Текст книги "Гленвилладж (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Псядло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Гленвилладж
Лучше бы это был просто сон...
Утро могло бы выдаться еще более туманным, но не решалось. Поэтому белая пелена, в которой утопал свет фар моего старенького Форда, больше напоминала легкую дымку, нежели молоко.
На заднем сидении спала Алиса. Каждый раз, когда я видел её отражение в зеркале заднего вида, меня передергивало: как может ребенок спать в такой позе? Впрочем, у детей свое представление о том, что естественно, а что нет. Одну ногу она закинула за подголовник сидения, вторую поставила на пол. Тело решила оставить на сидении – и то хорошо, но голова свисала на тонкой шее с дивана. Именно из-за такого её положения, мне приходилось тащиться на скорости в 40 миль в час.
Рядом мирно посапывала моя жена, Гвен. В отличие от нашей дочери, она сидела прямо, чуть-чуть откинув спинку кресла, причем ровно настолько, чтобы нос Алисы не доставал до неё сантиметров пять. Мда... поза Алисы досталась ей явно не от Гвен.
В тумане справа замаячил какой-то силуэт. Я сбавил скорость до 10 миль в час, чтобы рассмотреть его получше, когда он появится в зоне видимости. Это оказался дорожный указатель, сделанный из деревянных брусков и покрашенный бледно-зеленой краской. Сейчас таких не делают. Надпись гласила: «Гленвилладж. Население 700 человек». Прочитав надпись, я немного успокоился, значит, до места назначения осталось не более десятка миль.
Вскоре пейзаж, который состоял из тумана и леса по обеим сторонам дороги, изменился. Вдалеке замаячили горные вершины. Дорого стала постепенно спускаться вниз, лес остался только со стороны склона, а туман все-таки превратился в молоко. Ко всему прочему добавилось обилие резких поворотов. Пару раз почувствовав, что колеса заезжают на обочину я сбавил скорость до 20 миль в час. Честно говоря, сбавил обороты я не из-за трудности дороги, просто очень хотелось спать. Я еще раз взглянул, не без зависти, на Гвен, которая видела уже трехтысячный сон. Чтобы не уснуть, пришлось немного приоткрыть окно. На меня тут же напал запах утренней сырости, хвои и еще чего-то едва уловимого. Это прибавило мне бодрости.
Когда мы окончательно спустились в низину, видимость немного улучшилась. Я увидел неясные очертания города, а едва уловимый запах стал сильнее. Вдруг до меня дошло, я хлопнул себя по лбу и от души рассмеялся... Ну конечно, это был запах водорослей. Как это сразу не пришло мне в голову. Когда смех прекратился, на меня смотрели две пары заспанных глаз. Выражение их должно было мне сообщить, что уважения и сочувствия к спящим нет среди моих добродетелей. Мое лицо тут же изобразило сожаление, а взгляд устремился в молочную даль.
Как раз в момент, мы пересекли реальную черту города Гленвилладж. Поэтому обе дамы немедленно прекратили меня третировать и переключились на город. К ним присоединился и я – тут было на что посмотреть.
Сам город не являл собой образец райской жизни. Старые, измученные временем, дома, многие из которых начали терять форму лет десять назад, ссутулились над дорогой, с намерением расположиться на ней горизонтально в обозримом будущем. Асфальт был старый, весь в трещинах. Туман придавал улице зловещий вид. Но было еще что-то, что ускользало от нашего внимания. Нечто такое, на чем никак нельзя было сосредоточиться, чтобы назвать это.
Поблуждав по немногочисленным улицам города, мы сумели найти отель в самой дальней части города. Он располагался на склоне горы, зажатый лесом с одной стороны и дорогой с другой. Построенный из дерева, как, впрочем, и все дома здесь, отель представлял собой трехэтажный особняк с тремя башенками, украшенными флюгерами, в виде медведей.
– Ну и дыра, – сказала Алиса, вылезая из машины, – пап, а здесь люди-то водятся?
Мы с Гвен застыли на месте, будто обоих шарахнуло током. Девочка была права. Когда мы въехали в город, то часы показывали 8:48. Я был уставший, а Гвен, наверное, еще не проснулась. Проехав почти весь город, мы не видели ни одного горящего окна, ни одного человека на улице. Осторожно переглянувшись с Гвен, я ответил:
– Не знаю, но, по идее, должны водиться... человек тварь, знаешь ли, распространённая.
– Тогда почему мы не видели никого?.. – спросила Алиса сощурив глазки
– Потому что все спят, – ответил я, подражая ей.
Она тут же надулась, хотя в её глазах было не только любопытство, мне показалось, что там был и страх, хотя... возможно, это было отражение моего собственного...
Мы не стали выгружать вещи. Я попросил девочек подождать меня около машины, а сам направился к крыльцу. Ступеньки оказались на редкость скрипучими, а покоцанная дверь, конечно, была заперта. Я нажал кнопку звонка. Послышался негромкий перезвон колокольчиков (ага, есть электричество!), затем звук шаркающих шагов и невнятное бормотание. Дверь открыл старик. Его глубоко посаженные глаза, казалось, совершенно не имели никакого цвета, и лишь немного отдавали голубым. Лицо почти не двигалось и не выражало никаких эмоций. Одетый в потертые джинсы и красную клетчатую рубашку, жилет с множеством карманов и домашние тапочки, он должен был выглядеть смешно, но мне почему-то так не показалось. Старик посмотрел на меня, как на старый музыкальный автомат, который мог играть только одну песню и то – не до конца. В ответ на мое приветствие сильно закашлял, при этом я ясно видел комок желтой вязкой мокроты, который влетел в его кулак. Он потер одну руку об другую, после чего протянул ее мне и прогнусавил, что-то про «давно сюда никто не заглядывал». Преодолев рвотные позывы, я пожал руку, чувствуя жамканье остатков мокроты и молясь, чтобы старик не был болен чем-то заразным.
Этого старика звали Этьен Дербье. Он был владельцем особняка, который переделал в гостиницу, еще в шестидесятые годы. Тогда это место считалось прибыльным. Вокруг города располагался Гленвилладжский заповедник и почти все жители трудились над сохранением природы. Сюда сотнями съезжались любители травки и цветастых шмоток, чтобы приобщиться к прекрасному.
– Этьен Дербье... это же французское имя, – спросил я, – как же вас занесло в Америку?
– Я и есть американец, а имя – это всё моя покойная мамаша! – лицо старика не изменило выражение, но в голосе чувствовалось отвращение, – она обожала эти книжонки про Париж, любовь, да... Поэтому когда уехала из отцовского дома тут же сменила имя... Ей казалось это романтичным – глупая старуха...
После этой реплики мне больше не захотелось его расспрашивать, хотя он продолжал все время ворчать, когда записывал нас в регистрационную книгу. Получив ключи, я пулей вылетел к машине... Мои девочки сгорали от нетерпения. Алиса топталась на гравии возле автомобиля, а Гвен пыталась вытряхнуть остатки остывшего кофе из термоса. Они тут же набросились на меня с вопросами, но я прервал их словесный поток, показав ключи от номеров.
– Значит, мы остаемся, – протянула Алиса.
– Конечно, остаемся! – вступилась за меня Гвен, – Папа устал, ему надо хоть немного поспать, а если погода до завтра не изменится, то мы поедем домой, хорошо?
Алиса уже хотела возразить матери, но, посмотрев на мою страдальческую гримасу, передумала – моя девочка!
Несмотря на внешнюю убогость отеля, номера оказались вполне приличными. Никакого сантиметрового слоя пыли, никаких грязных простыней, словом – ничего такого, что я ожидал увидеть. Похоже ситуация начинала выравниваться. Стрелка моего настроения совершенно внезапно поползла вверх и остановилась где-то на отметке «нормально».
Как только мы расположились, Гвен слиняла в номер к Алисе. Скорее всего, обсуждать нечто, не предназначенное для моих ушей. Последние и так ничего не хотели слышать, кроме тишины, так что я не стал возражать. Даже закинуть свое тело в душ пришлось усилием воли. Горячая вода еще больше меня расслабила. Пошатываясь, я вышел из ванной и тут же кинулся на кровать. Под одеялом было тепло и уютно (даже без Гвен, уверен, что она меня поймет, когда это прочитает), и я тут же забылся крепким сном.
***
Проснувшись, я сделал два открытия. Первое: туман рассеялся, обнажив прекрасный вид на озеро и закат; и второе: Гвен решила ко мне не присоединяться. Если первое доставило мне исключительное эстетическое удовольствие и несколько сгладило первое впечатление от Гленвилладж, то второе, как говорит моя дочь – «пичалька». Остается только надеяться, что в этом городе у меня нет конкурентов... Этьена в этом качестве я рассматривать не мог, хотя его рукопожатие, пожалуй, не оставит равнодушным никого.
Живот недовольно заурчал, напомнив, что пустота должна быть заполнена. Споры с физиологией мне никогда не удавались. Единственная победа – то, что у меня только одна дочь, хотя даже это не моя заслуга... вы понимаете, о чем я. «В очередь, сукины дети! Сначала поесть, потом найти Гвен», – сказал я себе. Вылез из постели, оделся и отправился на поиски еды.
Внизу я встретил Этьена. Он сидел за стойкой администратора и дремал. Я тут же отметил, что когда его глаза закрыты, он выглядит как обычный старик, причем крепко сбитый. Про таких как он обычно говорят «жилистый». Будить его не хотелось, но путь к моему полному желудку лежал именно через взгляд некогда голубых глаз. Я уже занес руку, чтобы ударить по колокольчику на стойке, но передумал. Мне вдруг стало жалко старика. Его ворчливость и отсутствие манер было вызвано одиночеством – так сложились обстоятельства. Виноват он был только в том, что не захотел уезжать. Теперь, когда я видел, как солнце медленно скрывается за вершинами гор, окрашивая края облаков в нежно оранжевый цвет и заставляя весь мир светиться теплотой, вопрос «почему» был лишним. Поэтому я просто чуть наклонился и тихо его позвал. Старик открыл заспанные глаза, моргнул пару раз, потом перевел взгляд на меня, еще раз поморгал.
– Вы что-то хотели?
– Скажите, а где у вас можно перекусить?
– Ближайшая забегаловка в тридцати милях по шоссе, вы должны были ее проезжать по дороге сюда, – старик посмотрел на мою физиономию, – но я могу вам приготовить яичницу.
– Спасибо, но я пас... А! Вот еще что... Вы не видели мою жену?
– Конечно, горячая штучка! Она оставила вам записку. Сейчас... где же она... мать твою, куда я ее подевал... да... Вот! Держите!
Он передал мне конверт, на котором был виден кружок от чашки кофе, отпечаток ботинка и еще какая-то гадость. Взяв конверт, я понял, что он был не запечатан. Кинув осуждающий взгляд на старика, я напоролся на улыбку с применением коричневых зубов. Выдохнув, я вытащил записку.
Дорогой Коллин!
Мы с Алисой устали слушать твой храп, поэтому ушли искать душевное равновесие в городе. Вернемся вечером, не скучай! P . S . В машине есть бутерброды, надеюсь у тебя хватит ума отказаться от яичницы!
Целую, Гвен!
Я поблагодарил Этьена, все еще думая, прочитал он записку или нет, и покинул отель. В машине были не только бутерброды, но и термос с восхитительным горячим кофе. Гвен, ты просто чудо!
Расправившись с провизией, я ощутил прилив сил, которого точно хватило на поиски моей семьи и принудительное возвращение Гвен в постель. Я даже решил, что могу это сделать, не прибегая к помощи автомобиля. Поэтому закрыл машину и отправился в город.
Отсутствие тумана пошло внешнему виду Гленвилладжа на пользу. Утром он казался мне зловещим, теперь же выглядел уставшим и старым, но была в этой старости своя прелесть. Я улыбнулся. Мне вспомнился тот скептицизм, которым я плевался, когда Гвен предложила сюда поехать. Как же я ошибался.
Мы всегда планировали отдых вместе. Сидели, обложившись проспектами, выбирали отели, рисовали маршруты. В этот раз, она просто пришла, ткнула пальцем в точку на карте и сказала, что хочет туда поехать. Она знала, как я на это отреагирую, но знала и то, как я поступлю. Разум сказал – это безумие, а сердце – я люблю тебя, Гвен. Поэтому я счастливый, топаю по растрескавшемуся асфальту между умирающих домов в поисках своей жены и дочери.
Найти моих девочек не составило труда. Они сидели, свесив ноги в воду на деревянном помосте, который был одновременно и причалом для рыбацких лодок, и набережной, перешептывались и хихикали – заговорщицы, блин. Ну ладно, сейчас я вам... я быстро разделся до трусов, спрятал вещи на берегу под досками и очень тихо зашел в воду. Бррр... холодно. Набрав в легкие побольше воздуха, нырнул и поплыл по направлению к моим дамам.
Подплыв к ним достаточно близко, я нырнул глубже, так, чтобы оказаться прямо перед ними и, как только достиг дна, с силой оттолкнулся. Эффект был маневра оказался даже круче, чем я ожидал. Визг слышали, наверное, даже в той закусочной, о которой говорил Этьен.
– Ты совсем дурак!? – Сказала Гвен, но я заметил, что она едва сдерживает улыбку, – ты нас напугал!
– Так и было задумано, – не раздумывая ответил я!
– Ах так! Тогда получай! – Гвен опустила ногу в воду, и на меня полетели брызги.
Алиса, в отличие от матери не стала делать притворно испуганный вид, а откровенно ржала над нами. Сейчас мы были в большей степени детьми, чем она. Ее мудрости хватило на то, чтобы это понять и радоваться вместе с нами.
В конце концов, мне пришлось вылезти из воды... Солнце окончательно село, над водой появилась легкая туманная дымка, а вода из освежающей превратилась в ледяную. Шаловливость, которая проснулась в Гвен, не позволила ей просто так отдать мою одежду. Поэтому еще полчаса я гонялся за ней в потугах отобрать штаны – отобрал. Она сделала вид, что рассердилась, я – что испугался.
Пока родители выясняли, кто же из них больший ребенок, Алиса занималась проявлением родительской терпимости и снисходительности. В тот момент, когда она окончательно вошла в роль умудренной годами женщины и с властным превосходством заявила нам, что, дескать, пора домой, мы безропотно повиновались, не забывая при этом хихикать, и пытаться друг друга ущипнуть. В таком настроении наша процессия доковыляла до отеля, и разошлась по номерам.
– Ты знаешь, этот город не так уж и плох! – сказала Гвен, когда мы оказались в номере, – есть в нем что-то такое... таинственное...
– Таинственное? Может быть, честно говоря, мне сначала это совсем не понравилось.
– Мне тоже, но пока ты спал, мы прошвырнулись немного и узнали много интересного
– Ммм?
– Оказывается, тут живет всего три семьи, не считая Этьена, работы тут особо нет, поэтому они раз в месяц ездят в Нортон за пособием.
– На их месте я бы уже давно смылся.
– Ты дослушай сначала! Так вот, эти три семьи являются прямыми потомками основателей этого города. Мы даже немного пообщались с одним старичком... Фрэнсис, да, кажется, так его зовут. Он так забавно рассказывает, – она хихикнула, совсем по-девичьи. – У него через каждое слово «ей-богу, не вру». По его словам у города есть хранители, которые не дают ему умереть, постоянно присылая сюда новых людей. Звучит зловеще, правда? Но интересно...
– Мне кажется, что в этой стране легенды ходят из угла в угол. То тут присядут, то там. Тем более, если это, конечно, действительно потомки основателей этого города, им нужно как-то оправдать свое существование. Легенды – самое оно.
Гвен обиженно надула губки и бросила в меня подушкой:
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты непробиваемый скептик!?
– Да, главным образом, ты.
– Ах так, а что еще я тебе говорила? М?
– Что я хорош собой, просто неотразим, что мы хорошо смотримся вместе...
Вечер закончился великолепно. Я получил все, что может получить мужчина, а Гвен столько же и еще чуть-чуть. Мне всегда нравилось оставлять ее в долгу – это некоторым образом освежает отношения. По той же причине мы заснули очень поздно...
***
Проснулся я оттого, что меня кто-то трясет за плечо, надо сказать, весьма бесцеремонно. Я нехотя разлепил глаза, в комнате было темно, но силуэт Гвен был виден достаточно отчетливо.
– Коллин, ты слышал это?
– Нет, конечно, – ответил я сердитым шепотом, – а что именно я должен был слышать?
Я бы, пожалуй, не стал бы задавать этот вопрос, если бы до меня не дошло, что голос Гвен дрожит, и сама она была испугана.
– Крик, как будто чайка кричит.... но, как будто, не чайка.
Не смотря на то, что я проснулся гораздо позже жены, сообразили мы одновременно: Алиса! Сон вместе со страхом был скинут на пол вместе с одеялом. Мы кинулись из номера. В отеле было темно, поэтому пробирались мы на ощупь. Гвен держалась за меня, а я старался как можно быстрее добраться до номера дочери. Он находился через три двери от нашего, на противоположной стороне коридора. Уже через несколько мгновений мы стояли у нужной двери. Я постучался: «Алиса, детка, у тебя все хорошо?». Когда ответа не последовало, я повернул ручку двери. Заперто! В какой-то момент я представил себе, что выбив дверь увижу испуганную дочь и которая смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Я подумал: «Может, мы зря так переполошились?» Но, ощущая, как дрожит Гвен, отбросил эти мысли.
Я отошел к двери напротив. Понятия не имею, как умудрился не споткнуться, потому что рядом с дверью стоял глиняный горшок с каким-то растением (как потом выяснилось). Сделав два широких и быстрых шага, мое плечо врезалось в дверь. Косяк тут же поддался и дверь с грохотом отворилась. Глядя на картину, которая предстала перед нами, Гвен медленно сползла по стене, обхватив руками голову и издав совершенно нечеловеческий вопль. Я стоял тяжело дыша. Кровать Алисы была пуста, а прозрачная занавеска колыхалась от легкого ночного ветра, влетевшего через открытое окно. В отличие от Гвен, ко мне осознание произошедшего приходило медленно. Окно номера Алисы выходило прямо на скат крыши. В голове, пронеслись мысли, о том, что отсюда открывается великолепный вид на звездное небо. Я подошел к окну, выглянул, Алисы. В душе еще теплилась надежда, что моя дочка сидит в пижаме на черепице с наушниками в ушах, а мы – глупые родители устроили шум исключительно из-за собственной мнительности. Надежда умела, даже не успев напоследок улыбнуться, ее место заняло отчаяние. Я только и смог, что пробормотать: «Как же так?». Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не поддаться эмоциям. На более чем вековой черепице (может меньше, но за ней, судя по ее виду, не особенно ухаживали), ясно виден был след. При других обстоятельствах я бы счел его виной хозяина. Но мне показалось просто невозможным, чтобы покрытие было поломано точно по линии, ведущей к краю. Я вылез на скат, и подполз на четвереньках к краю крыши. В лунном свете на траве были видны следы черепицы. За моей спиной, помимо рыданий Гвен, раздалось оханье старика Этьена. Я тут же вернулся в номер. Этьен щелкнул выключателем, и все мы зажмурились от яркого света.
– Что это вы тут натворили, мистер Дорриш? – старик то ли не понял, что здесь произошло, то ли расстроился из-за выбитой двери, он тупо переводил взгляд своих почти бесцветных глаз с косяка на меня, потом на Гвен и обратно. – Миссис Дорриш, почему вы плачете?
– Алиса пропала! – Я удивился тому, насколько угрожающе прозвучал мой голос.
– То есть как? – старик невольно отшатнулся от меня.
– А вот так – сказал я. – И мне хотелось бы знать, кто это сделал?
Прямой вопрос поставил Этьена в тупик, он просто уставился на меня, но не вымолвил ни слова. А стоило бы, потому что его молчание я истолковал по-своему.
– Этьен, – уже открыто угрожая, сказал я, – Где моя дочь? Кто это сделал?
– Я не знаю, сэр. – Старик начал пятиться к двери.
Одним прыжком я покрыл расстояние, которое нас разделяло, подхватил за грудки и впечатал в дверь. Этьен охнул и захрипел, но продолжал хранить молчание. Я почему-то был уверен, что он знает, где Алиса. Мои руки вцепились в его шею и начали её сдавливать, подкрепляя все тот же вопрос дополнительной мотивацией. Внезапно я ощутил на своих плечах руки Гвен, которая пыталась меня оторвать от старика. Моя хватка ослабла, и Этьен опустился на пол, держась за шею и откашливаясь. Гвен с криками и слезами на глазах встала между нами. Я не могу вспомнить, что она кричала, уверен, что-то о безумии – это было единственным словом, которое я сумел разобрать. Меня охватило отчаяние, но усилием воли его удалось подавить. Мозг начал лихорадочно работать. Алису похитили – это очевидно. О том, с какой целью, мне даже не хотелось думать, потому что тут же накатывала ярость. Важнее было ответить на вопрос: «Куда?»
Кое-как извинившись перед Этьеном и не слушая причитаний Гвен о том, что нужно сообщить властям и вызвать полицию, я помчался в номер, нашел фонарик и выбежал прочь из отеля.
***
Через несколько мгновений я стоял внизу, на месте, где похититель спрыгнул с крыши. На улице было прохладно, выпала роса. Трудно было назвать это везением, учитывая случившееся, но именно роса давала надежду догнать и выследить негодяя, и тогда... честно говоря, понятия не имею, чтобы я сделал, но уверен, что ничего хорошего.
Луч фонарика высветил блестящую от капелек росы траву, на ней четко видны были следы, ведущие к дороге. Бежать было нетрудно, мотивация «ого-го», мыслей в голове минимум. Добежав до дороги, я решил, что везение меня оставило: похититель вполне мог сесть в машину, но этого не произошло, на асфальте остались следы. Я знал направление, а большего мне не требовалось. Похититель не пробежал по дороге и четверти мили, свернув в лес, где одолел подъем на холм. Пока следы были довольно свежими, хотя точно определить насколько я отставал, не удалось бы, слишком уж я увлечен был погоней. Эта мысль заставила меня остановиться. «Увлечен!? Увлечен, мать твою! Коллин, ты совсем с катушек съехал!? У тебя дочь пропала, ты должен её найти, а ты увлечён!». Открытие было неприятным, я ощущал себя охотником, хотя на самом деле должен бы чувствовать совсем иное.
Наконец, сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись (насколько это было возможно) я продолжил погоню.
Достигнув вершины холма, я заметил отблеск света внизу. Вот оно! Теперь это была настоящая погоня. Спуск вниз стоил мне нескольких ссадин и порезов. Плевать. Я бежал на свет, не разбирая дороги, постоянно подгоняя себя мыслью, что где-то там моя дочь.
В какой-то момент мне даже показалось, что я увидел человека, который нес Алису на руках. Я не успел его рассмотреть, да и не до этого было. Главное – догнать, и тогда думать, что делать дальше. Пришлось ускориться. Только увидев, небольшой лесной домик на полянке, ко мне пришло осознание, что успеть перехватить беглеца в пути – не удастся. Облокотившись на ствол дерева, тяжело дыша, я остановился, думая, что все уже кончено – причем кончено плохо. Одному Богу известно, сколько людей в этой долбанной хижине, не говоря уже о том, что они собираются делать с ни в чем не повинной девочкой. По моему лицу текли слезы бессилия и отчаяния...
Я просидел около этой хижины до самого утра. Мои часы остались на прикроватной тумбочке, поэтому информация о том, сколько времени я провел, пялясь на тусклый свет, изливавшийся из окон, обошла меня стороной. Солнце, которому, очевидно, были до лампочки, переживания и горести всего человечества, неумолимо поднималось над лесом, горами, озером, и треклятым городком Гленвилладж, который теперь был для меня чем-то сродни язвы. Как я вообще мог подумать, что это место обладает красотой, не говоря уже о том, что в этом месте можно провести великолепные выходные. Гвен, ну нахрена ты выбрала именно это место, неужели нельзя было поехать в чертов Диснейленд, где толстые детишки обжираются ватой и пялят зенки на всяких супергероев и дергают родителей за рукава в надежде вытрясти из них еще несколько сотен баксов на развлекушки. Я бы с большим удовольствием отдал бы все, что было на моем счете, лишь бы видеть радость в глазах дочери. Да к черту радость, просто знать, что она в безопасности, а не дрожать от холода в лесу в ожидании криков дочери. До сих пор не могу поверить, что не зашел в хижину сразу же.
От мыслей, которые бегали внутри черепушки, словно цирковые лошади, меня отвлек звук открывающейся двери. Я выглянул из-за дерева. Из хижины, шаркая ногами, вышла старуха. Выглядела она древнее, чем было на самом деле. Возможно из-за того, что смотрела исключительно себе под ноги, и постоянно трясла головой.
Сначала я подумал, что она меня увидела и поэтому направилась в мою сторону, но эта мысль была сразу же помечена как бредовая. Заметь она меня, в мою сторону шла бы не старуха, а тот урод, что вошел в эту хижину ночью. Я прислонился к дереву спиной, и постарался дышать как можно тише. Бабуля все время бубнила себе что-то под нос, казалось, что недовольно, но прислушавшись к ее бормотанию, я понял, что так напевает песенку.
Старый станет новым город,
Люди заживут.
Будет вечным старый город,
Люди не сбегут.
Мать-земля полюбит город,
Будет всем приют.
Стихи были откровенно хреновыми, но в память врезались не хуже, чем текст попсовой песни. Есть вероятность, что я их запомнил даже не потому, что они простые, а из-за того, что я сделал потом. Возможно именно поэтому, я до сих пор во снах встречаю эту старушку, что напевает мне эту песню, как колыбельную, от которой просыпаешься в холодном поту. Но вернемся в лес, недалеко от Гленвиладжа.
Слушая ее пение, я продолжал думать о том, сколько человек в доме, и что сейчас происходит с моей дочерью. Воображение продолжало рисовать страшные картины, но я заставил его заткнуться и размышлять логически. Однако ничего дельного в голову не приходило. Единственным возможным вариантом было – ждать и надеяться. В крайнем случае, я просто вломлюсь в хижину и сделаю то, что нужно... Пока я был занят своими мыслями, старуха снова скрылась в доме, а через несколько минут вышел этот подонок.
Его рост был около двух метров, однако в фигуре было что-то странное. Складывалось ощущение, что его движения скорее заучены, нежели продуманы. Эдакий надрессированный человек. Его лицо практически не изображало никаких эмоций, а взгляд был пустым. Более странного человека мне ранее видеть не приходилось, или приходилось? Как-то раз я посещал одну больницу, где мне показывали отделение для детей с синдромом Дауна. У них были точно такие же лица. Мне почему-то вдруг стало понятно, что он не подлец, а скорее марионетка в чьих-то руках. В чьих? Старухи? Или в доме есть кто-то еще?
Решение пришло само. Меня укусило какое-то насекомое, и я не придумал ничего лучше, кроме как ударить себя по шее. Шлепок получился знатный и, разумеется, его услышали. Я решил, что скрываться больше нет смысла, и вышел на открытое пространство.
Парень вперил в меня немигающий взгляд. Воцарилась тишина. Та самая гнетущая тишина, от которой подскакивает сердцебиение, а кожа покрывается холодным потом. Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, казалось, что целую вечность. Безмолвие нарушила старуха. Скорее всего, она увидела нашу немую сцену через окно и решила вмешаться.
– Что вам нужно? – ее скрипучий голос был наполнен помесью раздражения.
Я решил ответить напрямую и поэтому, не сводя взгляда с высокого парня ответил:
– Я пришел за своей дочерью!
Краем глаза я заметил, как лицо старухи исказила гримаса страха, но она быстро совладала со своим лицом, и спокойно ответила:
– Не понимаю, о чем вы говорите! Вашей дочери здесь нет, а теперь убирайтесь – это частная территория!
– Я не уйду отсюда без своей дочери! – ответил я.
– Джон, этот человек хочет причинить нам зло! – крикнула старуха, очевидно, обращаясь к парню.
– Хорошо, Мама! – ответил парень и двинулся на меня.
Я начал отступать, как вдруг моя спина натолкнулась на что-то твердое. Оказалось, это был топор. Не думая, я схватился за рукоятку, вытащил его из полена и повернулся к Джону.
– Не подходи, а то убью, – предупредил я.
Но парень не слушал, он просто шел на меня, а я стоял с топором и не знал что делать. Когда расстояние, разделявшее нас, сократилось до трёх его шагов, он прыгнул. Я резко отскочил в сторону и отступил еще на несколько шагов. Джон, не сумев меня схватить, просто повернулся и пошел в мою сторону. Не знай я, что он человек, мог бы подумать, что передо мной робот, так спокойно было его лицо. Мне было страшно, потому что на меня шел громила весом почти в центнер, потому что его мать спокойно стояла и смотрела на все это, потому что моя дочь была в этом треклятом доме. Я оказался перед выбором, и ни один из вариантов мне не нравился. Но решать нужно было быстро. В тот же миг Джон прыгнул еще раз, я так же отскочил в сторону, но на этот раз по диагонали, чтобы оказаться за его спиной. Парень оказался проворнее, чем я предполагал и уже успел повернуться ко мне лицом, когда я ударил его топором. Удар пришелся прямо в голову. Лезвие топора застряло прямо под глазом, раздробив скулу. Он умер мгновенно. Я отпустил рукоятку топора, и Джон рухнул. Старуха закричала и бросилась прочь, меня охватила паника. В голове пульсировала мысль: «Она должна перестать кричать». Я побежал за ней. Когда я схватил ее и развернул лицом к себе, в ее глазах был ужас. Она перестала кричать, но ее трясло. Она монотонно повторяла, чтобы я не убивал ее. Я и не собирался, но когда подвел ее к дому, то она вырвалась и снова побежала. Не успел я рвануться за ней, как она споткнулась о корыто, которое стояло около крыльца, и упала. Когда я подошел к ней, она была уже в агонии, её голова была неестественно вывернута, а изо рта текла струйка крови. Я снова оказался во власти паники, настолько сильной, что забыл о дочери. Я метался из одной стороны в другую, не зная, что делать и как все это придется объяснять.
Через некоторое время я успокоился и сел на бревно, в которое и воткнули тот злосчастный топор, торчащий сейчас из головы Джона. Тут я вспомнил о дочери и кинулся в дом. Попав в прихожую, я остолбенел. Все стены были заклеены фотографиями Гленвилладжа. Тут были улыбающиеся люди, которые строят дома, отдыхают, рыбачат, гуляют. На этих фотографиях был цветущий город, который ничего общего не имел с тем, что мы видели сейчас. Я смотрел на фотографии и удивлялся, как так получилось, что этот город все покинули. Единственное изображение, никак не укладывающееся в общую картину – человек в черном балахоне с зеленым колокольчиком в руке. К тому же, это была не фотография – а рисунок. Причем ростом во всю стену. Я стоял, удивленный, ошеломленный, потерянный, смотря на ныне несуществующий город, как внезапно ощутил прикосновение. Рядом со мной стояла моя девочка.
Она ничего не сказала, просто взяла за руку и встала рядом со мной. Я тут же прижал ее к себе. На вопрос, что случилось, она отвечать не стала, просто обняла меня и сказала, что все хорошо. Все смешалось. Стало даже непонятно кого надо успокаивать: меня или Алису. Перед тем как покинуть дом, я завязал ей глаза, чтобы она не видела, что натворил ее папа. Мне было стыдно, страшно и больно за то, что я сделал и как.
