Текст книги "Идеальное отражение"

Автор книги: Дмитрий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

К горизонту клонилась отожравшаяся, но еще не полная луна, мерцал Млечный Путь.

– Красота, – сказал я, когда мы утолили голод и жажду.

– Красота, – отозвался Синдбад. – А, наш новый друг, кажется, шевелится...

Праведнику на самом деле было лет восемнадцать, не больше, мелкие черты лица придавали ему сходство с грызуном, и ничего приметного во внешности этого парня не имелось.

Открыв глаза и обнаружив наши свирепые рожи, он вздрогнул.

– Привет, дружище, – сказал я. – Вынужден разочаровать тебя, но устроить тут аутодафе или проповедь мы не дадим.

– Но... помолиться хотя бы... разрешите? – спросил он срывающимся голосом.

– Зачем? – удивился Синдбад.

– А перед смертью.

Ну, определенная смелость у этого парня была, хотя порой и загнанная в угол мышь обретает бешеную храбрость. А еще, несмотря на страх, он трезво оценивал обстановку и не делал глупостей – вроде попыток вырваться.

– Это всегда успеется, – сказал я после того, как мы с Синдбадом обменялись взглядами. – Поведай мне лучше, отрок, полный религиозного рвения, ты знаешь, кто мы такие?

Он помедлил немного, морща лоб и посверкивая глазами, а затем ответил:

– Ты – Антихрист.

– Какая потрясающая новость, – тут Синдбад не сдержался, захихикал. – А я кто, чудище из серного озера? Или блудница, что восседает на звере, вышедшем из моря и собравшемся сожрать тысячу царей?

Я в религиозной галиматье мало чего понимал, а вот бритоголовый, похоже, разбирался.

– Не знаю, о тебе пророк ничего не говорил, – ответил мальчишка.

«Пророк» – это Дьякон, пузатый и бородатый тип, возомнивший себя новым мессией, что призван с помощью костров бороться с ересью. В роли еретиков у него выступали ученые, а также все, чем-то помешавшие Дьякону или просто не вовремя оказавшиеся на дороге. Из всех безумцев Пятизонья он был одним из самых знаменитых, а уж в кровожадности мог поспорить с самим Хистером.

– Значит, Антихрист, – сказал я, думая, что роль одного из главных христианских злыдней мне не очень нравится. – Это с какого перепугу? Рогов у меня вроде бы нет, серой я не пахну?

– Ты умеешь быть сразу в двух местах.

Синдбад крякнул, а у меня мелькнула мысль, что дубль устроил мне куда больше неприятностей, чем я полагал до сего часа. Эх, отмотать бы время суток на двое назад и обойти тот «Мультипликатор» по широкой дуге.

– Почему тогда я сам об этом ничего не знаю? – спросил я, стараясь, чтобы голос мой звучал уверенно.

Пришлось мальчишке напрячься и рассказать, с чего вдруг праведники решили, что я Антихрист. Выяснилось, что дубль, сто скоргов ему в глотку, попался группе бойцов Дьякона в Старой Зоне, неподалеку от тамбура. Самое чудное, что он ринулся на них в атаку, один на четверых, вопя какие-то глупости!

– Авессалом, командовавший группой, был сильно удивлен, – говорил наш пленник. – Но ты от них удрал, ушел в сторону Обочины, и они решили тебя не преследовать, поскольку имели задание от пророка. А когда вышли из тамбура в Сосновом Бору, вновь увидели тебя.

Он нервно завозился и буркнул:

– Развязали бы вы мне руки, а то я скоро того... не сдержусь.

– Уж сдержись пока, – попросил я. – И что, теперь твои единоверцы ловят меня по всем локациям?

– Да, пророк отдал такой приказ.

– Ну что же, – с наигранной бодростью начал Синдбад, – врагом больше, врагом меньше – какая разница?

Это он зря – разве можно сравнить Циклопа, пусть джинна, но одиночку, или Антипу и его десяток головорезов с Дьяконом, чей «Пламенный Крест» насчитывает до сотни стволов? Эти фанатики не успокоятся, пока не спалят меня, или не увидят мой труп, или не отвлекутся на что-нибудь более интересное, вроде охоты на изучающих Пятизонье ученых.

Или их самих «отвлекут» военные.

– Ладно, позволим мальчишке отлить, а затем подумаем, что делать дальше, – сказал Синдбад. – А ты, праведник, помни, что трое отроков, конечно, выжили в печи огненной, но вот о том, что кто-нибудь уцелел после попадания из «карташа», в Библии ничего не говорится!

Поднятый нами на ноги и отведенный в сторону пленник не стал суетиться, даже когда ему распутали руки. То ли слишком хотел в туалет, то ли решил, что удрать от пули – задача невыполнимая даже для искренне верующего. Он сделал свои дела, мы связали ему конечности и вернули на «нагретое» место.

– Да только смотрю, ты меня совсем не боишься, – сказал я. – Как тебя звать, кстати?

– Иеровоам, – ответил мальчишка. – Так я и не верю, что ты – Антихрист.

– Даже несмотря на то что так утверждает пророк? – Синдбад сложил губы трубочкой.

Дисциплина в «Пламенном Кресте» жесткая – это всем известно, стоит кому только усомниться или отклониться от «генеральной линии партии», как добрые единоверцы отправляют его на костер.

– Я не верю, что он – пророк. – Иеровоам отвел глаза. – Пророк не может быть таким... убивать...

– А ну-ка рассказывай, – потребовал я. – Как ты с подобными мыслями докатился до жизни такой!

Делать все равно пока нечего, нужно выждать еще как минимум часок, прежде чем можно будет сунуться в гипертоннель. Почему бы не послушать пока историю праведника, который не глядит в рот своему Дьякону?

Выяснилось, что наш новый знакомый недавно откликался на кличку Колючий и принадлежал к «питерцам» – группировке молодых ребят, промышлявших на границе локации Соснового Бора. Они водили желающих через Барьер, пользуясь ветками метро и тектоническими разломами, понемногу таскали артефакты, доставляли грузы и мечтали о том, чтобы стать настоящими сталкерами.

– Меня бабушка с детства в церковь водила, – говорил Иеровоам, глядя сквозь меня куда-то в звездное небо, которое постепенно затягивали тучи, – я к десяти годам все молитвы выучил, а потом, когда она погибла, в пятьдесят первом, я сам продолжал ходить, и свечки ставил, и все прочее...

Сам я к «опиуму для народа» отношусь прохладно, но искреннюю веру уважаю.

Наш новый приятель после Катастрофы сумел выжить, прибился к питерцам и даже заработал денег на имплантацию – вставил себе метаболический имплант, чтобы не так опасно было ходить в локацию. Подумывал о том, чтобы дополнить его еще парой полезных приспособлений, но тут Крамор, старший группировки, отправил Колючего в очередной рейд.

– Ну и встретили они нас у Красной Горки, – сказал Иеровоам, или в этот момент скорее Колючий, и злость прозвучала в его голосе: – Троих парней на месте положили, а меня только ранило. Я лежу, молитву читаю, а с ними тогда Дьякон был, он услышал. Решил, что это знак Божий, спросил – верую ли я в Господа, а затем предложил у них остаться.

Понятное дело, что пацан согласился. Не на смерть же ему идти?

Лучше живой праведник Иеровоам, чем мертвый питерец Колючий.

Дальше рассказ мальчишки стал более интересным – полгода он проходил в послушниках, доказывал верность Дьякону и его своре. Использовали его в это время для всякой грязной работы, подручных дел, и оружия в руки не давали. Зато потом организовали нечто вроде посвящения, в той самой церкви Неопалимая Купина, что неподалеку от тамбура в Сосновом Бору, нарекли Иеровоамом и устроили ему имплантацию.

– Ба, а у праведников свои мастерские есть? – удивился Синдбад. – А я и не знал.

– Чего бы им и не быть, и мастерским, и финансам, и всему прочему? – Я пожал плечами. – Будь эти типы с крестами на рукавах просто бандой агрессивных сумасшедших, от них давно ничего бы не осталось.

Если бы дела обстояли так, Дьякон и его секта исчезли бы после первой военной операции против них, году эдак в пятьдесят третьем. Но они пережили и ее, и несколько последующих, и сумели довольно неплохо устроиться, стать одной из реальных сил Пятизонья.

– Ну, так чего дальше? – спросил я, глянув на пленника.

– А ничего. В прошлом сентябре я взял в руки «мегеру», и вот, с ними... – Тут Иеровоам улыбнулся совершенно взрослой улыбкой. – Но противно. Верят они вроде, но при этом заповеди нарушают... Думал пару раз сбежать, так куда мне теперь, с имплантами? За Барьер не выйти, а внутри него всегда найдут и устроят... искупление грехов...

Огненное такое, жаркое, чтобы с грехами еще и тело заблудшего в пепел сжечь.

Не сказать, что я проникся к мальчишке симпатией – понятно, что крови на нем за эти полгода накопилось достаточно, но после допроса желание пристрелить его ослабло. Судя по озадаченной физиономии, схожие чувства одолели и Синдбада, так что мы переглянулись и перешли на разговор через М-фоны.

«Что с ним делать будем?» – спросил я.

«Не знаю, – отозвался Синдбад. – Зла на него у меня нет».

«И у меня. Может быть, просто отпустим?»

«Без оружия, маркеров и остального? Это, считай, та же смерть».

«Ну не волочь же его с собой до ближайшего детского сада?» – Я понял, что начинаю злиться, и это мне не понравилось – не тот вопрос, чтобы из-за него поддаваться эмоциям.

Хотя стоило признать, что Колючий напомнил мне меня в его возрасте, когда я после детского дома пытался устроиться в обычной человеческой жизни и только пришел в университет, озлобленный, никого не боящийся, сердитый на весь мир и ничего хорошего от него не ждущий.

«А давай спросим у него», – предложил Синдбад, и я после мгновенной заминки кивнул.

– Слушай, земляк, – сказал я, пытливо глядя на Иеровоама. – Мы тут думаем, что с тобой делать. Если хочешь, можем отпустить на все четыре стороны, только оружия, сам понимаешь, не дадим. Шансов уцелеть немного, но они есть. Если желаешь быстрой смерти, можем тебя пристрелить, хотя честно скажу, нам этого не хочется. Но ты сам-то чего бы желал?

– А возьмите меня с собой! – выпалил мальчишка, и во взгляде его вспыхнула надежда. – Можно ведь доспехи эти снять... как-то сменить, замаскироваться, чтобы они меня не нашли!

– Нет! – резко возразил я и уже спокойнее добавил: – В принципе это возможно, руки у Дьякона длинные, но не особенно. Просто сейчас нам некогда этим заниматься – тебя куда-то вести, пристраивать. Я сам гоняюсь за тем, кого ваши приняли за меня. – Незачем Иеровоаму знать подробности о дубле. – Помимо твоих единоверцев, по моим следам тащатся еще всякие «друзья»...

– Так вам что, помешает лишний ствол? Я ангельски хорошо стреляю!

– Кто ж тебе его даст? – Тут я разозлился по-настоящему. – Ты думаешь, я вручу оружие тому, кто час назад был готов убить меня? Вот честно скажи, ведь готов был?

Иеровоам отвел глаза и, помедлив немного, кивнул.

Наверняка ведь еще и спусковой сенсор нажимал, гад, в наши спины целясь, а теперь вместе с нами просится! И то, что он выполнял приказ Дьякона, ничуть сопляка не оправдывает – умел хулиганить, умей и ответ держать!

«Может быть, все же возьмем? – Синдбад вновь перешел на беседу через имплант. – Доведем до Тушинского лагеря, да там и оставим – пусть сам выкручивается. Все равно в ту сторону идем».

– Нет! – повторил я.

Очень неразумно тащить с собой по Пятизонью того, в ком ты не уверен и кому ты не можешь дать в руки пушку. Он будет обузой, отвлекающим фактором, минус-баллом в любой ситуации, и может стать причиной больших проблем. И мало меняет ситуацию факт, что юный праведник – вовсе не новичок, что он понюхал пороху и знает, чего здесь с чем едят.

Вон, в экспедициях на одного большеголового приходится пять вооруженных проводников!

– Нет, не возьмем, – повторил я в третий раз.

– Тогда отпускайте, – сказал Иеровоам мрачно и решительно. – Отдам себя в руки Господа. Если будет на то его воля, то выживу, а если нет – то лучше сгинуть от лап безгрешных тварей, чем так жить.

– Ты что делаешь? – прошипел Синдбад. – Давай хоть вооружим его! «Мегеру» отдадим!

Тоже мне, гуманист выискался. И как он с таким гуманизмом в Пятизонье выжил, интересно мне? Или каждого чугунка добрым словом встречал, а злобным бандюкам подставлял вторую щеку?

Расскажите кому-нибудь другому!

– Пусть уходит, – сказал я твердо. – Ты можешь идти вместе с ним. Я тебя с собой не звал и не раз предлагал тебе уйти. Вот очередной удобный случай. Вы делайте, что хотите, а я дальше отправлюсь.

Мальчишка глаза выпучил – он-то не знает, что мы с Синдбадом едва знакомы.

Ну а бритоголовый закряхтел, засопел, глаза кровью налились – того гляди, в драку полезет. А что, брат Лис, может, это не худший вариант – расплеваться и разбежаться, чтобы дальше идти в одиночку?

Как раньше, в прежние спокойные времена.

И тут Синдбад вместо того, чтобы кинуться в драку или послать меня по матушке, неожиданно успокоился.

– Зачем ты так делаешь? – спросил он, пристально глядя на меня.

– Что именно?

– Пытаешься доказать всем и себе самому, что ты мерзкий бессердечный ублюдок. Ведь ты не такой! Ведь ты понимаешь, что мальчишка – не кровопийца, не прожженный праведник!

– Давай без проповедей! – Я выставил перед собой ладони. – Какой я есть, такой я и есть, и если хочешь с ним возиться, то возись, а мне скоро надо будет идти. Дубль на месте сидеть не станет.

Синдбад усмехнулся, и мне почему-то захотелось его ударить – столько превосходства оказалось в этой усмешке. Я заскрипел зубами, удерживаясь от глупого, совершенно мальчишеского желания – что мне за дело до чужих улыбок?

И в этот момент что-то случилось с моим главным имплантом – он выдал информацию, что тестируемая колония наноботов типа 36К5643 несовместима с остальными компонентами внутренней информационной системы, а кроме того, обладает признаками внутренней нестабильности, а затем вовсе завис, выключился, точно ему выдали несколько слишком сложных задач одновременно.

Ощущение мерзостное – словно внутри головы возникло выгнившее дупло, как в больном зубе. Плюс нехватка привычного внутреннего собеседника, с которым поддерживаешь полуосознанный диалог.

Я сбился, замер, пытаясь осознать, что со мной происходит.

Нет, само сообщение выглядело обычно, такие я получал пару раз в процессе имплантации новых устройств. Да вот только никаких колоний наноботов типа 36К5643 рядом не наблюдалось, как и мнемотехника с набором оборудования.

Главный имплант включился, пустота в голове заполнилась, и на мгновение мне показалось, что через мои глаза смотрит кто-то еще.

– В чем дело? – спросил Синдбад.

– Так, ерунда, – просипел я, заставляя себя вспомнить, чем мы тут вообще занимаемся. – Не обращайте внимания. В общем – я уже сказал, я ухожу, один или с тобой, но не с ним.

И я указал на лежавшего Иеровоама.

– Бог все видит, – многозначительно изрек бывший Колючий, и на этот раз мне захотелось ударить мальчишку.

Они, значит, умники добродетельные, а я злобный грешник?

Возможно, так оно и есть, но только я со своими делами сам разберусь!

– Ну что же, ты решил, язви тебя джинн, – протянул Синдбад. – Иди своим путем, а мы отправимся своим.

И что самое странное – мне в этот момент стало неприятно, как-то мерзко на душе, словно предстояло расставание не со случайным знакомым, а с настоящим другом, с которым много пережито и пройдено. Хотя все мои друзья остались там, в январе пятьдесят второго, и если кто из них выжил, то сейчас, скорее всего, мотает срок где-нибудь в тюряге для особо опасных.

– Только не вооружай его, пока я не уйду, – попросил я.

– Боишься? – Синдбад вновь усмехнулся, но на этот раз – безо всякого веселья, скорее грустно.

– Аж по ногам течет, – отозвался я и поднялся, чтобы глянуть в сторону тамбура и оценить обстановку.

С момента пульсации прошло достаточно времени, так что вихрь вращался как обычно – неспешно, без дерганий из стороны в сторону, молний и вспышек. Выброшенные в новую для себя локацию чугунки вроде бы расползлись, по крайней мере, мои импланты ничего крупного и опасного не показали.

– Ладно, вы как хотите, а я пошел. – Я вскинул на плечи рюкзак. – Может, свидимся. Удачи.

Синдбад кивнул, праведник Иеровоам пробормотал что-то, одинаково похожее как на проклятие, так и на благословение, и я зашагал на юго-восток, в сторону АЭС и входа в гипертоннель.

Развалины Припяти, обычно кишащие всякой механической дрянью, сейчас выглядели мертвыми. Для всех порождений Пятизонья пульсация – мощный шок, и они от него несколько часов оправляются. Особенно достается тем тварям, что были затянуты в тамбур и, возможно, побывали в том самом мифическом Узле.

Я на всякий случай обошел одиноко стоявшего бронезавра, неподвижного, словно мертвого. От группы колесных ботов предпочел укрыться – эти твари любят собираться большой толпой.

Миновал одну за другой три свеженькие ловушки, «Магнит», «Дурман» и «Мухобойку», но о том, чтобы выдать их координаты в М-сеть, и не подумал. По сталкерской традиции о найденных после пульсации новых аномалиях следовало известить всех, но сейчас мне было не до того, чтобы раскрывать собственное местонахождение.

Пусть Циклоп и Антипа думают, что я прошел тамбур давно или вовсе сгинул в катаклизме.

В окрестностях входа в гипертоннель оказалось вообще на редкость чисто – ни чугунков, ни «кукушки» где-нибудь в развалинах, ни признаков засады на неразумного Лиса. Я еще раз «огляделся», используя все до единого следящие импланты, активировал маркер и шагнул в серое марево.

Глава 7
Бывшая столица

9 февраля

Кратер вокруг Курчатника за те сутки, что я тут не был, почти не изменился.

Да и вряд ли ему сможет повредить даже самая сильная пульсация – разве что добавит или прибавит ловушек, перетасует развалины, передвинет горы обломков или воздвигнет новые.

Самое главное, что в этот раз тут оказалось спокойно.

– Очень неплохо, – сказал я, оклемавшись и определив, что в той точке пространства, куда меня выкинуло, царит тишина, и никто не спешит ко мне с воплем «Вот он, сволочь!».

Подобное развитие событий меня более чем устраивало.

Теперь надо выбраться с этого оживленного, по меркам Пятизонья, места и двинуть на северо-запад, в сторону Тушинского лагеря сталкеров, где видели «меня», то есть дубля. Не исключено, что и там уже пускают слюну люди, обиженные моим нехорошим двойником, но другого пути, чтобы настигнуть его и ликвидировать, просто не существует.

Разве что засесть около тамбура и ждать, пока дубль не придет сам.

Для начала можно забраться на крышу уцелевшего во всех передрягах института имени Курчатова, чтобы окинуть взглядом окрестности. Корпуса научного центра не только сохранились, а еще и обрели неимоверную прочность, так что внутрь не удалось проникнуть никому. Ни с чем ушли даже военные, присылавшие с этой целью настоящую экспедицию.

Зато крыша использовалась сталкерами как наблюдательный пункт, и сейчас там, похоже, никого не было.

– Как-то утром, на рассвете, заглянул в соседний сад, – загундосил я, шагая вниз по склону кратера. – Там смуглянка-молдаванка собирает виноград. Я краснею, я бледнею, захотелось вдруг...

Чего мне захотелось, так и осталось невыясненным, поскольку вдруг обнаружилось, что я больше не один. Стремительная тень возникла на крыше Курчатника и сиганула по пожарной лестнице вниз – я только глаза выпучил!

– Вот лахудра! – гаркнул я, вскидывая «Шторм» и пытаясь поймать в прицел летящего к земле человека.

Это оказалось довольно сложно, и не в последнюю очередь потому, что импланты, помогающие обычно навести оружие на цель, в этот раз повели себя странно. Для них спускающийся с крыши человек представился не обычной «меткой», а каким-то странным смазанным пятном, и что самое чудное – датчик биологических объектов не смог определить, живое передо мной существо или нет.

Как говорят в народе – «опять глюки»!

Нажать спусковой сенсор я так и не успел, а человек приземлился, мягко, точно огромный кот, и развернулся в мою сторону. Вздрогнул от неожиданности, и в руке у него оказался громадный револьвер, такой древний, словно его уперли из оружейного музея.

Так мы и замерли друг напротив друга, как герой и злодей в древнем и плоском, времен до интерактивов, фильме.

– Ну, и что? – спросил человек.

– А ничего! – ответил я, пытаясь определить, с кем меня свела судьба. – Ты кто такой?

Одет этот тип был странно – никакого боевого костюма, серый летный комбинезон со вшитыми наколенниками и налокотниками, на голове не шлем, а бандана, на руках – перчатки, каких я до сих пор не видел, а на ногах вместо ботинок – легкие кроссовки скалолазного типа.

И еще что-то было не так с одним из его глаз, как-то он странно поблескивал во мраке.

– Ну и утречко! – патетически возгласил человек, и не подумав опустить револьвер. – Судя по твоему вопросу, ты не один из тех придурков, что гоняются за моей скромной персоной?

– Нужен ты мне, – хмыкнул я. – Мне и без тебя есть за кем погоняться.

– Да? Тогда отведи ствол, а то я нервничаю, когда в меня целятся. Могу непроизвольно нажать на спуск, – сообщил щеголь в бандане. – И я тоже спрячу пушку. На раз-два-три...

Я не стал реагировать на эту дурацкую считалочку, просто повернул «Шторм» так, чтобы он глядел в стену Курчатника. Человек заухмылялся и спрятал раритетную громадину в кобуру, причем настолько быстро, что я едва разглядел движение.

Импланты по-прежнему продолжали сбоить, а датчик биологических объектов лежал в глубоком нокауте.

– Раз ты и вправду не жаждешь моего комиссарского тела, – сказал щеголь, – то позволь представиться. Хомяков Геннадий Валерьевич, куда чаще называемый Алмазным Мангустом.

Только в этот момент я сообразил, что именно не так с его обветренным, покрытым шрамами лицом – в одной из глазниц сидел настоящий алмаз размером примерно с глазное яблоко! Ничего себе, судьба и вправду свела меня с одной из легенд Пятизонья, причем легендой живой, действующей, мотающейся по локациям и порой даже появляющейся на Обочине.

Мерлина, Механика или профессора Сливко там застать куда сложнее.

– Ого, – сказал я. – У нее глаза – два брильянта в три карата...

– Какие три карата? – Алмазный Мангуст посмотрел на меня презрительно. – Пятьсот, и ни каратом меньше.

– Это слова из старой глупой песни, – объяснил я. – И чего ж ты, брат Мангуст, под ноги не смотришь? Свалился на меня с крыши, напугал до мокрых штанов, так что я едва не начал палить.

– Не думал, что так скоро после пульсации возле тамбура кто-то окажется. – Он развел руками. – Мне самому нужно срочно покинуть эту локацию, поскольку некие придурки решили, что пора бы отделить мою собственно человеческую часть от инородной...

Об Алмазном Мангусте, бывшем лейтенанте-вертолетчике, ходили дикие слухи – что он якобы провел в Узле полгода, что его на самом деле изготовили военные, и он от них сбежал, что он Избранный и только ждет нужного времени, дабы уничтожить Пятизонье...

Достоверные факты укладывались в несколько строк: Геннадий Хомяков был не по-человечески быстр и ловок, мог жить только внутри одного из Барьеров, его прикосновение выводило из строя любую современную технику, на ярком солнце он становился невидимым, а еще он таскал в собственном теле нанопаразита в виде семи огромных алмазов.

Именно ради них на Мангуста периодически устраивали охоту.

Заканчивалась она для охотников в лучшем случае ничем, в худшем – плачевно, а Геннадий Хомяков продолжал жить и здравствовать. Сталкиваться мне с ним до сих пор не приходилось, поскольку в дурацких экспедициях «за стекляшками» я участия не принимал.

С самого детства знал, что жадность – это плохо.

– Тогда не смею тебе препятствовать, – сказал я. – Только скажи, чего сверху видно?

Если Мангуст расскажет, что углядел с крыши, мне туда тащиться не придется, и я сэкономлю немного времени.

– На юге, за Берзарина, какое-то шевеление, вроде как отряд ботов шурует, – сообщил он. – С остальных сторон все тихо, хотя около «Щукинской», когда я там проходил, носороги резвились. Гоняли раптора трехколесного, даже на меня внимания не обратили.

Да, для этих чугунков нет лучшего развлечения, чем охота на бывшую легковушку.

– Спасибо за информацию, – кивнул я. – Удачи тебе, яхонтовый ты наш, гляди под ноги.

– И тебе того же. – Алмазный Мангуст ухмыльнулся и помчался по руинам в сторону центрального вихря локации.

Я поглядел ему вслед и принялся карабкаться по склону кратера.

Легенды – легендами, а у меня свои дела есть.

Из громадной воронки, на дно которой институт Курчатова опустился после Катастрофы, я выбрался как раз вовремя. Едва перевалил через край, как импланты сообщили, что с противоположной стороны, с улицы Расплетина, в кратер вступили шесть человек.

Похоже, те самые «придурки», что затеяли охоту на Мангуста.

Меня они не заметили, прямиком направились к точке перехода, или решили не связываться, определив, что я – не тот, кто им нужен. Я по этому поводу вовсе не расстроился – мне со всякими доходягами сражаться некогда, у меня есть цель, и я к ней, как говорится, иду...

До Тушинского лагеря от тамбура можно добраться несколькими путями.

Первый – по Волоколамскому шоссе, которое более-менее сохранилось во всех передрягах. Так и осталось полосой ровного асфальта в окружении сплошных развалин. По ней идти легче всего, но и риск максимален – тут любят «пастись» крупные биомехи, вроде бронезавров и носорогов.

Второй – огородами, то бишь улицами добраться до моста через канал имени Москвы, перейти его и там дать небольшого крюка – это сложнее и дольше, но зато и возможностей для маневра больше.

Третий – через туннель подземки, и это только на тот случай, если два первых пути окажутся перекрытыми.

Московское метро после Катастрофы стало местом более опасным, чем могли представить некоторые не очень умные писатели начала двадцать первого века. Там появились разные твари, вроде Сцепщика, способные проглотить целый отряд сталкеров, завелись хитрые подземные скорги и прочая муть.

Но все же бывают ситуации, когда лучше оказаться внизу, во тьме, среди всяческих опасностей и блуждающих ловушек, чем наверху, в кишащих сталкерами и чугунками развалинах.

Но сегодня никаких особенных обстоятельств не было, разве что я спешил, и поэтому выбрал кратчайший путь – по Волоколамскому шоссе. Без каких-либо проблем добрался до бывшего парка Покровско-Стрешнево, территория которого ныне поросла автонами.

И вот тут я наткнулся на первое препятствие – полосу «Чертовой топи» поперек улицы.

– Ага, как же, сейчас и шагну, – сказал я, разглядывая ловушку, обнаруженную только благодаря тепловизорам.

Если вступить на этот ничем вроде бы не примечательный кусочек асфальта, провалишься сразу сантиметров на двадцать. А провалившись, можешь смело прощаться с собственными конечностями и выбирать модель протезов попрактичнее. Существует один способ выбраться из «Чертовой топи» – ампутация.

Но едва я двинулся к зарослям автонов, думая попросту прорубиться сквозь них, как металлорастения угрожающе зашумели. Ветви задрожали, и между стволами заструился голубоватый туман. Пряди его, извиваясь и подергиваясь, двинулись в мою сторону.

Я не горел желанием на собственной шкуре проверять, что это еще за хрень такая.

Есть еще другая обочина, где громоздятся обломки, покрытые сантиметровым слоем сажи.

– Умный в гору не пойдет, – пробурчал я, карабкаясь по ним. – Умный гору обойдет.

И в следующий момент стало ясно, что если кто тут и умный, то никак не я. Черные развалины под ногами поехали, зарокотали, открылась яма, в которой заклацали похожие на терки челюсти. Какая-то металлическая дрянь, вроде муравьиного льва, устроила тут засаду!

Ботинки мои ехали по необычайно скользкой «саже», удерживать равновесие становилось все труднее.

– Отвались... мой... хвост! – Отчаянным рывком я подбросил себя на полметра, но тут же сполз на метр. От подошв до лязгающих челюстей осталось каких-то сантиметров тридцать.

Еще рывок, и я ухитрился развернуть «Шторм» вниз и дать очередь.

Несколько пуль отрикошетили, одна сорвала клочок кожи с тыльной стороны ладони на левой руке. Но другая, самая везучая, попала, похоже, в цель, поскольку клацанье затихло, а челюсти закрыло что-то похожее на крышку канализационного люка. Словно опустилось металлическое веко на огромном хищном глазу.

Мне хватило одного мгновения – прыжок, рывок вверх, короткая пробежка, и я оставил муравьиного льва позади.

Но порадоваться собственному подвигу не успел, поскольку луч армгана прошел в считанных сантиметрах от моей левой ноги. Клацанье, лязганье и негромкий треск выстрелов возвестили, что «пообщаться» со мной явилась банда паукообразных ботов.

– Вас еще тут не хватало! – рявкнул я, переходя на бег и шаря в подсумке в поисках гранаты.

Чтобы избавиться от этой братии, придется чуток посуетиться.

На разборки с ботами я убил почти полтора часа, троих уничтожил, еще от троих оторвался, отправив их шарить в окрестностях Пехотной улицы. К этому времени начало светать, очистившееся было после пульсации небо над Москвой затянули серые облака, и пошел снег.

Ладно хоть не дождь – верный спутник сталкера с марта по ноябрь.

К Волоколамскому шоссе я вышел в том месте, где оно пересекается с улицей академика Курчатова. Оглядел тянущуюся с востока на запад ленту асфальта, необычайно гладкую, без дыр, выбоин и каких-либо обломков.

Это шоссе выглядело так всегда, с самого первого дня после Катастрофы. По Обочине гуляла байка о том, что по ночам его чистят уцелевшие московские чугунки-уборщики.

Верилось в нее с трудом.

Скорее всего, тут имела место еще одна аномалия, на которые так богато Пятизонье, только масштабная и для всех без исключения безвредная, а поэтому мало кому интересная. По сторонам от шоссе громоздились два вала из строительного мусора – арматура, куски бетонных плит, фрагменты зданий, груды кирпича, оконные рамы, двери и разбитая бытовая техника.

Местами их покрывала металлическая плесень, кое-где ползали скарабеи.

– Вроде бы тихо, – сказал я, – но береженого бог бережет, как подумала монашка, натягивая на свечку третий презерватив.

Несколько глубоких вдохов, мгновение концентрации, и я вошел в форс-режим. Мир вокруг радикально изменился и одновременно остался тем же самым. По внутренней поверхности сферы, составленной из лоскутов разной фактуры, поплыли «метки». Мне осталось только расшифровать их.

Думать в этом состоянии мне всегда было трудно, мысли представали в виде коротких импульсов-вспышек.

Вот группа стальных крыс роется в развалинах... вот двое сталкеров осматривают железнодорожную станцию Покровско-Стрешнево... в подвале уцелевшего дома грохочет что-то большое... затаилась «Шинковка» на фрагменте вплавленной в вал лестницы... «Виселица» на столбе ожидает жертву...

Но ничего крупного, по-настоящему опасного.

Я вышел из форс-режима и несколько минут отдыхал, восстанавливая дыхание и успокаивая сердцебиение. А затем спрыгнул на шоссе, обогнул потянувшуюся ко мне «Виселицу» и направился на запад, в сторону Тушино.

Низкий, свирепый рев нагнал меня, когда я почти дошел до канала имени Москвы.

– Это еще кому палец прищемили? – Я обернулся, пригляделся и ринулся к обочине.