Текст книги "За рычагами танка"

Автор книги: Дмитрий Малько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Там, где проходила линия Маннергейма

Спустя несколько месяцев наши танковые экипажи были переброшены на Карельский перешеек, где финская реакция развязала войну против СССР. Началась четвертая на моем боевом счету кампания. Хотя по времени боевые действия в Финляндии продолжались сравнительно недолго – с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года, – но по напряжению боев и героизму наших воинов они запомнились на всю жизнь. Действовать там было невероятно трудно. Когда мы воевали на горных склонах или в тесных кварталах испанских городов, когда дрались против японских захватчиков в раскаленных песках Монголии, думалось, что тяжелее, чем там, уже не может быть. В Финляндии же наши войска столкнулись с такими условиями, какие невозможно было даже представить. Суровые, доходившие до сорока градусов морозы и лесисто-болотистая местность, а главное – широкая и плотная сеть различных укреплений – все это создавало непреодолимые препятствия. Можно представить себе, как же трудно было в таких условиях воевать нам, танкистам.

Я по-прежнему служил механиком-водителем на танке БТ-7. Наш экипаж действовал в составе 135-го отдельного танкового батальона. На Карельском перешейке вражеские укрепления были особенно прочными и глубоко эшелонированными. Вначале шла оперативная зона заграждений, состоявшая из укрепленных позиций, оборудованных окопами и ходами сообщения и укрытиями для личного состава. Огневые позиции прикрывались разными заграждениями и препятствиями: противотанковыми рвами, надолбами, проволокой, минными полями. За оперативной зоной находилась главная оборонительная полоса – так называемая линия Маннергейма, состоявшая из десятков узлов сопротивления с множеством дотов и дзотов. Но и они не сдержали решительного натиска советских войск. Менее чем за две недели с начала боев части и соединения нашей 7-й армии прорвали всю 110-километровую зону заграждений от Ладожского озера до Финского залива и продвинулись в глубину до 65 километров, подойдя к главной полосе линии Маннергейма.

В одном из боев наша танковая рота поддерживала стрелковый батальон, которым командовал капитан Василий Гаврилович Нетреба, позже, 7 апреля 1940 года, удостоенный звания Героя Советского Союза. Противник яростно сопротивлялся на каждом выгодном рубеже, пытаясь задержать наше продвижение. Красноармейцы капитана Нетребы наступали через лес, преследуя отходящего противника. Нам же приходилось искать прогалины, пробираться вдоль дорог. Остановив танк перед широкой поляной, я осмотрелся и обратил внимание на какие-то бугорки, засыпанные снегом.

«Мины!» – мелькнуло в голове.

– Что случилось? Почему остановились? – спросил командир.

Я доложил о минах.

Поступила команда отвести машины к опушке и укрыть их, а следовавшим с нами саперам проделать проход в минном поле. Когда проход был готов, двинулись дальше.

Вышли на лесную дорогу. Теперь путь преградили каменные надолбы, которые не удалось обойти ни справа, ни слева, так как в обе стороны тянулся противотанковый ров. За ним виднелись амбразуры дзотов, из которых хлестали пулеметные очереди. Наши стрелковые подразделения залегли.

– Огонь по надолбам! – приказал командир взвода.

Мы ударили по каменным препятствиям на дороге, а другие машины сосредоточили огонь по дзотам. Несколькими снарядами надолбы были раскрошены, и я повел машину вперед. За нами последовали другие танки. И тут откуда-то слева, из-за кустов, открыл огонь молчавший до сих пор вражеский дзот.

– Пулемет противника слева! – доложил я командиру экипажа.

В сторону цели тут же повернулась башня и последовали один за другим, три орудийных выстрела. Я наблюдал за результатами стрельбы и после разрыва третьего снаряда увидел, что накат дзота осел и пулемет замолчал. Стрелки, обогнав танки, устремились вперед. Первым бежал по снегу капитан Василий Нетреба. Его высокая фигура в полушубке была видна всем. Стрелки преодолели противотанковый ров и бросились в рукопашную схватку. Противник не выдержал дружной атаки и отступил.

Мы продолжали его преследование. Впереди показалось препятствие: дорога была завалена спиленными деревьями. Танки остановились. Несколько пехотинцев бросились к завалу и стали растаскивать деревья, но тут раздался взрыв и двоих ранило. Оказывается, завал был минирован. Снова в дело вступили саперы. Они осмотрели завал и нашли обход, по которому и продолжили путь танкисты.

Серьезный бой разгорелся за высоту, которая господствовала над местностью между двумя озерами и была сильно укреплена врагом. В этом бою мы действовали вместе с пехотой, которую посадили на сани, буксируемые танками. Вначале противник вел огонь по танкам. Но мы, непрерывно маневрируя, приблизились к скатам высоты, где стояли надолбы и проволочный забор. Здесь сани отцепили, и пехотинцы быстро рассыпались по скатам. Лавируя между камнями, танки прорвались за надолбы и разметали в клочья проволочные заграждения. Наши экипажи из пушек и пулеметов били по огневым точкам противника. Вражеская артиллерия сосредоточила огонь по танкам. По броне градом стучали осколки, но я продолжал вести машину вперед. Внезапно за снежным холмом показалось противотанковое орудие, и я направил танк туда. Вражеский расчет не успел выстрелить. Наш танк проутюжил окоп, уничтожив пушку вместе с расчетом.

Ожесточение боя все нарастало, противник усиливал сопротивление. Снова прямо по ходу движения нашей машины оказался хорошо замаскированный и не обнаруженный ранее дзот.

– Блокировать дзот! – приказал командир.

Я подвел танк к самому дзоту и закрыл броней его амбразуру. Следовавшие за нами саперы быстро подложили заряд.

Я отвел танк в сторону, и дзот взлетел на воздух. Огневая точка противника вместе с расчетом была уничтожена.

Наконец противник не выдержал и стал откатываться. Дружным ударом пехоты и танков мы взяли высоту.

Враг применял различные ухищрения, чтобы нанести как можно больший урон нашим наступавшим войскам. Особенно досаждали снайперы, так называемые «кукушки». Они прятались на деревьях, выслеживали наших бойцов и командиров и сражали их. Действовали и небольшие группы вражеских стрелков-лыжников. Они обстреливали машины и повозки.

Однажды, выполняя задание командира батальона, я следовал на лыжах в штаб соседнего подразделения с пакетом. В пути лыжа сломалась, и пришлось идти несколько километров пешком по глубокому снегу, пока не добрался до наезженной дороги. Здесь меня догнал на лошади ездовой-артиллерист, доставлявший на санях боеприпасы на огневую позицию батареи. Я попросил подвезти, и ездовой усадил меня на сани, нагруженные ящиками со снарядами. Проехали с полкилометра и наткнулись на завал из деревьев. Ездовой повернул лошадь, чтобы объехать завал, привстал в санях, и в этот момент раздался выстрел. Я даже не сообразил вначале, что произошло: выстрел был глухой, как хлопок бича. Но увидел, что ездовой наклонился и упал на ящик. Из его виска струилась кровь.

«Кукушка!» – мелькнуло у меня в голове. Я быстро сполз с саней и, укрывшись за ними, стал осматриваться. Вокруг молчаливо стояли мохнатые от снега ели и сосны. «Где же может прятаться вражеский снайпер?» – думал я. Надел на винтовку каску и поднял ее над санями. Мгновенно прогремел выстрел, и пуля ударилась о каску. Теперь я по вспышке заметил, откуда стреляли – с высокой густой ели, стоявшей метрах в пятидесяти от дороги.

Я прицелился в темневшее между ветвей пятно и выстрелил. Там что-то зашевелилось. Выстрелил еще, и с вершины дерева, ломая ветви, упал солдат.

* * *

В феврале 1940 года начался штурм главных укреплений линии Маннергейма. Вражескую оборону приходилось буквально прогрызать. Вначале по укреплениям била тяжелая артиллерия, бомбила их авиация, потом вперед шли танки и пехота.

Несколько дней продолжались тяжелые бои в районе Суммы, где у противника имелось много дотов и дзотов. Укрепления здесь были особенно сильными. Достаточно сказать, что у дота номер шесть проволочная сеть состояла из 45 рядов, причем 42 ряда из них были на металлических кольях, заделанных в бетон. Между рядами проволоки находились 12 рядов каменных надолб. Подобные заграждения имелись и у ряда других дотов, составлявших основу лежавшего на нашем пути узла сопротивления.

Наша танковая рота двинулась на вражеские укрепления, ведя огонь на ходу. Вот и проволочное заграждение. Я бросил свою машину вперед и смял гусеницами несколько его рядов. Затем показались ряды надолб. Танковые пушки открыли по ним огонь, сосредоточив его на узких пространствах. Вскоре часть надолб была разрушена и в эти проходы устремились танки, а за ними двигалась наша пехота.

Преодолели еще несколько рядов проволочных заграждений и надолб. И тут я увидел прямо перед собой невысокий холм, засыпанный снегом. Он имел в ширину метров сорок, в снегу чернело много отверстий – амбразур, из которых выплескивались пулеметные струи. Я понял, что это и есть дот. Следовавшие рядом наши танки открыли по амбразурам огонь из пушек. Оттуда пулеметная стрельба прекратилась, гарнизон дота наглухо закрыл амбразуры. А по танкам начала бить вражеская артиллерия.

Кругом рвались снаряды, вздымались столбы снега и комья мерзлой земли. Я стремился маневрировать, чтобы уклониться от вражеских снарядов, и вел танк к доту. Подведя машину вплотную к стене дота, я закрыл броней несколько амбразур. Подошли еще два наших танка и забаррикадировали другие амбразуры. А один танк зашел с тыльной стороны дота и закрыл выход из него. Дот оказался полностью блокированным. После этого саперы заложили взрывчатку и, когда танки отошли, взорвали железобетонную крепость. Действовавшие вместе с нами стрелки очистили укрепление от остатков вражеского гарнизона.

Наши наступающие подразделения настойчиво продвигались дальше. Подавили пулеметную точку, разгромили артиллерийскую батарею. В ушах у меня гудело от выстрелов танковой пушки, от ударов осколков вражеских снарядов по броне. Но я крепко держался за рычаги и вел танк вперед.

Вот показалось противотанковое орудие. Возле него суетился расчет. Я увеличил скорость и бросил танк туда.

– Огонь! – крикнул командир машины стрелку.

Но выстрела не последовало: кончились боеприпасы. Я решил раздавить орудие, однако противник успел выстрелить. Машина вздрогнула и остановилась. Снаряд угодил в башню. Запахло дымом, гарью. Командир и стрелок были убиты, а я уцелел каким-то чудом, хотя оказался сильно контуженным – в голове стоял звон, все тело наполнила слабость.

А танк уже горел. Я еле выбрался через люк и стал гасить пламя. Хватал снег и бросал его на горящие места. Огонь шипел, но потом мало-помалу погас. «Не оставлю врагу ни товарищей, ни машины», – сказал я себе и снова забрался в танк. Включил мотор, он заработал. Медленно отвел машину назад, к своим.

Несколько дней я пробыл на полковом медицинском пункте, приходя в себя после контузии. Потом снова воевал, уже в составе другого экипажа. Мы наступали вместе с пехотой, опять прорывали вражеские укрепления.

Наши танкисты показали в тех трудных и ожесточенных боях небывалую отвагу и смелость. Вот несколько примеров. Танк младшего лейтенанта Куроптева был подбит, но экипаж уцелел и продолжал вести огонь по врагу. Несколько атак противника отразили отважные танкисты, несмотря на то что командир был убит, башенный стрелок Топчий ранен, а машина горела. Когда уже сопротивляться стало невозможно, механик-водитель Королев вытащил Топчего и, взвалив его на спину, пополз в укрытие. Однако финны их заметили и, ведя по ним огонь, стали окружать, чтобы захватить танкистов в плен. На помощь попавшим в беду товарищам пришла машина лейтенанта Гоголева. Его танк открыл огонь по финнам и помог Королеву с Топчим спастись в укрытии. Тогда противник обрушил огонь на машину Гоголева, она загорелась. Экипаж до последнего дыхания отстреливался и погиб смертью храбрых, но спас жизнь товарищей и нанес врагу серьезный урон.

От взрыва снаряда в машине лейтенанта Новоселова возник пожар. Экипаж сумел потушить его и продолжал вести огонь по противнику. Никогда не забыть мне механика-водителя Василия Петунина. При прорыве линии Маннергейма он подвел танк почти впритык к амбразурам дота, мешая врагам вести огонь, потом выскочил из люка и начал метать в амбразуру гранаты.

Мы воевали вместе с Петуниным до самого конца войны, и я всегда удивлялся его смелости и решительности. Поэтому с особой горечью я узнал о гибели Василия, которого сразил осколок вражеского снаряда в последний день боев, 12 марта 1940 года.

А 13 марта 1940 года, после того как был штурмом взят город Выборг, согласно мирному договору между СССР и Финляндией, военные действия прекратились.

Через некоторое время я возвратился в свою часть в Белоруссии. В конце 1940 года подошло время уволиться в запас. Но когда мне предложили остаться, на сверхсрочную службу, то ни дня не раздумывал, дал согласие, избрав профессию защитника Родины.

Испытания

Начало Великой Отечественной войны застало меня в военном городке, неподалеку от Минска. Там находился склад Наркомата обороны, где я, уже будучи старшим сержантом-сверхсрочником, заведовал хранилищем автобронетанковых запчастей. Склад обслуживал войска Белорусского Особого военного округа. На нашем складе находились два полностью укомплектованных броневика – БА-10 и БА-20 – и поступавший из капитального ремонта танк Т-28.

Бои развернулись на минском направлении. Получилось так, что связь со штабом округа была потеряна. Начальник склада майор Денисковский и его заместитель по политчасти политрук Фещенко, посовещавшись, решили направить меня в Минск, в штаб округа, и выяснить, что делать со складом.

Рано утром 26 июня я на броневике выехал в Минск. Могилевское шоссе оказалось запруженным колоннами наших войск, двигающихся на запад, и беженцев – на восток. Лишь к середине дня добрался я до Минска. Город было не узнать. Дома горели, улицы завалены битым кирпичом, изрыты воронками. Во дворе штаба округа пылал костер из бумаг, в помещениях – ни души. Узнал, что все уехали и штаб находился в другом месте.

К вечеру я наконец возвратился в свой военный городок и доложил начальнику склада о результатах поездки. К тому времени он получил уже доставленный нарочным приказ об эвакуации склада. Утром 27 июня майор собрал личный состав и отдал необходимые распоряжения. Весь день мы готовили имущество склада, упаковывали его в ящики, останавливали автомобили, спешившие на восток по шоссе, и загружали наиболее дефицитными запасными частями, резиной. Семьи военнослужащих, детей отправляли на санитарных машинах.

Я попросил у майора разрешения вывести танк Т-28.

– Так к нему же нет экипажа, – возразил Денисковский. – Как ты поведешь?

– Один справлюсь. Все-таки более трех лет служил механиком-водителем. А эта машина хорошая, сильная, жаль оставлять.

Меня поддержал политрук Фещенко. Наконец майор сказал:

– Так и быть, готовь машину! Отвечаешь за нее.

– Есть! – козырнул я и побежал к танку. По пути зашел домой, позвал на помощь жену, и принялись вместе за работу. Натаскали воды, принесли и установили аккумуляторы, взяли три сотни патронов и зарядили пять пулеметных дисков. Пока жена ходила за комбинезоном и танкошлемом, я успел залить горючим и маслом пустые баки, проверил все и вывел машину к воротам склада. А там уже выстроилась колонна машин с имуществом – погрузили все, что можно было взять. Впереди поставили броневики с командованием, замыкающим – мой Т-28.

Последние слова прощания. Накануне вечером мы с женой побывали у ее родителей в деревне Ефимово, посоветовались, как быть дальше. Рая хотела ехать со мной, но отец и мать убеждали, что ей лучше остаться с ними, что на пятом месяце беременности уезжать неизвестно куда рискованно. В конце концов я согласился с этим. «Ненадолго же расстаемся, – успокаивал я жену. – Разобьем фашистов, и я буду опять дома».

И вот теперь мы прощались на лесной дороге возле нашего склада. «Сына береги!» – крикнул я из люка (считал, что родится обязательно сын, а родилась дочь, Антонина).

Наконец колонна выехала на Могилевское шоссе. У райцентра Червень нас обнаружил и обстрелял немецкий самолет-разведчик. Машины рассредоточились, а после того, как вражеский самолет улетел, снова начали выезжать на шоссе. Я тоже стал заводить танк, однако мотор не запускался.

– Что случилось? – спросил подъехавший ко мне на броневике майор Денисковский.

– Вероятно, какое-то повреждение, – ответил я. – Сейчас проверю.

– Ремонтируй и догоняй нас, а мы должны торопиться, – сказал начальник склада, поворачивая вслед за колонной.

Больше часа провозился я, пока исправил повреждение в карбюраторе. За это время колонна склада ушла далеко вперед, и догнать ее было довольно трудно. Но я выехал на шоссе и повел танк на высокой скорости.

Вечером подъехал к Березине. Здесь много было наших войск. Долго я искал свою колонну, но не нашел, – видимо, она ушла дальше. Решил присоединиться к располагавшейся в лесу у реки части, доложил ее командиру, что отстал от своей колонны. По его распоряжению меня накормили, дозаправили танк горючим. В машине я и переночевал. Утром по приказу командира части ходил в разведку. После этого участвовал в ликвидации вражеского десанта.

Командир, отдавая распоряжение на уничтожение десанта, показал по карте дорогу и хутор, куда надо было следовать.

– Разведчики сообщают, что там кружил самолет и противник высадил десант. В том районе действует местный истребительный отряд. Поможешь ему и возвратишься обратно.

Я направился по указанной дороге…

В роще возле шоссе у меня и произошла встреча, повлиявшая на все дальнейшие действия.

Только выбрался из машины, услышал громкий голос:

– Здравствуйте, танкист!

Я оглянулся и увидел перед собой группу военных – майора и четырех молодых парней. Майор попросил у меня документы и, удостоверившись, что я и есть старший сержант сверхсрочной службы Малько, сказал:

– По договоренности с командиром части, пославшим вас сюда, вы отныне вместе с танком поступаете в мое распоряжение.

– Есть! – ответил я.

Майор осмотрел машину, обошел ее со всех сторон, даже постучал по броне и удовлетворенно произнес:

– Ничего себе, коробочка. Т-28?

Я подтвердил.

– На такой воевать можно. Сильная машина.

Действительно, Т-28 хотя и являлся средним танком, но имел мощное по тому времени вооружение: пушку и четыре пулемета. Короткоствольная 76-миллиметровая пушка была установлена в центральной башне, пулеметы – в боковых и тыльной. Экипаж – 6 человек. Одним словом, это была довольно грозная бронированная крепость.

Пока майор рассматривал машину, я пригляделся к его спутникам. Все они были курсантами. Познакомиться мы так и не успели. Майор поставил задачу:

– Возле Минска, в болоте, застряли три наших учебных танка. Необходимо их вытащить. Заводите машину!

Я уселся на свое место, майор с курсантами тоже забрались в танк, и мы двинулись в направлении к Минску. Но когда подъехали к тому району, где должны были находиться застрявшие танки, обнаружили, что их там нет. Лишь развороченные гусеницами колеи указывали, где стояли машины. Их, видимо, уже вытащили.

Отвели Т-28 в лес, переночевали. Дежурство несли по очереди. Меня сменил в середине ночи курсант с артиллерийскими петлицами. Мне спать не хотелось, и я остался на некоторое время с курсантом. Поговорили с ним, познакомились. Курсант назвался Николаем и рассказал, что перед самым началом войны он прибыл в командировку в Минск. Здесь и застала его война. В штабе, куда он прибыл, его оставили в распоряжение майора, который с группой курсантов готовил к отправке учебные танки. Он тоже не знал своих спутников, потому что дел было много и тут уж не до разговоров.

– А как вы думаете, товарищ старший сержант, – спросил меня Николай, – если утром тут появятся немцы, что мы будем делать?

– Будем драться, – ответил я. – Машина наша надежная, да и командир, видать, толковый. Так что не пропадем.

– А вам не приходилось встречаться с фашистами? – допытывался Николай.

– Приходилось, – сказал я. – Еще несколько лет назад – в тридцать восьмом году, в Испании.

– Вы были в Испании? – заинтересовался Николай. – Расскажите!

И я рассказал ему о Барселоне и Бильбао, о боях под Теруэлем и Мадридом, о мужестве испанских патриотов и зверствах мятежников, о Глории и ее маленьком Хуане, повешенных фашистами. Николай слушал, и глаза его горели гневом. Потом Николай Педан рассказал о себе, о своем детстве, учебе в школе, работе в колхозе.

* * *

Наутро майор с двумя курсантами сходил в разведку, а вернувшись, сказал:

– Кругом враги. Надо пробиваться к своим, а они, по моей прикидке, где-то в районе Борисова.

Он помолчал в раздумье, потом продолжил:

– Можно бы направиться снова по Могилевскому шоссе, но я видел возвращавшихся беженцев, которые сообщили, что оно перерезано немцами. Значит, надо искать другой путь.

– А может, двинуть на запад? – предложил Николай Педан.

Все удивленно переглянулись.

– Как на запад? Через Минск? – переспросил широкоплечий курсант со смуглым, обветренным лицом.

– А что? – вмешался я в разговор, поняв заманчивость предложения Николая. – Товарищ правильно говорит – именно через Минск. Город я знаю хорошо, проведу танк без задержек.

Николай опять заговорил горячо, взволнованно:

– Наше появление в Минске наделает переполох. Воспользуемся и поколотим фашистов как следует.

– Верно, – как бы подытоживая наш разговор, сказал майор. – Направимся именно через Минск. И не как-нибудь, а с боем. Представляете, товарищи: фашисты уже несколько дней в городе, чувствуют себя хозяевами, а тут внезапно врывается советский танк и громит их. Ну, а если уж прорвемся через Минск, то по Московскому шоссе двинемся к Борисову, а там присоединимся к нашим войскам.

Других предложений не поступило, не было и никаких вопросов.

– Вот и хорошо, товарищи, – удовлетворенно заключил майор. – Значит, решение принято. Теперь давайте готовиться. Прежде всего – нужны боеприпасы. Как их раздобыть?

– В военном городке, где наша танковая бригада стояла, – сказал я. – Может, что и найдем.

Городок встретил нас мертвой тишиной. В здании казармы окна были открыты, возле дверей валялись какие-то тюки, ящики. В длинном здании продсклада двери были сорваны. В нем оказалось много ящиков с консервами и пачками галет.

– Провиант есть! – весело произнес майор.

На складе ГСМ среди многих пустых бочек, валявшихся на полу, стояли три нетронутые. Я потер пальцами около пробок, понюхал и сразу уточнил:

– Две с бензином и одна с маслом. То, что надо!

Нашлись и боеприпасы – 76-миллиметровые снаряды и целая гора цинковых коробок с патронами.

Грузились долго, старались взять снарядов как можно больше. Я несколько раз предупреждал:

– Товарищ майор, больше некуда грузить. Кассеты и ниши заполнены.

– Клади на пол, – говорил майор, продолжая подавать снаряды.

Я принял еще несколько снарядов и снова закричал:

– Хватит! Под завязку…

– Ладно, – согласился майор. – Теперь за патроны.

Начали загружать все свободные места цинками с патронами, набивать ими пулеметные диски. Всего погрузили более шестидесяти снарядов и около семи тысяч патронов. На обратном пути завернули на продовольственный склад и взяли, сколько смогли уложить, консервов и галет.

Отдохнув немного в лесу, мы выехали на Могилевское шоссе и взяли курс на Минск.

Стоял жаркий полдень 3 июля 1941 года…

Перед началом движения мы с майором установили сигналы, поскольку переговорного устройства в танке не было: рука майора на моем правом плече – правый поворот, на левом – левый; один толчок в спину – первая передача, два – вторая; рука у меня на голове – стоп.

Шоссе оказалось безлюдным. Я вел машину, крепко сжав руками рычаги. В голове – рой мыслей: «Чем встретит нас город? Вряд ли долго удастся, оставаться незамеченными – красные звезды на бортах машины видны издалека, они ярко блестят на солнце. Безусловно, схватки с фашистами не миновать».

Танк поднялся на взгорок, и я увидел впереди, в серой дымке, Минск. Прямо по курсу возвышались трубы ТЭЦ, заводские корпуса, дальше виднелись силуэт Дома правительства, купол собора. От волнения у меня сильнее забилось сердце. Как я любил этот город, сколько прекрасных воспоминаний связано с ним, с его музеями, театрами! Мы с Раей сразу после нашего знакомства не раз бывали на спектаклях в театре имени Янки Купалы, гуляли в сквере на площади Свободы. Сюда я приезжал после выполнения боевых заданий в Испании, Монголии, Финляндии. Красивый, веселый город с жизнерадостными, добрыми людьми. А что теперь сделали с ним фашисты?

Мстить захватчикам за раны любимого города, за муки его жителей!

Я почувствовал легкое поглаживание руки майора по моей спине: не волнуйся, мол. Но мои друзья тоже, видимо, волновались и ждали, как встретит нас захваченный врагом город. Майор вместе с одним курсантом расположился в центральной башне, Николай Педан – в правой, у пулемета; широкоплечий курсант – в левой, и еще один курсант – у тыльного пулемета. Мы вступали в город во всеоружии, в готовности в любую минуту открыть огонь.

Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с темными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным темно-красным зданием ликеро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на внезапно появившийся одинокий танк.

Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемета. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина.

Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую, улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион), и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде – ровными рядами, у тех, кто за рулем, локти широко расставлены, на лицах – наглая уверенность.

Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече – и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк направо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулеметные очереди из танка.

За считанные минуты колонна оказалась полностью разгромленной. Пулеметы смолкли, я вывел танк на середину улицы и тут снова ощутил поглаживание руки майора – он благодарил за умелые маневры при разгроме вражеской колонны.

Начался крутой подъем на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, мы вырвались наконец на центральную – Советскую улицу. Повернув направо, я повел танк вперед по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом.

Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии я получил команду от майора повернуть направо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой: вдоль нее стояли машины с оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какие-то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.

Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопления машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулеметов. На меня дождем сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка.

Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решетку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего танка. Пулеметные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику.

Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошелся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.

Майор дал команду развернуться. Я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налета советских самолетов: со стороны Пролетарской улицы все еще доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбежку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Так же как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулеметы центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал черным шлейфом аллеи старого парка.

– Осталось шесть снарядов! – крикнул заряжающий.

– Прекратить огонь, полный вперед! – скомандовал майор.

Я включил четвертую передачу, и танк понесся по улице. Проехали Круглую площадь, преодолели подъем. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые броней, мы не могли видеть, как за действиями нашего танка наблюдали горожане. Но мы сердцем чувствовали, что рейд много значит для попавших в неволю советских людей. И все же я замечал в смотровое отверстие, как кое-где из развалин высовывались наши советские люди, они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку – деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь от Комаровки всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: «Может, удастся прорваться?»