Текст книги "Парк Пермского периода"

Автор книги: Дмитрий Скирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дмитрий СКИРЮК
ПАРК ПЕРМСКОГО ПЕРИОДА

БАБУШКА НАДВОЕ

– Ты знаешь, я их иногда боюсь, – сказал Серега и отставил свой стакан.

Я чуть не поперхнулся куском пирога, прожевал, проглотил и вытаращился на него.

– Кого? – с подозрением спросил я.

– Ну, этих… – Он сделал подбородком жест куда-то в сторону.

Я огляделся.

Было позднее утро. Или ранний день – кому как нравится. Кафетерий на втором этаже Центрального гастронома был полон народу, и понять, кого имел в виду Серега со своими страхами, было решительно невозможно. Две продавщицы за прилавком с профессиональной ловкостью кромсали пироги. Люди что-то покупали, чаще всего тут же это что-то ели, запивая гнусным кофе из таких же гнусных пластиковых стаканчиков. За соседним столиком стояла какая-то бабка и мелко крестила купленные булочки, очевидно собираясь после этого их съесть. Закончив изгонять бесов из булок, она перешла на чай и перекрестила стаканчик, потом – рот, потом подумала, пожевала губами и до кучи перекрестила и солонку тоже.

Я повернулся обратно.

– Кого боишься-то? – не понял я. – Людей, что ли?

– Нет.

– А! Женщин?

– Да нет же! – с досадой отмахнулся Серега. – Старух. Куда ни пойдешь, всюду они. Высматривают, подслушивают… Знаешь, иногда мне кажется, что они вовсе и не люди даже.

– А кто? Инопланетяне, что ли?

– Не знаю… Почему бы и нет?

Пару секунд я молча таращился на него, потом также молча покрутил пальцем у виска и потянулся к своему стакану. Пироги с печенкой – штука, конечно, вкусная, но без чаю в горло не проходят.

Чай между тем кончался, как у меня, так и у Кабанчика, то бишь у Сереги.

– Может, по пиву? – предложил он.

– Не сейчас, – уклончиво ответил я. – Тебе пока хватит.

Сережку все друзья зовут Кабан, а чаще ласково – Кабанчик. Он ниже меня почти на голову, светловолосый, с постоянно удивленным выражением лица, и выглядит лет на пять моложе, чем есть. На означенного зверя он нисколько не похож, и корни такого странного прозвища кроются в фамилии. А фамилия у него, естественно, Кабанов.

Последние пять месяцев Кабан работал крысоловом, или, как все это официально называлось, «дератизатором и дезинсектором». Он целыми днями носился по городу, как он выражался, «с объекта на объект», и даже ко мне забегал со своей огромной сумкой, где у него лежали респиратор, два капкана, куча всяких химикатов, ручной распылитель «Циклон» и большой арбалет-крысобой. И вот сегодня утром Серега с работы ушел…

Нет, пожалуй, не так.

Сегодня утром Серегу вышибли с работы…

Впрочем, кажется, и это – не совсем то.

Хорошо. Скажем так: сегодня утром Серега с треском уволился со своей работы, предварительно подравшись с начальником и сломав себе мизинец на правой руке. В больнице ему наложили гипс, после чего Серега долго шатался по городу, в итоге завернул ко мне и встретил в моем лице собрата по несчастью – я сегодня тоже увольнялся, причем почему-то тоже с треском и грохотом. Мирно со мной расставаться никто не хотел. Настроение было препаршивое, и мы не придумали ничего лучшего, кроме как пойти и выпить. Загипсованный палец у Сереги торчал самым глупым образом, как бы все время намекая: «Не пора ли нам поддать?» Не могли же мы проигнорировать такой настойчивый призыв!

Царила осень, последние дни умирающего бабьего лета. Сверху мягко пригревало солнце, с Камы дул холодный ветер. В куртке было жарко, без куртки – холодно. Мы брели куда-то вниз по Сибирской, потом свернули на Ленина к ЦУМу, прошли зачем-то вверх по Комсомольскому, потом полезли через парк и там на некоторое время осели на скамейке. Серега тащил свою сумку, пыхтел и ругался, я, естественно, тоже был немного не в себе… Короче, к полудню в нас уже плескалось по литру «Седого Урала» и по сто – сорокаградусной, которую мы перехватили где-то на углу. Все это привело к тому, что через полтора часа прогулки нас обоих вдруг прошибло на еду, или, как любит говорить Серега, – «вдарило на хавчик». К этому времени мы сделали круг и снова очутились возле гастронома. Куда и зашли.

Здесь-то Серегу и потянуло на размышления.

– Ну, сам рассуди, – говорил он, хрустя пирогом и роняя крошки. – Разве я не прав? Ты оглянись, оглянись на улице. Обязательно увидишь рядом старуху, а то и двух. Хоть днем, хоть ночью. Ходят, понимаешь, подслушивают, подглядывают. Звонят куда-то все время… Боюсь я их.

– Ты спятил, – констатировал я и для верности указал на Серегу пальцем. – Чокнулся. «Секретных материалов» насмотрелся.

– Можно подумать, ты не насмотрелся…

– Я не смотрю телевизор, – гордо заявил я в ответ на это. – Не имею такой привычки. Лет десять назад бросил. Из армии пришел и бросил.

– К-как бросил? – не понял тот.

– Из окошка на асфальт… Сам не смотрю и тебе смотреть не советую. А то, вон, уже на бабушек скоро кидаться будешь.

Серега заметно смутился, полез в карман за сигаретами, достал, посмотрел на них и положил обратно.

– Да я что, я – ничего, – вздохнул он. Поднял виноватый взгляд. – Ты пойми, я же, в общем, против бабушек ничего не имею. У меня у самого дома бабушка… Просто вот едешь там, бывало, куда-нибудь или идешь и видишь – одна навстречу, вторая рядом, третья обгоняет, все с авоськами, с сумками какими-то, с мою размером… Чего они в них все время тащат, в сумках-то? Пол-автобуса забито ими, и половина – будто под копирку… Давай по пиву, а?

– Да иди ты…

Некоторое время мы стояли и в молчании цедили чай. Вокруг медленно суетился народ – в Перми всегда суетятся как-то медленно. Серега таращился в засиженное мухами окно, пинал под столом свою сумку и время от времени уныло вздыхал. Продолжалось это недолго, после чего молчание стало каким-то очень уж нарочитым.

– Поганое все-таки место, этот ЦэГэ, – проговорил он наконец, вертя перед собою опустевший стакан. – Сколько я здесь крыс перетравил…

– Чего ж тогда – поганое?

– Да еще больше осталось. Здесь такие катакомбы, их, наверное, еще при царе копали.

После недавнего разговора, после этих глупых в общем-то слов я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Не то чтобы я и в самом деле занервничал, но стал коситься на бабушек немного с подозрением.

Нет в центре Перми другого такого места, куда бы старики стекались в таком количестве, как Центральный гастроном – здесь самая дешевая и вместе с тем довольно неплохая выпечка. В кафетерии извечный общепитовский совковый кавардак, бумажки, мусор, мухи, лужи пролитого чая на столах… Бабушек, конечно, в очереди и сейчас было большинство, и все они были разные, но теперь я и в самом деле ловил себя на том, что есть среди них определенный такой тип старушек. Чистенькие, в неизменных выцветших драповых пальто с пришитыми не там, где надо пуговицами, в платочках, с бледными, как будто вываренными лицами, с какими-то рыбьими глазами, они и в самом деле попадаются так часто, что внимания на них уже не обращаешь – глянешь, а потом даже не вспомнишь лица.

Если мне по пьяни в голову западет какая-нибудь мысль, то уж не вырвется, пока я ее всесторонне не обдумаю. Уж так устроена моя голова. А такая мысль, как эта, на трезвую шляпу вообще не придет, так что подумать над ней вдвойне стоило.

– А знаешь, может, ты не так уж и не прав, – поразмыслив, сказал я.

– Насчет царя? – оживился Серега.

– Нет, насчет старух. Давай рассуждать логично. Если днем по улицам шляться, вот как мы сейчас или как ты со своей сумкой, то ведь большинство людей-то на работе. А старики на пенсии. Когда им еще за покупками ходить-то, как не днем? Естественно, что их как бы больше.

– Да я не о том…

– Не перебивай! – поморщился я. – Дай закончить. Ты мне подал интересную мысль. Допустим, был бы ты пришельцем и занимался на Земле сбором информации… Как внедриться в общество людей, в самую гущу толпы и не вызвать подозрений?

– На летающей тарелке! – догадался Кабанчик и с подозрением посмотрел на свое блюдце, словно и впрямь ожидая увидеть, что оно сейчас вдруг поднимется и улетит.

– Слишком высоко.

– Со спутника, говорят, на Земле газету можно прочитать.

– Ну, все равно высоко. Как ты с вертолета изучишь, скажем, социум, обычаи, привычки?

– Может, они невидимки?

– Тогда чего ж их видно-то? – возразил я. – Нет, тарелки – это средство для доставки. Транспорт. Информацию собирает что-то другое.

– Может, они маленькие? Как тараканы, например. Малдер искал тараканов.

– Ты там, я вижу, совсем спятил в своей конторе, маньяк тараканный. Нет, даже при развитой технологии такой модуль должен быть довольно крупным и подвижным. И потом, с тараканом же ты не будешь разговаривать. Так ничего не изучишь. Но дело даже не в этом. Под человека маскироваться довольно опасно – такой «сборщик» должен выходить на улицу в любое время дня и ночи. Есть риск нарваться. На милицию, на хулиганов, девушке – на насильников. Или под машину попасть. Представляешь, загребут менты, и – сорвано прикрытие.

– Да уж, это точно. – Серега тревожно заерзал. – Я, помню, как-то вечером шел пьяный, за сигаретами полез и ключи выронил. И спичек нет. А рядом «уазик» ментовский стоял. Я им и говорю: включите фары на минутку, ключей никак не найду. Так они меня втроем так отметелили!.. Потом в протоколе написали, суки, будто я к ним прикопался, что у них, мол, фары плохо светят… Слушай, а может, это собаки?

– Кто? Менты? – не понял я.

– Ну эти… – Серега изобразил руками что-то неопределенное. – Модули инопланетные.

– Бездомных собак иногда стреляют, – наставительно сказал я. – Кошки лучше, но тоже не того… Так вот, к чему я веду. Это только в дурацких американских фильмах инопланетяне все время под секретных агентов маскируются. Попробовали бы они так сделать, мигом засветились бы. Они вообще не должны привлекать никакого внимания, эти разведчики. Остаются кто? Дети и старики. Но детей пускают не всюду, а если пускают, то с родителями, а беспризорников бывает, что отлавливают. А вот бабушки, они для этого дела вполне подходят. Нет, конечно, некоторые из них настоящие – должны же куда-то деваться стареющие женщины! Но, – тут я важно поднял палец, – часть из них (небольшая, конечно, часть) вполне может оказаться такими вот модулями-разведчиками. К примеру, разве будет кто у бабки документы требовать? Нет, если только она не выглядит как бомжиха.

– В сберкассе спрашивают. Когда они за пенсией приходят.

– Так ведь ЭТИ в сберкассу не полезут, нужна им эта пенсия! Никто на бабушек внимания не обращает, и вообще стараются не обижать. Пропускают без очереди, в трамвае место уступают. Да и водитель лучше в дерево врежется, но бабку постарается не сбить… Кстати, а ты заметил, что старух на улице гораздо больше, чем стариков?

– А женщины вообще живут дольше.

– Это не аргумент. И потом, старики во дворах сидят, козла забивают. Под них маскироваться бесполезно – ничего не разузнаешь. А тут – одних только сплетен столько! При них ведь ничего говорить не стесняются.

– Так-таки и ничего, – засомневался Серега.

– А чего? Мы вот, например, говорим.

– Ты псих, – восхищенно сказал Кабан. – Настоящий. Вот за что я тебя люблю, так это за твое чувство юмора. Как ты еще только жив с таким чувством юмора? Нарисовал картиночку! Как представлю – этакая бабка-терминатор…

– А что? Ты сам разве не об этом только что говорил?

– Я, может, пошутил, а ты всерьез.

– А ты пошутил?

– А какая разница? Кстати, – он оживился, – хочешь анекдот? Устроился робот Вертер в милицию регулировщиком. Стоит на перекрестке вместо светофора. Машины остановил, людей пропускает и повторяет: «Переходите улицу… Переходите улицу… Переходите улицу… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Бабка, быстрей… Не успела… Ха! Ха! Ха!»

Анекдот пришелся так неожиданно и так в тему, что я невольно прыснул и рассмеялся.

– Давай по пиву.

– Давай.

Пиво продавалось внизу. Там, помнится, рядом еще какая-то светловолосая девушка презентировала «Гессер»; на бэдже у нее так и было написано: «Презентация». Перед ней на столике стояла дюжина бутылок, страшно дорогих, и пара кружек с логотипом пивоваренной компании. Мы скомкали салфетки, подхватили сумки, спустились на первый этаж и замерли перед уставленным бутылками длинным прилавком, путаясь в названиях и читая этикетки.

– «Седой Урал» или «Шихан»?

– Да ну их обоих – уже пили сегодня. Давай «Толстяка».

– Еще чего! Я эту пакость в рот не беру и тебе не советую… Жаль, «Губернское» скурвилось.

– Ага. Хорошее было пиво.

– Ребята, берите «Гессер», – защебетала, видя нашу нерешительность, светловолосая красавица за столиком. – Сегодня у нас презентация, пиво «Гессер», свежее, из натурального солода, очень хорошее пиво. Только сегодня каждому, купившему четыре бутылки, бесплатно в подарок – фирменная кружка и открывашка…

По мере произнесения речи глаза у девушки все больше стекленели, а слова звучали все более заученно. Серега тотчас же растаял, заулыбался и пополз на голос, но на меня, по счастью, всякие женские штучки уже давно не действуют. Я как раз углядел в левом нижнем углу белую этикетку Смиховского, ухватил Кабанчика за рукав и мягко, но решительно потянул его обратно.

– Стой, где стоишь… Э-э-э… Девушка, пожалуйста, нам «Старопрамен». Да, да, то самое. Четыре.

Серега заглядывал мне через плечо и нервничал.

– Ты чего там покупаешь? Давай «Гессера» возьмем. Я пил когда-то. Хорошее пиво.

– На кой тебе далась эта кружка? Да и денег не хватит…

– Это – тоже не дешевое.

– Оно-то как раз своих денег стоит.

– Открыть? – спросила продавщица.

– Да, спасибо… Нет, только две, эти пока не надо. Мы подхватили по бутылке, положили остальные в сумку и выбранись на улицу.

– М-м! – Серега отхлебнул и сделал круглые глаза. – Хорошее пиво!

– А то! – ухмыльнулся я. – Настоящее чешское. Его у нас по лицензии разливают.

Кабан прищурился на этикетку.

– Старо… Как? «Старопраген»?

– «Старопрамен».

– Да, такого пива можно много выпить, – признал Серега и полез за сигаретой. – Жалко только, дорогое.

– Плевать. Я скоро все равно отпускные получу.

– Ты что, с ума сошел? Ты же говоришь, что увольняешься. Какие отпускные?

– Такие. Я отпуск отгулять не успел, даже – два. Пошли поищем лавочку.

Лавочка нашлась поблизости, в парке возле оперного театра. Мы доцедили все четыре бутылки, полюбовались на солнышко сквозь стремительно редеющие кроны деревьев, после чего прошедшая мимо бабушка опять перевела наш разговор на прежние рельсы.

– Послушай, – начал Серега, – ты же умный человек, университет кончал. Как ты вообще можешь верить во всю эту чушь? В этих инопланетян, в такие вот бредовые придумки, как эта, со старухами… А?

– А я и не верю, – беззаботно отозвался я, глядя на памятник Ленину. Две бутылки пива как-то незаметно вывели невзгоды и заботы дня за скобки. – Я просто упражняю мозги. Интересно бывает порой поразмыслить о чем-то таком… необычном. А знаешь, что я сейчас подумал?

– Что?

– Что мы, наверное, не первые до этого додумались. Хармс, помнится, старух тоже недолюбливал. То они из окна у него выпадают, то он описывает целый дом, где тридцать шесть старух…

– Сорок четыре, – поправил меня Серега.

– Это чижей было сорок четыре, а старух – тридцать шесть! – сердито рявкнул я. – Не знаешь – не перебивай. Чокнутый такой рассказик, «Рыцари» называется. Чего еще… А! Есть у Хармса рассказ, так и называется – «Старуха». Там эта старуха все время к нему в комнату пролезть пыталась, потом пролезла и загнулась. Только как-то странно загнулась, будто отключилась. А он все время боялся, что она опять включится, и все хотел добить ее крокетным молотком…

– И что он с ней сделал? – Кабан с интересом подался вперед.

– Положил в чемодан и увез на вокзал, – ответил я, подумал и добавил: – А чемодан там у него украли.

– Хармс был психом, – безапелляционно заявил на это Серега.

– Хармс был гением, – поправил его я. Потом подумал и подытожил:

– Хармс был гениальным психом.

Серега сделал жест: «Не спорю», и мы обменялись рукопожатием.

– Нет, ну все равно. – Мысли Кабанчика, похоже, тоже поменяли направление. – Допустим, что ты прав: все так и есть, и по улицам под видом старушек бродят эти… роботы пришельские. Бродят, ездят в транспорте и это… собирают материал. Как бы ты их от людей отличил?

– Да леший знает, – отмахнулся я. – Никак. Не знаю как. Если инопланетяне не дураки, они должны были предусмотреть, чтоб их нельзя было отличить от людей. Не будешь же ты, в самом деле, их булавкой колоть! Да и, если уколешь и они закричат, как ты поймешь, на самом деле им больно или они только притворяются для виду?

– Ну ты и садист… А если не булавкой?

– А чем?

– Магнитом…

– Гм, – сказал я и проводил взглядом очередную старушку. – Магнитом – можно. Но и тогда, наверное, ничего не получится. Магнит так глубоко железо не почует, разве что большой, которым в порту металлолом разгружают. Вот им – да, наверное, получилось бы.

Бабулька в бежевом плаще, крутившаяся все это время неподалеку, вдруг переменила курс и решительно пошла на сближение с нашей скамейкой. Не знаю, как Сереге, а мне почему-то сделалось не по себе. Мы как-то оба враз умолкли и теперь в гробовой тишине наблюдали за ее приближением.

Старушка подошла вплотную, некоторое время глядела на нас со строгой лаской в выцветших глазах, потом заговорила:

– Бутылочки вам не нужны?

– А?! – Я аж подпрыгнул от неожиданности. Старушка отшатнулась.

– Бутылки, говорю, сдавать не будете? – уже гораздо более сварливым тоном осведомилась она.

Тут Серега не выдержал и самым неприличным образом заржал. Старушка смотрела на нас как на сумасшедших.

– Не будем, бабушка, не будем! – наконец сказал миролюбиво он, в два глотка допил остатки пива и протянул бабке пустую бутылку. – Держи.

Я, в свою очередь, проделал то же самое. Бабка сложила четыре трофея в сумку и потащилась дальше по дорожкам, заглядывая в урны и под лавки и время от времени тревожно оглядываясь на нас. Серега смотрел ей вслед, потом хлопнул себя по лбу.

– Слу-ушай! – оживился он. – А ведь они, наверное, радиоволны излучают.

– Пожалуй, – согласился я. – Должны же они как-нибудь общаться.

– А у тебя же приемник в плейере. Давай проверим!

– Ну, это вряд ли, – засомневался я. – Даже если я их и услышу, как я отличу их передачу от…

– Какая передача? При чем тут передача! Должен же он хоть какие-то помехи поймать! Доставай.

То ли пиво подействовало, то ли усталость, но спорить сил у меня уже не было. Я полез в карман, достал свой старый «Сони Вокмэн», перевел переключатель в положение «радио», сунул в уши поролоновые пуговки наушников и некоторое время вслушивался в шорохи и трески. Изредка что-то прорывалось, но это были голоса или музыка на соседних станциях.

– Ничего не слышно, – констатировал я.

– Это FM. Попробуй на средних волнах.

– А, точно. Ага. Так, так… – Я подкрутил колесико настройки. – Где тут у нас средние волны?

Шум помех я зацепил случайно и совершенно неожиданно. Я вытаращился на проходящую мимо бабушку, и, по мере того как она удалялась и стихали помехи в моей «Соньке», я чувствовал, как растут в моей душе тревога и слепое беспокойство. Вероятно, у меня так резко изменилось выражение лица, что Серега все понял без слов. Я поспешно сорвал наушники.

– Что? – Серега встрепенулся и потянулся забрать у меня плейер. – Поймал? Поймал?

– Да погоди ты…

– Дай послушать!

– Нечего там слушать, – сварливо отозвался я, отдергивая плейер и путаясь в проводах. – Одна старушка еще ничего не значит. Надо проверить…

И мы начали проверять. Мы сунули по наушнику в ухо, как делают влюбленные, и теперь, завидев очередную бредущую бабушку, пристраивались ей в хвост и с мрачным видом шли за нею по дорожке, вырывая плейер друг у дружки и лихорадочно крутя настройку приемника. Из-за коротких проводов шагать нам приходилось в ногу, мы все время сбивались и вообще со стороны, наверное, выглядели очень странно. Большинство старушек нас упорно не хотели замечать, но две-три таки заметили и сразу после этого тревожно ускоряли шаг. Что интересно, стариков нам так и не попалось, кроме одного седого опрятного дедка с тросточкой. Одетый в синюю болоньевую куртку, шляпу и с противогазной сумкой на плече, он ничего не излучал, и мы оставили его в покое. Тем не менее следующие полчаса преподнесли нам новый сюрприз – «фонила» каждая четвертая старушка. Если не каждая третья.

– Дела… – Серега озадаченно поскреб в затылке. – Это что же, получается, что каждая третья бабушка вовсе даже не бабушка, а инопланетный агент?

– Ну, так уж сразу и инопланетный, – засомневался я. – Не надо торопиться с выводами. Могут быть и другие объяснения.

– Какие, интересно знать?

– Э-э-э… Ну, я не знаю… Такое, скажем: с возрастом в костях откладывается кальций. Может быть, он экранирует прием… Потом, ведь здесь у нас вся экология ни к черту. Тяжелые металлы, там, и этот… как его…

– Стронций, – подсказал Серега.

– Ага, он самый.

Некоторое время мы сидели молча.

– Может, счетчик Гейгера достать? – неуверенно предложил Кабанчик.

– А у тебя и Гейгер есть?!

Серега с тоской посмотрел на свою сумку и покачал головой:

– Нет, только дозиметр. Но я могу раздобыть.

– Не надо.

Я сидел и крутил колесико настройки, пока мне в уши не ворвался чуть срывающийся, но от того еще более милый сердцу голос Ринго Старра:

In the Town, where I was born

Live the man, who sail to sea…[1]1
  «В городке, где я родился, жил человек, который ходил в море» – первые строчки из известной песни группы «Битлз».


[Закрыть]

Дальше я не рискнул испытывать судьбу, оставил приемник в покое и лишь сидел и наслаждался солнцем, музыкой и ускользающим осенним теплом.

«We all live in a Yellow Submarine, – пели „Битлы“, – Yellow Submarine, Yellow Submarine. We…»

Внезапно накативший свист помех был так силен, что заглушил даже музыку. Чертыхнувшись, я сорвал наушники, потом поспешно сунул их обратно в уши, убавил громкость и заоглядывался. Сергей с тревогой посмотрел на меня: «Что, опять?» – потом перевел взгляд на аллею и замер.

По выщербленным плитам узенькой дорожки в нашу сторону неторопливо двигалась старушка.

Одна.

И больше никого поблизости.

Мы молча проследили, как она, постукивая тросточкой, продефилировала мимо, потом переглянулись. Шум в наушниках был слышен, даже если просто я держал их в руках. Я сделал Сереге знак молчать, мы разом поднялись и также не сговариваясь двинулись за ней.

– Что там? – шепотом спросил меня Серега.

– Кажется, и в самом деле что-то странное, – почему-то тоже шепотом ответил я, не сводя глаз со старушки. – На, сам послушай.

Радиостанцию глушило. Шла стена помех. К тому же упорядоченная: каскад и – тишина, потом опять серия помех и снова тишина…

– Как будто кто-то сообщения передает кодированными пакетами, – понимающе кивнул Серега. – Мы в армии, случалось, такое же перехватывали. Ночью делать нечего, сидишь у ящика, верньеры крутишь. Бывает, самолет какой нащупаешь… Да, это занятно. Глушит, как хорошая радиостанция. А на вид не скажешь – бабка как бабка…

– Может, у нее и впрямь рация в сумке?

– Скажешь тоже! – Серега презрительно оттопырил губу. – Такую рацию нам и вдвоем не поднять!

Сравнивать ему было с чем – служил Серега в ПВО.

Бабка между тем пересекла весь парк и потихоньку двинулась к Коммунистической.

Коммунистическая улица в Перми довольно длинная, но на своем пути претерпевает странные метаморфозы, очень похожие на те, что претерпел сам коммунизм в России, а точнее – в бывшем СССР. Свое начало она берет едва ли не от самого вокзала на Перми-второй, от всех этих железнодорожных дамб, трамвайных путей, лужайки с садом камней, полосы отчуждения и прочих примет разрушения. А начинается сразу – высотными домами общежитий с одной стороны и хмурыми пятиэтажками – с другой. Потом она становится все выше, лезет в гору и примерно у драмтеатра разворачивается в гигантскую площадь с памятником в центре, наполненную грохотом трамваев и спешащими людьми. По другой стороне этой площади параллельно проходит улица Ленина. Это, как я понимаю, должно символизировать расцвет эпохи. Далее квартала два тянутся полуразрушенные здания эпохи классицизма, старые купеческие и мещанские дома, покрашенные ныне «Тиккурилой» и увешанные вывесками и рекламными щитами. Однако где-то на участке «Сквер Уральских Добровольцев – ЦУМ» весь косметический ремонт куда-то пропадает, и дальше тянется унылая череда не «полу-», а уже вполне разрушенных старинных двухэтажек. Посредством их Коммунистическая улица едва находит силы доползти до парка возле Оперного театра, и там, у здания Пушкинской библиотеки, исчезает окончательно. Финал, вполне предсказуемый, но все равно несколько неожиданный.

Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.

Преследование не осталось ею незамеченным. Отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемет, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души – мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это все равно не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.

Здесь старый район. Жилые дома, переходы, какие-то арки. Народу на этих улочках всегда мало. Весной здесь цветут яблони и закрывают неприглядный вид, но осенью обшарпанные стены и разбитые окна сразу же бросаются в глаза. Мы пробежали мимо библиотеки, и теперь справа потянулись обвалившиеся стены и какие-то замусоренные палисадники, неумело сляпанные местными жильцами из обломков кирпича и старых арматурин. А старушка все ускоряла и ускоряла шаг, потом перешла на бег и наконец помчалась диким дерганым галопом, высоко подбрасывая ноги. Голова у нее смотрела назад.

– Слушай, уйдет! – ахнул Серега и прибавил ходу. – Стой! – крикнул он. – Эй, бабка, погоди!

– Это не бабка! – крикнул я. – Бабки так не бегают! Бабки вообще не бегают!

Все усилия старушки были тщетными: мы ее догоняли.

Честно говоря, я не представлял, что мы будем делать, когда ее догоним. Хмель гулял в голове. Если бы старушка отреагировала, как положено, навряд ли мы чего-нибудь добились. Вся погоня не заняла и пяти минут. Прибавив ходу, я забежал вперед, развернулся и растопырил руки, словно бы надеялся таким образом перекрыть ей дорогу. «Старушка» на мгновение притормозила, стоптанные каблуки громко шаркнули по асфальту. Пожевала губами, пусто глядя сквозь меня, и вдруг ударила тростью. Промазала. Ударила опять. Не было ни слов, ни криков – сразу драка. Серега подбежал сзади и закричал: «Бабка, стой! Контакт! Дружба!», – попытался ухватить «старуху» за руки, и я на мгновение отвлекся. Что-то лязгнуло, затем бабка вполне профессионально провела апперкот, и у меня потемнело в глазах. Удар у нее был не хуже, чем у Майка Тайсона.

Когда я снова смог стоять и видеть, то застал следующую картину. Кабан каким-то образом сумел загнать «старушку» в угол между двух домов и теперь охаживал ее дюралевой трубой, как оказалось – дугой от спинки кровати. Где он успел подобрать ее, не знаю. «Старушка» механически отбивалась тростью. На драку андроид явно не был рассчитан. Выражение лица у «бабки» при этом было безразличное, губы что-то шамкали. Все происходящее вызвало во мне какой-то безотчетный ужас, я заорал, метнулся к ближайшему палисаднику, вырвал из оградки железный прут и с ним наперевес бросился в атаку.

– Что же вы делаете, ироды, хулиганье проклятое! Я сейчас милицию позову!

Шумела какая-то тетка, проходившая, как оказалось, по другой стороне улицы. Однако достойно ей ответить мы не успели – Серега как раз в этот момент особенно удачно ткнул своей дубиной, рука старухи выпала из рукава плаща, с лязгом грохнулась на мостовую и поползла по направлению к тетечке-заступнице. Та осеклась, как будто подавилась, затравленно взвизгнула и, отступив к стене, сползла по ней на мостовую. Глаза ее закрылись.

Клюка у «бабушки» была простая, камышовая и легкая, как тросточка слепого, но управляла ею поистине железная рука. Дюжина ударов, попавших в цель, оказались весьма ощутимыми, но это ей не помогло. За две минуты тишины мы разнесли «старушку» вдребезги и пополам. На сей раз – без свидетелей. Мы выбили из нее все гайки, болтики и шестеренки. Внутри у андроида все искрило и дымилось, разнообразные железки так и сыпались на мостовую. Наконец мы, видно, перебили какой-то шланг – внутри у робота что-то лопнуло и на мостовую хлынула густая белая жидкость, похожая по виду на сгущенное молоко. Мутные глаза в последний раз посмотрели на нас, как будто бы запоминая, потом угасли навсегда.

– Все, капец. – Серега устало опустил трубу и сплюнул. Прислонился к стене. – Если масло вытекло – хана гидравлике… Ай!

Рука «старухи», оказавшаяся в опасной близости от Серегиной ноги, вдруг поднялась и цапнула его за щиколотку. Серега закричал, стряхнул ее и несколькими быстрыми ударами размолотил в металлолом.

– Что ж такое… – бормотал я, осторожно склоняясь над останками. Пальто «старухи» лопнуло, резиновая кожа – тоже, и сквозь прорехи там и тут проглядывали провода, опоры каркаса и тяги, отсвечивающие нержавейкой. – Что ж это было, а?

– А то сам не видишь, – криво усмехнулся Кабан. – Накаркали. Блин, я такое раньше только в кино видел… Слушай, – он посмотрел на меня, – а мы с тобой не спим, часом?

– Вроде нет…

– Тогда давай уматывать. Не ровен час увидит кто… Он отбросил прочь дурацкую трубу, потом о чем-то вспомнил, снова подобрал ее, достал платок и стал стирать отпечатки пальцев.

– Погоди, – нахмурился я, – нельзя же это так оставлять! Надо сообщить…

– Куда?

– Куда надо! – огрызнулся я. Руки мои тряслись. – Хоть куда-нибудь сообщить! Чтоб приехали и забрали… это. Это вот забрали.

– Без нас сообщат.

– Да ты хоть понимаешь, что произошло? Это же открытие!

– Открытие-закрытие… – угрюмо заявил Кабанчик. – Если нас тут милиция накроет, разбираться не станет. Как мы им все объясним, зачем мы за ней погнались, и вообще? А? Ты об этом подумал? В общем, я сматываюсь, а ты как хочешь. – Он отбросил трубу, посмотрел на меня. – Так ты идешь?

Я встал.

– Иду.

Вытирая руки и поминутно оглядываясь, мы торопливо зашагали обратно в сторону библиотеки. Ветер усилился. Серега сунул в зубы сигарету и теперь дрожащими руками пытался прикурить. Через несколько минут мы уже не были уверены, что нам все это не примерещилось.

– Как-то все это неправильно, – бормотал я. – Не могу понять… Ну, хорошо, пусть даже мы ее раскрыли. Доказать-то мы все равно бы ничего не смогли! Вот ты: разве ты вот так, ни за что ни про что ударил бы старушку?

– Она первая напала, – хмуро заявил Кабан, ожесточенно чиркая– зажигалкой. – Если бы она нас не ударила… Ой…

Серега остановился. Сигарета выпала у него изо рта.