Текст книги "Комиссар Шугай"

Автор книги: Дмитрий Дудко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Дудко Дмитрий
Комиссар Шугай

– Репрессированные? Да-да, мы сейчас перестраиваем экспозицию. – Заведующая районным музеем, полная женщина в очках, подвела меня к стенду. – Вот, пожалуйста: Шугай Семен Петрович. Комиссар партизанского отряда. Чекист, ликвидировал банды в уезде. Организовал коммуну в Красном Яру, сейчас этого хутора уже нет, потом – колхоз «Искра» в Петровке, нынешнее Революционное. Затем возглавлял райком – до самого ареста. Говорят, обвинили в троцкизме …

С фотографии на меня смотрел человек с узким скуластым лицом, в фуражке со звездочкой. Взгляд упрямый, пожалуй, даже злой. Правая бровь рассечена глубоким шрамом. В конце пояснительного текста свежей тушью блестели две фразы: «Пал жертвой незаконных репрессий. Реабилитирован посмертно».

– Мы дату смерти исправили. Раньше стояло «1936». Знаете, на всякий случай … Чтобы не возникало лишних вопросов … У меня к вам огромная просьба: если найдете в архиве приговор по его делу – пришлите нам фотокопию. Девять на двенадцать – тут как раз место есть. Я ведь никогда в архивах не работала, а вы все-таки историк, специалист. Да и музеем я по совместительству заведую. А с меня все только требуют – райком, областной музей …

– Обязательно постараюсь. Правда, областной архив сильно пострадал в войну. Стоило бы расспросить старожилов …

– Да-да, вы обратитесь в Революционном к Михайлову Лукьяну Филипповичу. Клара Сергеевна – она до меня тут работала – очень его ценит. Я бы вас к ней направила, но она в больнице.

– Шугай? Да это самый ирод был! Собрал сход и говорит: «А ну, гады, записывайтесь в колхоз, не то церковь закрою и базар!». А комсомольцы уж на колокольню взобрались и давай колокола сбрасывать. Пятнадцать семей в Сибирь загнал, да еще столько же разбежалось. В него и стреляли, и поджечь хотели. До бунта дошло бы, если б не забрали Семку этого в район. А в тридцать втором что творил! Дворы обходил, хлеб до зернышка выгребал. Люди в кукол зерно зашивали – и там находил. Я вам, говорит, суки, светлую колхозную жизнь построил, а вы только красть умеете? Через пять лет разоблачили его-таки. Великий Сталин все видел, только не мог сразу до всех врагов добраться …

– Ну зачем же так, Лукьян Филиппович? Ведь с Шугаем без вины расправились: в троцкисты записали …

– А что его записывать, коли он троцкист и был! Коммуна его красноярская знаешь, как называлась? Имени вождя мировой революции товарища Троцкого! У нас корова забрела на коммунарский луг – коммунары ее к себе в хлев. Отец пошел Шугаю жаловаться, а тот ему наган в рот сунул, да матюком, матюком! Потом, правда, … в двадцать девятом, что ли … ну, до коллективизации еще, от вождя своего отрекся и портрет выбросил. Для конспирации, ясное дело …

От деда Лукьяна я вышел поздно. Долго ждал последнего автобуса, не дождался и пошел полями напрямик к трассе. Думалось, так даже лучше, попаду сразу в областной центр. Но … сбился с дороги, долго обходил то лес, то заболоченную балку. Вышел к шоссе, когда уже темнело. Три машины подряд пронеслись мимо. Безлюдье навевало жутковатые мысли. Вспоминались слова Лукьяна Филипповича: «Порядка нет … Страх, что творят, и все от безделья да от пьянки. В прошлом месяце у хуторского пруда труп нашли – ножом изрезан, будто из него нарочно кровь выпускали». Вспомнив древнюю мудрость – «Дорогу осилит идущий», я зашагал по направлению к городу, хотя до того было километров сорок.

И тут позади натужно загудел мотор. Я оглянулся. Видавший виды грузовичок одолевал подъем. На мою поднятую руку шофер отреагировал довольно быстро. Машина остановилась, из кабины выглянул краснолицый расхристанный здоровяк. На волосатой груди поблескивал амулетик в виде адамовой головы.

– Что, в город пробираешься? Залезай, пока я добрый!

– Геолог, что ли? – спросил он уже в кабине, окинув взглядом мою штормовку и джинсы.

– Да нет, историк. Стираю белые пятна …

– Тоже мне работа! Что с пятнами, что без пятен – за колбасой в город ездили и ездить будем. Мертвым, говорят, гнить, а живым жить.

– Ну не говорите. Если с мертвыми не разобраться, они, бывает, живых кусать начинают.

– Это верно! Еще и как кусают! – обернувшись ко мне, он расхохотался. Я невольно отшатнулся: клыки шофера были … раза в три больше остальных зубов.

– Смотри не выпади! А еще ученый, – шофер вынул изо рта пластмассовый протез. – На базаре купил. Что значит – деловые люди: спрос на лету ловят.

Неожиданно грузовик свернул с шоссе.

– Кореши у меня тут. Товар завезти обещал.

Грузовичок проехал мимо полуразрушенного хутора, запетлял среди холмов и, наконец, остановился у заросшего густым лесом оврага. Шофер просигналил дважды.

– Вылезай, отъездился! – внезапный грубый толчок выбросил меня из кабины.

Поднявшись, я увидел, что из оврага вышли двое: крепкого сложения бородач в картузе и пестрой рубахе навыпуск и полный, холеный тип в темной тройке, при «бабочке» и с золотой часовой цепочкой.

– Принимай товар, Евграфыч! – шофер стал у меня за спиной, отрезая пути к бегству.

– Да ты не бойся, – степенно и даже ласково проговорил бородатый. – Думаешь, мы разбойники какие? На троих один обрез – так, для самозащиты. Кооператив у нас, «Комарик» называется. Мы и на регистрацию подавали. А бюрократы чертовы талдычат: нет-де вас на этом свете, нигде не прописаны.

– Зато зарплату начислять тем, кого ни на каком свете никогда не было – пожалуйста, – возмущенно добавил щеголь с «бабочкой».

– И промысел наш в запрещенных не числится, – продолжал бородач. – А что не запрещено, то можно.

– Что запрещено, тоже можно. Если бабки есть, – гоготнул шофер.

– Пошли, посмотришь наше производство, – бородач увлек меня к оврагу.

По мере того, как мы спускались узкой тропинкой, снизу все громче доносилось бульканье, шипенье и стук.

– Я вас в Петровке заметил, – сказал щеголь. – Вот вы историк – знаете, кто первый колхоз там организовал? Пантелеймон Евграфыч!

– А Семка Шугай его разогнал, – подхватил бородатый, – лжеколхоз, мол, одни мироеды в правлении. Феоктист Матвеич, – он кивнул на своего спутника, – тот не такие дела проворачивал. Магазин, ресторан, две артели … Чуть не все губернское начальство купил.

На дне оврага горел костер. Изнутри землянки, вырытой в стене яра, виднелся какой-то замысловатый аппарат. Он и производил слышанный мною шум. У костра сидела пышноволосая накрашенная девица в белой блузке и черной юбке.

– Вот, знакомься: Нинка-Картинка.

– Кому Нинка, а кому шарфюрер СС, – девица набросила черный китель и игриво повела плечами, демонстрируя повязку со свастикой.

Да что же это? Кто они такие? Сумасшедшие? Глупые шутники? Шутить у нас умеют над чем угодно …

Неожиданно тяжелые лапы шофера легли мне на плечи, и в следующий момент мои руки оказались прижатыми к земле, а бородатый Евграфыч уселся на ноги.

– Для нашего фирменного напитка сырье добывать не просто, – поучительно произнес щеголь, – люди нынче колются, пьют всякую гадость … А вот вы, сразу видно, человек интеллигентный. Ниночка, приступай.

– Все Ниночка, да Ниночка – и валюту добывай, и клиентов ищи, и сырье собирай … Скотину резать, между прочим, мужская работа.

– У тебя, Картиночка ты наша, аккуратнее получается.

Какое-то оцепенение завладело мною. Хотел крикнуть, рвануться – и не мог, словно в тяжелом сне. Нинка повязала клеенчатый передник, пододвинула ко мне объемистую бутыль, вынула из кармана кителя блестящий скальпель …

Откуда-то сверху, словно гром с неба, ударил выстрел, и краснорожий шофер без звука свалился на бок, задев меня коленом по лицу.

– Уматывайте, паразиты, пока целы!

На склоне оврага стоял высокий худой человек в шинели и фуражке, с револьвером в руке.

– Не больно командуй, начальник! Второй раз не расстреляешь!

– А на вас, гадов, у меня серебряные пули имеются, – человек в шинели прикинул на руке горстку патронов и повернул барабан. Не сговариваясь, вся троица рванула вглубь леса.

Высокий человек поднял меня за ворот и с силой тряхнул.

– Быстро отсюда! В соседнем лесу зарыты полсотни махновцев. Прибегут – у меня патронов не хватит.

Уже взбираясь по склону, он обернулся и что-то швырнул в булькающую пасть землянки. Раздался грохот, и в спину нам полетели комья земли. Мы вскочили в машину, и грузовичок, надсадно ревя, устремился прочь от жуткого оврага. Только тут я пригляделся к лицу своего спасителя. Упрямые скулы, рассеченная бровь … Я уже потерял способность удивляться.

– Товарищ Шугай? Ну, спасибо вам! Знаете, … о вас такие противоречивые сведения …

– Догадываюсь, что тебе обо мне наговорили. Все правда! И комиссаром был, и коммунаром. И колокола снимал, и хлеб выгребал. И троцкистом был – до двадцать восьмого. Только врагом не был и Советской властью не торговал! А как я в тридцать третьем Сталину написал, чтобы зерно голодающим дали из государственного фонда, верно, не слышал? Я ведь этим на митингах не хвалился. Все народ славил да вождя …

– Скажите, вы ведь знаете, где в тридцать седьмом хоронили расстрелянных? Мы хотим там памятник поставить.

– Знаю. Да не скажу! Там кроме нас, безвинных, кого только нет. Уголовники, шпионы, контрики такие, что я б их сам … А сверху – ежовцы из областного УНКВД. Без памятника обойдутся! А впрочем … Вам виднее, товарищи потомки. Для вас старались. Найдете – ставьте, если мы заслужили. – Он указал рукой на россыпь огней вдали на холме. – Вот он – мой памятник. Колхоз «Искра» – первый по району! Если б там еще баню построили да клуб новый …

Сзади показались фары автобуса.

– Последний рейс … Я тебя тут высажу. Об одном попрошу: будешь писать обо мне … о нас, о времени нашем – всю правду напиши. Всю! А не ту половинку, что больше нравится. А то найдется контра, что вторую вытащит. Не боги мы были, не архангелы. Но и не упыри!