дело: зашел я тут к вам ночью будучи самым главным на сегодня дежурным, дабы просто проведать вас. Посмотреть, как вы тут живете-можете. Глядь, а на полу монетка в пять копеек лежит. Вот думаю: чья она? Кто-то ведь потерял ее, а сейчас, наверное, мучается и не может уснуть. На пять копеек в «чипке» можно ведь здоровенную булку купить. Ан, нет. Такая вот тут незадача вышла. Вот я и решил вас поднять, поинтересоваться. Я ведь солдатские проблемы очень хорошо знаю. А кроме того, поймите меня правильно: мне ваши деньги не нужны! Так чьи же это деньги? Кому мне их отдать? Шаг вперед!»

В помещении роты повисла звенящая ночная тишина. Тишина продолжалась минут десять. Наконец природная застенчивость воинов стала уступать место физиологической потребности доспать до стремительно приближающегося утра. Вдоль строя забегал свистящий шепоток. Стоящие в задней шеренге старослужащие пытались незаметными толчками в спину спровоцировать на облегчающее всем жизнь действие бойцов помоложе. Предвидя возможность назревавшего подлога, Сергей вновь взял инициативу на себя: «По глазам вижу, что это деньги рядового Лактионова. Что же вы стесняетесь, Лактионов. Не надо стесняться, коль деньги честно заработаны. Берите и больше не теряйте». «Да мне они…» – начал было лепетать «старик» Лактионов, высокий и до чрезвычайности наглый боец – хозяин полусонного голоса, озабоченного состоянием противовоздушной обороны страны. «Нет-нет, Лактионов, вы поймите меня правильно, еще раз вынужден повториться: мне ваши деньги не нужны, – проговорил старлей. подходя почти вплотную к стоящему во второй шеренге Лактионову (в первой шеренге перед «стариканом» испуганно хлопал глазами несостоявшийся «зенитчик» Заболонник) и шепотом добавил, – и не забудьте, достопочтимый сеньор, поделиться со своим вассалом. Он сегодня заработал – десяток сгоревших танков дымится в районе Акунино. Видел сам. Настоящие сеньоры должны быть великодушны к своим вассалам. Тем более, когда вассалы – герои». Лактионов с неохотой дотронулся до плеча Заболонника, который как положено сделал шаг вперед и в сторону, освобождаю путь своему «господину». «Сеньор» вышел из строя, и криво, больше про себя, полу усмехнувшись нехотя взял монетку. «Вот и хорошо, справедливость наконец восстановлена, – продолжил старлей, – сейчас вы вновь разойдетесь по койкам и безмятежно проспите до самого утра, но перед этим хочу еще раз обратить ваше самое серьезное внимание на искоренение в нашем доблестном подразделении средневековых отношений. И призвать вас к аккуратному обращению с выдаваемыми вам щедрым государством денежными средствами!» Закончив свои ночные спитчи, Сергей последовал в свою штабную дежурку. До команды «Подъем» оставалось еще целых полчаса, этого было достаточно для того, чтобы привести в порядок дежурную документацию. Именно этим Сергей и занялся, в краткой форме описав ночные события, предусмотрительно опустив повествование о прошедших недавно в этой местности танковых сражениях. «Неуставняк» в роте – это серьезно. За это могут даже расстрелять ржавыми пулями. Пулями, подвергшимися коррозии в глубоких сейфах замполитов, мыслящих исключительно штампами, к примеру, такими как: «Партийно-политическая работа в подразделении проводилась не на должном уровне, что привело…», «Коммунисты подразделения сквозь пальцы смотрели на проявления неуставных взаимоотношений между военнослужащими срочной службы, в результате чего…» и т. д. А ссориться с замполитами в пору продолжения битвы за кусочек гарнизонного жилья Сергею было абсолютно не с руки.

Гарнизонный день начался как обычно. За десять минут до подъема в расположение рот прибыли специально назначаемые каждый день «ответственные». Под строгим наблюдением «ответственных» вскоре должны были начаться утренние военные ритуалы радостного пробуждения, массового и облегчительного посещения клозетных комнат. Ритуалы должны продолжиться массовым высыпанием радостных военных, что называется – гурьбой, в объятия свежего лесного утра. Через какое-то время так все и происходит. И вот уже забухали по всей ближайшей округе тяжеленные сапожищи молодцеватых и внутренне довольных собой военных. Военных, убегающих легкой поступью куда-то в манящую, охваченную зарей даль. На лицах убегающих военных здоровым румянцем разливается затаенная надежда физически подзарядиться на весь предстоящий день. Вскоре, после шести километров легкого заряжающего бега по окруженной целительным лесом бетонке военным удается достичь своей цели, и они переходят к водным процедурам. Поплескавшись в бодрящей воде военные следуют на завтрак, и пополнив свои энергетические запасы на манер английских аристократов калорийной овсяной кашкой-«шрапнелью», военные строятся на плацу в ожидании получения задач из репертуара повседневной деятельности войск. Получив по одной, а то и понескольку заведомо невыполнимых задач сразу, военные, под руководством своих оптимистично настроенных командиров, уныло разбредаются и растворяются в строгой военной повседневности. Растворяются, чтобы через некоторое время материализоваться и снова построиться. А построившись, немедленно получить новые нереальные для выполнения задачи. Получив эти задачи, военные испаряются вновь, как говорится: вперед и с песней. Вот поэтому-то в местах активной жизнедеятельности военных все время звучат какие-то песни и кто-то куда-то шумно перемещается. Перемещается исключительно вперед. И так до обозримой бесконечности. Сплошная рутина. Одно слово – повседневность…