Текст книги "Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Костюкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Первый оказался в каюте с большими, как сердце любящей матери, иллюминаторами. Всего номеров было четыре, для комфортного пребывания на борту семи человек. Комплекс включал функциональные узлы: санитарно-гигиеническое устройство, обеденный стол, систему подогрева пищи и спортивные агрегаты.

Он прильнул лицом к стеклу и увидел освежёванную тушу мироздания.

Миллиарды светил полыхали перед его взором. Он не спал больше суток, фотографировал, фотографировал, фотографировал, и внезапно усталость обрушилась на него. Хотелось закрыть глаза и не открывать их минимум двенадцать часов. Пусть привыкнут к темноте. Только сначала захватят с собой этот далёкий огонь, сорванный с незамутнённого неба. Переливы гигантских галактик, юрких и непоседливых. Блеск надменных туманностей. Зайчики Юпитера, отражающего свет самого близкого Солнца.

– Теперь только ты, – погрозил он пальцем. Предупредил пыль и свет – до и после гелиопаузы.

Недолго «побродил» по номерам, сонно удивляясь кубистической мебели, мозаике, мрамору, массивному дереву, дорогому текстилю. Столько зеркал… и в каждом приведение – он сам. В каюте №3 взял наугад книгу (подпружиненные стенки полки сразу же стиснули оставшиеся фолианты). «Ракета в межпланетном пространстве» Германа Оберта. Полистал, закрыл, вбил между двух корешков клином кисть и вернул книгу на место.

Потом устроился в спальном мешке, натянул на глаза повязку, застегнул под горло молнию и погрузился в трясину сна.

*

Командир потел на беговой дорожке. На нём были шорты и рубашка-поло, в руках – карманное издание «В плену орбиты» Кэйдина.

Состояние свободного падения приводит к потере эритроцитов, мышечной и костной массы. Больше всего страдает скелет. Командир боролся за своё тело, отвоёвывая его у космоса.

Он повернулся, только когда вопрос бортинженера хлопнул его по шее.

– Как ты сегодня?

– Бегаю по лесу. Дождь намечается. Чувствуешь? Озон?

Первый сглотнул.

– Нет.

– Ха! Я тоже. Знаешь, что самое страшное? Разучиться себя обманывать.

Бортинженер сунул ступни под поручень, подтянул тело. Практически сел. Было в этой картине – Первый на корточках на сферической переборке, перпендикулярно бегущему внизу командиру – нечто эшеровское.

– Я ночевал в гостинице, – сказал бортинженер.

– Зачем тебе это? Отпуск в номере люкс? – Нечто отдалённо похожее на смешок. Уродливый клон смеха.

– Книг привёз.

Кивок. Пауза. Первый принялся массажировать пальцами глаза. Сказал:

– Второй по-прежнему не выходит. Я за него переживаю.

– А?

– Второй…

– Оставь его в покое. И подумай о холодильной камере.

Командир отключил дорожку, сунул книгу в шорты и взял влажное полотенце. Первый со странным чувством глянул на велотренажёр: давно его мышцы не сочились соком, давно… начинаешь вертеть педали над Южной Америкой, а заканчиваешь на втором круге над Австралией.

Воспоминание заставило поискать глазами другой предмет. Бортинженер испытал неприятное чувство дезориентации, когда не сразу смог обнаружить то, что искал. А потом понял. Иллюминатор был на месте, просто его широкий плоский экран скрывала шторка, края которой были приклеены к металлическим направляющим липкой лентой. Он наложил на него образ запечатанного иллюминатора лаборатории.

– Ну?

Первый с трудом вспомнил, о чём говорил командир.

– Э-э… А что с камерой?

Командир долго смотрел ему в глаза. Этот взгляд старался отменить невесомость, кинуть бортинженера на щиток сигнализации.

Сдался.

– Ничего. Ты что-то хотел?

Первый подумал. Да, он что-то хотел… Дождя? Предгрозового неба? Запаха сырой земли, ощущения топкой грязи под ступнями?..

– Покер. Как насчёт покера?

– Его придумали в Древней Персии.

– Нет… как насчёт…

– Да понял. Давай в инфоцентре.

*

– У меня фул хаус.

– А вот тебе! Бубенцы!

– Ты точно знаешь правила?

– У меня масть! – Первый примагнитил к планшету собранную «руку»: бубновый флеш.

– Да вижу я, – усмехнулся командир. – Только фул больше.

Он с гордостью глянул на свои карты. Тройка тузов и пара королей. Особенно красиво смотрелись короли: «червовый» Гагарин и «пиковый» Титов.

– Точно?

– Старшая карта, пара, две пары, – начал перечислять командир. – Три одинаковых, стрит, флеш, фул хаус, каре…

– Хорош! Верю на слово.

– Сколько там в банке было?

Первый подсчитал в уме. Фишками они не пользовались – устные ставки.

– Сорок.

– Ого. Мне фартит.

Командир провёл пальцем по плотному прозрачному кармашку на переборке, нашёл нужный шприц и извлёк его из-под резинки. Пятьдесят миллилитров коньяка янтарным стержнем покоилось в пластиковой обёртке.

– За нас, – сказал он и выдавил в рот почти весь коньяк.

– Допивай уже. Кому эти слёзы?

– Кому-кому. Не слёзы, а десять фишек.

– Закусил? Шлифуй.

Командир довольно крякнул и взял колоду намагниченных карт. Тасовать такие, да ещё в невесомости – тут надо постараться.

Следующие две партии взял капитан, потом четыре подряд – бортинженер. В сумме вышло на наполненный всклень двухсотграммовый граныч. В голове приятно шумело. Тёплая ванная невнятных мыслей, обжигающие капельки на языке.

Орбитальная винная карта включала пиво и коньяк. Решили не мешать. Взбалтывать чудесный грузинский напиток пивом – кощунство.

– Эгей!

Капитан наконец-то сорвал куш. Он сочно рассмеялся, не попав пухлым шприцом в воронку губ. Бортинженер прыснул слезами от хохота.

Потолочные лампы учащённо заморгали, потухли, снова вспыхнули. Мягкий свет упал на лица смеющихся мужчин. Им было хорошо. Им было весело. Да. Также верно, как и то, что запущенный в невесомости бумеранг вернётся обратно.

Командир сказал «пас». На следующей раздаче Первый вернул любезность. Выпили. Закусили.

– Моя приготовит запеканку, – сказал бортинженер.

– А? – не понял командир.

– Когда прилечу… Самую восхитительную картофельную запеканку во вселенной. Будь уверен! С грибами и сыром.

Командир медленно кивнул.

– А твоя?

– Не знаю… – Командир прилепил карты к планшету. Его рука дрожала. – Меняю две.

– Да ладно тебе. Колись. Что любимое? К чему благоверная приучила?

– Блины с яблоками… я скучаю по блинам с яблоками…

Весёлость куда-то ушла. Только мир вокруг не замечал этого. Лез в душу, колупал, сгрёб.

– Скорей бы увидеть своих, да? Чур ты к нам первый в гости. Стол организуем, посидим. Ты обязан попробовать запеканку! И никакого коньяка в шприцах! Только из запотевших бокастых рюмок!

– Слушай, хватит, хорошо? Я больше не… – Командир стиснул виски, желваки вздулись. Несколько секунд он смотрел слепыми глазами, потом сломленный невыносимой тишиной, ещё более громкой в гуле вентиляторов, дёрнулся, ухватил бортинженера за воротник комбинезона. – Хватит ломать эту комедию… чёрт, грёбаный идиот!.. Хватит притворяться! Не надо всего этого! Земли, рюмок, тебя!.. – Пьяные красные глаза вглядывались в лицо Первого. – Что, твою мать… ты что действительно не видишь? – произнёс он слабея. – Да? Не видишь, что произошло? Не хочешь видеть…

Белые пальцы разжались. Бортинженер отплыл немного назад, насколько позволили удерживающие ремни. Клацнули карабины. Он смотрел на командира почти снисходительно, понимающе. Кивнул на кармашек с порциями конька.

– Врежем?

Командир открыл рот, закрыл. Как-то обвис в креплениях. Он словно увядал, старел с очередным вздохом. Не дышал – шагал через года. Прямо по Батлеру, у которого «жизнь – усталость, растущая с каждым шагом», бегом, с безумной скоростью. Широкоплечий мужчина уже не казался таким высоким.

– Давай.

– Всё нормально?

– Ты этого… извини.

– Да ничего.

Первый достал два больших шприца без игл.

И они врезали.

*

…В мгновение всё изменилось. Пришла смерть.

Очень быстро. Вспышкой. Но с тем же успехом могли пройти года. В пробоину смотрел чёрный зрачок космоса. Метеорит? Взрыв?

И, конечно, на них не было скафандров. Вакуум хлынул внутрь модуля. Давление вскипятило растворённые в крови газы, расширившийся воздух разорвал альвеолы, боль толкнула сознание к краю…

Первый дёрнулся, забился в спальном мешке.

Всего лишь сон. Ну ладно – всего лишь кошмар.

*

Стараясь игнорировать похмелье, Первый перекусил сушёными фруктами и высосал литр минералки. Аттрактор затылка ломился от давления. Боль стучала равномерно и настойчиво, точно подпёршие дверь Свидетели Иеговы[1]1
  Деятельность организации запрещена на территории РФ


[Закрыть].

Перекусив, он вскрыл вакуумную упаковку и извлёк новенький комбинезон, тщательно пропылесосенный на Земле, чтобы лишняя пыль не забивала фильтры, без единой торчащей ниточки. Никаких пуговиц – нечего им плавать по всей станции.

Старый комбинезон он снимал, словно нечто радиоактивное. Запах был ещё тот. Хотя, может, следовало повременить с заменой… день или два?

Первый высвободил две штрипки на брючинах и, точно в стремена, пропустил в них ступни, закончил с комбинезоном и снова потянулся к бутылке с водой.

Ему не давал покоя вчерашний сон. Не то чтобы мучил, скорей – толкал к бесполезным размышлениям. С его-то тяжёлой головой…

Так… Если получить сантиметровую пробоину корпуса – мгновенной катастрофы не произойдёт. Разгерметизация – да, но потеря воздуха… гм, воздух вытекает в вакуум со скоростью звука, так? Темп утечки будет пропорционален диаметру отверстия. Возьмём отсек объёмом сто кубов, прикинем. Каждые пять минут теряем десять процентов давления. Получаем запас в несколько десятков минут. Для эвакуации – выше крыши. Даже не трогая резервные баллоны. А если отверстие миллиметр? В сто раз медленнее, ха! Только поди заметь такую дырочку…

Где контейнер? Или попробовать застирать? Гм, мыльный порошок, вода, так… Остался ведь лишь комбез оператора, похолодает – в шортах не нагуляешься…

Незаметно его мысли и действия переключились на импровизированную стирку: одна рука, по локоть погрузившаяся в пакет, мяла одежду, а другая прижимала горловину упаковки, чтобы не вытекал мыльный раствор. Закончив с кустарной стиркой, промокнул комбинезон полотенцами и повесил под зажим.

В этот момент пришла и пожелала уходить одна мысль.

Он связался по внутренней связи с командиром и узнал, что тот занимается в оранжерее капустой.

Вот и славно. Никаких помех.

*

Пребывая ещё немного подшофе, он добрался до лаборатории, где вскрыл все контейнеры с тихоходками. Расколол стёкла микроскопа.

Летите, мишки! Впитывайте влагу, живите!

Не видел, как микротельца разлетаются по помещению, но мог живо представить: распушённый одуванчик, раскрывающаяся роза из пунктира капелек. Хотел видеть именно так.

Глупо, как глупо, тут же укорил себя Первый, шарахаясь от эйфории к хандре. Эти два состояния конкурировали, будто солнечное и межзвёздное влияния в динамической гелиосферной мантии. Глупо, это всего лишь бактерии… ну ладно, пусть не бактерии… очень маленькие животные, но всё-таки…

Что всё-таки? У них даже пальчики есть на конечностях, а мы их излучением, под воду, за борт!

Но они ничего не чувствуют…

Да? Ты уверен?

Прежде чем нырнуть в люк, он обернулся к лабораторным столам. Закрыл глаза, завалил русло мыслей камнями образов, улыбнулся. Крошки-тихоходки плавали по лаборатории. Полноправные хозяева модуля.

Возможно, они были счастливы.

Это немного подняло Первому настроение.

*

Он распахнул люк и заглянул внутрь.

Катышки свечных огоньков были едва различимы. Глаза приспосабливались к темноте. Включил свет – пусть ворчит, хоть что-то от него услышит! – проморгался.

В каюте стоял тяжёлый воздух. Вентилятор задыхался хрипом.

– Как ты?

Тишина.

– Колдуешь с огоньками?

Второй молча смотрел куда-то в сторону.

– Выбирайся из своей паутины. Пройдёмся.

Смердящее безмолвие.

– Эй! Придётся вытащить тебя силой! Слышишь?

Разумеется, Второй не слышал.

Что-то порвалось внутри Первого – лопнуло, не сейчас, раньше, стоило только признать.

Этот запах… Он больше не мог его игнорировать. Всё это…

Согнулся, переждал рвотные спазмы, выскользнул наружу, потянул на себя люк, но остановился, поднырнул под кромку.

Посмотрю… в последний раз, заверил себя.

Свернувшаяся кровь разлетелась по всему объёму каюты тёмными шариками. Мертвец висел в эластичных ремнях «Морфия», уставившись пустыми глазами на синеватые шапочки свечей. Раззявленные рты запястий. Испятнанная гнилью кожа. На стенах: фото родных, какие-то личные вещички, потерявшие контекст воспоминаний безделушки…

Первый задохнулся слезами, смрадом разложения.

Горят ли свечи на самом деле или только в его воображении? Когда он их поджёг? Сколько длится этот ритуал?

Круглое пламя… будущие миссии… перспективные исследования… нет…

Он обо что-то ударился. Прочь, прочь, прочь!..

Не мешать Второму. Не делать глупостей. Уйти… куда?

Вестибулярный аппарат предал его. Бортинженер схватился за переборку. Поплыл лицом вперёд, перепачканный слюной и слезами. К панорамному обзорному куполу – своему давнему врагу. Хватал ртом воздух, зная, что кислород в норме, что электролизер «Электрон» исправно разлагает техническую воду, но ничего не мог с собой поделать. Рыба на берегу. Обезвоженная тихоходка, проспавшая целый век в клочке сухого мха посреди пустыни, но не желающая умирать. Первый задыхался. Дёрнулся к шкафу в нише, принялся бороться с замком. Победил.

– Сука, давай…

Рванул из держателей канистру, отлетел к противоположной стене. Зарычал.

Когда кислородная шашка зашипела и принялась гореть, он немного успокоился. Жадно задышал над струями кислорода, выделяемыми при медленном горении перхлората лития и железного порошка.

Позади глазных яблок объявилась пульсирующая боль. Бортинженер врезался плечом в светильник и тихо засмеялся.

Вперёд, вперёд, вдоль перекрученных кишок кабелей – по течению.

К семи иллюминаторам купола. К Земле. К реальности.

*

За бортом станции висел мёртвый шарик, укрытый коростой пылевых облаков. Мантией загрязнённой атмосферы.

Сколько взрывов насчитал Второй девять дней назад, прежде чем закрыться в каюте и расковырять себе вены? Сколько их было всего, этих ярких пятнышек, вспыхивающих словно диоды на сигнальном табло?

Очень много…

Сверху ещё страшнее, думал Первый. Не красный гриб, дыбящийся на горизонте, а просто пухнущая точка… точки… Ужасающе-схематичные, какие-то нереальные, они подарили надежду (ты жив, ты далеко, это тебя не касается), которая не что иное, как очередной обман.

Возвращаться больше некуда.

И всё, что они могут сделать – развернуть телескоп в другую сторону. Изучать микроорганизмы, баюкать в колыбели микрогравитации пламя, делать превосходные снимки загадочной бездны…

Делать вид, что ничего не случилось. Как и договорились – друг с другом, с подступающим безумием.

Делать свою работу. Не оборачиваясь.

*

Делать свою работу. Каждый день. Удел «небожителей». Под вальс привычных витков.

План экспериментов на сегодня:

«Среда МКС». Изучение характеристик МКС, как среды проведения исследований. Комплексное изучение параметров МКС, как техногенной среды проведения различных исследований.

Проведение сеансов: измерение собственного магнитного поля и параметров ориентации станции штатной бортовой аппаратурой…

*

И эта дурацкая мысль:

«Теперь я самый маленький человек на орбите Земли… ха!.. на всей Земле…»

Влюбленный Люци

– Ну, когда же! – Люцифер саданул кулаком, усеянным золотыми перстнями, по подлокотнику. – Где она?!

Веспасиан нервно цокал копытами у входа, совершал руками хаотичные манипуляции.

– Сейчас, сейчас, хозяин… Небольшие проблемы с материализацией…

Он был чёртом низшего порядка, с выцветшей шерстью, местами неприятно линяющей. Ему была оказана великая честь заниматься этим вопросом, и он понимал это. Понимал и причину, по которой удостоился сея поручения – адская дизентерия огненного поноса изрядно покосила ряды нечисти, лазареты у кратера вулкана Эо были переполнены; среди демонов поговаривали, что карантин внесён на повестку XXXXXXIV-го Адского Собрания.

– Субстанция… оболочка… стабилизировать… – бормотал Веспасиан.

– К чёрту отговорки! – крикнул Люцифер, но тут же улыбнулся. – К чёрту… хм, забавно звучит… особенно здесь.

– Да, да…

– Что – да?

– Забавно, – неуверенно сказал чёрт, виляя хвостом.

На протяжении столетий он являлся директором сети проточных лава-туалетов, имел с этого небольшой процент и тихонько линял на краю Ада. Бизнес подарил ему прозвище – Веспасиан – причину насмешек и издёвок. Нечисть занудливый и неуступчивый народ – избавиться от полученной клички низшим сословиям можно лишь получив более унизительную и смешную. Адресованные Веспасиану письма почти всегда заканчивались припиской «Нюхай бабло!».

Иногда называли просто Весп, иногда (желчные старые демоны, стараясь сильно обидеть) Сортирмэн.

– Так что там?! – глаза дьявола вспыхнули огнём, опалили брови. – Только внятно!

– Всё в порядке… Очень хорошая душа, очень грешная, очень распутная…

– Это я знаю! Сам выбирал! Что с оболочкой?!

– Доводим до совершенства, шлифуем, ровняем… стабилизируем материю…

– Когда я её увижу?

– Сегодня же… сегодня, хозяин… клянусь рогами…

– Твои рога даже для стены не годятся. – Люцифер засмеялся, взял кубок со скотчем, разбавленным кровью и льдом, повертел его в руках, но не отпил, поставил обратно на цилиндрическую, сплетённую из костей подставку.

– Лично, лично контролирую… сегодня же…

– Иди и не заставляй меня ждать. Я у себя…

Весп, согнувшись, попятился к дверям. Три раза он наступал на собственный хвост.

«Где ты моя, черноглазая, где… – донеслось из зала, когда он закрывал дверь, – при смерти, при смерти, где-где-где…»

– Великолепно, – выдохнул Люцифер, поражённый непреисподней красотой своей будущей невесты, – дьявольски красива…

Весп позволил себе улыбку, также он позволил своим коленям дрожать менее интенсивно.

– Лично, лично контролировал… – пробормотал он.

Дьявол жестом выгнал из покоев всех двукопытных, его глаза не отрывались от девушки.

Как там звали земную модель, по фотографиям которой он приказал слепить себе спутницу? Ах да, их были тысячи… сплав штрихов, линий, форм, сплав материи…

– Божест… тьфу, дьявольски красива! – повторил он.

– Как мне тебя звать?

О-о, а какой голос! Возбуждающе-хрипловатый, завораживающий. И ни тебе набивших оскомину «хозяин», «господин». Хорошая душа, испорчено-наглая, кисло-приторная, похотливо-самоуверенная…

– Люцифер, Забулус, Мефистофель, Воланд, Мажиааг, Гоорах… адское количество имён. Выбирай сама.

– Мне нравится Люци…

– Что ж… – дьявол приложил палец к губам. – Только при придворных не увлекайся. Не люблю насмешек, а жечь каждого шептуна – дворец палёным пропахнет.

Она стояла, обнажённая и уверенная, с новым телом, перед новым мужем.

Он попросил её сесть, и она села. Взяла его руку. Стала перебирать кольца: с гравировкой головы жабы, с тиснением кинжала, пламени, оторванной кисти… Один перстень заинтересовал её. « <3» – значилось на нём.

– Что это значит?

– Это… – Люци с усилием отвёл взгляд от колен девушки. – А, ерунда… молодёжное… – он смутился, – от английского Love (a sideways heart) – Любовь (боковое сердце) … компьютерный сленг…

– Ты веришь в любовь? – спросила она.

– Я?

Его смех отразился от стен, впитался в ковры.

– Ты…

– Это слово – всего лишь издержка вашего мира.

– Теперь мой мир здесь.

– Всё так… теперь… Но мне интересно, что думает твоя душа, что она помнит и что она вынесла из прошлого… скажи, что значит Любовь для этих адских глаз и губ?

Она практически не думала. У неё был опыт – самый разнообразный.

– Любовь есть нечто сложное, нечто, имеющее единство только в качестве слова[2]2
  Ницше так рассуждал о Хотении.


[Закрыть]… Но может ли одно единственное слово определять это состояние? Слово, которое и само-то не имеет единой, целостной, конкретной формулировки.

– Любовь лишь слово, – усмехнулся он. – Не ново…

– Даже не слово. Она буквы этого слова, которые очень трудно собрать в значение.

Люци встал, взял её на руки. Он был великолепно сложён и убийственно красив – без рогов, хвостов, перепончатых крыльев, шерсти, ужасных ушей и других отвратительных атрибутов и аномалий своего народа.

– Хочу тебя… – выдохнула она, когда он опустил её на ложе из пепельных роз.

– Я буду звать тебя – Ева!

– Не слишком ли…

– Ерунда. Помоги мне…

– Всё сделано из любви, – сказал Люцифер, ведя пальцами по её мраморному бедру. – А любовь сделана из всего….

Вот уже как несколько столетий (ерунда, но всё-таки) они были вместе. Он и Ева.

– Говори… – прошептали алые губы у самой мочки его уха.

– Огонь, камни, кровь, небо – отражения. Самого себя, но всё-таки отражения. Призма любви всегда стоит между нашим глазом и миром. Даже между нами и тьмой…

– Говори…

– Возможно, это буквы, возможно, целые слога… Возможно – весь алфавит. Комбинируя и составляя. Хаотично и неосознанно. Проклятия или признания. Всё это – Она…

– Говори…

– Бож… тьфу, дьявол меня разбери, но любовь… Почему ты смеёшься? Что? Дьявол меня? Ах да, смешно… так, я хотел сказать… Любовь – это самый нелепый оксюморон, чьи новые смысловые значения объединяются в ещё более противоречивые, противоположные комбинации… Это райский Ад…

– Кто-то стучит.

– Это сердце…

– Нет – в дверь.

– Кто там?!

– Главнокомандующий Омэн, сэр!

– А завтра нельзя?!

– Уже два года как ждёт аудиенции!

– Прими его, милый. Я в душ.

– Хорошо, хорошо… Пусть войдёт!

Люцифер зажёг сигару, заказал по интеркому вина и лишь тогда указал Омэну на стул. Главнокомандующий плохо скрывал раздражение – крылья за спиной заметно дрогнули, словно в рефлекторной попытке расправиться.

– Полетать вздумал? – поинтересовался дьявол.

– Извините… – сухо ответил Омэн.

– Ближе к делу.

– Президент… – начал Омэн. «Твою мать, если, конечно, она у тебя была, – подумал Люцифер, – как только меня не называли, и каждый на свой лад… скоро Его Святейшество начнут…» – В войсках паника…

– Опять огненный понос?

– Нет. Паника бездействия. Черти хотят крови и войн. Уже тысячу лет армия бездействует…

– Ну, устройте там спарринги – взвод на взвод. Сожгите какую-нибудь земную деревню… Только без фанатизма.

– На это нужны санкции, а к вам не так легко…

– Молчи! Не надо понукать меня этим. Я был занят!

– Чем? – кашлянул Омэн.

– Лю… – Люци запнулся. Потом беспомощно, как показалось главнокомандующему, сказал. – Ты не поймёшь, Ом…

– Президент, дело тут даже не в деревне… бес с ней, бес с точечными террористическими вылазками под кодом Безумие… В этом тысячелетии у нас намечалось нечто помасштабнее…

– Что? – дьявол затушил остаток сигары в глазнице мумифицированной гарпии.

– Вы не помните?

– Ом, ты не похож на демона-еврея…

– Президент, я говорю про операцию Огненный Водопад.

– Ах, да… прошлый раз мы лихо перевели стрелки на этих, – Люцифер ткнул пальцем в потолок пещеры. – Содом и Гоморра… эх, дела веков, давно минувших…

– Вы собирались рассмотреть вопрос о начале боевых действий против Небес, – Омэн скривился, произнеся это пошлое слово.

– Н-да…

– Так что, мой Президент?

– Потом, давай попозже… не до этого…

– Но…

– Хватит о насилии. Как там твоя жёнушка?

– А-а, – Омэн махнул когтистой рукой. – Эта ведьма всё по командировкам. На поверхности жарко, Америка прессует Ирак, все дела… а она любит в таких декорациях поразвлечься.

– Дела…

– Но, как быть с армией? Черканите хоть пару приказов: переходы открыть, магистраль душ обстрелять… Экстрасенсов зачистить или патрули серафимов пощипать…

– Потом… не до этого…

– Президент, хоть….

– Всё! Вон!!!

– У тебя такие горячие руки, Люци… не останавливайся…

– Если тебе горячо, я могу понизить… знаешь, терморегуляция…

– Я всё про тебя знаю, но не надо… мне нравится…

Белоснежные волосы, струящиеся по его груди, крики слепых ворон за окном… кровавый закат над холмами костей… романтика…

– Ты моё проклятие… Ева, Ева… слышишь меня… ты – проклятие… погибель… почему ты молчишь? Ах, извини… не останавливайся…

Весп топтался у дверей с довольной улыбкой. Его шерсть за два прошедших тысячелетия ещё более выцвела, а местами и вовсе выпала, оголив архипелаги пожухшей кожи. Это не расстраивало старого чёрта, тем более в День Презентации (так он его назвал). Последний успех окрылил (образно, конечно, а то высшие демоны обидятся) Веспа, и теперь он ждал нового триумфа.

Люцифер показался из-за посадки мака и направился к креслу. Весп показательно откашлялся.

– Что за чёрт? А, это ты… – устало сказал дьявол.

– Я, хозяин. Всё готово… Лично, лично…

– Ты о чём?

– Как… – Веспасиан поперхнулся заготовленными словами. – О новой… спутнице…

Смысл сказанного не сразу дошёл до Люцифера. Но когда это произошло, его лицо перекосила ярость и отчаяние.

– Где Ева?!

Крик ударился о колонны, и они лопнули крошкой мрамора и эбонита. Весп упал на колени, поджав копыта к ягодицам.

– Она… она… но…

– Где?!

– Утилизирована… как и всегда… два тысячелетия… новая жена…

Веспа колотило от страха. Чёрт, старый дурак, не надо было спешить – сам же выбирал душу, не дождавшись, хотел…

– Ева! – рычал Люцифер. – Ева!!!

Плиты пола вспучились, запузырились. Потёк камень свода, чудовищными каплями падая вниз.

«Два тысячелетия – так мало…»

– Хорошая душа, порочная, новая… – лепетал Весп, понимая, что обречён.

Страшная сила подняла его в воздух, скрутила. Чёрт приоткрыл глаза и встретился с окутанным паром лицом хозяина. Потом был рывок, для каждой из половинок его тела в разные стороны, мир последний раз вспыхнул, напрягся и лопнул. Разорвался. Скрюченные волосатые конечности с хвостом отлетели к кипящему бассейну, верхняя часть в кровавом облаке бесформенным куском мяса упала у двери. Весп умер.

Люцифер сел на корточки, продолжая кричать. Глазные яблоки слуг (находящихся в соседних помещениях), не выдержав вибрации, взорвались.

«Утилизирована… утилизирована, – билось в голове. – Это конец… матрица стёрта…»

Убить человеческую душу невозможно. Размыть до неузнаваемости, просеять – да. Утилизация – означала перерождение, сброс матрицы души обратно на землю, в тело новорожденного. Утилизация – означала Жизнь и Смерть.

«Мужчины, Вам нравится воевать… и любить, – раздался в голове голос Евы, воспалённые слова прошлого. – Воевать и любить… впрочем, это одно и то же».

И тогда он сомкнул руки, скрепляя заклинанием, новым криком. Круша стены и предметы, пока слёзы не прервали эту бессмысленную игру.

– Омэн у телефона.

– Привет, дружище…

– Президент, мои приветствия. И… соболезнования…

– Не надо, оставь…

– Черти прибыли?

– Да, твои вояки оказались неплохими строителями – дворец восстанавливается не по дням, а по годам… дьявольская скорость. Ну, как известно, самый лучший строитель – солдат, а точнее – самый дешёвый.

– В точку, мой Президент! Ваше остроумие, как всегда…

– Оставь в покое моё остроумие. Я по делу.

– Слушаю. Внимательно.

– Ом, дружище, как насчёт, немного повоевать?

– О-о, диверсии, терроризм?

– Я сказал ПОВОЕВАТЬ! Эти дятлы наверху уже, наверное, и забыли такое слово!

– О-о, даже так! С Ним?.. Небольшие вылазки? Или?..

– Настоящая бойня, до тотального уничтожения, с объявлением войны и прочей лабудой… Мобилизуй войска! Все!

– Слушаюсь!

– Давай, дружище… Если что-то и делать, то по-настоящему…