Текст книги "Метро"

Автор книги: Дмитрий Сафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он дернул правую ногу изо всех сил и наконец-то сумел ее освободить.

Гарин встал. Тело под ногами по-прежнему колыхалось, словно хотело его сбросить, и Гарину пришлось схватиться за поручень.

Точнее, за одну его оставшуюся секцию. Другая – тонкая никелированная труба – торчала из гущи человеческих тел, набросанных в беспорядке друг на друга в начале вагона.

Гарин будто увидел себя со стороны. Странно, но он больше не боялся и даже не испытывал отвращения, глядя на окровавленный подрагивающий кусок поручня, который торчал из чьей-то широкой спины. Он машинально отметил, что поручень прошил кого-то насквозь… и отбросил эту мысль.

Все чувства притупились, и мысли не задерживались в голове дольше, чем на пару секунд. «Наверное, я все-таки паникую, – подумал он. – Это – моя индивидуальная разновидность паники».

Гарин добрался до того места, где сидела Ксюша… («где перед ударом сидела Ксюша…») и стал методично отбрасывать тела.

Он хватался за одежду и бросал тела в сторону; иногда он слышал вскрик, визг и даже возмущенные возгласы – значит, это были люди. Живые люди! Но чаще только свое прерывистое дыхание, шорох ткани и хруст рвущихся ниток.

Кто-то ударил его сзади по спине. Гарин, не оборачиваясь, отмахнулся и продолжал разгребать эту… кучу.

Он увидел босую ногу в черном лопнувшем чулке. «Колготках? – тупо шевельнулось где-то у самого затылка. Гарин пригляделся. – Нет, чулках с ажурной резинкой, с отстегнувшимися подвязками…»

Он ухватился за ногу и почувствовал, как она дрожит. Гарин, даже не задумываясь о том, в какую сторону гнутся у человека нижние конечности, отодвинул ногу, успев отметить черное блестящее белье и курчавые волоски, пробивающиеся из-под него. Однако сейчас для Гарина в этом не было ничего сексуального: он едва сознавал, что видит и что делает.

Вторую ногу (чулок почему-то спустился до колена) он отодвинул так же, как и первую. Затем отвернул задравшуюся на живот юбку и по верхней одежде (черной кожаной куртке до пояса) понял, что она принадлежит той самой женщине, которая потеснилась, уступая Ксюше место.

Женщина дрожала, как в лихорадке, и Гарин понимал, что это дурной знак. Очень дурной знак.

Гарин нащупал ее руки, взялся за запястья и рывком поднял тело.

Подбородок женщины дергался, словно она давилась каким-то комочком, левая половина лица была залита густой темной кровью, смешанной с чем-то вязким, как варенье. Из глаза торчала позолоченная дужка очков.

– Ага! – тихо сказал Гарин, перенес тело влево и… просто разжал руки. Тело с мягким шлепком упало на другие тела.

Внезапно в голове что-то щелкнуло, словно кто-то повернул ручку невидимого реостата; Гарин вдруг явственно различил стоны, кряхтение, плач, причитания, доносившиеся изо всех углов и закоулков вагона. Но громче всего – замирающие всхлипы женщины в черных чулках.

Гарин не смотрел в ее сторону. И даже если бы захотел, он не смог бы себя заставить. Теперь он видел только одно.

Краешек ярко-синего дождевичка.

Поручень с громким хрустом переломился; однако звук этот был едва слышен в общем шуме, грохоте и крике. Денис даже не услышал хруст, он почувствовал его спиной.

Та девушка с мелированными прядями, которой он разбил лицо, внезапно исчезла – такое было ощущение. Вот она была – и вдруг ее нет, осталось только мягкое пальто, заполненное воздухом.

Потеряв опору, Денис пролетел по воздуху пару метров и оказался поверх людей, сидевших слева по ходу движения. Несколько секунд он лежал на их головах, как полуобнаженная красавица на трех мечах в старом иллюзионном трюке, затем потерял равновесие и покатился вниз.

Ему повезло, что поручень на время стал надежной опорой; люди, как сбитые кегли, повалились в проход, а Истомин уже на них, и причем довольно мягко.

«Везение!» Что называть «везением»? То, что он постоянно попадает в страшные передряги? Или то, что умудряется каким-то непонятным образом из них выкручиваться?

Денис вскочил и принялся искать Алису в мешанине из человеческих тел. Казалось, в вагон заползло какое-то фантастическое существо с сотней рук и ног, одетое по новой моде: во что-то сшитое из лоскутного одеяла. Это существо вопило, кряхтело, плакало, стонало и вздыхало.

Денис увидел клетчатую кепку, которая украшала голову толстяка, пахнувшего перегаром. Он сложил нехитрую логическую цепочку (кепка – толстяк – Алиса) и полез вперед.

Почти все пассажиры точно так же, как и он, куда-то рвались, ползли и лезли, ни на что не обращая внимания.

Денис увидел грузную женщину в старом коричневом плаще, которая, причитая, что-то искала. Она отодвигала руки и ноги, с невероятной легкостью переворачивала тела и все время что-то искала. Она продвигалась вперед, не замечая толчков и ударов, сыпавшихся на нее со всех сторон. Она вела себя, как Терминатор, отрабатывавший одну-единственную программу, заложенную в электронные мозги: найти Джона Коннора и свернуть ему шею.

Денис, как зачарованный, следил за этой женщиной со свекольным румянцем на щеках и никак не мог понять, что же она ищет?

Ребенка? Маловероятно. В пятьдесят с лишним лет (а то и все шестьдесят) уже не рожают. Внука? Но тогда бы она что-то кричала. Звала. Но женщина не звала, просто копалась, как старательный огородник в земле.

Наконец она испустила торжествующий возглас. Денис увидел, как женщина схватила потрепанную сумку с облупившимся лаком. Ручки сумки перетерлись, одна была завязана узлом.

Женщина прижала сумку к груди, словно боялась, что ее могут снова отобрать, и стала торопливо ворошить, перерывать содержимое.

Денис отвел глаза. Клетчатая кепка почему-то переместилась в сторону, отползла на пару метров влево, а это означало, что первое же звено в его логической цепи (кепка – толстяк) не выдержало и лопнуло.

Денис пытался вернуться к дверям вагона, но его все время отпихивали. Слишком много было желающих выбраться.

Людской водоворот, начинаясь в проходе, медленно приближался к дверям, поглощая тех несчастных, что оказались на его пути. Их отбрасывали, сбивали с ног, топтали.

Внезапно раздался вопль, настолько сильный, что на мгновение заглушил все прочие звуки. Он звучал на одной высокой ноте. Казалось, человек не способен издавать подобные звуки.

Толпа замерла – единый организм, сплоченный общей целью – выжить!

Этого секундного замешательства Денису хватило, чтобы поставить ногу на чью-то разгибающуюся спину, оттолкнуться от нее и прыгнуть обратно, в сторону дверей.

Он упал на мужчину в кожаной куртке, надетой на цветастый спортивный костюм. Глаза мужчины побелели, как у дохлой рыбы. В них не было ничего, даже страха.

Мужчина автоматически, словно сам не сознавал, что делает, ударил Дениса, но промахнулся. Кулак с дешевым перстнем из фальшивого золота лишь оцарапал Истомину ухо.

Денис оказался проворнее: он заехал лбом мужчине в лицо, и тот отступил, освобождая жизненное пространство.

Справа к Денису протянулась женская рука с длинными когтями.

– И-и-и! – визжала женщина, царапая ему лицо.

Денис толкнул ее локтем в живот, и женщина смолкла.

Денис изо всех сил налег на толпу и увидел пол под ногами. Просто грязный истертый пол, свободный от человеческих тел, но сейчас это казалось ему самым прекрасным зрелищем. Потому что на полу лежала большая дерматиновая папка, в которой Алиса носила рисунки. «Ватманы», как говорила она.

– Да не толкайтесь же! – закричал Денис. – Двери все равно закрыты!

Ему повезло: рядом нашлись люди, не потерявшие в панике голову.

Молодой человек, одетый не по погоде в шерстяную водолазку и вязаную кофту, растопырил руки и заорал:

– Назад! Надо выбить двери! Не мешайте! Потом все пойдем по очереди!

Денис с благодарностью кивнул ему. На его лице вздувались царапины. «Истеричка чертова!» – выругался Истомин.

Он еще раз взглянул на молодого человека в кофте. Тот из последних сил сдерживал напирающую толпу. Наверное, он думал, что Истомин сейчас начнет выламывать стекла и раздвигать двери, но Денис был вынужден его разочаровать.

Он опустился на колени и принялся искать Алису. Конечно, метр пятьдесят четыре не иголка в стоге сена, и она не могла исчезнуть бесследно, затеряться на четырех квадратных метрах, но она именно затерялась. Папка ее была здесь, а самой Алисы не было.

В углу сидел, скорчившись, мужчина с багровым затылком. Денис уцепился за воротник его темно-коричневого пальто и потянул на себя. Мужчина не сопротивлялся. Его тело безвольно откинулось назад. Денис разжал пальцы и услышал: голова несчастного со стуком ударилась об пол.

Толпа снова стала наседать, и, если бы не еще один вопль, заставивший всех вздрогнуть, Дениса бы затоптали.

– Да помогите же ему, наконец! – кричал молодой человек в кофте. – Чего он орет?

Крик не нарастал и не убывал. Он просто длился.

Но Денис не мог обернуться и посмотреть, в чем там дело.

В нише, в углу между дверью и краем сиденья, лежала Алиса. Она сжалась в крошечный комок и выглядела такой маленькой, что казалось, ее можно положить за пазуху, и такой изломанной, словно хрупкая льдинка, смятая в теплой руке.

– Алиса… – Денис осторожно приподнял ее.

Девушка зашевелилась и что-то произнесла.

– Тихо-тихо, не двигайся… – Денис прижал ее к себе.

Молодой человек, его неожиданный союзник, как мог, сдерживал наседающую толпу.

– Не мешайте! – закричал он и ударил ногой в стекло.

Стекло треснуло, но осталось на месте. Это позволило выгадать еще несколько секунд. Впрочем, Дениса это не интересовало. Он аккуратно ощупывал Алису.

– Девочка моя… – говорил он, не замечая, что из его глаз катятся горячие благодарные слезы. – Ты цела? С тобой все хорошо?

Алиса посмотрела на него и попробовала улыбнуться.

– А знаешь, ты не такой тяжелый, как этот гегемон, который на меня улегся, – тихо сказала она. И (он это понял сразу, по лукавым искоркам, появившимся в уголках глаз) дальше последовал неожиданный поворот темы. Ее коронный трюк. – Зато он мягче.

– Алиса… – Денис прижал ее к груди и поцеловал в макушку. – Алиса…

– Можешь не ревновать, – сказала она ему на ухо, пытаясь придать голосу некоторую ворчливость. – Он не успел ничего сделать.

Денис скосил глаза на пол. Толстяк лежал не двигаясь, и его неестественно искривленная шея недвусмысленно говорила о том, что он бы и не смог ничего сделать.

– Значит, я зря так торопился?

– Что это за крик? – спросила Алиса, и Денис посмотрел через головы назад.

– Я не знаю, – сказал он. Но он знал.

Лежавшие в проходе люди медленно вставали, помогая друг другу. Наконец завал из тел исчез, и стало видно, кто кричал – мужчина в кожаном пиджаке. Едва почувствовав свободу, он вскочил на ноги и стал топтать человека, лежавшего под ним.

– Тварь! Гад! – кричал мужчина. Правую руку он крепко прижимал к животу, словно боялся, что оттуда что-нибудь вывалится.

По лицу катились крупные капли пота, будто он угодил под проливной дождь. На лбу и висках вздулись толстые вены.

– Тварь! Тварь! – орал он, с ожесточением заколачивая каблук в человека, лежавшего на полу. Между его пальцами сочилась кровь. – Он прогрыз мне брюхо!

Мужчину схватили за руки и оттащили в сторону.

Денис увидел, как с пола, шатаясь, поднимается другой мужчина, с лицом, залитым кровью.

Дениса передернуло от страшной картины. Когда оба мужчины были зажаты навалившимися телами и никто из них не мог пошевелиться, нижний грыз живот верхнего, потому что он не давал ему дышать. Делал это скорее всего не намеренно, а от отчаяния, повинуясь слепому инстинкту самосохранения.

«Не надо было расстегивать пиджак!» – подумал Денис и впервые по-настоящему испугался. Действительно, в том кромешном аду, куда они угодили, единственное, что они МОГ– ЛИ делать для своего спасения, – не расстегивать пиджак. Остальное было не в их власти.

Или – в их?

Они познакомились в митинской районной поликлинике.

После катастрофы в Башне Денис не хотел никого видеть. Он не мог жить с родителями в городской квартире, прелести загородного дома также его не прельщали. В Митине была еще бабушкина квартира, где Истомин-младший и был прописан.

Бабушка молодилась изо всех сил, жила в подмосковной Жуковке с мужчиной, который был на восемнадцать лет младше, и ненавидела, когда внук называл ее бабушкой. Митинскую квартиру она посещала не чаще, чем раз в месяц – чтобы оплатить коммунальные услуги. Когда Денис пообещал взять эти заботы на себя, бабушка только обрадовалась.

Денис пришел в поликлинику снимать швы – во время событий в Башне крупный осколок стекла повредил ему спину. К счастью, рана быстро зажила.

В тот день был его последний визит к врачу. Хирург, молодой парень, работавший после института сразу на трех работах, вытащил длинным пинцетом шелковые нити и наложил новую повязку.

– Не мочить, через три дня можно снять, – улыбаясь сказал он.

– Спасибо! – Денис тихонько поставил на стул пакет, в котором лежала бутылка коньяка «Реми Мартэн».

Хирург снова улыбнулся и молча кивнул.

Денис вышел в коридор.

Вдруг он увидел маленькую хрупкую девушку, сидевшую на кушетке. Девушка упиралась обеими руками в края кушетки и тяжело дышала.

Она потянулась к своей сумке, но так неловко, что сумка упала на пол.

Денис быстро подошел и присел на корточки.

– Вам плохо? – спросил он и мысленно выругался: «Конечно, плохо! Ты что, не видишь?»

Девушка закашлялась. Лицо налилось краской, но кончик острого носа и губы посинели.

Она пожала плечами и через силу выдавила:

– Да уж… нехорошо…

– Вам помочь? – сказал Денис.

– Если… вы… не слишком… заняты… – прохрипела девушка и кивнула в сторону сумочки.

Денис схватил сумочку и, поймав утвердительный взгляд, перевернул ее, вывалив содержимое прямо на пол. Девушка одобрительно кивнула.

Он отбросил в сторону паспорт, флакончик с лаком для ногтей, тюбик с витаминами, нераспечатанную пачку сигарет и наконец нашел то, что, по его мнению, должно было помочь, – небольшой цилиндрик с пластмассовой насадкой. Ингалятор.

Денис протянул его девушке.

– Да?

Девушка взяла ингалятор.

– И сигарету… – сказала она. Так серьезно, что Денис на мгновение ей поверил.

Девушка запрокинула голову и пару раз нажала на колпачок ингалятора. Ее дыхание стало не таким шумным, губы порозовели.

– И вы еще курите? – укоризненно спросил Истомин.

Девушка смотрела в потолок. Она словно к чему-то прислушивалась. Затем она еще раз брызнула себе в рот и только после этого взглянула на Дениса.

– Моя обычная проблема. Я почему-то кажусь всем идиоткой… – Она сокрушенно покачала головой. – Конечно, нет. Куда мне курить, с моей-то астмой?

Ее ответ сбил Дениса с толку.

– Зачем вам тогда сигареты?

– Чтобы проявлять силу воли и удерживаться от соблазна, – как о чем-то само собой разумеющемся сказала девушка.

– А-а-а…

Откровенно говоря, Истомин не смог найти в ее словах даже видимости логики, но почему-то поверил, что она есть. Девушка выглядела убедительно.

Он стал собирать вещи, разбросанные на полу, и складывать их обратно в сумку. Только сейчас он заметил, что сумка испачкана разноцветными мазками краски.

– Вам лучше? – спросил он, протягивая ей сумку.

– Я бы еще выпила кофе, – был ответ. Увидев, что Денис замешкался, девушка уточнила: – Желательно капучино.

– Э-э-э…

– Дорогой мой, коли уж взялись спасать девушку, так спасайте по полной программе. Ингалятор был мой, стало быть, кофе – за вами.

И опять никакой логики, но железная, непробиваемая убедительность.

Денису стало весело. Он вдруг подумал, что и сам не прочь пригласить эту смешную девчонку со странными чертами лица на чашку кофе.

– Это справедливо, – согласился он. – Ингалятор – ваш, кофе – мой. Меня зовут Денис.

– Неплохо. – Девушка встряхнула головой. Густые кудри взметнулись вверх, и Денис почувствовал их запах, к которому примешивался горьковатый аромат лекарства. – Дронт. Додо…

– Что?

– Я – Алиса. Ну помните «Алису в стране чудес»? Там с ней был Дронт. Впрочем… – Она притворно нахмурилась. – Если вам больше нравится быть Котом Базилио…

– Нет уж, лучше я буду Дронтом, – поспешил ответить он.

– Мудрое решение! – кивнула Алиса.

– А как же врач? – спросил Денис. – Может, дождетесь своей очереди?

– А-а-а… Боюсь, она скажет мне то же самое. Аллергия на краски и угольную пыль.

– Работаете маляром в шахте?

– Хуже. Шахтером в малярке.

Они рассмеялись. Девушка встала и повесила сумку на плечо. Алиса едва доставала Денису до подмышки.

Она была хрупкой и в то же время угловатой; во всех ее движениях сквозила грация подстреленной птички, но Денису это очень понравилось. Он сам не знал почему, да и не задавался этим глупым вопросом.

– Ну-с… Куда пойдем? – спросила Алиса.

Денис помедлил. Потом решился: «А почему бы и нет?»

– Можно пойти ко мне.

– Угу… – Алиса отступила на два шага и смерила его внимательным взглядом с головы до ног. Потом с ног до головы. – Предлагаешь мне сразу нырнуть в кроличью нору?

Его предложение послужило сигналом перейти на «ты».

– Насколько я знаю, это единственный способ попасть в Страну чудес. Я же Дронт, не забывай.

– Дронт… И довольно активный.

Вот те раз! Минуту назад она первой предложила ему выпить кофе, а теперь упрекает в излишней активности?

– Хм… – Алиса выглядела задумчивой. Она будто разговаривала сама с собой. – У меня есть выбор?

Девушка еще раз внимательно и очень пристрастно оглядела Дениса. Истомин, подыгрывая, совершил полный оборот, предоставляя возможность осмотреть себя со всех сторон.

– Только если кофе будет очень хорошим. А еще лучше – с коньяком… – пробормотала Алиса.

– Можно и коньяк с кофе, – веско сказал Денис.

– Рыцарь, не сбивайтесь на банальности. «Напоить и овладеть» – это не ваш стиль.

– Ладно, не буду, – заверил он.

– Но я оценила вашу готовность пойти на некоторые затраты. Да. Оценила, и даже готова это всячески поощрять.

Алиса повернулась и стремительно, что никак не вязалось с ее обликом, пошла по коридору в сторону лестницы. Денис последовал за ней.

– Мне нужны краски, пастель и несколько новых рамок, – не оборачиваясь, сказала она. – Желаешь маленько помеценатствовать, Дронт?

Денис понял, что обрел родственную душу. С ней он мог болтать о чем угодно, не рискуя быть неправильно понятым.

– Алиса! С тобой я готов на любые извращения!

Алиса, так же не оборачиваясь, удовлетворенно кивнула.

– Да-да-да. А ты надеешься на что-то еще, кроме жутких извращений?

Последнее слово все равно оставалось за ней.

Они отправились к нему и уделили должное внимание кофе, но после. Примерно через полтора часа.

Все произошло так просто и естественно, что Денис не знал, что и подумать. Его несколько сбила с толку эта деловитая доступность. При этом в девушке была какая-то настоящая, не наигранная, чистота.

Из юношеского тщеславия он хотел спросить у Алисы о причинах столь быстрого согласия, но никак не мог решиться.

Она сама все почувствовала.

Денис лежал в постели, а Алиса подошла к окну, отдернула занавески и стала крутиться в солнечных лучах, чтобы он хорошенько рассмотрел ее. Откровенно говоря, смотреть было особенно не на что: худенькие ножки, тонкие ручки, выпирающие ключицы и маленькие груди, размером напоминавшие кнопки в лифте.

– Размышляешь, как это случилось? – спросила она.

– Да нет… – неуверенно протянул Денис.

Алиса покачала головой.

– Вижу, этот вопрос не дает тебе покоя… Забей! Просто захотела – и все! И знаешь… – Она подошла к нему и нагнулась, подставив для поцелуя сосок – коричневатый и твердый, как спелая вишня.

Денис лизнул его кончиком языка. Потом нежно обхватил губами.

– Муррр… – сказала Алиса. Затем она вдруг резко отпрянула и запустила пальчики с острыми коготками в густые волосы. – Знаешь, теперь ты не будешь хвастаться перед своими друзьями, что ты меня трахнул.

– Да я и… – пробовал возразить Денис, но Алиса перебила.

– Нет-нет! Даже и не вздумай! Потому что тогда я всем расскажу, что это неправда!

Она погрозила ему пальчиком.

– Это Я тебя трахнула!!!

Алиса зашипела, как кошка, и бросилась прямо на него. Денис едва успел откатиться в сторону, благо было куда. Бабушкина кровать могла вместить по меньшей мере десять человек, и Денис подозревал, что бабуля неспроста остановила свой выбор именно на ней.

Денис зажал Алису в угол и закрыл своим телом. Человек, чуть было не прогрызший брюхо другому, совершенно его не интересовал.

Алиса, дерматиновая папка с «ватманами» и ингалятор. Вот о чем он думал в тот момент.

И самое главное – не подставлять судьбе мягкий незащищенный животик.

Что бы ни случилось, не расстегивать пиджак!

Константинов был готов.

Чужие взгляды липкой паутиной опутывали его, но это никак не задевало. И даже не трогало. Он считал секунды.

Когда поезд стал резко тормозить и люди начали валиться друг на друга, Константинов увидел свободное пространство у неработающих дверей и, собрав все силы, метнулся туда. Он знал, что одним торможением дело не кончится.

Владимир постарался сгруппироваться, одновременно намечая мягкую «подушку». Рядом стоял седой толстый мужчина, и Константинов прижался к нему.

Он отметил удивление и нескрываемое недовольство в глазах толстяка и закрыл голову руками. Седой даже хотел отпихнуть его от себя, но тут последовал страшный удар.

Константинов почувствовал, как кто-то со всего размаху уткнулся в его спину, но это было не так уж важно. Главное, что голова и ребра были надежно прикрыты.

Инерция многотонного поезда, словно пламя догорающего костра, вспыхнула в последний раз и, встретив на своем пути огромную бетонную глыбу, подпираемую массой влажного песка, погасла.

«Самое время подсчитывать потери», – усмехнулся про себя Константинов.

Ему повезло (хотя это вряд ли можно было назвать простым везением) – он вышел из столкновения почти без потерь, если не принимать во внимание царапину на лбу, оставленную «молнией» на куртке седого толстяка.

Константинов машинально провел по царапине тыльной стороной ладони. Крови не было, только острая саднящая боль.

Он понимал, что тянуть нельзя. Люди придут в себя, и тогда в вагоне будет не развернуться.

«Время – деньги», – еще одно незыблемое правило бизнеса. Это он усвоил хорошо.

Седой мужчина, послуживший для Константинова «подушкой безопасности», держался за рассеченный лоб. Между пальцами бойко капала кровь.

Константинов схватил толстяка и толкнул его на толпу. Еще не оправившийся от удара и потому плохо соображающий толстяк промычал что-то неразборчивое и попытался схватить Владимира свободной рукой, но он уже почувствовал легкость во всем теле. Легкость и быстроту, как обещание чудесного спасения.

Он резко развернулся на пятке и с ловкостью, о существовании которой раньше и не подозревал, выбросил вперед ногу в замшевом ботинке.

Прочная английская подошва ударила в стекло двери. От центра во все стороны поползли трещины. Константинов ухватился за поручень (сознание, словно наблюдавшее за телом со стороны, с удивлением отметило, что это – трюк, достойный Джеки Чана, не меньше) и в прыжке ударил еще раз. Стекло разлетелось вдребезги, но в нижней части проема остались острые осколки, торчащие, как зубы огромного грызуна.

Владимир развернулся (и опять его поразила легкость и отточенность собственных движений) и стал быстро крушить осколки локтем, защищенным мягкой тканью пальто.

Толстяк медленно крутился на месте, отыскивая глазами обидчика. Правую руку он по-прежнему прижимал ко лбу, а левой – смахивал кровь, заливавшую глаза. Наконец он увидел Константинова и заревел так, словно именно тот был причиной их общих бед. Он немного помедлил и бросился вперед.

Но теперь уже ничто не могло остановить удачливого бизнесмена. Он должен был выжить. Он должен был вылезти, хотя бы потому, что где-то, ближе к хвосту, через три вагона от него ехала белокурая девочка в ярко-синем дождевичке.

«Надеюсь, этот олух сможет ее защитить…» Но на олуха надеяться не стоило. Только на себя.

Константинов повел плечами, гладкая подкладка пальто скользнула по материалу костюма. В самый последний момент, когда оно уже было готово упасть на пол, Константинов подхватил его и резко набросил на седого толстяка.

Тот, потеряв ориентацию, снова заревел, но Константинову было не до него. Он скользнул в разбитое окно, чтобы спрыгнуть рядом с поездом, в тоннель, но то, что он увидел, заставило его резко изменить первоначальное решение. Он умел принимать решения на ходу.

Константинов выпрямился, придерживаясь за оконный проем. Острые осколки разрезали ладонь, но он не обратил на это внимания. Владимир нащупал короб воздухозаборника на крыше вагона, ухватился за него и попробовал подтянуться.

Кто-то схватил его за штанину, и Константинов, не раздумывая, пнул свободной ногой. Он услышал сдавленный вскрик, и штанину отпустили.

Тогда он второй рукой схватился за соседний короб, оттолкнулся и забросил ногу на крышу вагона.

Он напрягался, тянул на себя эту проклятую голубую крышу, бил ногами по стене вагона, но сил не хватало.

В отчаянии он снова повернул голову направо. В сорока метрах от него, из гигантской дыры в потолке, бил упругий поток. В полумраке тоннеля он был едва виден; скорее не поток, а какое-то угрожающее движение темной зловещей массы, быстрое и… смертоносное.

Вязкая масса почти полностью облепила головной вагон; Константинов больше не видел отблесков, отбрасываемых вагонными плафонами на стенки тоннеля. Жидкая грязь прибывала с каждой секундой.

«Еще немного, и она доберется сюда…» Это придало ему сил.

Помнится, однажды он уже наблюдал нечто подобное – в армии.

Саня Ушенко, здоровяк хохол из поселка городского типа Соленое (Саня всегда так и говорил, мол, я из п. г. т. Соленое), никак не мог сделать подъем в упор переворотом и нарушал сержанту, командовавшему их отделением, всю отчетность. Тогда сержант, потеряв терпение, снял ремень и хорошенько врезал Сане пониже спины.

Это здорово смахивало на цирковой трюк: вот Саня висел, болтаясь, на перекладине, и вот он уже наверху, таращит глаза, и по толстым дрожащим щекам текут крупные слезы.

То же самое произошло и с Константиновым. Так и не поняв, каким образом, но он оказался на крыше вагона. Упал на спину, отдышался. Затем перекатился на живот, встал на четвереньки и пополз прочь. Назад.

До него доносились крики, стоны и плач. Но Константинов на них не реагировал. Он прислушивался к нарастающему шуму воды у себя за спиной.

Владимир старался двигаться быстрее – так, чтобы опережать шум, чтобы он постепенно слабел, но… Шум только нарастал, и, что самое странное, откуда-то спереди стало раздаваться монотонное журчание.

Константинов с опаской подполз к краю вагона. Свесившись, посмотрел вниз и ужаснулся – так стремительно прибывала вода.

Взгляд остановился на темно-красном деревянном коробе, закрывавшем контактный рельс.

«Интересно, там, наверху, уже знают о том, что здесь произошло? Или нет? Если нет, тогда эта штука все еще находится под напряжением. И когда вода дойдет до нее…»

Внезапно у Константинова засосало в животе так сильно, что он, испугавшись, что упадет, отпрянул от края крыши.

«Еще три вагона, и там… Там – она… Ксюша».

Владимир вспомнил их последний разговор с Ириной. Если все, что она сказала, правда… А он почему-то думал, что это правда. Так вот, если все именно так, как она сказала, то следовало добавить еще пару коротких слов.

Очень коротких, но самых важных.

«Ксюша… Моя дочь».

Константинов оглянулся. На крыше, кроме него, никого не было. То здесь, то там раздавались звон разбивающихся стекол и плеск воды. Люди спрыгивали на пути и спешили прочь.

Они толкали друг друга, падали, вставали и снова бежали вперед. Безусловно, Константинов двигался медленнее. Зато он почти ничем не рисковал.

Почти ничем, кроме одного – не успеть в тот самый вагон, где была Ксюша.

Дежурный диспетчер службы пути Клоков нахмурился.

– Что такое? Почему он остановился?

Перед ним светился огромный пульт, схематически изображавший Таганско-Краснопресненскую линию. В верхней части – электронные часы, показывавшие синхронизированное время. Каждая станция обозначена кружочком, рядом название.

Между «Тушинской» и «Щукинской» еще один кружок, поменьше, и название, взятое в скобки («Волоколамская»). Станция была построена в 1975-м году, а название получила в честь шоссе, проходящего неподалеку.

Если верить индикаторам, состав с кодовым номером двадцать шесть остановился почти посередине между заброшенной «Волоколамской» и «Щукинской». Последняя лампочка, символизировавшая головной вагон, тревожно мигала. А соседняя все никак не хотела загораться.

Клоков подался вперед и осторожно постучал по индикаторной панели. Он понимал, что это по меньшей мере смешно, но почему-то так устроен человек: сначала он пытается найти самые простые и безобидные объяснения происходящему.

«Точнее, не человек, а мужчина, – усмехнулся он. – У женщин все наоборот – они сразу думают о самом плохом».

К счастью, среди дежурных диспетчеров не было ни одной женщины. Метро – мужское дело.

Клоков подвинулся к микрофону и нажал «вызов».

– Двадцать шестой! Двадцать шестой! Ответьте дежурному!

Но единственным ответом, который он услышал, был только громкий треск в динамиках.

«Неужели что-то случилось с машинистом?» – подумал он. От тревожного предчувствия защемило сердце. В конце концов, машинист – обычный человек, и с ним может произойти все, что угодно. Самое безобидное, если он просто уснул.

Диспетчер повторил вызов.

– Двадцать шестой! Двадцать шестой, как слышите меня?

Все напрасно.

Что бы там ни было с машинистом, но он не слышал вызова диспетчера.

Клоков посмотрел на шлейф лампочек, обозначавших состав, движущийся следом. Система АБ (автоблокировки) сработала безукоризненно. Реле замкнуло цепь, включившую запрещающий сигнал светофора, поэтому следующий поезд, с кодовым номер тридцать четыре, сбавил ход и притормозил на подъезде к «Волоколамской».

Эта вынужденная задержка могла нарушить весь график движения. А утром, в час пик…

– О-хххо… – Клоков тяжело вздохнул и потянулся за сигаретой.

Только этого ему не хватало. Ну надо же…

Он больше не отпускал кнопку вызова. Сейчас в кабине машиниста двадцать шестого состава раздается громкий пронзительный зуммер, способный разбудить и мертвого. Фигура речи, не более того.

Клоков еще не знал, что машинист действительно мертв. И кабины, как таковой, больше нет.

Зуммер все-таки прозвучал прямо у него над ухом. Клоков от неожиданности подпрыгнул на месте. Справа, под самой рукой, зажглась красная лампочка.

Дежурный включил селекторную связь.

– Дежурный диспетчер службы пути Клоков!

– Клоков! Валера! Что там у тебя между «Волоколамской» и «Щукинской»?

Клоков сразу узнал голос коллеги – дежурного диспетчера электромеханической службы Шевченко. Но сейчас этот голос ему не понравился. Он звучал как-то нервно и постоянно срывался, словно Шевченко хотел взять самую высокую ноту и никак не мог.